— Дело сделали, вернулись без потерь, хвоста тоже не видать... Михей! Дай дух перевести!
Подгайцев подошел к Андрею, приблизил к нему лицо с узко поставленными глазами и прошептал сквозь зубы:
— Потом будем дух переводить, понял? Если этот дух останется в тебе к тому времени.
— А может и не остаться?
— Остановись, — Махнач взял Андрея под локоть и оттащил в сторону. — Не видишь, наш Михей вот-вот в штаны наложит, верно, Михей?
— Не забудьте про номера, — сказал Подгайцев. — А я пошел звонить.
Андрей с Махначом откатили мотоцикл в угол двора к водопроводному крану, торчащему прямо из земли. Грузовик уже стоял на эстакаде, и водитель в упор поливал его упругой струей, смывая не только пыль дороги, но и невидимые, а то и несуществующие следы преступления. С каким-то злым наслаждением он выбивал из колес грязь, которая там скопилась, наверно, за последние годы, потом залез в кузов и принялся орудовать струей, вымывая из щелей пыль, крошки, бумажки, забившиеся в щели между железными листами. Закончив работу, спрыгнул, не закрывая крана, отбросил тяжелый шланг, еще раз осмотрел машину.
— Доски заберешь? — спросил Андрей.
— Ты что одурел? — прошипел водитель с таким напором, будто доски что-то решали. — Найду доски! А этими пользуйтесь сами!
— Как хочешь.
— На них следы, понял? — вдруг нервно закричал водитель. — Они меченные! Я к ним не прикоснусь!
— Ну и не прикасайся, — Андрей отошел к мотоциклу. — Что-то вы, ребята, задергались, что-то вы засуетились... Такие были отважные ребята, а, оказывается, столько дерьма в каждом скопилось...
Водитель хотел что-то ответить, но, видимо, решил не терять времени — залез в кабину, включил мотор, съехал с эстакады. Выскочив из кабины, он открыл ворота и до того, как они успели снова соединиться, выехал со двора, опять царапнув бортом по арматурной проволоке.
Махнач проводил взглядом грузовик, поднявший на дороге клубы пыли, постоял, глядя, как Андреи смывает с мотоцикла пыль, оглянулся по сторонам.
— Слушай, — сказал он негромко. — Когда ты выстрелил из этой штуки... Ничего не заметил?
— А что? — резко повернулся Андреи. — Что я мог заметить?
— Ну, понимаешь... В том смысле... Ничего странного не показалось?
— А тебе показалось?
— Когда я оглянулся... Вроде, он упал как-то не так... Не так он упал, понимаешь?
— Как смог, так и упал, — Андреи передернул плечами. — А как ему надо было упасть?
— Как-то уж очень всерьез... От испуга так не падают.
— А как падают от испуга?
— Его отбросило.
— Да ну тебя! — отмахнулся Андрей. — Нормально упал мужик, чего там... Как ему еще падать?
— Что-то тут не то, Андрюша... Посмотри на ребят... А этот истеричный водила... Даже доски свои оставил, побоялся забрать. А как ему без досок? Он же мебель возит... Шкаф затолкнуть, буфет какой-нибудь... Не взял. А Михей как мотанулся к телефону... В машине, помнишь, когда ехали... Ты там что-то рассказывал потешное... Никто даже не улыбнулся.
— Ты тоже не улыбался? — спросил Андрея.
— Понимаешь, я сразу почувствовал, что они взвинченные какие-то... Им не до шуток. Они перепуганы, Андрей, оглянись. В деле были мы с тобой, ты стрелял, я вея... А перепуганы они.
— Черт их знает! — Андрея раздражал этот разговор. Он чувствовал, что Махнач прав, происшедшее имеет какой-то смысл, ускользающий от вето. Да, конечно, он заметил странности в поведении ребят, но объяснял это необычностью всего, что случилось. — Может, они вообще трусоваты? — предположил Андрей, найдя самое простое объяснение.
— Нет, они не трусоваты, ребята тертые... Бывали во всяких переделках. И Жирный, и Михей... Вон машину как обработали... Когти рвали, чтоб побыстрее грузовик со двора выпихнуть. А водило как дергался...
— Слушай, Вовчик, ты на что намекаешь? Скажи прямо, придумаем что-нибудь!
— Да нет, я не намекаю... Но упал тот мужик по-чудному... Так не падают.
Андрей с недоумением посмотрел вслед Махначу, попытался вспомнить подробности всего, что произошло утром, но ничего нового на память не пришло. Направив струю воды на номер, он смыл грязь, которую сам же утром старательно наносил, отодрал два кусочка изоляционной ленты, наклеенный на номер — они превращали тройку в восьмерку, а из девятки делали ноль. Теперь это был истинный номер мотоцикла и никто уже не сможет доказать, что видели его на месте происшествия.
Мотоцикл стоял на небольшом возвышении, и черный ручей стекал за пределы гаража в небольшой овраг, навсегда унося следы утренней поездки. Андрей старался промыть углубления протектора, зная, что грязь на колесах позволяет доказать — именно этот мотоцикл был какое-то время в этом месте. Вода, унося песок, как бы отмывала душу, очищая ее от слабых угрызений совести, от боязни разоблачения. Андрей не просто мыл мотоцикл, он смывал с себя ощущение вины. Очищался и мотоцикл, это уже было не серое механическое сооружение с фальшивым номером — проявились никелированные части, вспыхнул красным цветом бак, заиграли на солнце фара, габаритные фонарики, заискрились спицы, проступили мордашки наклеенных на бак красоток.
Но слова Махнача не забывались. Андрей снова и снова вспоминал падающего после выстрела человека, его удивленное лицо. Андрей видел того человека шагающим, потом расширенные глаза, грохот выстрела, человек отшатывается, падает... А дальше их бросило к забору, но Махнач успел вырулить, и, проскочив переулок, они по приготовленной доске въезжают в кузов грузовика..:
Сзади приблизилась чья-то тень. Оглянувшись, Андрей увидел Подгайцева. Тот внимательно наблюдал за работой, но был в его глазах еще какой-то смысл, он не просто интересовался, хорошо ли отмывает Андрей мотоцикл.
— Ну как? — спросил Андрей, ощутив неловкость.
— Ничего. Колеса лучше промывай. Чтоб от того переулочка не осталось ни единой песчинки. Номер поправил? Хорошо... Протри бензином, чтобы следов ленты не осталось. И шлем вымой, на всякий случай.
— Зачем?
— А затем, мой мальчик, что когда тебя заподозрят в чем-нибудь и твой номер отдадут на экспертизу, и твой шлем, и тебя самого станут просвечивать да прощупывать..
— Думаешь, будут прощупывать?
— Чего не бывает, — криво усмехнулся Подгайцев и опять не понравилась Андрею его улыбка — был, все-таки был в ней второй смысл, в чем-то опасный. — На всякий случай. Не помешает. И тебе спокойнее, и всем нам не так страшно. Да, где обрез?
— А вон, — Андрей показал на обрез, лежащий на скамейке у здания конторы. Освещенный солнцем он хорошо выделялся на фоне выгоревшей доски.
— Ты что?! Быстро!
Андрей не успел удивиться резкой перемене в тоне Подгайцева, не успел даже обидеться — какая-то сила заставила его броситься к скамейке. Нагретые на солнце стволы обжигали ладонь. Переломив обрез, он вынул две горячие латунные гильзы.
— Забудь, что он был у тебя и не вздумай никому о нем напомнить. Даже мне, понял. Чтоб я и не слышал о нем ни слова, — и, прихватив обрез, Подгайцев заторопился в контору.
В окно было видно, как он набирает номер телефона. “Кому это он все время докладывает?” — подумал Андрей, возвращаясь к мотоциклу. Что-то они в самом деле засуетились. Ну, сделали дело, вернулись в целости и сохранности, без потерь в живой силе и технике... Что же их так растревожило? Да еще Вовчик со своими опасениями...
— Кончай, — услышал он голос Подгайцева за спиной. — Хватит мыть. Теперь вот что... Садись на мотоцикл и погоняй по грунтовке минут десять.
— Зачем, Михей?
— Слишком чистый он у тебя. Нельзя, чтоб он был таким чистым. Вроде специально отмывал.
— Но ты сам сказал...
— А теперь говорю другое! Садись и прогони несколько километров. Чтоб была на нем пыль, грязь, но не из того дурацкого переулка.
— Поеду домой — запылится, — беззаботно ответил Андрей.
— А я говорю — сейчас! — сорвался на крик Подгайцев. — Понял? Сию минуту! — его длинные волосы, взмокшие еще в грузовике, не просохли, узко поставленные глазки горели злобой, но в них явно проступал страх.
— Что-то ты, Михей, плывешь, — озадаченно проговорил Андрей, откатывая мотоцикл от крана.
— Значит, так надо, — Подгайцев похлопал его по плечу. — Кому-то ведь и поволноваться надо, если все вокруг такие невозмутимые. Ты ведь спокоен, Андрюша?
— Да, вроде...
— Вот и хорошо. Как говорится, здоровеньким помрешь да спокойненьким. А я помру старым, больным, нервным, всеми брошенным стариком. Договорились? — Подгайцев рассмеялся, показав желтоватые несвежие зубы. Андрей почувствовал, что это не тот смех, к которому можно присоединиться. Окинув взглядом двор, Андрей поразился неподвижно застывшим фигурам приятелей. Все смотрели на них с Подгайцевым, словно вот тут, возле мотоцикла, происходило главное.
— Что-то я вас, ребята, не пойму, — пробормотал Андрей, выруливая за ворота. Оказавшись на дороге, он резко увеличил скорость. С одной стороны мелькали высохшие теплые сосны, с другой — желтое поле недавно скошенной пшеницы. Упругий воздух бил в лицо, трепал волосы, надувал пузырем рубашку. Вдали от гаишных постов Андрей ехал без шлема, без тяжелых липких очков, едва ли не впервые за последнее время остро ощутив радость быстрой езды.
Когда через полчаса он вернулся в гараж, от тягостного настроения не осталось и следа. Казалось, все выдуло настоянным на соснах ветром. Все-таки Андрей водил мотоцикл лучше всех в этой компании и его удивило, что Подгайцев поручил ему стрелять, а вести мотоцикл должен был Махнач.
* * *
Ребята сидели в тени за небольшим столом, наспех сколоченный из досок. Обед намечался плотный — на расстеленной газете лежали колбаса, хлеб, несколько банок консервов, сало, стояла бутылка водки со одернутой уже пробкой. Феликсов высматривал куски повкуснее, незаметно передвигаясь к ним по скамейке. Махнач сидел как бы в стороне, настороженно поглядывая на приготовления. Орудовал за столом Подгайцев.
— Присаживайся, Андрюша, — сказал он. — Подкрепись после трудов праведных. Устал, небось? С самого утра все на ногах, на колесах, да и работа нервная, а? “Жигуленок” надо бы сегодня перекрасить, — продолжал Подгайцев. — Так что вы уж, ребята, поднатужтесь... Хватит в прохожих из обрезов палить, пора и за дело браться. А завтра с утра займитесь мотором. Особо уродоваться не надо, но чтоб следы работы были — хозяин придет, вонять начнет, жлобиться...
— А ты, Михей, чем будешь заниматься? — спросил Феклисов, еле ворочая языком — рот его был набит до отказа и слова ему давались с трудом.
— А я, Женя, буду смотреть, чтоб ты не отлынивал, чтоб не зря хлеб ел, не зря салом обжирался, чтоб не растолстел ты еще больше, хотя не представляю, как можно растолстеть больше. Аппетит у тебя, я смотрю, как у нас всех вместе взятых... Много пиши переводишь, Женя. С продуктами в стране плохо, а ты только про свою утробу думаешь,.. Жируешь. Нехорошо. Но уж коли проявил интерес, спрашиваешь, чем буду заниматься, скажу — на мне запчасти. Хочешь поменяться?
— Ни за что! — уже внятно произнес Феклисов, торопливо проглотив непрожеванное сало.
Подгайцев хотел было разлить по стаканам водку, но вдруг замер, прислушиваясь, поднял руку, требуя полной тишины. И действительно, среди шелеста листьев, журчания воды из незакрытого крана все услышали мотор приближающейся машины.
— Шеф, — сказал Подгайцев и молча обвел всех глазами. Но взгляд Андрея ему удалось как-то обойти, он проскочил место, где сидел Андрей, словно его там и не было. Махнач на секунду прикрыл глаза, как бы говоря: “Вот видишь, я предупреждал..."
Подгайцев встал и быстро подошел к воротам. Но еще до того, как успел распахнуть их, раздался гудок. Шеф проявлял нетерпение и полнейшее пренебрежение к Подгайцеву, поторапливая его, хотя и видел, что тот несется к воротам трусцой — более обычного ссутулившийся, спутанные, нечесаные волосы развевались на бегу, длинные руки уже за несколько метров тянулись к замку на воротах. А за ними стоял, посверкивая в лучах солнца, зеленый перламутровый “мерседес”. Андрей уже знал, что шеф, он же Александр Заварзин, пригнал его в прошлом году из Германии, заплатив за машину пять тысяч марок. Вообще-то было бы куда разумнее продать сверкающую игрушку и купить на эти деньги три новых “жигуля”, но у Заварзина были, видно, свои соображения.
Проволочные ворота неохотно распахнулись со ржавым скрежетом, и “мерседес” мягко и внушительно въехал во двор. Подгайцев бросился закрывать ворота, а едва накинув цепную петлю, снова метнулся к машине — хотел раскрыть дверцу, чтобы выпустить Заварзина, но опоздал. Тот сам вышел из-за руля — под два метра ростом, под сто килограммов веса, в светлом свободном костюме он производил впечатление весьма внушительное. Крупное лицо, светлые волосы, зачесанные назад, светлые кожанные туфли... По сравнению с мелковатыми, замызганными ребятами он казался человеком какой-то другой породы и, кажется, прекрасно это сознавал. Все невольно встали из-за стола и подошли, остановившись на почтительном расстоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62