Я почти перестал бороться, решив, что все кончено.
Вдруг я споткнулся о камень и полетел на землю. Я думал, что уже не поднимусь, однако встал с величайшими усилиями и, согнувшись в три погибели, двинулся вперед. Вдруг ушей моих снова достиг отчаянный зов Эойи:
— Роберт! Роберт!
Крик был приглушенный, словно издалека.
Я с горечью размышлял, что, барахтаясь в живой траве, ухожу все дальше и дальше от девушки, вместо того, чтобы приблизиться к ней, но вдруг услышал крик почти совсем рядом.
Осатанев от ярости, я ринулся, пригнув голову, вперед, надеясь пробить это жуткое заграждение, которое под моими ударами только мягко пружинило, и мне казалось, что я вижу кошмарный сон.
Я рвал и мял руками тонкие стебли, тысячами уничтожая их, но толку от этих усилий было мало. Неистовство между тем все сильнее охватывало меня, и тошнотворный, одуряющий запах раздражал неимоверно. В конце концов я принялся грызть окаянную траву и очнулся, только почувствовав под ногами лежащее тело.
Я наклонился, и не смог сдержать горестного вопля, убежденный, что, наконец, нашел Эойю, и снова ошибся.
Коснулся руками лица и почувствовал под пальцами жесткие волосы и бороду… Это был один из моих несчастных избавителей.
Я положил ладонь ему на грудь: сердце уже перестало биться, еще теплое тело начинало коченеть. Вдруг я нечаянно задел шею и почувствовал под рукой что-то липкое и влажное. Это была кровь. Потом ногу мне пронзила острая боль. Я наступил на горшок с раскаленными углями, который несчастный марсианин наверно выпустил из рук, когда падал.
Я старался не думать о том, как погиб этот бедняга, и, схватив горшок, начал, дрожа от радости, на ощупь собирать рассыпанные угли.
Может, они помогут мне спастись?
Я сложил головни обратно и принялся их раздувать, вначале осторожно, а потом все сильнее, так, что пепел облаком поднимался вверх. Наконец, появился голубоватый огонек. Тогда я бросил на него несколько растеньиц и с радостью наблюдал, как они корчились в пламени. Потом схватил их целую горсть и принялся дуть на уголья изо всех сил, пока вверх не взвился столбик дыма.
Меня одолел кашель, я чихал, почти задыхался, но произошло то, чего я так ждал: охваченные дымом стебли пустились наутек.
Я размахивал своим спасительным горшком с головнями, как кадилом, то и дело пригоршнями бросая в него хищные стебли; дым вился клубами, и вскоре около меня стало настолько свободно, что я мог дышать, и увидел над собой кусочек неба, словно со дна глубокого колодца.
Я радовался этому больше, чем самому что ни на есть гениальному открытию, и был уверен, что спасу Эойю, а вместе с ней и остальных марсиан. Я бросился вперед, расшвыривая во все стороны проклятию траву, как осенний ветер — сухие листья. но почти сразу же вернулся.
Ведь прежде всего я должен спасти того, кто дал мне столь могучее оружие против врага! Вскоре я нашел его, но тело уже остыло, и у меня не осталось никаких надежд вернуть человека к жизни.
Однако я с удивлением увидел, что марсианин весь в крови, а на шее у него множество ранок, похожих на укусы эрлооров, но гораздо мельче и чаще…
В этом месте лорд Фраймкок переглянулся с Ральфом и невольно потрогал свою руку, покрытию красными волдырями. Альберта заметила этот жест и немой разговор, а Роберт между тем продолжал:
— При виде этого вся моя радость мигом испарилась. Эрлооры здесь явно ни при чем. Тогда какая же новая опасность кроется в массе хрупких стебельков? В тревоге я вопрошал сам себя:
— С кем нам еще предстоит бороться?
Вдруг меня охватил смертельный холод, в горле встал ком, как обычно бывает в моменты сильной опасности, хотя я знал, что нельзя поддаваться страху и нужно сохранить полнейшее хладнокровие, если я хочу уцелеть в этой переделке.
Поэтому я стряхнул с себя оцепенение, снова набросал на угли травы и двинулся вперед, не оглядываясь, из опасения увидеть за спиной какое-нибудь страшилище, притаившееся в облаке растений-вампиров. Однако, несмотря на то, что я шел достаточно быстро, я почти не сдвигался с места. Узкий коридор почти сразу же превращался в живую подвижную стену из хрупких травинок, которая казалась сплошной и непреодолимой.
И тут меня охватил животный панический ужас… Я уже дважды нечаянно поджег свое одеяние. Неужто мне уже никогда не выбраться из этого страшного живого океана?
(Здесь Роберт внезапно побледнел, и на лице его отразилось такое отчаяние, словно он вновь очутился на заклятой равнине. Он ненадолго умолк и, собравшись с силами, заговорил опять:)
— И все-таки я уцелел. В тот момент, когда я вовсе этого не ожидал и думал, что со всех сторон окружен зловредными стебельками, я вдруг вырвался из ужасной западни. Я увидел небо и солнце. Я был свободен!
Я с наслаждением вдыхал полной грудью ароматы цветущего луга, но вдруг обернулся. Холм травы вновь сомкнулся за мной, как волны за кормой корабля, и я не мог обнаружить места, в котором прорвался на волю!
Минуты две я не мог прийти в себя от изумления, еще не веря в свою удачу, потому что брел наугад.
Я уже приготовился к неминуемой гибели и не надеялся, что мне удастся пробиться сквозь безжалостное облако багровых стеблей.
В нескольких шагах тлели остатки костра, словно разбросанного невидимой рукой, и в тот же миг я подумал об Эойе.
Я счел бы себя последним негодяем, когда бы бросил се на произвол судьбы!..
Как я мог настолько забыть о ней? Неужто совсем потерял голову от страха?
Не раздумывая, я вернулся в травяную западню, но теперь уже решил никуда не сворачивать и идти напрямик, чтобы легче было пробиться назад.
Я принялся кричать во все горло, но мне никто не отвечал, вокруг царила мертвая тишина.
Пройдя шагов десять, я запнулся о лежащее тело. Это оказался труп еще одного марсианина. У него на шее я снова обнаружил свежие ранки.
Я шел дальше, и душу мою терзали ужасные предчувствия.
Вскоре я наткнулся на другое тело. Это была моя бедная девочка!
Она еще дышала, но печать смерти уже лежала на ней!
Я вновь начал раздувать огонь, хищная трава немного раздалась в стороны, и тогда Эойя заметила меня. Вцепившись в мою руку и полу одежды, она смотрела на меня, как тонущий глядит на своего спасителя.
Ее светлые глаза выражали безмерную тревогу, а золотисто-рыжие волосы были спутаны.
— Спаси меня! — прошептала она. — Забери меня отсюда! Они меня убили!
Лишь теперь я заметил, что личико се мертвенно-бледно, словно за время нашей короткой разлуки в нем не осталось ни кровинки.
При виде этого несчастного ребенка меня охватила неукротимая ярость и отчаяние.
— Успокойся, малышка, я спасу тебя! — отозвался я в ответ.
Я поднял ее и обхватил левой рукой, как младенца, а она опустила свою маленькую головку мне на плечо. Правой рукой я размахивал горшком с углями и продвигался вперед.
К несчастью, я был настолько огорчен и взволнован, что совсем забыл, в каком направлении надо возвращаться. Я сбился с дороги и утратил хладнокровие.
У меня сердце кровью обливалось, когда я видел, что жизнь по капле уходит из беззащитного существа, которое я нес на руках, и никак не мог выбраться на свежий воздух под теплые лучи солнца. Возможно, они бы вернули Эойс хоть немного сил.
Вдруг я почувствовал на своем лбу долгий поцелуй, потом девушка конвульсивно вздрогнула и руки ее, обвитые вокруг моей шеи, безвольно опали.
Моя несчастная крошка отмучилась.
Я был как безумный: что-то говорил, осыпал поцелуями, пробовал оживить своим дыханием, как древние чудотворцы…
Но все напрасно! Эойя не подавала никаких признаков жизни!
Пытаясь привести ее в чувство, я опустился на колени и поставил рядом сосуд с головнями, не обращая внимания на то, что трава снова принялась душить меня. Вдруг до меня донесся сатанинский глумливый хохот.
В тот же миг горшок с углями отлетел далеко в сторону и покатился, словно от пинка невидимой ноги. Головни посыпались во все стороны.
Я опустил на землю тело бедной девочки, которая была так предана мне, и побежал спасать огонь, не задумываясь над происшедшим. Я уже собирался схватить горшок, но тот, как живой, вдруг вырвался у меня из рук, закрутился на месте волчком, выбрасывая из себя остатки угольев, и укатился еще дальше прежнего.
И снова зазвучал этот жуткий издевательский смех, но теперь он раздавался совсем рядом со мной.
Я невольно задрожал от страха. Теперь меня окружал полнейший мрак, травинки окружили меня плотной пеленой, я уже почти задохнулся… Мне уже ничего не хотелось, и я решил не подниматься с земли, а покорно дождаться смерти. Умру так же, как Эойя. Ну и пусть…
Я чувствовал, что силы мои на исходе и с трудом ловил ртом воздух, а темнота становилась все гуще. Непобедимые стебельки возвращались на свои места. От их тошнотворного одуряющего запаха мутилось в голове…
И тут передо мной промелькнула вся моя жизнь: детство, юность, борьба, опасности, светлые чаяния, трагические события, неразделенные чувства…
И все это я пережил лишь затем, чтобы погибнуть на далекой неизведанной планете!
Чем больше я над этим размышлял, тем большая тяжесть давила мне на грудь, что-то гибкое, похожее на змею, обвивалось вокруг шеи.
— Мой нынешний сои! — с трудом простонал я. — Змеи!
Я чувствовал, что существо, которое меня душит, вполне реально, его можно потрогать. Воображение мое поразило сходство происходящего со сном, он оказался вещим!
Я силился пошевелиться, встать, сразиться с гадами, скрытыми, как мне думалось, среди растений, считая, что это они убили моих спутников, по лежал, будто скованный.
Измученный и потрясенный, я лишился чувств…
А очнувшись, я чувствовал себя как побитый. Во всем теле были боль и ломота, кроме того, я настолько ослаб, что с трудом соображал.
Я даже не был уверен, жив ли еще, ибо в голове моей царил полнейший хаос мыслей, понятий и чувств Я забыл, кто я есть и где нахожусь…
Наконец, после изрядных усилий я начал вспоминать последние события. Дальше шел провал в памяти, который казался мне невосполнимым…
Я не знал, что со мной произошло с того момента, когда меня опутали змеи, и до момента пробуждения.
Я огляделся вокруг. Я лежал посреди какого-то квадратного помещения — не то камера, не то келья без окон и дверей.
Стены из полупрозрачного стекла или хрусталя были испещрены множеством мельчайших отверстий, словно проколотых тонкой иглой. Они пропускали внутрь воздух, но не позволяли видеть, что происходит снаружи.
Но сильнее всего меня удивило то, что в центре моего узилища стоял большой стеклянный сосуд в виде круглой чаши, наполненный кровью.
Я терялся в догадках, пытаясь понять, где очутился.
СТЕКЛЯННАЯ БАШНЯ
— До сих пор, — продолжал Роберт, — псе, с чем я сталкивался на Марсе, более или менее походило на земное, и на основе этого подобия можно было строить какие-то гипотезы.
Я не раз оказывался в большой опасности, но всегда мог бороться за свою жизнь, знал возможности противника и методы противодействия им. Теперь все было иначе: я оказался в таинственном царстве, на пороге какого-то неведомого мира, о котором прежде не имел ни малейшего понятия. Я подсознательно чувствовал, что все известные мне средства самозащиты здесь окажутся бесполезны, ибо враг мой теперь намного страшнее и опаснее.
Уже по тому, как выглядела моя тюрьма, можно было судить, что я попал в высокоразвитую цивилизацию. Стеклянные плиты с вентиляционными отверстиями на Земле было бы сделать достаточно хлопотно и сложно даже при нынешнем уровне развития техники.
Больше всего меня заинтересовала чаша, до краев наполненная свежей кровью. Зачем она здесь? То ли они хотят заставить меня выпить ее, то ли предупреждают о том, что меня ожидает? Сколько меня собираются продержать в этой клетке? Здесь недолго и с ума сойти!
Я уселся прямо на полу, поскольку никакой мебели в комнате не было, и попытался собраться с мыслями, которые разбредались в разные стороны. Пытался вспомнить, как я сюда попал, но все напрасно. Как я уже сказал, у меня вдруг началась амнезия. Последнее, о чем я помнил и не мог думать без содрогания, была смерть Эойи, а дальше все окутывала какая-то серая пелена, через которую я не мог пробиться. Тогда я решил больше не копаться в прошлом, а лучше обдумать возможные способы побега.
Но из этого у меня мало что получалось. Состояние у меня было, как после изрядной дозы гашиша или морфина — слабость, апатия… Я приписывал его дурманящему запаху хищных стебельков, но по мере того, как вдыхал чистый воздух, проникавший через отверстия в стенах, должен был отказаться от своих предположений.
Расхаживая из угла в угол, я прикинул, что площадь камеры составляет примерно четыре на четыре метра. Я простучал ее от пола до потолка, но не обнаружил ни малейшего следа окон, дверей или чего-то похожего на люки. Стены были монолитными, а полупрозрачное стекло исключало возможность потайного выхода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Вдруг я споткнулся о камень и полетел на землю. Я думал, что уже не поднимусь, однако встал с величайшими усилиями и, согнувшись в три погибели, двинулся вперед. Вдруг ушей моих снова достиг отчаянный зов Эойи:
— Роберт! Роберт!
Крик был приглушенный, словно издалека.
Я с горечью размышлял, что, барахтаясь в живой траве, ухожу все дальше и дальше от девушки, вместо того, чтобы приблизиться к ней, но вдруг услышал крик почти совсем рядом.
Осатанев от ярости, я ринулся, пригнув голову, вперед, надеясь пробить это жуткое заграждение, которое под моими ударами только мягко пружинило, и мне казалось, что я вижу кошмарный сон.
Я рвал и мял руками тонкие стебли, тысячами уничтожая их, но толку от этих усилий было мало. Неистовство между тем все сильнее охватывало меня, и тошнотворный, одуряющий запах раздражал неимоверно. В конце концов я принялся грызть окаянную траву и очнулся, только почувствовав под ногами лежащее тело.
Я наклонился, и не смог сдержать горестного вопля, убежденный, что, наконец, нашел Эойю, и снова ошибся.
Коснулся руками лица и почувствовал под пальцами жесткие волосы и бороду… Это был один из моих несчастных избавителей.
Я положил ладонь ему на грудь: сердце уже перестало биться, еще теплое тело начинало коченеть. Вдруг я нечаянно задел шею и почувствовал под рукой что-то липкое и влажное. Это была кровь. Потом ногу мне пронзила острая боль. Я наступил на горшок с раскаленными углями, который несчастный марсианин наверно выпустил из рук, когда падал.
Я старался не думать о том, как погиб этот бедняга, и, схватив горшок, начал, дрожа от радости, на ощупь собирать рассыпанные угли.
Может, они помогут мне спастись?
Я сложил головни обратно и принялся их раздувать, вначале осторожно, а потом все сильнее, так, что пепел облаком поднимался вверх. Наконец, появился голубоватый огонек. Тогда я бросил на него несколько растеньиц и с радостью наблюдал, как они корчились в пламени. Потом схватил их целую горсть и принялся дуть на уголья изо всех сил, пока вверх не взвился столбик дыма.
Меня одолел кашель, я чихал, почти задыхался, но произошло то, чего я так ждал: охваченные дымом стебли пустились наутек.
Я размахивал своим спасительным горшком с головнями, как кадилом, то и дело пригоршнями бросая в него хищные стебли; дым вился клубами, и вскоре около меня стало настолько свободно, что я мог дышать, и увидел над собой кусочек неба, словно со дна глубокого колодца.
Я радовался этому больше, чем самому что ни на есть гениальному открытию, и был уверен, что спасу Эойю, а вместе с ней и остальных марсиан. Я бросился вперед, расшвыривая во все стороны проклятию траву, как осенний ветер — сухие листья. но почти сразу же вернулся.
Ведь прежде всего я должен спасти того, кто дал мне столь могучее оружие против врага! Вскоре я нашел его, но тело уже остыло, и у меня не осталось никаких надежд вернуть человека к жизни.
Однако я с удивлением увидел, что марсианин весь в крови, а на шее у него множество ранок, похожих на укусы эрлооров, но гораздо мельче и чаще…
В этом месте лорд Фраймкок переглянулся с Ральфом и невольно потрогал свою руку, покрытию красными волдырями. Альберта заметила этот жест и немой разговор, а Роберт между тем продолжал:
— При виде этого вся моя радость мигом испарилась. Эрлооры здесь явно ни при чем. Тогда какая же новая опасность кроется в массе хрупких стебельков? В тревоге я вопрошал сам себя:
— С кем нам еще предстоит бороться?
Вдруг меня охватил смертельный холод, в горле встал ком, как обычно бывает в моменты сильной опасности, хотя я знал, что нельзя поддаваться страху и нужно сохранить полнейшее хладнокровие, если я хочу уцелеть в этой переделке.
Поэтому я стряхнул с себя оцепенение, снова набросал на угли травы и двинулся вперед, не оглядываясь, из опасения увидеть за спиной какое-нибудь страшилище, притаившееся в облаке растений-вампиров. Однако, несмотря на то, что я шел достаточно быстро, я почти не сдвигался с места. Узкий коридор почти сразу же превращался в живую подвижную стену из хрупких травинок, которая казалась сплошной и непреодолимой.
И тут меня охватил животный панический ужас… Я уже дважды нечаянно поджег свое одеяние. Неужто мне уже никогда не выбраться из этого страшного живого океана?
(Здесь Роберт внезапно побледнел, и на лице его отразилось такое отчаяние, словно он вновь очутился на заклятой равнине. Он ненадолго умолк и, собравшись с силами, заговорил опять:)
— И все-таки я уцелел. В тот момент, когда я вовсе этого не ожидал и думал, что со всех сторон окружен зловредными стебельками, я вдруг вырвался из ужасной западни. Я увидел небо и солнце. Я был свободен!
Я с наслаждением вдыхал полной грудью ароматы цветущего луга, но вдруг обернулся. Холм травы вновь сомкнулся за мной, как волны за кормой корабля, и я не мог обнаружить места, в котором прорвался на волю!
Минуты две я не мог прийти в себя от изумления, еще не веря в свою удачу, потому что брел наугад.
Я уже приготовился к неминуемой гибели и не надеялся, что мне удастся пробиться сквозь безжалостное облако багровых стеблей.
В нескольких шагах тлели остатки костра, словно разбросанного невидимой рукой, и в тот же миг я подумал об Эойе.
Я счел бы себя последним негодяем, когда бы бросил се на произвол судьбы!..
Как я мог настолько забыть о ней? Неужто совсем потерял голову от страха?
Не раздумывая, я вернулся в травяную западню, но теперь уже решил никуда не сворачивать и идти напрямик, чтобы легче было пробиться назад.
Я принялся кричать во все горло, но мне никто не отвечал, вокруг царила мертвая тишина.
Пройдя шагов десять, я запнулся о лежащее тело. Это оказался труп еще одного марсианина. У него на шее я снова обнаружил свежие ранки.
Я шел дальше, и душу мою терзали ужасные предчувствия.
Вскоре я наткнулся на другое тело. Это была моя бедная девочка!
Она еще дышала, но печать смерти уже лежала на ней!
Я вновь начал раздувать огонь, хищная трава немного раздалась в стороны, и тогда Эойя заметила меня. Вцепившись в мою руку и полу одежды, она смотрела на меня, как тонущий глядит на своего спасителя.
Ее светлые глаза выражали безмерную тревогу, а золотисто-рыжие волосы были спутаны.
— Спаси меня! — прошептала она. — Забери меня отсюда! Они меня убили!
Лишь теперь я заметил, что личико се мертвенно-бледно, словно за время нашей короткой разлуки в нем не осталось ни кровинки.
При виде этого несчастного ребенка меня охватила неукротимая ярость и отчаяние.
— Успокойся, малышка, я спасу тебя! — отозвался я в ответ.
Я поднял ее и обхватил левой рукой, как младенца, а она опустила свою маленькую головку мне на плечо. Правой рукой я размахивал горшком с углями и продвигался вперед.
К несчастью, я был настолько огорчен и взволнован, что совсем забыл, в каком направлении надо возвращаться. Я сбился с дороги и утратил хладнокровие.
У меня сердце кровью обливалось, когда я видел, что жизнь по капле уходит из беззащитного существа, которое я нес на руках, и никак не мог выбраться на свежий воздух под теплые лучи солнца. Возможно, они бы вернули Эойс хоть немного сил.
Вдруг я почувствовал на своем лбу долгий поцелуй, потом девушка конвульсивно вздрогнула и руки ее, обвитые вокруг моей шеи, безвольно опали.
Моя несчастная крошка отмучилась.
Я был как безумный: что-то говорил, осыпал поцелуями, пробовал оживить своим дыханием, как древние чудотворцы…
Но все напрасно! Эойя не подавала никаких признаков жизни!
Пытаясь привести ее в чувство, я опустился на колени и поставил рядом сосуд с головнями, не обращая внимания на то, что трава снова принялась душить меня. Вдруг до меня донесся сатанинский глумливый хохот.
В тот же миг горшок с углями отлетел далеко в сторону и покатился, словно от пинка невидимой ноги. Головни посыпались во все стороны.
Я опустил на землю тело бедной девочки, которая была так предана мне, и побежал спасать огонь, не задумываясь над происшедшим. Я уже собирался схватить горшок, но тот, как живой, вдруг вырвался у меня из рук, закрутился на месте волчком, выбрасывая из себя остатки угольев, и укатился еще дальше прежнего.
И снова зазвучал этот жуткий издевательский смех, но теперь он раздавался совсем рядом со мной.
Я невольно задрожал от страха. Теперь меня окружал полнейший мрак, травинки окружили меня плотной пеленой, я уже почти задохнулся… Мне уже ничего не хотелось, и я решил не подниматься с земли, а покорно дождаться смерти. Умру так же, как Эойя. Ну и пусть…
Я чувствовал, что силы мои на исходе и с трудом ловил ртом воздух, а темнота становилась все гуще. Непобедимые стебельки возвращались на свои места. От их тошнотворного одуряющего запаха мутилось в голове…
И тут передо мной промелькнула вся моя жизнь: детство, юность, борьба, опасности, светлые чаяния, трагические события, неразделенные чувства…
И все это я пережил лишь затем, чтобы погибнуть на далекой неизведанной планете!
Чем больше я над этим размышлял, тем большая тяжесть давила мне на грудь, что-то гибкое, похожее на змею, обвивалось вокруг шеи.
— Мой нынешний сои! — с трудом простонал я. — Змеи!
Я чувствовал, что существо, которое меня душит, вполне реально, его можно потрогать. Воображение мое поразило сходство происходящего со сном, он оказался вещим!
Я силился пошевелиться, встать, сразиться с гадами, скрытыми, как мне думалось, среди растений, считая, что это они убили моих спутников, по лежал, будто скованный.
Измученный и потрясенный, я лишился чувств…
А очнувшись, я чувствовал себя как побитый. Во всем теле были боль и ломота, кроме того, я настолько ослаб, что с трудом соображал.
Я даже не был уверен, жив ли еще, ибо в голове моей царил полнейший хаос мыслей, понятий и чувств Я забыл, кто я есть и где нахожусь…
Наконец, после изрядных усилий я начал вспоминать последние события. Дальше шел провал в памяти, который казался мне невосполнимым…
Я не знал, что со мной произошло с того момента, когда меня опутали змеи, и до момента пробуждения.
Я огляделся вокруг. Я лежал посреди какого-то квадратного помещения — не то камера, не то келья без окон и дверей.
Стены из полупрозрачного стекла или хрусталя были испещрены множеством мельчайших отверстий, словно проколотых тонкой иглой. Они пропускали внутрь воздух, но не позволяли видеть, что происходит снаружи.
Но сильнее всего меня удивило то, что в центре моего узилища стоял большой стеклянный сосуд в виде круглой чаши, наполненный кровью.
Я терялся в догадках, пытаясь понять, где очутился.
СТЕКЛЯННАЯ БАШНЯ
— До сих пор, — продолжал Роберт, — псе, с чем я сталкивался на Марсе, более или менее походило на земное, и на основе этого подобия можно было строить какие-то гипотезы.
Я не раз оказывался в большой опасности, но всегда мог бороться за свою жизнь, знал возможности противника и методы противодействия им. Теперь все было иначе: я оказался в таинственном царстве, на пороге какого-то неведомого мира, о котором прежде не имел ни малейшего понятия. Я подсознательно чувствовал, что все известные мне средства самозащиты здесь окажутся бесполезны, ибо враг мой теперь намного страшнее и опаснее.
Уже по тому, как выглядела моя тюрьма, можно было судить, что я попал в высокоразвитую цивилизацию. Стеклянные плиты с вентиляционными отверстиями на Земле было бы сделать достаточно хлопотно и сложно даже при нынешнем уровне развития техники.
Больше всего меня заинтересовала чаша, до краев наполненная свежей кровью. Зачем она здесь? То ли они хотят заставить меня выпить ее, то ли предупреждают о том, что меня ожидает? Сколько меня собираются продержать в этой клетке? Здесь недолго и с ума сойти!
Я уселся прямо на полу, поскольку никакой мебели в комнате не было, и попытался собраться с мыслями, которые разбредались в разные стороны. Пытался вспомнить, как я сюда попал, но все напрасно. Как я уже сказал, у меня вдруг началась амнезия. Последнее, о чем я помнил и не мог думать без содрогания, была смерть Эойи, а дальше все окутывала какая-то серая пелена, через которую я не мог пробиться. Тогда я решил больше не копаться в прошлом, а лучше обдумать возможные способы побега.
Но из этого у меня мало что получалось. Состояние у меня было, как после изрядной дозы гашиша или морфина — слабость, апатия… Я приписывал его дурманящему запаху хищных стебельков, но по мере того, как вдыхал чистый воздух, проникавший через отверстия в стенах, должен был отказаться от своих предположений.
Расхаживая из угла в угол, я прикинул, что площадь камеры составляет примерно четыре на четыре метра. Я простучал ее от пола до потолка, но не обнаружил ни малейшего следа окон, дверей или чего-то похожего на люки. Стены были монолитными, а полупрозрачное стекло исключало возможность потайного выхода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46