И тут услышал то, чего больше всего боялся — в дверь кто-то вставлял ключ. В ужасе Андрей оглянулся — в метнувшемся луче фонарика блеснул баллончик дихлофоса. На его боку была изображена не то муха, не то еще какое-то зловредное насекомое. Сорвав крышку с баллончика, Андрей нажал кнопку. Ударила свежая струя яда, значит, годится в дело. Применить топорик он не решился, ему и в голову не пришло воспользоваться им.
Кто-то спокойно и уверенно продолжал возиться с замком. Вот дверь открылась, вспыхнул свет в прихожей. Слышалось тяжелое дыхание — человеку, видимо, нелегко дался лестничный подъем. То ли толстый, то ли старый — успел подумать Андрей. Человек уже походил мимо, но что-то его насторожило. Он остановился, постоял, прислушиваясь. А когда открыл дверь в темный туалет, Андрей направил сильную струю дихлофоса в широко раскрытые удивленные глаза ночного гостя.
Дикий крик боли пронзил спокойный воздух квартиры. Закрыв лицо руками, пожилой человек бросился в комнату. Оглянувшись напоследок, Андрей вдруг увидел на полу в прихожей небольшой черный чемоданчик. Раньше его здесь не было. Значит принес этот тип. Не раздумывая, Андрей схватил чемоданчик, на ходу изловчился открыл замок, распахнул дверь и выскочил на площадку. Толкнув дверь за собой, он, не оглядываясь, побежал вниз по лестнице. Выскочив из подъезда, сразу нырнул в кусты и тут же наткнулся на Свету. И только тогда увидел в своей руке баллончик дихлофоса” Забросив его подальше в кусты через забор детского сада, сел на заднее сиденье мотоцикла.
— Жми, Светка! Жми, что есть силы, — выдохнул он ей в ухо. — Подальше от сюда, подальше.
— А я красивая?
— Даже в темноте!
— Особенно в темноте, Андрей. Особенно.
Мотоцикл рванул с места так резко, что Андрей едва удержался. Холодный ночной воздух снова бил в лицо, трепал волосы, а он, обхватив Свету и прижавшись к ней, кажется, даже поскуливал от волнений, которые пришлось пережить в последний час. Закрыв глаза и вспоминая последние секунды в квартире Заварзина, ужас, охвативший его при звуках поворачивающегося ключа в замке, а потом дикий вопль незнакомца, Андрей подумал, что где-то видел этого человека, где-то он его видел...
Света тем временем вырулила на трассу и уже через несколько минут заглушила мотор среди бетонных, стен.
— Нашел? — спросила она, отбросив шлем.
— Да.
— Взял?
— Нет, нельзя было... Он бы догадался.
— Правильно. Молодец.
— Ты видела, в подъезд кто-то заходил?
— Он тоже вошел в его квартиру? И видел тебя?
— Не успел.
— Ты с ним что-то сделал?!
— Немного... Дихлофос подвернулся... Ничего, отойдет. Это не смертельно. Свет, вот моя добыча. Чемоданчик.. Можешь посмотреть, но ничего не бери. Ох, чуть не забыл, — и Андрей отдал ей пачки сторублевок.
— Да ты удачливый грабитель! — восхитилась Света.
— Немного есть.
— Не тем ты занимался до сих пор, Андрей! Ох, не тем!
— Ну вот и вышел на свою дорогу, — он усмехнулся. — Отвези в нашу берлогу и спрячь. В подвале, в картошку зарой. И мотай оттуда. А днем я тебя найду дома. (1 — Заметано, — ответила Света и, опустив стекло шлема, села в седло. На этот раз Андрей даже не сделал попытки поцеловать ее. Включив мотор, она почти бесшумно выехала на трассу и только там набрала скорость.
Пробравшись к гаражам, Андрей некоторое время лежал за оградой, но ничего подозрительного не увидел.
Окна были погашены, “мерседес” стоял посреди двора с распахнутыми дверцами. Перевалив через ограду, он нашел в темноте железную дверь, протиснулся в нее. Постоял, прислушиваясь, и проскользнул к своему лежаку. “Неужели обошлось?” — подумал. Над крышей гаража звезды сияли по-летнему густо и ясно, но узкий месяц побледнел, сместился к городу ,и теперь отражался в перламутровой крыше “мерседеса”. Пошумел утренний ветер в ветвях деревьев. На фоне светлеющего неба раскачивались колючие листья чертополоха, лиловые кисти тяжелых цветов.
"Ключи!” — вспомнил Андрей. Нащупав в кармане связку, он поднялся, чуть враскачку вышел на середину двора и, проходя мимо мерседеса, уронил ключи в пыль. Не останавливаясь, прошел к водопроводному крану и, подставив голову под холодную струю, еще раз осмотрел двор. Напился, ополоснул руки, смывая с них ночные похождения. Вернувшись, снова лег и закрыл глаза.
Сна не было, опасность выветрила остатки хмеля и он смог восстановить каждый свой шаг. Даже теперь, вспоминая неожиданную встречу в квартире Заварзина, Андрей чувствовал, как сердце его начинало биться учащенно. Хорошо все-таки, что не пришлось применить топорик. Он вспомнил, что был в перчатках — Света увезла их вместе с чемоданчиком. Значит, и здесь вроде ничего не забыл.
С этой мыслью Андрей заснул. Ему снилось, что он бежал босиком по холодной проселочной дороге, над ним при ясном дне горели не правдоподобные громадные звезды. А бежал он длинными тягучими прыжками, стремясь как можно реже касаться дороги — в пыли время от времени попадались торчащие гвозди. Ему везло — гвоздь от замечал рядом со ступней, в метре, а то он оказывался как раз между пальцами. Гвозди торчали из дороги все гуще, но он оставался неуязвимым, ему везло. И что-то заставляло его бежать, не останавливаясь дальше, дальше... А проснулся он, когда все уже были на ногах, неприкаянно бродили по двору, прикладываясь те к водопроводному крану, то к остаткам пива.
Заварзин медленно прошел по своей обесчещенной квартире, поддал ногой коробку, запутался в какой-то тряпке, с раздражением отцепил ее от ноги. Внимательно осмотрел подоконник, форточку, пол возле окон — никаких следов. Включив свет в прихожей, долго рассматривал диковинные замки, которые, казалось, обещали жизнь спокойную и надежную. И на замках не нашел ни царапины. Вздохнув прошел в ванную и подставил голову под струю холодной воды. Боль в затылке отпускала, но совсем не исчезала и через несколько минут наваливалась снова. Заварзин знал, что теперь до самого вечера ему придется страдать — похмелье он переносил тяжело. Утренняя рюмка не помогла, от нее становилось еще хуже., После короткого облегчения боль возвращалась, к тому же угнетало ощущение подавленности, бессмысленности существования, а это было еще неприятнее. Он знал — маяться ему часов до пяти вечера, потом можно выпить немного водки, вот тогда она поможет, не раньше.
Заварзин прошел в комнату, нащупал кресло и осторожно опустился в него. Глаза его, казалось, не могли двигаться, и, чтобы посмотреть в сторону, он вынужден был поворачивать голову, а каждое движение оживляло задремавшую боль, она вспыхивала, медленно набухала, раздувалась и вот уже, округлая и несуразная, ворочалась где-то в затылке, перемещалась к виску и было такое ощущение, будто бугром выпирала изо лба. Заварзин некоторое время сидел с закрытыми глазами, но все-таки нашел в себе силы собраться.
— Хватит, — сказал он как-то искаженно, но поняв, что слово это получилось у него невнятно, повторил уже четче. — Хватит стонать. Рассказывайте, Илья Матвеевич.
Перед ним сидел человек, который, похоже, страдал, не меньше — лицо его было закрыто мокрым полотенцем, изредка он тихо, сквозь зубы не то постанывал, не то поскуливал. Голдобов пошевелился, подтянул к себе вытянутые ноги, распрямился в кресле, снял с лица полотенце. Было такое впечатление, что он сутки напролет рыдал — красные опухшие глаза, пятна на щеках, бесформенный нос. Но ночные страдания отразились не только на глазах Голдобова, он словно потерял уверенность в себе, выглядел слабым, почти беспомощным.
— Саша... Значит так... Все как договаривались. После двух я подошел к дому...
— Кого-нибудь встретил?
— Никого. Ни единой души.
— Дальше, — Заварзин снова откинул голову на спинку кресла, глядя на посверкивающую хрусталиками люстру. Колкие искорки отдались в голове новой болью и он прикрыл глаза.
— Вхожу. Что-то меня насторожило... То ли скрип какой, то ли шорох, не знаю. Включил в прихожей свет — все спокойно. И тут увидел возле туалета, у самой двери... Вроде, как мусор, набросано, беспорядок, коробки валяются. Подумал, может быть, кот... Но у тебя нет кота. Дверь в туалет прикрыта не полностью, коробки не позволяли. Заглядываю в туалет... И тут мне в глаза струя какой-то гадости... Боль дикая... Я закрываю глаза и чувствую, что струя бьет мне в нос, в рот. Рванул в комнату, упал на пол, катаюсь по ковру... Сколько это продолжалось — не знаю, не могу сказать.
— А дальше?
— Вдоль стен пополз в ванную. Знаешь, было такое чувство, что если они еще в квартире — пусть добивают.
— Сколько их было?
— Не знаю. В какой-то момент я пробрался к двери и убедился — заперта. Значит, ушли. Чемодан исчез. Когда в глаза плеснули, я стоял с чемоданом. И выронил. Наверное, они и прихватили, уходя.
— Так... Значит, знали, что вы придете? Получается, что попросту поджидали вас?
— Не знаю, Саша... Не знаю.
— Утечку информации допустили, Илья Матвеевич. Нехорошо.
— Заткнись, Саша... Подумай лучше, кому проболтался ты... Ведь они знали, что тебя в эту ночь не будет? Откуда? Только от тебя самого, — голос Голдобова окреп, в нем появилась привычная властность.
— Неужели, знали? — Заварзин неосторожно опустил голову и тут же снова откинулся на спинку кресла. — Неужели знали? — с сомнением проговорил он.
— Вот и подумай, — Голдобов сидел с красными, распухшими глазами, в мокрой майке, со всклоченными волосами и смотрел на Заварзина зло и ненавидяще. — Из-за тебя я подзалетел, Саша. Еще хорошо кончилось. Могли и чем потяжелее ударить. Так что поприкинь — кто мог знать? И заодно подумай — у кого могли быть ключи от твоей квартиры. Когда я входил сюда — замки сработали четко. Они не были взломаны. Окна заперты изнутри. Думай, Саша, думай. Тебе вообще не мешает почаще думать, а то, я смотрю, ты как-то расслабился.
— Никак полегчало? — усмехнулся Заварзин в потолок.
— Да, мне стало легче. Но не думаю, что тебя ждет такое же облегчение, Саша. Подумай, что они могли искать, что могли найти. Про мой чемоданчик никто не знал, это точно. Только в последний момент я решил забросить его сюда. В последний момент.
— Я знал об этом раньше, — неуверенно проговорил Заварзин.
— Вот это меня и смущает. Там у тебя в холодильнике что-то есть... Похмелись, не страдай.
— Не могу, — жалобно сказал Заварзин. — Похмеляться не могу... Хуже будет.
— Значит, еще не спился. Это хорошо. Глядишь, сгодишься на что-нибудь... Не очень ответственное.
— Ладно, не добивайте, — Заварзин поднялся с кресла. — К вечеру буду в норме.
— До вечера еще много чего случится, — Голдобов снял с дивана рубашку, надел ее, пытаясь приобрести вид если не бравый, то хотя бы приличный, прошел в ванную.
Оставшись один, Заварзин закурил, подошел к окну. Рядом стояла небольшая табуретка, видимо, для того и предназначенная — он встал на нее и лицо его оказалось как раз на уровне открытой форточки. Так и курил — вдыхая свежий воздух и выпуская дым на улицу. Услышав, что Голдобов вышел из ванной, он положил окурок на палец и щелчком послал его в верхушки деревьев которые раскачивались под окном.
Направляясь на кухню, Заварзин невольно задержался у туалета. Увидев два латунных патрона, поднял их, взвесил на ладони, раздумчиво подбросил несколько раз, словно не зная, как с ними поступить — что-то его озадачило. Поколебавшись, опустил желтые цилиндрики в карман пиджака.
Решив позвонить Подгайцеву и уже начав набирать номер телефона, Заварзин остановился, что-то сдерживало его, что-то все время настораживало. С подозрением посмотрев на телефонную трубку, он медленно положил ее на рычаги. Его небольшие глазки, обрамленные короткими жесткими ресницами, еще раз обежали квартиру. На крутом лице Заварзина застыло выражение злости и беспомощности. Взломай ночные гости дверь, все было бы ясно — грабеж. За каждой добротной дверью этой мелюзге вонючей мерещатся видики, магнитофоны, кассеты и прочая дрянь. Если бы остались следы на форточке, на подоконнике, тоже ясно — забрались с крыши. Но ведь здесь, в квартире, шел самый настоящий обыск — вот что более всего смущало Заварзина. Вывернутые ящики, ссыпанные на пол коробки, пакеты говорит только об одном — что-то искали.
Но как они могли попасть сюда, как проникли? С выражением полнейшего недоумения Заварзин еще осмотрел замки — они уже не вызывали в нем ощущения неуязвимости. И, выглянув во двор, он ничего подозрительного не заметил. Никто не следил за ним, никто не поджидал. И “мерседес” стоял на обычном месте, призывно сияя на солнце. Впервые Заварзин поймал себя на том, что не испытывает при виде этой машины ни радости, ни волнения и не хочется ему сесть за руль на зависть всем прохожим. А ведь еще вчера каждая поездка была для него маленьким праздником...
Все-таки подошел Заварзин к телефону, пересилил себя. Позвонил в приемную Голдобова.
— Привет, — сказал он краснокудрой Жанне. — Какие новости? Илья Матвеевич интересуется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Кто-то спокойно и уверенно продолжал возиться с замком. Вот дверь открылась, вспыхнул свет в прихожей. Слышалось тяжелое дыхание — человеку, видимо, нелегко дался лестничный подъем. То ли толстый, то ли старый — успел подумать Андрей. Человек уже походил мимо, но что-то его насторожило. Он остановился, постоял, прислушиваясь. А когда открыл дверь в темный туалет, Андрей направил сильную струю дихлофоса в широко раскрытые удивленные глаза ночного гостя.
Дикий крик боли пронзил спокойный воздух квартиры. Закрыв лицо руками, пожилой человек бросился в комнату. Оглянувшись напоследок, Андрей вдруг увидел на полу в прихожей небольшой черный чемоданчик. Раньше его здесь не было. Значит принес этот тип. Не раздумывая, Андрей схватил чемоданчик, на ходу изловчился открыл замок, распахнул дверь и выскочил на площадку. Толкнув дверь за собой, он, не оглядываясь, побежал вниз по лестнице. Выскочив из подъезда, сразу нырнул в кусты и тут же наткнулся на Свету. И только тогда увидел в своей руке баллончик дихлофоса” Забросив его подальше в кусты через забор детского сада, сел на заднее сиденье мотоцикла.
— Жми, Светка! Жми, что есть силы, — выдохнул он ей в ухо. — Подальше от сюда, подальше.
— А я красивая?
— Даже в темноте!
— Особенно в темноте, Андрей. Особенно.
Мотоцикл рванул с места так резко, что Андрей едва удержался. Холодный ночной воздух снова бил в лицо, трепал волосы, а он, обхватив Свету и прижавшись к ней, кажется, даже поскуливал от волнений, которые пришлось пережить в последний час. Закрыв глаза и вспоминая последние секунды в квартире Заварзина, ужас, охвативший его при звуках поворачивающегося ключа в замке, а потом дикий вопль незнакомца, Андрей подумал, что где-то видел этого человека, где-то он его видел...
Света тем временем вырулила на трассу и уже через несколько минут заглушила мотор среди бетонных, стен.
— Нашел? — спросила она, отбросив шлем.
— Да.
— Взял?
— Нет, нельзя было... Он бы догадался.
— Правильно. Молодец.
— Ты видела, в подъезд кто-то заходил?
— Он тоже вошел в его квартиру? И видел тебя?
— Не успел.
— Ты с ним что-то сделал?!
— Немного... Дихлофос подвернулся... Ничего, отойдет. Это не смертельно. Свет, вот моя добыча. Чемоданчик.. Можешь посмотреть, но ничего не бери. Ох, чуть не забыл, — и Андрей отдал ей пачки сторублевок.
— Да ты удачливый грабитель! — восхитилась Света.
— Немного есть.
— Не тем ты занимался до сих пор, Андрей! Ох, не тем!
— Ну вот и вышел на свою дорогу, — он усмехнулся. — Отвези в нашу берлогу и спрячь. В подвале, в картошку зарой. И мотай оттуда. А днем я тебя найду дома. (1 — Заметано, — ответила Света и, опустив стекло шлема, села в седло. На этот раз Андрей даже не сделал попытки поцеловать ее. Включив мотор, она почти бесшумно выехала на трассу и только там набрала скорость.
Пробравшись к гаражам, Андрей некоторое время лежал за оградой, но ничего подозрительного не увидел.
Окна были погашены, “мерседес” стоял посреди двора с распахнутыми дверцами. Перевалив через ограду, он нашел в темноте железную дверь, протиснулся в нее. Постоял, прислушиваясь, и проскользнул к своему лежаку. “Неужели обошлось?” — подумал. Над крышей гаража звезды сияли по-летнему густо и ясно, но узкий месяц побледнел, сместился к городу ,и теперь отражался в перламутровой крыше “мерседеса”. Пошумел утренний ветер в ветвях деревьев. На фоне светлеющего неба раскачивались колючие листья чертополоха, лиловые кисти тяжелых цветов.
"Ключи!” — вспомнил Андрей. Нащупав в кармане связку, он поднялся, чуть враскачку вышел на середину двора и, проходя мимо мерседеса, уронил ключи в пыль. Не останавливаясь, прошел к водопроводному крану и, подставив голову под холодную струю, еще раз осмотрел двор. Напился, ополоснул руки, смывая с них ночные похождения. Вернувшись, снова лег и закрыл глаза.
Сна не было, опасность выветрила остатки хмеля и он смог восстановить каждый свой шаг. Даже теперь, вспоминая неожиданную встречу в квартире Заварзина, Андрей чувствовал, как сердце его начинало биться учащенно. Хорошо все-таки, что не пришлось применить топорик. Он вспомнил, что был в перчатках — Света увезла их вместе с чемоданчиком. Значит, и здесь вроде ничего не забыл.
С этой мыслью Андрей заснул. Ему снилось, что он бежал босиком по холодной проселочной дороге, над ним при ясном дне горели не правдоподобные громадные звезды. А бежал он длинными тягучими прыжками, стремясь как можно реже касаться дороги — в пыли время от времени попадались торчащие гвозди. Ему везло — гвоздь от замечал рядом со ступней, в метре, а то он оказывался как раз между пальцами. Гвозди торчали из дороги все гуще, но он оставался неуязвимым, ему везло. И что-то заставляло его бежать, не останавливаясь дальше, дальше... А проснулся он, когда все уже были на ногах, неприкаянно бродили по двору, прикладываясь те к водопроводному крану, то к остаткам пива.
Заварзин медленно прошел по своей обесчещенной квартире, поддал ногой коробку, запутался в какой-то тряпке, с раздражением отцепил ее от ноги. Внимательно осмотрел подоконник, форточку, пол возле окон — никаких следов. Включив свет в прихожей, долго рассматривал диковинные замки, которые, казалось, обещали жизнь спокойную и надежную. И на замках не нашел ни царапины. Вздохнув прошел в ванную и подставил голову под струю холодной воды. Боль в затылке отпускала, но совсем не исчезала и через несколько минут наваливалась снова. Заварзин знал, что теперь до самого вечера ему придется страдать — похмелье он переносил тяжело. Утренняя рюмка не помогла, от нее становилось еще хуже., После короткого облегчения боль возвращалась, к тому же угнетало ощущение подавленности, бессмысленности существования, а это было еще неприятнее. Он знал — маяться ему часов до пяти вечера, потом можно выпить немного водки, вот тогда она поможет, не раньше.
Заварзин прошел в комнату, нащупал кресло и осторожно опустился в него. Глаза его, казалось, не могли двигаться, и, чтобы посмотреть в сторону, он вынужден был поворачивать голову, а каждое движение оживляло задремавшую боль, она вспыхивала, медленно набухала, раздувалась и вот уже, округлая и несуразная, ворочалась где-то в затылке, перемещалась к виску и было такое ощущение, будто бугром выпирала изо лба. Заварзин некоторое время сидел с закрытыми глазами, но все-таки нашел в себе силы собраться.
— Хватит, — сказал он как-то искаженно, но поняв, что слово это получилось у него невнятно, повторил уже четче. — Хватит стонать. Рассказывайте, Илья Матвеевич.
Перед ним сидел человек, который, похоже, страдал, не меньше — лицо его было закрыто мокрым полотенцем, изредка он тихо, сквозь зубы не то постанывал, не то поскуливал. Голдобов пошевелился, подтянул к себе вытянутые ноги, распрямился в кресле, снял с лица полотенце. Было такое впечатление, что он сутки напролет рыдал — красные опухшие глаза, пятна на щеках, бесформенный нос. Но ночные страдания отразились не только на глазах Голдобова, он словно потерял уверенность в себе, выглядел слабым, почти беспомощным.
— Саша... Значит так... Все как договаривались. После двух я подошел к дому...
— Кого-нибудь встретил?
— Никого. Ни единой души.
— Дальше, — Заварзин снова откинул голову на спинку кресла, глядя на посверкивающую хрусталиками люстру. Колкие искорки отдались в голове новой болью и он прикрыл глаза.
— Вхожу. Что-то меня насторожило... То ли скрип какой, то ли шорох, не знаю. Включил в прихожей свет — все спокойно. И тут увидел возле туалета, у самой двери... Вроде, как мусор, набросано, беспорядок, коробки валяются. Подумал, может быть, кот... Но у тебя нет кота. Дверь в туалет прикрыта не полностью, коробки не позволяли. Заглядываю в туалет... И тут мне в глаза струя какой-то гадости... Боль дикая... Я закрываю глаза и чувствую, что струя бьет мне в нос, в рот. Рванул в комнату, упал на пол, катаюсь по ковру... Сколько это продолжалось — не знаю, не могу сказать.
— А дальше?
— Вдоль стен пополз в ванную. Знаешь, было такое чувство, что если они еще в квартире — пусть добивают.
— Сколько их было?
— Не знаю. В какой-то момент я пробрался к двери и убедился — заперта. Значит, ушли. Чемодан исчез. Когда в глаза плеснули, я стоял с чемоданом. И выронил. Наверное, они и прихватили, уходя.
— Так... Значит, знали, что вы придете? Получается, что попросту поджидали вас?
— Не знаю, Саша... Не знаю.
— Утечку информации допустили, Илья Матвеевич. Нехорошо.
— Заткнись, Саша... Подумай лучше, кому проболтался ты... Ведь они знали, что тебя в эту ночь не будет? Откуда? Только от тебя самого, — голос Голдобова окреп, в нем появилась привычная властность.
— Неужели, знали? — Заварзин неосторожно опустил голову и тут же снова откинулся на спинку кресла. — Неужели знали? — с сомнением проговорил он.
— Вот и подумай, — Голдобов сидел с красными, распухшими глазами, в мокрой майке, со всклоченными волосами и смотрел на Заварзина зло и ненавидяще. — Из-за тебя я подзалетел, Саша. Еще хорошо кончилось. Могли и чем потяжелее ударить. Так что поприкинь — кто мог знать? И заодно подумай — у кого могли быть ключи от твоей квартиры. Когда я входил сюда — замки сработали четко. Они не были взломаны. Окна заперты изнутри. Думай, Саша, думай. Тебе вообще не мешает почаще думать, а то, я смотрю, ты как-то расслабился.
— Никак полегчало? — усмехнулся Заварзин в потолок.
— Да, мне стало легче. Но не думаю, что тебя ждет такое же облегчение, Саша. Подумай, что они могли искать, что могли найти. Про мой чемоданчик никто не знал, это точно. Только в последний момент я решил забросить его сюда. В последний момент.
— Я знал об этом раньше, — неуверенно проговорил Заварзин.
— Вот это меня и смущает. Там у тебя в холодильнике что-то есть... Похмелись, не страдай.
— Не могу, — жалобно сказал Заварзин. — Похмеляться не могу... Хуже будет.
— Значит, еще не спился. Это хорошо. Глядишь, сгодишься на что-нибудь... Не очень ответственное.
— Ладно, не добивайте, — Заварзин поднялся с кресла. — К вечеру буду в норме.
— До вечера еще много чего случится, — Голдобов снял с дивана рубашку, надел ее, пытаясь приобрести вид если не бравый, то хотя бы приличный, прошел в ванную.
Оставшись один, Заварзин закурил, подошел к окну. Рядом стояла небольшая табуретка, видимо, для того и предназначенная — он встал на нее и лицо его оказалось как раз на уровне открытой форточки. Так и курил — вдыхая свежий воздух и выпуская дым на улицу. Услышав, что Голдобов вышел из ванной, он положил окурок на палец и щелчком послал его в верхушки деревьев которые раскачивались под окном.
Направляясь на кухню, Заварзин невольно задержался у туалета. Увидев два латунных патрона, поднял их, взвесил на ладони, раздумчиво подбросил несколько раз, словно не зная, как с ними поступить — что-то его озадачило. Поколебавшись, опустил желтые цилиндрики в карман пиджака.
Решив позвонить Подгайцеву и уже начав набирать номер телефона, Заварзин остановился, что-то сдерживало его, что-то все время настораживало. С подозрением посмотрев на телефонную трубку, он медленно положил ее на рычаги. Его небольшие глазки, обрамленные короткими жесткими ресницами, еще раз обежали квартиру. На крутом лице Заварзина застыло выражение злости и беспомощности. Взломай ночные гости дверь, все было бы ясно — грабеж. За каждой добротной дверью этой мелюзге вонючей мерещатся видики, магнитофоны, кассеты и прочая дрянь. Если бы остались следы на форточке, на подоконнике, тоже ясно — забрались с крыши. Но ведь здесь, в квартире, шел самый настоящий обыск — вот что более всего смущало Заварзина. Вывернутые ящики, ссыпанные на пол коробки, пакеты говорит только об одном — что-то искали.
Но как они могли попасть сюда, как проникли? С выражением полнейшего недоумения Заварзин еще осмотрел замки — они уже не вызывали в нем ощущения неуязвимости. И, выглянув во двор, он ничего подозрительного не заметил. Никто не следил за ним, никто не поджидал. И “мерседес” стоял на обычном месте, призывно сияя на солнце. Впервые Заварзин поймал себя на том, что не испытывает при виде этой машины ни радости, ни волнения и не хочется ему сесть за руль на зависть всем прохожим. А ведь еще вчера каждая поездка была для него маленьким праздником...
Все-таки подошел Заварзин к телефону, пересилил себя. Позвонил в приемную Голдобова.
— Привет, — сказал он краснокудрой Жанне. — Какие новости? Илья Матвеевич интересуется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62