раз увидев эту волшебную страну, ее уже невозможно забыть никогда! Множество поколений в ней развивались, совершенствовали свой вкус и передавали потомкам нажитый опыт и умение приспосабливаться к. жизни. Кроме того, капитан Уэйд, будучи человеком весьма образованным, интересовался всем, что происходило в мире науки и искусства, обладая способностью вовлекать в беседу каждого из присутствующих, давая ему показать свой ум во всем блеске.
Во время оживленного разговора за столом он сказал, улыбнувшись:
— Ну что, дражайшие соотечественники, произвел я на вас впечатление одичавшего, оторванного от цивилизованного мира человека? Честно признаюсь, что я приложил немало усилий, дабы противостоять умственной и физической лени, которая овладевает в здешних местах всяким, кто чрезмерно увлекается джином и опиумом!
— Я вижу, сэр, что вы сторонник умеренного образа жизни, который проповедуют йоги и брамины! — ответил Ральф.
— Несомненно. Но если вы упоминаете браминов лишь затем, чтобы напомнить мне о моем обещании, то я как раз собирался его выполнить: Фара-Шиб предупрежден о вашем присутствии, и мы можем пойти к нему, как только мисс Альберта этого пожелает, — сказал хозяин дома, взглянув па девушку.
— Идемте немедленно, капитан! — воскликнула она. — Ибо, хотя вы устроили в нашу честь столь роскошный пир, что он способен посрамить самого Лукулла и привести в восторг самых искушенных гурманов, я горю от нетерпения поговорить с вашим кудесником!
Капитан Уэйд встал из-за стола и, опередив своих гостей, направился на галерею, окружавшую весь особняк с колоннами. Оттуда открывался живописный вид на сады и джунгли, залитые серебристым светом луны.
Уэйд вдруг разительно переменился: светской любезности как не бывало. Взгляд стал пристально-изучающим, тон — почти властным.
— Должен предупредить, господа, что вы будете единственными людьми, наблюдающими за ходом этого необычайного эксперимента. Мы все должны хранить полнейшее молчание. Любое слово или малейшее движение приведут ж страшным и непредсказуемым последствиям.
— Я понимаю вас, сэр, — кивнула Альберта. — Но я уже испытала столько горя и разных потрясений, что не испугаюсь никакого колдовства! — решительно закончила она.
Минуту спустя слуга подал капитану душистый смоляной факел. Он горел ровным ясным пламенем в неподвижном воздухе, источая приятный аромат.
— А теперь идемте в башню, — продолжал Уэйд. — Моя резиденция построена на месте древнего дворца индийского раджи, а эта башня — единственное, что уцелело от тех времен. Снаружи она украшена великолепной резьбой, но самое главное, в ней нет ни единого окна. Во всех ее залах, стены которых сложены из огромных камней, всегда царит полная темнота. Я тщательно обследовал ее дюйм за дюймом, но так и не понял, как внутрь поступает воздух.
Капитан отворил дверь. Ральф и Альберта увидели лестницу, выбитую в гранитной стене.
Стены были украшены барельефами неведомых существ, которые, казалось, поднимаются вверх вместе с людьми. На них отовсюду смотрели прищуренные глаза, пантеры и тигры словно вынюхивали добычу, а вереница устрашающих божеств и животных становилась все гуще.
— Ну и фантазия была у строителей! — заметил Ральф, но тут же умолк.
Капитан Уэйд, подняв факел повыше, осветил зал первого этажа, куда они только что вошли.
В нишах высились статуи идолов с грубыми, жестокими лицами; их причудливо переплетенные руки и ноги доходили до самого потолка, в самом центре которого виднелась перевернутая вниз чаша лотоса. Под стенами лежало множество человеческих костей.
Наши путешественники поспешили выйти оттуда, стараясь не думать об увиденном.
Зал на следующем этаже оказался еще мрачнее предыдущего. Там было совершенно пусто. Его округлые стены были изрыты множеством ныне пустующих ниш, где некогда тоже стояли изваяния. Как объяснил капитан Уэйд, эти золотые, серебряные и медные статуи были похищены во время восстания сипаев.
— Я решил все здесь оставить как есть, — добавил он. — Мне не хотелось усугублять святотатство… А теперь — еще немного терпения, господа! Нам остается подняться всего на один этаж. Зал на самом верху просторнее всех остальных, поскольку башня расширяется снизу вверх.
Последнее помещение тоже оказалось весьма пустынным. Вместо скульптур и фресок его украшали колонны, которые, сходясь на потолке, создавали стрельчатые арки.
В центре виднелся невысокий подиум, на котором в позе лотоса недвижимо, словно каменная статуя, восседал Фара-Шиб.
Альберта невольно отпрянула, ибо его совершенно обнаженное тело поражало своей страшной худобой. Трудно было поверить, что этот обтянутый коричневой кожей скелет без малейшего намека на мускулы живет и мыслит.
На истощенном лице глубоко запавшие глаза пылали, словно два светильника.
При виде вошедших йог даже не шелохнулся, словно и впрямь был редкостным изваянием какого-то божка, на которого время от времени являются взглянуть любопытные.
Встретившись с его всепроникающим взглядом, обжигавшим, как огонь, Ральф и Альберта инстинктивно отступили на несколько шагов
Позже Питчер признался, что, когда однажды дикари привязали его к жерлу пуднки, перед которой дымился зажженный фитиль, он чувствовал себя гораздо лучше, чем под палящим и пронизывающим взором йога.
Какое-то время все почтительно молчали. Наконец Уэйд шепнул:
— Этот аскет вовсе не какой-то там фокусник Он знает тайны космических законов, смелость и глубина которых меня просто изумляет Он утверждает, что на заре человечества первые семена пшеницы на Землю с соседней планеты доставил некий йогин. Ему известна тайна гибели Атлантиды, где люди были почти богами, но один из магов неосмотрительно выдал тайну мощного заклинания женщине Океанские волны поглотили сушу, унеся в небытие величайшие достижения человеческой мысли. Фара Шиб рассказывал, зачем построены пирамиды. Позднее фараоны устроили там свои гробницы, но истинным их предназначением была защита людей от каменного дождя болидов, который перед тем несколько раз почти полностью уничтожал человечество. Даже самым маститым историкам эти факты неизвестны Но не потому ли древние галлы стреляли в небо из луков? Бедные полудикие люди истекали кровью и гибли от непосильного труда, строя себе убежища!..
В этот миг откуда-то из темноты вышел огромный тигр. Ласково потеревшись о платье Альберты, он смачно потянулся и начал точить когти на каменном полу, а закончив эту процедуру, окинул незваных гостей мрачным задумчивым взглядом и улегся у ног девушки.
Ральф при виде хищника попятился назад, но Альберта не шевельнулась с места Все происходящее было настолько необычно, что она почувствовала1 даже зверем управляет какая-то незримая сила; тигр был неотъемлемой и гармоничной частью тех чудес, которые ей уже довелось здесь наблюдать.
Но капитан Уэйд быстро встал между девушкой и зверем.
— Не бойтесь, мисс, — он совершенно безобиден, — шепнул англичанин. — Лежать, Моуди! Когда-то Ардавена приручил его и мог с ним делать, что вздумается. Зверь подчинялся ему беспрекословно.
— Я неоднократно слышал о том, что брамины владеют полузабытым, известным лишь в некоторых монастырях секретом укрощения и приручения любых диких животных, — оправившись от первого испуга, сказал Ральф. — При этом хищники делаются умны, словно люди.
Моуди повиновался приказу человека и, свернувшись клубком, спокойно устроился на полу.
Опять наступила тишина. Пришедшие не сводили взгляда с Фара-Шиба. Его присутствие действовало на всех угнетающе, казалось, глаза брамина притягивают к себе, тяжело блуждают по лицам.
— А теперь вы станете свидетелями одного из самых удивительных опытов Фара-Шиба. Еще раз напоминаю и убедительно прошу хранить полнейшее молчание и не двигаться, что бы нам ни довелось увидеть или услышать. Если вы, мисс, не чувствуете в себе достаточно сил для этого, мы отложим эксперимент, поскольку, не стану скрывать, он связан с огромным риском для жизни.
— Нет! — воспротивилась Альберта. — Я не из тех слабонервных дам, которые по любому пустяку падают в обморок, и обещаю выполнить ваши условия.
— Ну что ж, отлично, — согласился капитан и кивком указал гостям на каменные кресла, подлокотники которых завершались искусно вырезанными крокодильими головами.
Ожидание, необычная обстановка и таинственное поведение хозяина дома вселяли в гостей смутную тревогу, как ни старались они быть спокойными.
Между тем Уэйд, приблизившись к неподвижно сидящему брамину, что-то тихо сказал ему, а затем зажег семь восковых свечей, кругом стоящих на полу, чуть поодаль от подиума.
К немалому удивлению Ральфа, каждая свеча имела свой оттенок пламени. В гамме они составили спектр радуги и выглядели весьма фантастично.
Капитан вынул из ларчика какие-то разноцветные порошки и посыпал ими круг между возвышением, где сидел брамин, и горящими свечами.
Потом бросил в треножники с угольями оливкового дерева какие-то курения.
К потолку начал подниматься густой тяжелый дым. В просторном зале стало душно, темно…
Странный резкий одуряющий запах распространялся вокруг.
Ральф уловил запах ядовитых, вызывающих галлюцинации, трав из семейства пасленовых, зонтичных и маковых. Дым, озаренный пламенем свеч, разноцветными клубами все плотнее окутывал зал. На углях горели сухие рута, белена, цикута, белладонна, мак, индийская конопля.
Все дышали с трудом; по лицам Альберты и Ральфа струился пот, сердца бешено колотились, все сильнее нарастало чувство тревоги и беспокойства Казалось, что виски сжимает железный обруч, глаза нестерпимо ломило.
Мало-помалу неприятные ощущения исчезли, остался только леденящий холод в руках и ногах; на смену этому пришло удивительное умиротворение, покой и ясность мысли. Прежде душный воздух теперь казался свежим и чистым, а фигура Фара-Шиба была окутана светящейся мерцающей дымкой, словно ореолом.
Йог бросил на пол, в образованный свечами круг какой-то темный пятиконечный лоскут, напоминавший кусок старой кожи, местами сморщенной и кое-где покрытой пучками белесой шерсти. Еще немного погодя брамин взял бамбуковую свирель, какую обычно способен изготовить каждый индус, и заиграл на ней тихую чарующую мелодию, осторожно перебирая высохшими пальцами отверстия.
Альберта вдруг вспомнила сказку про дудочника, который своей колдовской музыкой увел всех гостей со свадьбы к самому краю пропасти, и вздрогнула от страха…
А Фара-Шиб все играл и играл одну из тех простых и завораживающих восточных мелодий, в которых одни и те же вариации постоянно повторяются в различном темпе — то быстрее, то медленней.
Внимание зрителей было напряжено до предела. Они чувствовали, что здесь происходит нечто большее, чем ловкое трюкачество, о котором они столько читали и которое лишь на первый взгляд кажется чудесами, а в действительности имеет простое логическое объяснение.
А Фара-Шиб играл все быстрее, и слушатели его чувствовали себя весьма необычно по мере того, как ускорялся темп мотива.
Бесформенный клочок кожи, лежащий между свечами, сперва вздрагивал, словно под порывами невидимого ветра, потом скрутился, вздулся и, наконец, расправился, как пергамент, который положили на раскаленные угли.
В конвульсивных движениях кусочка этой мертвой материи чувствовалось огромное усилие и какая-то мука. Незримая сила пробуждала его к жизни и заставляла повиноваться себе.
Мотив становился все более быстрым и властным. В нем непрерывно и упрямо повторялись несколько нот, которые постепенно превращались в деспотичный приказ, непререкаемый для детей матери-природы…
«Так нужно… Так я хочу… Я приказываю… Я повелеваю…» — твердила тростниковая свирель.
Не в силах противиться всевластной мощи, черный уродливый лоскут рос, растягивался, обретал форму и четкие очертания.
Когда он поднялся в воздух, Ральф увидел перед собой огромную летучую мышь.
«Скорей… Скорей. Я так хочу!» — без устали твердила флейта брамина, и резкие отрывистые звуки струились каскадом, превращались в смерч, в безумно бушующий вихрь.
Крылатое создание возвращалось к жизни с ошеломляющей быстротой.
Вот оно стало уже ростом с человека и размахивало широкими перепончатыми грязно-желтыми крыльями, которые делались все больше и больше.
Альберта побледнела и застыла от ужаса. То же самое происходило и с Ральфом. Чудовище, вызванное к жизни Фара-Шибом, было помесью человека и животного: подобных демонов можно увидеть на миниатюрах в трактатах средневековых чернокнижников. Крылья у этого человекообразного нетопыря приросли к рукам с длинными когтистыми пальцами, а лицо с высоким лбом и массивными челюстями светилось невероятным умом, но одновременно было хитрым и жестоким. За большими кроваво-красными губами таились острые белые зубы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Во время оживленного разговора за столом он сказал, улыбнувшись:
— Ну что, дражайшие соотечественники, произвел я на вас впечатление одичавшего, оторванного от цивилизованного мира человека? Честно признаюсь, что я приложил немало усилий, дабы противостоять умственной и физической лени, которая овладевает в здешних местах всяким, кто чрезмерно увлекается джином и опиумом!
— Я вижу, сэр, что вы сторонник умеренного образа жизни, который проповедуют йоги и брамины! — ответил Ральф.
— Несомненно. Но если вы упоминаете браминов лишь затем, чтобы напомнить мне о моем обещании, то я как раз собирался его выполнить: Фара-Шиб предупрежден о вашем присутствии, и мы можем пойти к нему, как только мисс Альберта этого пожелает, — сказал хозяин дома, взглянув па девушку.
— Идемте немедленно, капитан! — воскликнула она. — Ибо, хотя вы устроили в нашу честь столь роскошный пир, что он способен посрамить самого Лукулла и привести в восторг самых искушенных гурманов, я горю от нетерпения поговорить с вашим кудесником!
Капитан Уэйд встал из-за стола и, опередив своих гостей, направился на галерею, окружавшую весь особняк с колоннами. Оттуда открывался живописный вид на сады и джунгли, залитые серебристым светом луны.
Уэйд вдруг разительно переменился: светской любезности как не бывало. Взгляд стал пристально-изучающим, тон — почти властным.
— Должен предупредить, господа, что вы будете единственными людьми, наблюдающими за ходом этого необычайного эксперимента. Мы все должны хранить полнейшее молчание. Любое слово или малейшее движение приведут ж страшным и непредсказуемым последствиям.
— Я понимаю вас, сэр, — кивнула Альберта. — Но я уже испытала столько горя и разных потрясений, что не испугаюсь никакого колдовства! — решительно закончила она.
Минуту спустя слуга подал капитану душистый смоляной факел. Он горел ровным ясным пламенем в неподвижном воздухе, источая приятный аромат.
— А теперь идемте в башню, — продолжал Уэйд. — Моя резиденция построена на месте древнего дворца индийского раджи, а эта башня — единственное, что уцелело от тех времен. Снаружи она украшена великолепной резьбой, но самое главное, в ней нет ни единого окна. Во всех ее залах, стены которых сложены из огромных камней, всегда царит полная темнота. Я тщательно обследовал ее дюйм за дюймом, но так и не понял, как внутрь поступает воздух.
Капитан отворил дверь. Ральф и Альберта увидели лестницу, выбитую в гранитной стене.
Стены были украшены барельефами неведомых существ, которые, казалось, поднимаются вверх вместе с людьми. На них отовсюду смотрели прищуренные глаза, пантеры и тигры словно вынюхивали добычу, а вереница устрашающих божеств и животных становилась все гуще.
— Ну и фантазия была у строителей! — заметил Ральф, но тут же умолк.
Капитан Уэйд, подняв факел повыше, осветил зал первого этажа, куда они только что вошли.
В нишах высились статуи идолов с грубыми, жестокими лицами; их причудливо переплетенные руки и ноги доходили до самого потолка, в самом центре которого виднелась перевернутая вниз чаша лотоса. Под стенами лежало множество человеческих костей.
Наши путешественники поспешили выйти оттуда, стараясь не думать об увиденном.
Зал на следующем этаже оказался еще мрачнее предыдущего. Там было совершенно пусто. Его округлые стены были изрыты множеством ныне пустующих ниш, где некогда тоже стояли изваяния. Как объяснил капитан Уэйд, эти золотые, серебряные и медные статуи были похищены во время восстания сипаев.
— Я решил все здесь оставить как есть, — добавил он. — Мне не хотелось усугублять святотатство… А теперь — еще немного терпения, господа! Нам остается подняться всего на один этаж. Зал на самом верху просторнее всех остальных, поскольку башня расширяется снизу вверх.
Последнее помещение тоже оказалось весьма пустынным. Вместо скульптур и фресок его украшали колонны, которые, сходясь на потолке, создавали стрельчатые арки.
В центре виднелся невысокий подиум, на котором в позе лотоса недвижимо, словно каменная статуя, восседал Фара-Шиб.
Альберта невольно отпрянула, ибо его совершенно обнаженное тело поражало своей страшной худобой. Трудно было поверить, что этот обтянутый коричневой кожей скелет без малейшего намека на мускулы живет и мыслит.
На истощенном лице глубоко запавшие глаза пылали, словно два светильника.
При виде вошедших йог даже не шелохнулся, словно и впрямь был редкостным изваянием какого-то божка, на которого время от времени являются взглянуть любопытные.
Встретившись с его всепроникающим взглядом, обжигавшим, как огонь, Ральф и Альберта инстинктивно отступили на несколько шагов
Позже Питчер признался, что, когда однажды дикари привязали его к жерлу пуднки, перед которой дымился зажженный фитиль, он чувствовал себя гораздо лучше, чем под палящим и пронизывающим взором йога.
Какое-то время все почтительно молчали. Наконец Уэйд шепнул:
— Этот аскет вовсе не какой-то там фокусник Он знает тайны космических законов, смелость и глубина которых меня просто изумляет Он утверждает, что на заре человечества первые семена пшеницы на Землю с соседней планеты доставил некий йогин. Ему известна тайна гибели Атлантиды, где люди были почти богами, но один из магов неосмотрительно выдал тайну мощного заклинания женщине Океанские волны поглотили сушу, унеся в небытие величайшие достижения человеческой мысли. Фара Шиб рассказывал, зачем построены пирамиды. Позднее фараоны устроили там свои гробницы, но истинным их предназначением была защита людей от каменного дождя болидов, который перед тем несколько раз почти полностью уничтожал человечество. Даже самым маститым историкам эти факты неизвестны Но не потому ли древние галлы стреляли в небо из луков? Бедные полудикие люди истекали кровью и гибли от непосильного труда, строя себе убежища!..
В этот миг откуда-то из темноты вышел огромный тигр. Ласково потеревшись о платье Альберты, он смачно потянулся и начал точить когти на каменном полу, а закончив эту процедуру, окинул незваных гостей мрачным задумчивым взглядом и улегся у ног девушки.
Ральф при виде хищника попятился назад, но Альберта не шевельнулась с места Все происходящее было настолько необычно, что она почувствовала1 даже зверем управляет какая-то незримая сила; тигр был неотъемлемой и гармоничной частью тех чудес, которые ей уже довелось здесь наблюдать.
Но капитан Уэйд быстро встал между девушкой и зверем.
— Не бойтесь, мисс, — он совершенно безобиден, — шепнул англичанин. — Лежать, Моуди! Когда-то Ардавена приручил его и мог с ним делать, что вздумается. Зверь подчинялся ему беспрекословно.
— Я неоднократно слышал о том, что брамины владеют полузабытым, известным лишь в некоторых монастырях секретом укрощения и приручения любых диких животных, — оправившись от первого испуга, сказал Ральф. — При этом хищники делаются умны, словно люди.
Моуди повиновался приказу человека и, свернувшись клубком, спокойно устроился на полу.
Опять наступила тишина. Пришедшие не сводили взгляда с Фара-Шиба. Его присутствие действовало на всех угнетающе, казалось, глаза брамина притягивают к себе, тяжело блуждают по лицам.
— А теперь вы станете свидетелями одного из самых удивительных опытов Фара-Шиба. Еще раз напоминаю и убедительно прошу хранить полнейшее молчание и не двигаться, что бы нам ни довелось увидеть или услышать. Если вы, мисс, не чувствуете в себе достаточно сил для этого, мы отложим эксперимент, поскольку, не стану скрывать, он связан с огромным риском для жизни.
— Нет! — воспротивилась Альберта. — Я не из тех слабонервных дам, которые по любому пустяку падают в обморок, и обещаю выполнить ваши условия.
— Ну что ж, отлично, — согласился капитан и кивком указал гостям на каменные кресла, подлокотники которых завершались искусно вырезанными крокодильими головами.
Ожидание, необычная обстановка и таинственное поведение хозяина дома вселяли в гостей смутную тревогу, как ни старались они быть спокойными.
Между тем Уэйд, приблизившись к неподвижно сидящему брамину, что-то тихо сказал ему, а затем зажег семь восковых свечей, кругом стоящих на полу, чуть поодаль от подиума.
К немалому удивлению Ральфа, каждая свеча имела свой оттенок пламени. В гамме они составили спектр радуги и выглядели весьма фантастично.
Капитан вынул из ларчика какие-то разноцветные порошки и посыпал ими круг между возвышением, где сидел брамин, и горящими свечами.
Потом бросил в треножники с угольями оливкового дерева какие-то курения.
К потолку начал подниматься густой тяжелый дым. В просторном зале стало душно, темно…
Странный резкий одуряющий запах распространялся вокруг.
Ральф уловил запах ядовитых, вызывающих галлюцинации, трав из семейства пасленовых, зонтичных и маковых. Дым, озаренный пламенем свеч, разноцветными клубами все плотнее окутывал зал. На углях горели сухие рута, белена, цикута, белладонна, мак, индийская конопля.
Все дышали с трудом; по лицам Альберты и Ральфа струился пот, сердца бешено колотились, все сильнее нарастало чувство тревоги и беспокойства Казалось, что виски сжимает железный обруч, глаза нестерпимо ломило.
Мало-помалу неприятные ощущения исчезли, остался только леденящий холод в руках и ногах; на смену этому пришло удивительное умиротворение, покой и ясность мысли. Прежде душный воздух теперь казался свежим и чистым, а фигура Фара-Шиба была окутана светящейся мерцающей дымкой, словно ореолом.
Йог бросил на пол, в образованный свечами круг какой-то темный пятиконечный лоскут, напоминавший кусок старой кожи, местами сморщенной и кое-где покрытой пучками белесой шерсти. Еще немного погодя брамин взял бамбуковую свирель, какую обычно способен изготовить каждый индус, и заиграл на ней тихую чарующую мелодию, осторожно перебирая высохшими пальцами отверстия.
Альберта вдруг вспомнила сказку про дудочника, который своей колдовской музыкой увел всех гостей со свадьбы к самому краю пропасти, и вздрогнула от страха…
А Фара-Шиб все играл и играл одну из тех простых и завораживающих восточных мелодий, в которых одни и те же вариации постоянно повторяются в различном темпе — то быстрее, то медленней.
Внимание зрителей было напряжено до предела. Они чувствовали, что здесь происходит нечто большее, чем ловкое трюкачество, о котором они столько читали и которое лишь на первый взгляд кажется чудесами, а в действительности имеет простое логическое объяснение.
А Фара-Шиб играл все быстрее, и слушатели его чувствовали себя весьма необычно по мере того, как ускорялся темп мотива.
Бесформенный клочок кожи, лежащий между свечами, сперва вздрагивал, словно под порывами невидимого ветра, потом скрутился, вздулся и, наконец, расправился, как пергамент, который положили на раскаленные угли.
В конвульсивных движениях кусочка этой мертвой материи чувствовалось огромное усилие и какая-то мука. Незримая сила пробуждала его к жизни и заставляла повиноваться себе.
Мотив становился все более быстрым и властным. В нем непрерывно и упрямо повторялись несколько нот, которые постепенно превращались в деспотичный приказ, непререкаемый для детей матери-природы…
«Так нужно… Так я хочу… Я приказываю… Я повелеваю…» — твердила тростниковая свирель.
Не в силах противиться всевластной мощи, черный уродливый лоскут рос, растягивался, обретал форму и четкие очертания.
Когда он поднялся в воздух, Ральф увидел перед собой огромную летучую мышь.
«Скорей… Скорей. Я так хочу!» — без устали твердила флейта брамина, и резкие отрывистые звуки струились каскадом, превращались в смерч, в безумно бушующий вихрь.
Крылатое создание возвращалось к жизни с ошеломляющей быстротой.
Вот оно стало уже ростом с человека и размахивало широкими перепончатыми грязно-желтыми крыльями, которые делались все больше и больше.
Альберта побледнела и застыла от ужаса. То же самое происходило и с Ральфом. Чудовище, вызванное к жизни Фара-Шибом, было помесью человека и животного: подобных демонов можно увидеть на миниатюрах в трактатах средневековых чернокнижников. Крылья у этого человекообразного нетопыря приросли к рукам с длинными когтистыми пальцами, а лицо с высоким лбом и массивными челюстями светилось невероятным умом, но одновременно было хитрым и жестоким. За большими кроваво-красными губами таились острые белые зубы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46