Стрельба по-фэбээровски», – подумал Максимов. Так и произошло. Он дождался первого выстрела Стаса; когда закладывает уши, стрелять легче – грохот соседнего пистолета не сбивает руку. Бил, как привык – парными выстрелами.
– Полюбуемся. – Стас сунул пистолет за пояс, взял со стола бинокль и поднес к глазам. – На троечку, земеля. Три в десятке, остальные забрал выше. Понтярщик, нефига было парой лепить.
«Пора! Лучше сейчас слегка щелкнуть по носу, чем потом рожу бить», – сказал себе Максимов.
Стас вздрогнул, почувствовав прикосновение еще горячего ствола к виску.
– Рук не опускать! Не шевелись, мозги вылетят, – не повышая голоса сказал Максимов.
– Иди ты! – Он покосился на ствол. – Убери дуру.
– Мне кажется, ты так внимательнее будешь слушать.
– Ноги вырву, сука! – прошипел Стас, не меняя позы.
– Попробуй.
– На понты ловишь! У тебя патронов нет. Я считал...
– А про патрон в стволе не подумал? Как и о том, что я могу со своим стволом приехать? Комендант хренов... – Максимов внимательно следил за выражением его глаз. Сначала Стас прикидывал расстояние между ними, потом в них мелькнуло сомнение, короче, момент для броска он безнадежно упустил. Теперь осталось только дожать. – Я тебе не зема, сынок. Ты еще сперматозоидом не был, а я уже стрелял из всего на свете. – Такую речь «а-ля дембель Вася» Стас понимал даже спинным мозгом. («Крепко же ему от дедов доставалось, ох, крепко»). Теперь в глазах Стаса был только страх. – Вот и ладненько. – Максимов убрал ствол и отступил на шаг. – Руки опусти и не пялься, как Ленин на буржуазию.
– Псих, – выдохнул Стас.
– Само собой. – Максимов улыбнулся. «Меняю тон. Враги мне здесь не нужны».Первое, Стасик: ты не старший, я – не младший. Хозяин решил кормить нас из одной плошки – его проблемы. Охотиться мы будем на разных участках. Зайдешь на мою территорию, перегрызу глотку. Надеюсь, я понятно выражаюсь?
– Ну, понятно. – Стас начал понемногу приходить в себя.
– Теперь второе. Я здесь живу, а ты обеспечиваешь мой тихий здоровый сон.
Можешь считать себя комендантом, можешь – министром обороны, мне крупно пофигу.
Если что-нибудь произойдет на объекте... Если ты еще хоть раз лопухнешься, как сегодня со мной... До приезда хозяина я лично отобью тебе печень. Уяснил?
– Ну.
– Гвозди гну! И последнее. Куда пошли мои пули? Не очки считай, а думай!
– Это... – Стас покосился на мишени. – В грудь. Две – в горло, две – голову.
– Молодец, сообразил. Теперь любой порядочный человек в бронежилете ходит.
А ты стреляешь, будто вчера на свет родился.
Пистолет вылетел из правой руки Максимова, и, как только лег в ладонь левой, грохнул выстрел.
– Эта во лбу у бедолаги, – сказал Максимов, развернувшись лицом к мишеням.
– Да. Можешь проверить.
Над дверью трижды тренькнул звонок.
– Что это?
– Гаврила вызывает, – сказал Стас, опуская бинокль.
– Вот, даже познакомиться толком не дали. – Максимов протянул ему руку. – Зови меня Максом, не обижусь.
Неприкасаемые
Кротов подошел к открытому окну, вдохнул полной грудью свежий лесной воздух.
Журавлев в который раз за день поразился перемене, произошедшей с Кротовым. Если бы ему сказали, что этот одетый в темно-синий костюм человек еще три дня назад ходил в линялом ватнике, он бы не поверил. Но Кротова на острове он видел своими глазами. Тем невероятнее казалась перемена. Кротов вел себя так, словно не было многолетнего забвения, четырех лет камеры, полного краха, в конце концов.
Три дня его держали на конспиративной квартире, где он запоем читал книги, изредка включал телевизор. Под охраной его провезли по городу, и Крот, прищурясь, смотрел на ларьки, яркие витрины магазинов и рекламные щиты вдоль дороги. Как было согласовано с Подседерцевым, Кроту разрешили посетить магазин мужской одежды. Там Крот выпил всю кровь у персонала, но в конце концов ушел довольный покупками.
Как доложил сопровождавший, Крот, выйдя из машины, постоял у подъезда, в последний раз оглянулся на шумную улицу и сказал: «Стоило городить огород? Я бы это сделал десять лет назад. И не пришлось бы разваливать Союз».
– Неплохо придумано. Сидеть в городе на конспиративных квартирах – это не для меня. Да и боюсь я Москвы. Очень нервный, знаете ли, город. Чиновничий город. А это накладывает свой отпечаток. Большая часть населения не пашет и не жнет, а руководит и перераспределяет. Живет интригами и карьерой, стало быть – на нервах. Нервный город, даже воздух в нем какой-то... – Кротов пощелкал пальцами. – Даже слова не подберу. Наэлектризованный, что ли.
– Сочи нравился больше? – спросил Журавлев, открывая портсигар.
– Не угадали, – ответил Кротов не оборачиваясь. – Сочи – это московский дендрарий, а не город. Те же лица, те же нравы. Помноженные на курортную дурь и вседозволенность. А вот Питер люблю. Странный и страшный город. С одной стороны, абсолютно чужеродный русскому духу, а с другой... Достоевский же не на Темзе родился, наш был, до мозга костей – русский. С нашенской, знаете ли, сумасшедшинкой. Наверно, ни одна страна в мире не имела двух таких принципиально разных по духу столиц. Никогда об этом не задумывались?
– Нет. У меня досуг лишь в последние годы появился. Да и то большую часть времени тратил бог знает на что.
– А вы заметили, какая стройка кипит в округе? Просто какой-то массовый строительный психоз!
Тихий подмосковный дачный поселок, действительно, напоминал ударную стройку союзного значения. Между сохранившимися старыми дачами торчали недостроенные остовы будущих особняков. Вместо праздно прогуливающихся дачников по дорожкам, укатанным тяжелыми грузовиками, сновали рабочие в ярких жилетах.
Судя по говору, тут, как на строительстве Вавилонской башни, вкалывали люди со всех городов и весей бывшего Союза и из особо нищих стран ближнего и дальнего зарубежья.
– Не завидуйте, заработали люди деньги, вот и вкладывают в жилье. Половина же по коммуналкам и «хрущобам» мыкалась, пока не разбогатела, – отмахнулся Журавлев.
– Не идеализируйте действительность, это плохо кончается, Кирилл Алексеевич. Уж я-то знаю, откуда и как берутся такие деньги. И не надо мне говорить, что правительство смотрит на эти дворцы сквозь пальцы, надеясь, что, вложив деньги в такие-то хоромы, человек не свалит за рубеж. Ага! – Стекла протяжно завибрировали – по улочке, надсадно урча и плюясь солярным смрадом, прополз панелевоз. Кротов проводил его укоризненным взглядом и досадливо цокнул языком. – И они считают себя деловыми людьми! По стране стоят заводы, работать надо не разгибаясь, как Форд и Крайслер, когда отстраивали Детройт. Каждая копейка должна быть в деле, а тут...
– Вам бы к Вольскому податься. В Союз промышленников. Но не будем о грустном. О нашем деле мнение уже сложилось?
– И да, и нет, – качнул головой Кротов.
– А конкретнее?
– Скажите, то, что Гаврилов сейчас говорил о боевиках Гоги Осташвили, правда? – Кротов обернулся и посмотрел на Журавлева.
– Источники у него надежные. Действительно, Гога держит в постоянной готовности пятьдесят хорошо вооруженных боевиков. Через полчаса он может задействовать резерв первой очереди в триста человек. А через двадцать четыре часа в Москву придется вводить дивизию Дзержинского, чтобы унять всех, кто встанет за Гогу.
– Бред! – передернул плечами Кротов. – Чтобы задавить мелкого фраера, которому папаша в свое время сподобился купить закон, власть должна бросить дивизию! Журавлев, до чего мы докатились? Дивизия! Как будто немцы прорвались в Москву. Осталось только заминировать мосты...
– Не надо, Кротов. Вы бы тоже обросли братвой, никуда бы не делись!
– Не знаю, не знаю... «Быков» я никогда не уважал. Жрут, как лошади, пьют, как свиньи, а ума – как у курицы. Хотя, если каждый крупный чиновник норовит обзавестись собственной бандой, назвав ее «спецназом», то поневоле задумаешься.
– Учитывая Гогины возможности, мы должны провернуть дело так, чтобы он до последнего дня не знал, что обречен. И главное, чтобы ему подобные ничего не заподозрили.
– Кирилл Алексеевич, – Кротов присел рядом на диван. – Гогу вам так просто не отдадут. Пусть Гаврилов даже и не мечтает. Ни КГБ, ни милиция, ни черт и бог с ним ничего не сделают, пока его не сдадут свои.
– Так считаете?
– Знаю. И вы знаете. Так что думайте, а я буду подсказывать. Надо заставить Гогу сделать неверный шаг. У него уже началась мания величия, как я понимаю. Сам может куролесить, сколько ему вздумается, но как только он подставит под удар всех, его сдадут. И тогда нельзя терять ни минуты. Поверьте, на следующее же утро будет стоять очередь из желающих завалить Гогу. И мы должны быть в ней первыми.
– Вы так его ненавидите?
Кротов погладил гладкую черную кожу дивана.
– Холодная. Хорошо выделанная, но уже не живая. – он закрыл глаза. – Однажды я водил детей в цирк. На площади цирковые подрабатывали, фотографировали желающих на фоне слоненка. Маленький такой был, еще мохнатый. Глаза грустные. Я подсадил дочку ему на спину и коснулся кожи слоненка. Даже вздрогнул. Она была такой теплой. Мы же привыкли к такой, – он легко хлопнул рукой по дивану. – А у него была живая, теплая. Потом подошла Маргарита. Тогда уже было прохладно, и она надела кожаный плащ. Я обнял ее. Знаете, Журавлев... Она была холодной и неживой. Конечно, плащ промерз и все такое. Но именно тогда у меня родилось ощущение беды. И не покидало до самой нашей с вами встречи. В Лефортове.
– Савелий Игнатович...
– Не надо. Вы делали свое дело. Ломали, как учили. Что уж вспоминать. – Кротов наклонился, заглянул в лицо Журавлеву. – Одно скажите: вы тогда не блефовали, нет?
– Что я, ирод? Данные о причастности Гоги к гибели вашей семьи были стопроцентные.
– Бумаги сохранились? Вы сумеете, как у нас выражаются, сказать за меня слово?
– Думаете, понадобится?
– Конечно. – Кротов покосился на тяжело засопевшего Журавлева. – Если с нами не играют двухходовку: мы валим Гогу, заказчик валит нас.
– Это исключено.
– Вашими бы устами... – Кротов рывком встал с дивана, подошел к книжным полкам, занимавшим все три стены. Провел пальцем по переплетам. – И еще один момент. Вы, Журавлев, опер опытный. Неужели вы не знаете, что у Гоги должно быть мощное прикрытие? Там! – Он кивнул на потолок. – Даже директор захудалой пельменной не воровал, не прикупив пару человечков, которые в нужный момент сделают звонок: мол, к тебе едет проверка. А с размахом Гоги и его «теневого кабинета» ублажать надо многих, очень многих. Так вот, а где гарантия, что один из тысячи мелких чиновников, а еще хуже – один крупный не сделает звонок?
Сколько мы проживем после этого, не знаю.
– Не накручивайте, Савелий Игнатович. Уж я-то знаю, как ищут. Первым делом начнут тормошить конкурентов и старых врагов. Потом начнут копать в правительственных спецслужбах. До агентства Гаврилова очередь не дойдет.
Посчитают, что не тот у него калибр, чтобы свалить такого слона, как Гога Осташвили.
– Ха! Не обманывайте себя, Кирилл Алексеевич.. – Кротов сунул руки в карманы и стал раскачиваться с пятки на носок. – Гаврилов же не на острове живет. Он занимается информационным бизнесом и специальными услугами. Раз положено делиться прибылью, то сам бог велел делиться информацией. А на рынке информации есть три кита: мафия, МВД и КГБ, как бы его сейчас ни называли.
Следовательно, информация из фирмы Гаврилова уходит по этим трем основным каналам. Иначе ему бы давно перекрыли кислород, независимых в бизнесе нет, потому что они никому не нужны. Второе: за услуги дураки берут деньги, умные ожидают ответной услуги. Гаврилов не дурак, хотя пытается им казаться.
Следовательно, дебет-кредит услуг у него существует. Вывод прост, мой дорогой партнер, – Кротов с намеком посмотрел на Журавлева. – Ставьте каждый день свечки, чтобы нам дали закончить первый этап и хотя бы обложить Гогу. О большем я и не мечтаю. Грех мечтать, если тебя могут сдать в любую секунду.
– Ну вы и накрутили! – «Вот же гад! Всех повязал. У Подседерцева сейчас уши вспухли, пишет же, жучара, наверняка пишет. Ох, Кротов, попьешь ты у меня крови, сердцем чувствую».
– М-да? Вы забыли, что я – человек со справкой. Так сказать, официальный шизофреник. По-русски – блаженный. Стало быть, моими устами глаголет истина.
Дверь открылась, и вошел Гаврилов.
– О чем спор, подельники? – Он быстро обшарил цепким взглядом лица Журавлева и Кротова. – А я вам пополнение привел. Знакомьтесь. Зовут его Максим.
Специалист широкого профиля. – Он посторонился, пропуская в кабинет Максимова.
Искусство ближнего боя
Максимов сел в кресло, чуть развернув его так, чтобы все трое были в поле зрения. Солнечный луч на темном паркете разделил комнату на две половины. На одной сидел он, на другой – те, кто скоро станут его врагами, а пока они, как и он – звери, попавшие в одну яму.
Максимов чуть потянул носом. Запах шел от дивана, на котором около толстяка с одутловатым лицом сидел сухощавый мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– Полюбуемся. – Стас сунул пистолет за пояс, взял со стола бинокль и поднес к глазам. – На троечку, земеля. Три в десятке, остальные забрал выше. Понтярщик, нефига было парой лепить.
«Пора! Лучше сейчас слегка щелкнуть по носу, чем потом рожу бить», – сказал себе Максимов.
Стас вздрогнул, почувствовав прикосновение еще горячего ствола к виску.
– Рук не опускать! Не шевелись, мозги вылетят, – не повышая голоса сказал Максимов.
– Иди ты! – Он покосился на ствол. – Убери дуру.
– Мне кажется, ты так внимательнее будешь слушать.
– Ноги вырву, сука! – прошипел Стас, не меняя позы.
– Попробуй.
– На понты ловишь! У тебя патронов нет. Я считал...
– А про патрон в стволе не подумал? Как и о том, что я могу со своим стволом приехать? Комендант хренов... – Максимов внимательно следил за выражением его глаз. Сначала Стас прикидывал расстояние между ними, потом в них мелькнуло сомнение, короче, момент для броска он безнадежно упустил. Теперь осталось только дожать. – Я тебе не зема, сынок. Ты еще сперматозоидом не был, а я уже стрелял из всего на свете. – Такую речь «а-ля дембель Вася» Стас понимал даже спинным мозгом. («Крепко же ему от дедов доставалось, ох, крепко»). Теперь в глазах Стаса был только страх. – Вот и ладненько. – Максимов убрал ствол и отступил на шаг. – Руки опусти и не пялься, как Ленин на буржуазию.
– Псих, – выдохнул Стас.
– Само собой. – Максимов улыбнулся. «Меняю тон. Враги мне здесь не нужны».Первое, Стасик: ты не старший, я – не младший. Хозяин решил кормить нас из одной плошки – его проблемы. Охотиться мы будем на разных участках. Зайдешь на мою территорию, перегрызу глотку. Надеюсь, я понятно выражаюсь?
– Ну, понятно. – Стас начал понемногу приходить в себя.
– Теперь второе. Я здесь живу, а ты обеспечиваешь мой тихий здоровый сон.
Можешь считать себя комендантом, можешь – министром обороны, мне крупно пофигу.
Если что-нибудь произойдет на объекте... Если ты еще хоть раз лопухнешься, как сегодня со мной... До приезда хозяина я лично отобью тебе печень. Уяснил?
– Ну.
– Гвозди гну! И последнее. Куда пошли мои пули? Не очки считай, а думай!
– Это... – Стас покосился на мишени. – В грудь. Две – в горло, две – голову.
– Молодец, сообразил. Теперь любой порядочный человек в бронежилете ходит.
А ты стреляешь, будто вчера на свет родился.
Пистолет вылетел из правой руки Максимова, и, как только лег в ладонь левой, грохнул выстрел.
– Эта во лбу у бедолаги, – сказал Максимов, развернувшись лицом к мишеням.
– Да. Можешь проверить.
Над дверью трижды тренькнул звонок.
– Что это?
– Гаврила вызывает, – сказал Стас, опуская бинокль.
– Вот, даже познакомиться толком не дали. – Максимов протянул ему руку. – Зови меня Максом, не обижусь.
Неприкасаемые
Кротов подошел к открытому окну, вдохнул полной грудью свежий лесной воздух.
Журавлев в который раз за день поразился перемене, произошедшей с Кротовым. Если бы ему сказали, что этот одетый в темно-синий костюм человек еще три дня назад ходил в линялом ватнике, он бы не поверил. Но Кротова на острове он видел своими глазами. Тем невероятнее казалась перемена. Кротов вел себя так, словно не было многолетнего забвения, четырех лет камеры, полного краха, в конце концов.
Три дня его держали на конспиративной квартире, где он запоем читал книги, изредка включал телевизор. Под охраной его провезли по городу, и Крот, прищурясь, смотрел на ларьки, яркие витрины магазинов и рекламные щиты вдоль дороги. Как было согласовано с Подседерцевым, Кроту разрешили посетить магазин мужской одежды. Там Крот выпил всю кровь у персонала, но в конце концов ушел довольный покупками.
Как доложил сопровождавший, Крот, выйдя из машины, постоял у подъезда, в последний раз оглянулся на шумную улицу и сказал: «Стоило городить огород? Я бы это сделал десять лет назад. И не пришлось бы разваливать Союз».
– Неплохо придумано. Сидеть в городе на конспиративных квартирах – это не для меня. Да и боюсь я Москвы. Очень нервный, знаете ли, город. Чиновничий город. А это накладывает свой отпечаток. Большая часть населения не пашет и не жнет, а руководит и перераспределяет. Живет интригами и карьерой, стало быть – на нервах. Нервный город, даже воздух в нем какой-то... – Кротов пощелкал пальцами. – Даже слова не подберу. Наэлектризованный, что ли.
– Сочи нравился больше? – спросил Журавлев, открывая портсигар.
– Не угадали, – ответил Кротов не оборачиваясь. – Сочи – это московский дендрарий, а не город. Те же лица, те же нравы. Помноженные на курортную дурь и вседозволенность. А вот Питер люблю. Странный и страшный город. С одной стороны, абсолютно чужеродный русскому духу, а с другой... Достоевский же не на Темзе родился, наш был, до мозга костей – русский. С нашенской, знаете ли, сумасшедшинкой. Наверно, ни одна страна в мире не имела двух таких принципиально разных по духу столиц. Никогда об этом не задумывались?
– Нет. У меня досуг лишь в последние годы появился. Да и то большую часть времени тратил бог знает на что.
– А вы заметили, какая стройка кипит в округе? Просто какой-то массовый строительный психоз!
Тихий подмосковный дачный поселок, действительно, напоминал ударную стройку союзного значения. Между сохранившимися старыми дачами торчали недостроенные остовы будущих особняков. Вместо праздно прогуливающихся дачников по дорожкам, укатанным тяжелыми грузовиками, сновали рабочие в ярких жилетах.
Судя по говору, тут, как на строительстве Вавилонской башни, вкалывали люди со всех городов и весей бывшего Союза и из особо нищих стран ближнего и дальнего зарубежья.
– Не завидуйте, заработали люди деньги, вот и вкладывают в жилье. Половина же по коммуналкам и «хрущобам» мыкалась, пока не разбогатела, – отмахнулся Журавлев.
– Не идеализируйте действительность, это плохо кончается, Кирилл Алексеевич. Уж я-то знаю, откуда и как берутся такие деньги. И не надо мне говорить, что правительство смотрит на эти дворцы сквозь пальцы, надеясь, что, вложив деньги в такие-то хоромы, человек не свалит за рубеж. Ага! – Стекла протяжно завибрировали – по улочке, надсадно урча и плюясь солярным смрадом, прополз панелевоз. Кротов проводил его укоризненным взглядом и досадливо цокнул языком. – И они считают себя деловыми людьми! По стране стоят заводы, работать надо не разгибаясь, как Форд и Крайслер, когда отстраивали Детройт. Каждая копейка должна быть в деле, а тут...
– Вам бы к Вольскому податься. В Союз промышленников. Но не будем о грустном. О нашем деле мнение уже сложилось?
– И да, и нет, – качнул головой Кротов.
– А конкретнее?
– Скажите, то, что Гаврилов сейчас говорил о боевиках Гоги Осташвили, правда? – Кротов обернулся и посмотрел на Журавлева.
– Источники у него надежные. Действительно, Гога держит в постоянной готовности пятьдесят хорошо вооруженных боевиков. Через полчаса он может задействовать резерв первой очереди в триста человек. А через двадцать четыре часа в Москву придется вводить дивизию Дзержинского, чтобы унять всех, кто встанет за Гогу.
– Бред! – передернул плечами Кротов. – Чтобы задавить мелкого фраера, которому папаша в свое время сподобился купить закон, власть должна бросить дивизию! Журавлев, до чего мы докатились? Дивизия! Как будто немцы прорвались в Москву. Осталось только заминировать мосты...
– Не надо, Кротов. Вы бы тоже обросли братвой, никуда бы не делись!
– Не знаю, не знаю... «Быков» я никогда не уважал. Жрут, как лошади, пьют, как свиньи, а ума – как у курицы. Хотя, если каждый крупный чиновник норовит обзавестись собственной бандой, назвав ее «спецназом», то поневоле задумаешься.
– Учитывая Гогины возможности, мы должны провернуть дело так, чтобы он до последнего дня не знал, что обречен. И главное, чтобы ему подобные ничего не заподозрили.
– Кирилл Алексеевич, – Кротов присел рядом на диван. – Гогу вам так просто не отдадут. Пусть Гаврилов даже и не мечтает. Ни КГБ, ни милиция, ни черт и бог с ним ничего не сделают, пока его не сдадут свои.
– Так считаете?
– Знаю. И вы знаете. Так что думайте, а я буду подсказывать. Надо заставить Гогу сделать неверный шаг. У него уже началась мания величия, как я понимаю. Сам может куролесить, сколько ему вздумается, но как только он подставит под удар всех, его сдадут. И тогда нельзя терять ни минуты. Поверьте, на следующее же утро будет стоять очередь из желающих завалить Гогу. И мы должны быть в ней первыми.
– Вы так его ненавидите?
Кротов погладил гладкую черную кожу дивана.
– Холодная. Хорошо выделанная, но уже не живая. – он закрыл глаза. – Однажды я водил детей в цирк. На площади цирковые подрабатывали, фотографировали желающих на фоне слоненка. Маленький такой был, еще мохнатый. Глаза грустные. Я подсадил дочку ему на спину и коснулся кожи слоненка. Даже вздрогнул. Она была такой теплой. Мы же привыкли к такой, – он легко хлопнул рукой по дивану. – А у него была живая, теплая. Потом подошла Маргарита. Тогда уже было прохладно, и она надела кожаный плащ. Я обнял ее. Знаете, Журавлев... Она была холодной и неживой. Конечно, плащ промерз и все такое. Но именно тогда у меня родилось ощущение беды. И не покидало до самой нашей с вами встречи. В Лефортове.
– Савелий Игнатович...
– Не надо. Вы делали свое дело. Ломали, как учили. Что уж вспоминать. – Кротов наклонился, заглянул в лицо Журавлеву. – Одно скажите: вы тогда не блефовали, нет?
– Что я, ирод? Данные о причастности Гоги к гибели вашей семьи были стопроцентные.
– Бумаги сохранились? Вы сумеете, как у нас выражаются, сказать за меня слово?
– Думаете, понадобится?
– Конечно. – Кротов покосился на тяжело засопевшего Журавлева. – Если с нами не играют двухходовку: мы валим Гогу, заказчик валит нас.
– Это исключено.
– Вашими бы устами... – Кротов рывком встал с дивана, подошел к книжным полкам, занимавшим все три стены. Провел пальцем по переплетам. – И еще один момент. Вы, Журавлев, опер опытный. Неужели вы не знаете, что у Гоги должно быть мощное прикрытие? Там! – Он кивнул на потолок. – Даже директор захудалой пельменной не воровал, не прикупив пару человечков, которые в нужный момент сделают звонок: мол, к тебе едет проверка. А с размахом Гоги и его «теневого кабинета» ублажать надо многих, очень многих. Так вот, а где гарантия, что один из тысячи мелких чиновников, а еще хуже – один крупный не сделает звонок?
Сколько мы проживем после этого, не знаю.
– Не накручивайте, Савелий Игнатович. Уж я-то знаю, как ищут. Первым делом начнут тормошить конкурентов и старых врагов. Потом начнут копать в правительственных спецслужбах. До агентства Гаврилова очередь не дойдет.
Посчитают, что не тот у него калибр, чтобы свалить такого слона, как Гога Осташвили.
– Ха! Не обманывайте себя, Кирилл Алексеевич.. – Кротов сунул руки в карманы и стал раскачиваться с пятки на носок. – Гаврилов же не на острове живет. Он занимается информационным бизнесом и специальными услугами. Раз положено делиться прибылью, то сам бог велел делиться информацией. А на рынке информации есть три кита: мафия, МВД и КГБ, как бы его сейчас ни называли.
Следовательно, информация из фирмы Гаврилова уходит по этим трем основным каналам. Иначе ему бы давно перекрыли кислород, независимых в бизнесе нет, потому что они никому не нужны. Второе: за услуги дураки берут деньги, умные ожидают ответной услуги. Гаврилов не дурак, хотя пытается им казаться.
Следовательно, дебет-кредит услуг у него существует. Вывод прост, мой дорогой партнер, – Кротов с намеком посмотрел на Журавлева. – Ставьте каждый день свечки, чтобы нам дали закончить первый этап и хотя бы обложить Гогу. О большем я и не мечтаю. Грех мечтать, если тебя могут сдать в любую секунду.
– Ну вы и накрутили! – «Вот же гад! Всех повязал. У Подседерцева сейчас уши вспухли, пишет же, жучара, наверняка пишет. Ох, Кротов, попьешь ты у меня крови, сердцем чувствую».
– М-да? Вы забыли, что я – человек со справкой. Так сказать, официальный шизофреник. По-русски – блаженный. Стало быть, моими устами глаголет истина.
Дверь открылась, и вошел Гаврилов.
– О чем спор, подельники? – Он быстро обшарил цепким взглядом лица Журавлева и Кротова. – А я вам пополнение привел. Знакомьтесь. Зовут его Максим.
Специалист широкого профиля. – Он посторонился, пропуская в кабинет Максимова.
Искусство ближнего боя
Максимов сел в кресло, чуть развернув его так, чтобы все трое были в поле зрения. Солнечный луч на темном паркете разделил комнату на две половины. На одной сидел он, на другой – те, кто скоро станут его врагами, а пока они, как и он – звери, попавшие в одну яму.
Максимов чуть потянул носом. Запах шел от дивана, на котором около толстяка с одутловатым лицом сидел сухощавый мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95