Патрульный кисло улыбнулся. Так и есть. Рот набит жвачкой, уши залеплены наушниками, в башке пусто. Костюм, который только что сменил зеленый цвет на голубой, стоит целое состояние.
— Думаю, молодой человек, вы ошиблись станцией, — извиняющимся тоном произнес патрульный. — Эта Вертикаль западная и ведет наверх, на седьмой, а вам, скорее всего, нужно на пятый.
Мальчишка зевнул — жвачка во рту раздулась противным липким пузырем. Он сплюнул ее прямо на сияющий чистотой сиреневый пол. Патрульный сделал вид, что не заметил этого. Он глазел на очки, которые были надеты на мальчишке и делали его похожим на стрекозу. Если он хочет купить внуку такую игрушку, ему придется год стоять здесь, в широкой сводчатой галерее, заполненной кабинами пассажирских лифтов, и следить за порядком. Стоять и следить. Стоять и следить. И забыть на целый год, что нужно еще пить и есть. Длинный ряд цифр заплясал перед мысленным взором патрульного, и ему показалось, что глаза юного бездельника за непроницаемыми зелеными стеклами ехидно сверкнули.
Но когда он снял очки, его глаза были сонными. Он рассеянно оглядел платформу, залитую мягким белым светом, не дающим ни малейшей тени, торопливо входящих в лифты людей и человека, стоящего перед ним в неудобной склоненной позе. Вид у мальчишки был такой, словно он только что проснулся, и тонким голосом он раздраженно произнес:
— Мне нужно наверх. Отец хочет, чтобы я посмотрел на склады. Где тут? — Он сделал неопределенный жест рукой и пошел к пропускной стойке, дающей доступ к лифтам. Каждый проходящий через нее должен был опустить в щель удостоверение личности.
Патрульный двинулся следом.
— На какие склады? — машинально спросил он.
— А? На его склады, — с досадой отозвался мальчишка и что-то еще пробормотал, зло поморщившись.
У каждого свои проблемы, устало подумал патрульный. Этому вот лень взглянуть на свои собственные склады.
— Давайте ваш ИН, — сказал он, заметив, что мальчишка замер перед закрытой дверью.
— Что?
— Ваш идентификационный номер.
— А-а… Сейчас.
Мальчишка положил свои очки на стойку перед патрульным и принялся рыться в сумке, набитой неизвестно чем. Патрульный завороженно смотрел на зеленое стерео-чудо. Говорят, в них чувствуешь себя Господом Богом — видно все, что происходит и справа, и слева, и даже позади и вверху… Внуку бы они понравились, это точно.
В сумке у мальчишки запищал телефон, и патрульный с интересом прислушался.
— Да. Да, я знаю! Еду уже! — нахлобучивая до самых ушей свою съезжающую черную шапочку, капризным злобным тоном заговорил мальчишка, и у патрульного сразу заныли зубы. — Здесь торчу, на шестом… Да, не мог раньше! Встречай!
Он в сердцах швырнул крошечный пенал телефона в сумку, нетерпеливо взглянул на свои наручные часы и снова принялся рыться в сумке, кривясь и что-то бормоча себе под нос. Перехватив взгляд, которым патрульный смотрел на очки, мальчишка небрежно кивнул:
— Я вижу, они вам понравились. Возьмите себе.
Не моргнув глазом патрульный смахнул очки со стойки и нажал кнопку. Двери стойки мгновенно разошлись.
— Проходите, все в порядке, — деловито произнес он. — Желаю приятно провести время. Надеюсь, вас встретят.
Мальчишка что-то буркнул, быстро сгребся, и через мгновение дверь лифта уже закрывалась за ним. Перед патрульным загорелась кнопка срочного вызова, он шлепнул по ней рукой.
— Да, господин начальник. Слушаю… Никак нет. Не было. Да. Записываю приметы. Так точно. Слушаюсь!
Он поставил телеобзор своего участка на запись, поглубже натянул на голову синюю форменную фуражку и, удовлетворенно заложив руки за спину, застыл на посту — олицетворение надежности и порядка.
Пусть поищут другого дурака. Даже под пытками он не расстанется с зелеными очками для своего внука.
Словно сильный снегопад прошел ночью — в саду заневестились яблони. Белые хлопья цветков плотно облепили с вечера еще уныло-серые голые стволы, и теперь веяло вокруг непередаваемо нежным, сладковатым ароматом. Старик сидел в кресле под деревом и блаженно щурился, взглядывая на солнце сквозь мохнатые бело-розовые ветви. В кармане у него запищал видеофон. Он достал его.
— Здравствуй, отец…
Старик улыбнулся хмурому лицу на экране.
— Яблони зацвели, сынок.
— Да-да…
… Эти пять яблонь старик посадил когда-то давно вместе со своей покойной женой, и они стали частью его жизни. Он относился к ним, как к самым близким друзьям, нет, лучше, чем к друзьям, — как к детям.
— Отец…
— Все уже вижу по твоему лицу, сын. Птичка выпорхнула из клетки? — Виктор кивнул. Старик несколько мгновений задумчиво смотрел на сына. Конец карьере, подумал он. — Где вы его потеряли?
— Здесь, на пятом.
— Направился, конечно, в ближайшую вертушку?
— Да.
— Он колебался?
— Ни секунды.
— Ага, значит, у него есть план. Это очень плохо, — пробормотал старик и погладил задевающую его нарядную ветку.
… Друзья иногда предают, дети уходят, а эти яблони всегда с ним. Они удивительно постоянны. Весной, когда сильнее начинает пригревать солнце, однажды на рассвете яблони вдруг вспыхивают неукротимым бело-розовым огнем. Очень скоро их хрупкая красота осыпается пахучим дождем подвядших лепестков, и среди зелени листьев колеблются на ветру сотни робких завязей…
— До какой Вертикали было ближе?
— До Восточной.
— Вниз ему ни к чему. Значит, он поехал до Западной…
— Зачем ему покидать свой уровень, отец? Здесь есть, где спрятаться, затаиться…
— Что ему тут делать? Думаешь, побежит на карусели кататься?
— У него была своя карусель!
— Неважно. Не мешай. Патрульных шестого опросили?
— И пятого, и шестого — настолько быстро, насколько смогли. Никто не видел. В Вертикали каждого уровня триста станций, в них по шестьдесят участков. Это минимум восемнадцать тысяч патрульных. Кто-то бы все равно его заметил — с пятого на шестой уровень доступ свободный, но на седьмой без ИНа не попасть.
Старик снова взглянул на яблони. Пройдет совсем немного времени, и тугие красные яблоки пригнут ветви к земле — словно для того, чтобы он мог легко достать их. Яблони отдадут свой урожай, и потом еще долго одинокими вечерами он будет в темной кладовой трогать, гладить, перебирать пальцами собранные в плетеные корзины, до красноты нагретые солнцем плоды, вдыхать запахи ушедших теплых дней и вспоминать, вспоминать…
— Уверен, что на шестом его уже нет. Я всегда считал, что мы слишком мало платим службе порядка. Все эти твои патрульные не прочь подзаработать.
— У него не было денег, отец…
— Хватит! Ищите его у складов, тех, куда перемещаются грузы для немедленной отправки, то есть… у северной Вертикали седьмого уровня. Задержать вылет грузовых модулей вы не в состоянии?
— Мы потом не расплатимся.
Старик кивнул.
… Желтый листопад укроет землю под яблонями, листья пошуршат, потемнеют и скрутятся, как от огня бумага. Ляжет снег, и яблони снова будут белыми — яркое украшение скромного поместья с небольшим домиком, с маленьким, но, слава Богу, своим солнцем, работающим в старомодном режиме «весна-лето-осень-зима»…
— Да, считаю, он попытается покинуть планету, — заключил старик. — На его месте я сделал бы именно это. Бросьте туда все свои силы.
С просветлевшим лицом, Виктор исчез с экрана.
Бедный мой мальчик, подумал старик, это тебе уже не поможет. Тебе с ним не тягаться…
Все это уже было у него — тщеславие, работа до изнеможения, бессонные ночи, погоня за деньгами, поиски счастья. Прошла жизнь, и теперь он знает, что самое пронзительное счастье — это просто смотреть на цветущие старые яблони и не думать, и не видеть ничего, кроме этих трогательных хрупких цветков, распустившихся под искусственным солнцем.
Однажды новый хозяин включит рукотворное светило, по последней моде, на режим «вечное лето», и старые деревья, сбитые с толку новой жизнью, не сумеют вписаться в нее, беспорядочную, оглушающую непроходящей жарой, и тихо угаснут, не оплаканные никем…
Старик вздохнул, щелкнул тумблером, и его инвалидное кресло медленно покатилось по дорожке мимо запорошенных белым душистым снегом деревьев.
Лифт бесшумно понесся вверх, его нарастающая скорость заставила Юни ухватиться за поручень в гладкой зеленоватой стене — лифт напоминал ракету на старте. Ряд кресел был пуст, и мальчик вздохнул с облегчением. У него есть шестьдесят секунд. Нет, уже пятьдесят пять.
Он добрался до кресла, рухнул в него, скинул на пол сумку и, выхватив из нее пару тяжелых магнитных браслетов, быстро защелкнул вокруг коленей. Осталось сорок пять секунд. Теперь браслеты на запястья. Сорок секунд. Сумку на плечо. Тридцать девять. Скорее!
Легко, как кошка по дереву, он преодолел по стене лифта три метра, отделяющие пол от потолка. Мощные магниты цепко держались за скользкую металлическую поверхность. Тридцать четыре секунды.
Зависнув под потолком, в углу, Юни ковырнул отверткой, вытащил из ячейки квадрат светильника, липкой лентой приклеил его за край к стене, ухватился руками за прочную, похожую на соты, металлическую решетку в потолке, к которой крепились светильники, подтянулся и влез на нее. Между решеткой и крышей лифта было пространство в метр высотой. Двадцать пять секунд. Лифт уже замедлял свой бег.
Юни нащупал в крыше свободное от проводов место, выхватил из сумки небольшой вакуумный резак и легко, словно ножом в куске масла, вырезал в непробиваемой стальной плите круглое отверстие. Круг он вытолкнул вверх, тот звякнул и, проскрежетав по металлу, сдвинулся в сторону. Из отверстия в лицо Юни, едва не скинув его на пол, ударила струя воздуха. Пятнадцать секунд.
Свесившись, Юни втянул светильник, вставил его в гнездо, вылез через вырезанное отверстие в кромешную тьму, пробиваемую столбом света у него под ногами. Ухватив магнитом на запястье стальной круг, он вернул его на место и легко припаял. Ну, вот, осталось еще три секунды, чтобы перевести дух на крыше мчащегося в непроглядную черноту лифта.
Время вышло. Лифт остановился. Юни достал из сумки фонарь, включил его и начал свой путь через бесконечные вентиляционные тоннели и ремонтные шахты.
3.
Густые вечерние тени легли на дорожки сада, потянуло прохладой, и старик вернулся в дом. Сын не звонит третью неделю, а такого еще никогда не было. Тебе сейчас несладко, сынок, подумал старик и набрал номер.
Виктор оказался дома, в своей большой квартире на двадцатом этаже. В разноцветных окнах гасли солнца, развешанные по небу, словно обычные светильники.
— Здравствуй, отец… — Виктор потянулся к пепельнице и загасил сигарету. Старик отвел глаза, чтобы не видеть, как дрожат его руки.
— Здравствуй, сын.
Виктор встал и отошел к окну. Старик посмотрел в его сгорбленную спину. Сколько ему уже лет? Сорок пять или сорок шесть… Семьи нет. Сам не захотел, слишком много работы… будь она проклята…
Старик не выдержал:
— Ну?! Ты не нашел его.
Виктор повернулся, пожал плечами и сел в кресло.
— Я не нашел его.
— И что? Чем ты теперь занимаешься? — Увидев глаза сына, старик осекся.
— Я теперь буду патрульным. На седьмом, на улице…
— На улице? — У старика задергалась щека. — Я перезвоню тебе…
Он отключил видеофон и несколько минут сидел неподвижно, раздавленный унижением. На улице… Они заплатят за это, сынок. Он щелкнул кнопкой. Виктор снова курил.
— Поставь защиту на наш разговор, такую, чтобы за час была израсходована годовая энергия.
— Отец… У меня теперь не очень большая зарплата…
— Ерунда!
Виктор пробежал пальцами по клавишам.
— Готово…
— Рассказывай!
— Не надо, отец. Это полный провал.
— Ты уже сдал дела?
— Завтра.
— Вот и отлично. Ты дашь мне всю необходимую информацию, а сейчас отвечай на вопросы. Что нового по этому делу?
Виктор подумал и нажал несколько кнопок. В углу большого экрана видеофона возникло изображение мальчика, играющего со львом. Старик подался вперед. На лице его появилось восхищенно-мечтательное выражение, а на глаза навернулись слезы.
— Боже мой… Да, так и должно быть, — пробормотал он. Встретив хмурый взгляд сына, старик очнулся и кивнул. — Что еще?
— Перегорали приборы то в одной комнате, то в другой, несмотря на их высокую степень защиты. Они просто ломались все одновременно, когда он находился там. Что он в это время делал, мы не знаем…
Старик хмыкнул.
— Зачем тогда нужна была вся эта ваша слежка? Я говорил тебе…
— Это было не мое решение! — перебил Виктор. — Проект «Росток» не мое изобретение и не моя собственность!
— Хорошо, хорошо… — примирительно произнес старик. — Теперь скажи самое важное — как он сумел уйти от вас?
Виктор устало прикрыл глаза рукой.
— Я не знаю, отец. Ты не представляешь, насколько возросло его биополе. У нас зашкаливали приборы. Мы были уверены, что засечем его в любом случае.
— В этом деле нельзя быть уверенным ни в чем. Продолжай.
— Он научился управлять своим полем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Думаю, молодой человек, вы ошиблись станцией, — извиняющимся тоном произнес патрульный. — Эта Вертикаль западная и ведет наверх, на седьмой, а вам, скорее всего, нужно на пятый.
Мальчишка зевнул — жвачка во рту раздулась противным липким пузырем. Он сплюнул ее прямо на сияющий чистотой сиреневый пол. Патрульный сделал вид, что не заметил этого. Он глазел на очки, которые были надеты на мальчишке и делали его похожим на стрекозу. Если он хочет купить внуку такую игрушку, ему придется год стоять здесь, в широкой сводчатой галерее, заполненной кабинами пассажирских лифтов, и следить за порядком. Стоять и следить. Стоять и следить. И забыть на целый год, что нужно еще пить и есть. Длинный ряд цифр заплясал перед мысленным взором патрульного, и ему показалось, что глаза юного бездельника за непроницаемыми зелеными стеклами ехидно сверкнули.
Но когда он снял очки, его глаза были сонными. Он рассеянно оглядел платформу, залитую мягким белым светом, не дающим ни малейшей тени, торопливо входящих в лифты людей и человека, стоящего перед ним в неудобной склоненной позе. Вид у мальчишки был такой, словно он только что проснулся, и тонким голосом он раздраженно произнес:
— Мне нужно наверх. Отец хочет, чтобы я посмотрел на склады. Где тут? — Он сделал неопределенный жест рукой и пошел к пропускной стойке, дающей доступ к лифтам. Каждый проходящий через нее должен был опустить в щель удостоверение личности.
Патрульный двинулся следом.
— На какие склады? — машинально спросил он.
— А? На его склады, — с досадой отозвался мальчишка и что-то еще пробормотал, зло поморщившись.
У каждого свои проблемы, устало подумал патрульный. Этому вот лень взглянуть на свои собственные склады.
— Давайте ваш ИН, — сказал он, заметив, что мальчишка замер перед закрытой дверью.
— Что?
— Ваш идентификационный номер.
— А-а… Сейчас.
Мальчишка положил свои очки на стойку перед патрульным и принялся рыться в сумке, набитой неизвестно чем. Патрульный завороженно смотрел на зеленое стерео-чудо. Говорят, в них чувствуешь себя Господом Богом — видно все, что происходит и справа, и слева, и даже позади и вверху… Внуку бы они понравились, это точно.
В сумке у мальчишки запищал телефон, и патрульный с интересом прислушался.
— Да. Да, я знаю! Еду уже! — нахлобучивая до самых ушей свою съезжающую черную шапочку, капризным злобным тоном заговорил мальчишка, и у патрульного сразу заныли зубы. — Здесь торчу, на шестом… Да, не мог раньше! Встречай!
Он в сердцах швырнул крошечный пенал телефона в сумку, нетерпеливо взглянул на свои наручные часы и снова принялся рыться в сумке, кривясь и что-то бормоча себе под нос. Перехватив взгляд, которым патрульный смотрел на очки, мальчишка небрежно кивнул:
— Я вижу, они вам понравились. Возьмите себе.
Не моргнув глазом патрульный смахнул очки со стойки и нажал кнопку. Двери стойки мгновенно разошлись.
— Проходите, все в порядке, — деловито произнес он. — Желаю приятно провести время. Надеюсь, вас встретят.
Мальчишка что-то буркнул, быстро сгребся, и через мгновение дверь лифта уже закрывалась за ним. Перед патрульным загорелась кнопка срочного вызова, он шлепнул по ней рукой.
— Да, господин начальник. Слушаю… Никак нет. Не было. Да. Записываю приметы. Так точно. Слушаюсь!
Он поставил телеобзор своего участка на запись, поглубже натянул на голову синюю форменную фуражку и, удовлетворенно заложив руки за спину, застыл на посту — олицетворение надежности и порядка.
Пусть поищут другого дурака. Даже под пытками он не расстанется с зелеными очками для своего внука.
Словно сильный снегопад прошел ночью — в саду заневестились яблони. Белые хлопья цветков плотно облепили с вечера еще уныло-серые голые стволы, и теперь веяло вокруг непередаваемо нежным, сладковатым ароматом. Старик сидел в кресле под деревом и блаженно щурился, взглядывая на солнце сквозь мохнатые бело-розовые ветви. В кармане у него запищал видеофон. Он достал его.
— Здравствуй, отец…
Старик улыбнулся хмурому лицу на экране.
— Яблони зацвели, сынок.
— Да-да…
… Эти пять яблонь старик посадил когда-то давно вместе со своей покойной женой, и они стали частью его жизни. Он относился к ним, как к самым близким друзьям, нет, лучше, чем к друзьям, — как к детям.
— Отец…
— Все уже вижу по твоему лицу, сын. Птичка выпорхнула из клетки? — Виктор кивнул. Старик несколько мгновений задумчиво смотрел на сына. Конец карьере, подумал он. — Где вы его потеряли?
— Здесь, на пятом.
— Направился, конечно, в ближайшую вертушку?
— Да.
— Он колебался?
— Ни секунды.
— Ага, значит, у него есть план. Это очень плохо, — пробормотал старик и погладил задевающую его нарядную ветку.
… Друзья иногда предают, дети уходят, а эти яблони всегда с ним. Они удивительно постоянны. Весной, когда сильнее начинает пригревать солнце, однажды на рассвете яблони вдруг вспыхивают неукротимым бело-розовым огнем. Очень скоро их хрупкая красота осыпается пахучим дождем подвядших лепестков, и среди зелени листьев колеблются на ветру сотни робких завязей…
— До какой Вертикали было ближе?
— До Восточной.
— Вниз ему ни к чему. Значит, он поехал до Западной…
— Зачем ему покидать свой уровень, отец? Здесь есть, где спрятаться, затаиться…
— Что ему тут делать? Думаешь, побежит на карусели кататься?
— У него была своя карусель!
— Неважно. Не мешай. Патрульных шестого опросили?
— И пятого, и шестого — настолько быстро, насколько смогли. Никто не видел. В Вертикали каждого уровня триста станций, в них по шестьдесят участков. Это минимум восемнадцать тысяч патрульных. Кто-то бы все равно его заметил — с пятого на шестой уровень доступ свободный, но на седьмой без ИНа не попасть.
Старик снова взглянул на яблони. Пройдет совсем немного времени, и тугие красные яблоки пригнут ветви к земле — словно для того, чтобы он мог легко достать их. Яблони отдадут свой урожай, и потом еще долго одинокими вечерами он будет в темной кладовой трогать, гладить, перебирать пальцами собранные в плетеные корзины, до красноты нагретые солнцем плоды, вдыхать запахи ушедших теплых дней и вспоминать, вспоминать…
— Уверен, что на шестом его уже нет. Я всегда считал, что мы слишком мало платим службе порядка. Все эти твои патрульные не прочь подзаработать.
— У него не было денег, отец…
— Хватит! Ищите его у складов, тех, куда перемещаются грузы для немедленной отправки, то есть… у северной Вертикали седьмого уровня. Задержать вылет грузовых модулей вы не в состоянии?
— Мы потом не расплатимся.
Старик кивнул.
… Желтый листопад укроет землю под яблонями, листья пошуршат, потемнеют и скрутятся, как от огня бумага. Ляжет снег, и яблони снова будут белыми — яркое украшение скромного поместья с небольшим домиком, с маленьким, но, слава Богу, своим солнцем, работающим в старомодном режиме «весна-лето-осень-зима»…
— Да, считаю, он попытается покинуть планету, — заключил старик. — На его месте я сделал бы именно это. Бросьте туда все свои силы.
С просветлевшим лицом, Виктор исчез с экрана.
Бедный мой мальчик, подумал старик, это тебе уже не поможет. Тебе с ним не тягаться…
Все это уже было у него — тщеславие, работа до изнеможения, бессонные ночи, погоня за деньгами, поиски счастья. Прошла жизнь, и теперь он знает, что самое пронзительное счастье — это просто смотреть на цветущие старые яблони и не думать, и не видеть ничего, кроме этих трогательных хрупких цветков, распустившихся под искусственным солнцем.
Однажды новый хозяин включит рукотворное светило, по последней моде, на режим «вечное лето», и старые деревья, сбитые с толку новой жизнью, не сумеют вписаться в нее, беспорядочную, оглушающую непроходящей жарой, и тихо угаснут, не оплаканные никем…
Старик вздохнул, щелкнул тумблером, и его инвалидное кресло медленно покатилось по дорожке мимо запорошенных белым душистым снегом деревьев.
Лифт бесшумно понесся вверх, его нарастающая скорость заставила Юни ухватиться за поручень в гладкой зеленоватой стене — лифт напоминал ракету на старте. Ряд кресел был пуст, и мальчик вздохнул с облегчением. У него есть шестьдесят секунд. Нет, уже пятьдесят пять.
Он добрался до кресла, рухнул в него, скинул на пол сумку и, выхватив из нее пару тяжелых магнитных браслетов, быстро защелкнул вокруг коленей. Осталось сорок пять секунд. Теперь браслеты на запястья. Сорок секунд. Сумку на плечо. Тридцать девять. Скорее!
Легко, как кошка по дереву, он преодолел по стене лифта три метра, отделяющие пол от потолка. Мощные магниты цепко держались за скользкую металлическую поверхность. Тридцать четыре секунды.
Зависнув под потолком, в углу, Юни ковырнул отверткой, вытащил из ячейки квадрат светильника, липкой лентой приклеил его за край к стене, ухватился руками за прочную, похожую на соты, металлическую решетку в потолке, к которой крепились светильники, подтянулся и влез на нее. Между решеткой и крышей лифта было пространство в метр высотой. Двадцать пять секунд. Лифт уже замедлял свой бег.
Юни нащупал в крыше свободное от проводов место, выхватил из сумки небольшой вакуумный резак и легко, словно ножом в куске масла, вырезал в непробиваемой стальной плите круглое отверстие. Круг он вытолкнул вверх, тот звякнул и, проскрежетав по металлу, сдвинулся в сторону. Из отверстия в лицо Юни, едва не скинув его на пол, ударила струя воздуха. Пятнадцать секунд.
Свесившись, Юни втянул светильник, вставил его в гнездо, вылез через вырезанное отверстие в кромешную тьму, пробиваемую столбом света у него под ногами. Ухватив магнитом на запястье стальной круг, он вернул его на место и легко припаял. Ну, вот, осталось еще три секунды, чтобы перевести дух на крыше мчащегося в непроглядную черноту лифта.
Время вышло. Лифт остановился. Юни достал из сумки фонарь, включил его и начал свой путь через бесконечные вентиляционные тоннели и ремонтные шахты.
3.
Густые вечерние тени легли на дорожки сада, потянуло прохладой, и старик вернулся в дом. Сын не звонит третью неделю, а такого еще никогда не было. Тебе сейчас несладко, сынок, подумал старик и набрал номер.
Виктор оказался дома, в своей большой квартире на двадцатом этаже. В разноцветных окнах гасли солнца, развешанные по небу, словно обычные светильники.
— Здравствуй, отец… — Виктор потянулся к пепельнице и загасил сигарету. Старик отвел глаза, чтобы не видеть, как дрожат его руки.
— Здравствуй, сын.
Виктор встал и отошел к окну. Старик посмотрел в его сгорбленную спину. Сколько ему уже лет? Сорок пять или сорок шесть… Семьи нет. Сам не захотел, слишком много работы… будь она проклята…
Старик не выдержал:
— Ну?! Ты не нашел его.
Виктор повернулся, пожал плечами и сел в кресло.
— Я не нашел его.
— И что? Чем ты теперь занимаешься? — Увидев глаза сына, старик осекся.
— Я теперь буду патрульным. На седьмом, на улице…
— На улице? — У старика задергалась щека. — Я перезвоню тебе…
Он отключил видеофон и несколько минут сидел неподвижно, раздавленный унижением. На улице… Они заплатят за это, сынок. Он щелкнул кнопкой. Виктор снова курил.
— Поставь защиту на наш разговор, такую, чтобы за час была израсходована годовая энергия.
— Отец… У меня теперь не очень большая зарплата…
— Ерунда!
Виктор пробежал пальцами по клавишам.
— Готово…
— Рассказывай!
— Не надо, отец. Это полный провал.
— Ты уже сдал дела?
— Завтра.
— Вот и отлично. Ты дашь мне всю необходимую информацию, а сейчас отвечай на вопросы. Что нового по этому делу?
Виктор подумал и нажал несколько кнопок. В углу большого экрана видеофона возникло изображение мальчика, играющего со львом. Старик подался вперед. На лице его появилось восхищенно-мечтательное выражение, а на глаза навернулись слезы.
— Боже мой… Да, так и должно быть, — пробормотал он. Встретив хмурый взгляд сына, старик очнулся и кивнул. — Что еще?
— Перегорали приборы то в одной комнате, то в другой, несмотря на их высокую степень защиты. Они просто ломались все одновременно, когда он находился там. Что он в это время делал, мы не знаем…
Старик хмыкнул.
— Зачем тогда нужна была вся эта ваша слежка? Я говорил тебе…
— Это было не мое решение! — перебил Виктор. — Проект «Росток» не мое изобретение и не моя собственность!
— Хорошо, хорошо… — примирительно произнес старик. — Теперь скажи самое важное — как он сумел уйти от вас?
Виктор устало прикрыл глаза рукой.
— Я не знаю, отец. Ты не представляешь, насколько возросло его биополе. У нас зашкаливали приборы. Мы были уверены, что засечем его в любом случае.
— В этом деле нельзя быть уверенным ни в чем. Продолжай.
— Он научился управлять своим полем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40