Погруженный в свои мысли, он мчался вперед через лес, озаренный лунным светом. Кроны деревьев переливались разными оттенками розового на серебристом фоне.
Но вот лес неожиданно кончился, и теперь Роберт стоял на вершине холма, откуда четко просматривались окрестности Поросшие лесами ближние горы до половины окружали озеро, усеянное островками. С горных вершин струилось несколько водопадов.
Вся природа вокруг сверкала и переливалась удивительными красками. Деревья, почва, мхи — все было ярким: красным, оранжевым, темно-лиловым или золотистым. Зелень почти терялась на этом фоне.
Зато там росли тополя с серебристыми кронами и кустарники с тонкой блестящей голубой хвоей, похожей на иглы ели. Зрелище этого буйного растительного царства с золотистыми, пурпурными и рыже-коричневыми кронами, озаренными фосфорическим светом двух лун, наполняло душу возвышенной печалью. В золотистом лесу деревья с белой и голубой листвой казались печальными призраками или юными девушками, заплутавшими в чаще, чьи светлые одежды развевал легкий ветерок.
Купол неба был безоблачен и чист, а ночную тишину изредка нарушал робкий шепот листьев и лесные шорохи, которые еще совсем недавно так тревожили Роберта. Шелест крыльев, порывы ветра, хруст сухих веток — все говорило о том, что чаща живет своей жизнью, которая не прекращается с заходом солнца.
Роберт долго не мог отвести взгляд от этой дикой чарующей красоты, рождавшей восторг и странную тревогу в его сердце.
Чувства переполняли его настолько, что к горлу подкатывал твердый ком, дыхание останавливалось.
Одиночество вновь нахлынуло на него, и Роберт тоскливо оглядывался вокруг. Он бы сейчас отдал все на свете, лишь бы рядом оказался кто-нибудь — друг, посторонний или даже враг! Живая душа, с которой можно перемолвиться словом.
Дарвел уселся на мягкий золотисто-коричневый мох, который рос буквально повсюду, и попробовал еще раз успокоиться.
Его тревожило, что как он ни вглядывался вдаль, как ни озирался по сторонам, нигде не заметил ни малейшего намека на присутствие живых существ: окрест не было ни дыма, ни огонька, ни самого примитивного жилища. Роберт был совершенно один в девственном краю вековых лесов, не тронутом цивилизацией.
Он невольно напрягал слух, надеясь услышать охотничий клич, песню пастуха или хотя бы эхо человеческого голоса. При одной мысли об этом сердце Роберта учащенно билось.
Он невольно отдался воспоминаниям о том, как они с Ральфом Питчером вместе охотились в джунглях. Роберт, не колеблясь, отдал бы десять лет жизни за то, чтобы сейчас этот верный и надежный друг очутился рядом.
О чем Ральф думает в эту минуту там, на берегах Темзы? Наверное, про себя упрекает Роберта в забывчивости и бессердечии… А может, и сам перестал думать о приятеле в море повседневных забот…
От этих дум Роберту стало еще тоскливее. Ах, если бы Ральф в этот миг и впрямь был тут, исследовать вместе эту чудесную неизведанную планету стало бы легче и радостней…
Но увы, Роберт был один-одинешенек и, размышляя о покинутой Земле, крохотной звездочкой сверкавшей на небосклоне, чувствовал, что присутствие духа покидает его. Воспоминания неудержимой волной нахлынули на юношу, переполняя его и без того измученную душу.
Роберт вздохнул, подумав о прелестной Альберте, которая любила его и которую он наверняка больше никогда не увидит. Она, должно быть, уже давно позабыла о нем, считая, что он погиб или пропал без вести.
Прошлое рядом непрерывных картин проходило перед его внутренним взором: детство в деревушке под Парижем, смерть родителей, которые не оставили сыну ни средств, ни опекунов; годы учебы, которой он отдавался с самозабвением, первые изобретения, путешествия по Сибири и приключения на мысе Кэп, жизнь в монастыре и полет в космической бездне…
— Эх, да что теперь вспоминать о прошлом! — махнул рукой Роберт. — Лучше подумать, как избежать грядущих неприятностей!
Он снова завернулся в свой импровизированный плащ, поднял увесистый посох и снова зашагал вперед легким стремительным шагом. То, что можно так долго ходить пешком, почти не уставая, все еще оставалось для него непривычным.
Прикинув, Дарвел решил по берегу озера подойти к дальнему лесу и так выбраться на равнину по другую сторону гор. Возможно, именно там удастся встретить людей. Примерно через час Роберту так сильно захотелось есть, что в желудке начались голодные спазмы. Не обнаружив ничего более подходящего, он принялся рвать молодые побеги деревьев. Почти у самой воды Роберт увидел заросли растений, которые, если не считать коричневых листьев и крупных плодов, очень напоминали водяной орех, растущий в Западной Франции.
Преодолевая отвращение, Роберт довольствовался этим скудным и не слишком приятным обедом, пообещав себе найти средство для добывания огня, на котором можно готовить более основательную еду.
Кое-как заморив червячка, он продолжал свой дальнейший путь, по-прежнему почти не уставая.
Он продолжал идти, даже когда стемнело, и эта ночь показалась Дарвелу бесконечно долгой. Чуда все не было, и горечь разочарования вновь сменила надежду.
Снова дал о себе знать голод, но Роберту повезло найти немного грибов и буковых орехов под развесистыми деревьями с пурпурными кронами.
А когда первые лучи холодного робкого рассвета пробились сквозь туман, подобный дыму догоравшего пожара, Роберт наконец достиг вершины гряды холмов на другой стороне озера.
Перед ним внизу расстилался однообразный и унылый пейзаж: огромные болота изредка перемежались с небольшими озерцами и кустарниками. Казалось, всему этому нет конца. Моросил мелкий надоедливый дождь, небо было пасмурным и хмурым, в воздухе кружили птицы, но окрест не было ни малейшего намека на человеческое жилье…
— Неужто я очутился на необитаемой планете?! — с отчаянием воскликнул юноша. — Если так, мне незачем дорожить своей жизнью! Я обречен потерять человеческий облик в этом запустении!
Роберту хотелось кричать от безысходности.
— Да будут прокляты мечтатели и безумцы, которые думают, что на иных планетах есть разумная жизнь и полно всяких чудес! Теперь я понял: любой уголок Вселенной похож один на другой! Ничто не ново в этом мире, и за пределами Солнечной системы, увы, тоже! Я наказан за свою непомерную гордыню… Я сдохну тут, как прокаженный, в полном одиночестве и отчаянии… Я никогда больше не увижу своих друзей и не порадуюсь жизни…
И РАДОСТЬ УБИВАЕТ…
А сейчас, милейший читатель, нам с вами пора вернуться на Землю, хотя и не столь быстро, как Роберт достиг поверхности Марса, ибо у нас, в отличие от него, нет столь опытных духовных наставников и чудесного прибора, с помощью которого брамин концентрировал в пучок психическую энергию множества отдельных людей.
Ральф постепенно привыкал к отсутствию своего друга, что, впрочем, вполне естественно, однако и его исчезновение, и таинственная записка оставили в памяти Ральфа глубокий след, потрясли своей необъяснимостью, и он постоянно об этом думал, хотя, по просьбе Роберта, не предпринимал никаких попыток разыскать его.
Ральф гнал от себя надоедливые мысли, но они возвращались снова и снова, не давая покоя. Иногда по ночам он просыпался от ощущения, что Роберт где-то совсем рядам и глядит на него с глубоким укором.
Кошмар повторялся настолько часто, что в один прекрасный день Ральф снова отправился к старому дому на Ярмут-стрит.
Под действием дождя и ветра дом ветшал буквально на глазах.
От въездных ворот отваливались целые куски, навесы отпали и держались только на гвоздях, замки исчезли. Их наверняка снял и продал какой-нибудь ночной бродяга.
Поэтому Ральф смог свободно войти во двор, заросший заячьей капустой, матерым чертополохом и калужницей, которая так любит расти среди развалин. Немного погодя Питчер обследовал старинное здание сверху донизу, но нигде не обнаружил следов друга.
При этом он не единожды рисковал сломать себе шею на трухлявых переломанных лестницах или свалиться вниз сквозь дыру в обвалившемся потолке. Еще немного, и здесь останутся лишь толстые стены и каминные остовы с массивными гербами времен королевы Елизаветы или Анны. Потом явятся какой-нибудь спекулянт, паровые насосы, автомобили и каменщики со своими заступами, которые вместо этих развалин возведут доходный дом в несколько десятков этажей, где будет электричество, лифты и центральное отопление.
Так размышлял Ральф, медленно спускаясь по центральной лестнице с коваными железными перилами. Вдруг он заметил на древних ступеньках какой-то блестящий предмет и остановился. Нагнувшись, молодой человек увидел опал величиной с небольшое бобовое зерно.
— Цена ему, конечно, невелика, от силы кроны полторы, если продать, — пробормотал он, — а купить можно и вовсе за пару соверенов…
Вдруг Ральф запнулся и, внезапно побледнев, принялся разглядывать драгоценный камень, мерцавший всеми цветами радуги.
Сомнений больше не оставалось! Это была булавка для галстука, принадлежавшая Роберту!
— Его заманили сюда обманом и прикончили! — с гневом и печалью воскликнул Питчер. — Да нет же, этого не может быть! — возразил он сам себе мгновение спустя. — Как же тогда объяснить появление в моей спальне загадочного письма? Кто другой мог его написать?
Ральф покинул Ярмут-стрит сильно взволнованный и целый вечер ломал голову над новой загадкой. Наконец он нашел решение настолько простое, что принялся упрекать себя, как не додумался до этого раньше.
Наутро Питчер пошел в агентство по продаже недвижимости и после долгой волокиты наконец установил, что это здание на Ярмут-стрит после почти вековой тяжбы между английскими претендентами и наследниками из Индии вот уже несколько месяцев назад перешло в собственность индийского священнослужителя по имени Ардавена.
Он пользовался большим авторитетом среди своих соотечественников как по причине мудрости, так и из-за огромного богатства.
Это была первая зацепочка, первый след!
Ральф решил продолжать поиски и, воспользовавшись протекцией своего друга, знаменитого профессора-зоолога, отправил английскому резиденту в провинции Келамбр длинное письмо, в котором просил сообщить как можно больше подробностей о брамине по имени Ардавена, а также выяснить, не живет ли в тамошнем монастыре молодой инженер-француз.
Следует добавить, что к тому времени финансовое положение Ральфа значительно улучшилось: во время одной из последних экспедиций удача улыбнулась ему. Ральф обнаружил богатый клад, и это позволило ему оставить менее прибыльные занятия.
Теперь вместо набивки чучел бульдогов, лис и попугаев он мог полностью посвятить себя изучению естественной истории и сделал в этой области много оригинальных открытий.
Он уже подписывал своим именем серьезные научные статьи, которые прежде вынужден был продавать известным ученым, а те, благодаря ему, зарабатывали себе славу и состояние.
Постепенно Ральф снискал себе известность среди действительно образованных людей, которыми владела бескорыстная любовь к науке.
Его книга «Об исчезновении редких видов животных» наделала много шума. Портрет Ральфа поместили на своих страницах солидные французские и английские научные журналы. Однако, несмотря на эти первые проблески будущей славы, Ральф упорно не желал расставаться со своим маленьким магазинчиком, в котором торговал чучелами. Это была одна из его причуд. Кроме того, как и всякий истинный ученый, Ральф 'питал непреодолимое отвращение к любым переменам в устоявшемся укладе жизни.
Он жил так же скромно, как и прежде, а свои капиталы поместил в королевский банк, надеясь использовать их для какого-нибудь крупного научного исследования. Проценты постоянно нарастали, и сумма достигла уже ста пятидесяти тысяч фунтов стерлингов.
Живи Ральф в какой-нибудь другой стране, столь своеобразное поведение доставило бы ему немало хлопот, а в Англии все было совсем наоборот. Популярность Питчера только возрастала. За ним закрепилась репутация оригинала, а в магазинчике всегда толпились покупатели. Мало того, туда частенько заглядывали и фоторепортеры, чтобы сделать очередной снимок.
Именитые аристократки наперебой делали ему заказы, а автомобили с гербами на дверцах то и дело тормозили у дверей скромного заведения, к великой озабоченности миссис Питчер.
Ральф стал весьма известен и радовался при мысли, что власти, « которым он обратился за справками об Ардавене и Роберте Дарвеле, не могут отделаться простой отпиской.
Отправив письмо, он несколько успокоился и вновь обрел свой прежний оптимизм. Он вдохновенно работал, исследуя под микроскопом препарат яйца экзотической птицы, несколько дней назад присланного с Мадагаскара. Ралъф надеялся, что эти данные 'послужат концепцией новой, весьма любопытной теории.
Вечером, чтобы дать отдых усталому уму, он решил заглянуть в кабачок на берегу Темзы, в котором всегда было полно иностранцев и где он обычно читал заграничные журналы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46