Стоявший в центре полуметровый куб мелодично тренькнул, и его боковины плавно раскрылись.
Свет в комнате погас.
Огромный, в два кулака кристалл не правильной формы, подсвеченный снизу, вспыхнул в полной темноте. Максимов невольно протянул к нему руку, но яркое свечение, исходящее от камня, обожгло холодом...
* * *
Сначала в сознание ворвался вихрь образов... Все, что хотелось забыть, все, что до этого не мог вспомнить, нахлынуло, закружилось, наслаиваясь друг на друга. Это был необыкновенно яркий фильм, смонтированный безумным режиссером.
... Горы. Разряженный воздух звенит от звука зависшей над головой «вертушки». Она так близко, что слышен вжикаюший звук лопастей, секущих воздух.
Словно кто-то врезается острой косой в густую траву. А потом мерный цокот приближающейся очереди...
... трава была высокой, чуть побитой начинающейся жарой. Сезон тропических дождей был на исходе. В небе неподвижно стояли последние тучи, похожие на огромные сине-черные горы, неведомой силой оторванные от земли. Человек выскочил из травы неожиданно. Громко, словно был единственным звуком во вселенной, клацнул боек автомата. Бесконечное мгновение до грохота выстрела.
Тишина. «Осечка!» – мелькнуло в мозгу, а твой автомат уже рванулся из рук, выплевывая длинную очередь. На черном лице человека ярость и счастье охотника, подстерегшего зверя, сменились отчаянием и страхом. Потом по его телу, от плеча к животу, пробежала красная пунктирная линия, и он завалился в траву. Сочные зелено-золотые стебли стали красными...
... вода не отпускает, она тянет назад. Берег совсем близко. Еще чуть-чуть, и под ногами будет вязкое илистое дно. Но холодное течение отбрасывает по-мальчишески худое тело, закручивает, тянет вниз. Он успевает заметить мать, размахивающую руками на противоположном берегу, рвется к ней из последних сил. Под водой темно и холодно...
Вихрь образов из бурного потока превратился в тонкий ручеек, потом и он замер, скованный холодом.
Холод был повсюду. Тонкие лучи ледяного света как иглы пронизывали едва удерживающее тепло тело. С каждым вдохом в легкие врывался поток студеного воздуха, вымораживая тело изнутри. Сердце билось все слабее, с трудом толкая по венам загустевшую кровь. В помутневшем сознании еще вспыхивали яркие картинки, но он уже не мог понять, из его жизни они или нет. То, что привыкли называть жизнью, уже не существовало. Ее выжег леденящий свет, идущий из глубины камня.
...Он у же не чувствовал свое тело. Дыхания не было, холодный ветер, рожденный во Внешней Пустоте, свободно врывался во Внутреннюю Пустоту, где затухало эхо последнего удара остывшего сердца. Свечение стало нестерпимым, и он почувствовал, что его неудержимо засасывает в слепящий водоворот ослепительного ледяного Света. «Конец», – мелькнуло в сознании.
И сразу же следом чей-то голос прошептал: «Холод снаружи, огонь внутри!»
Тонкие иголочки льда затрепетали от звука этого голоса, и Пустота вокруг на секунду вспыхнула, расцвеченная цветными острыми искорками.
Он с трудом вздохнул, невероятным усилием воли заставив дрогнуть сердце.
Раз, потом еще... Тонкий ледяной панцирь треснул, и теплый красный свет пробился сквозь прозрачную скорлупу, сковавшую сердце.
Еще, еще, еще раз... Гулкие удары горячего сердца заполнили Внутреннюю Пустоту. Холод стал отступать. Острые ледяные иглы медленно выходили из оживающего тела, оставляя после себя зудящие ранки, через которые наружу, как кровь, сочилось тепло.
Лишь когда холод отступил и леденящие прикосновения Света наталкивались на горячие волны, идущие из Внутренней Пустоты, он позволил измученному сознанию рухнуть в красную бездну забытья...
* * *
Горло обожгла терпкая струя. Максимов закашлялся и открыл глаза. Лицо склонившегося над ним человека было непроницаемым, только в уголках тонких губ залегла улыбка.
– Поздравляю, Олаф. Я видел немало людей, в слезах и соплях катавшихся по ковру. Можно быть сильным и смелым, но для того, чтобы пройти испытание Холодом, нужно нечто большее. В тебе это есть. Не спрашивай, как это называется. Никто не знает.
Он помог Максимову сесть. Свет уже включили, черный куб исчез. Максимов ошалело покачал тяжелой головой и с благодарностью взял протянутый стакан.
В научных центрах, архивах, в сектах, порой в самых диких и труднодоступных селениях люди Ордена искали чудом сохранившиеся знания. Охота шла беспощадная, слишком уж многие хотели даруемого этими знаниями могущества.
Максимов однажды сам участвовал в такой «экспедиции за знаниями». Тогда за манускрипт какого-то монаха, всю жизнь прожившего в джунглях Бирмы, было заплачено жизнью трех человек. Своих. А сколько положили чужих, вспоминать не хотелось.
Что обкатали на нем сейчас, он не знал. Сознание еще не восстановилось, было такое ощущение, будто на незащищенный мозг плеснули кипятком.
– Джин? – спросил он охрипшим голосом, кивнув на стакан в руке Посланника.
– Да, согрейся немного, – Человек улыбнулся и крепкой ладонью потрепал его по плечу. – Пока ты тут... В общем, мне только что передали, вычислили хозяина «наружки». По рабочим частотам их раций и базе, на которую в конце концов поехали машины «наружки». По тебе работает Служба Безопасности Президента.
– Неплохо для начала. – Максимов с трудом сглотнул вязкую горечь.
Посланник суеверно постучал по полу, но промолчал.
Когти Орла
Норду
В ответ на запрос СБП РФ Управлением кадров МО передана справка на Олафа.
Конкретного адресата, инициировавшего запрос, установить не удалось.
Славутич
Норду
Для активной работы в агентстве «Слово и Дело» решил задействовать агента Бруно. Прямой контакт Бруно с Олафом в рамках операции не предусматривается.
Печора
Норду
По информации Пастуха, в частях и соединениях Московского военного округа усилена активность соответствующих служб ФСБ РФ. Ведутся зондажные беседы с рядом военнослужащих, ранее имевших контакты с оперативным составом Особых отделов, о возможном участии в боевых действиях в районе Кавказа на контрактной основе.
Грант

Глава вторая
ДЕЛАЙТЕ ВАШИ СТАВКИ, ГОСПОДА!
Неприкасаемые

Москва, август 1994 года
"Нынешняя власть – внебрачное дитя диссидентства и партхозактива областного уровня. Прими это как факт и не стони. Руки по старой привычке чешутся дать оппоненту в рожу, да жмет под мышками сшитый по западному лекалу костюмчик. Хотят держать власть в кулаке, но при этом не потерять «имидж» демократов. Логики от них не дождешься. Наконец-то сообразили, что демократия от тирании отличается только одним – количеством кандидатов на престол.
Прошлогодний октябрь кое-чему научил. Не клюнул бы жареный петух в соответствующее место, так бы и играли в демократию. Спохватились! Сначала «берите суверенитета, сколько можете», а сейчас начинаем давить этот самый суверенитет. Согласен, давно пора закрутить гайки и перекрыть кое-кому кислород. Но в конце концов все упирается в силы и средства, как говорят военные. Дурной силы у нас, положим, в избытке. А средств – шиш!" – тяжело вздохнул Подседерцев.
От этих мыслей, все чаще лезших в голову, ему становилось не по себе.
Пройдя путь от рядового опера да начальника отделения в старом, еще не переименованном и не подвергнутом публичной порке КГБ, Подседерцев уяснил главное – Система требует безоговорочного подчинения и преданности до конца.
Что происходит с усомнившимися в непорочности Системы, а еще хуже – изменившими ей, он знал не понаслышке. Служба Безопасности Президента, в которой он служил с первого дня ее основания, необратимо превращалась в Систему. Новую, более беспощадную и всесильную, чем пресловутое КГБ, потому что была не абстрактным «мечом партии», а вполне конкретной и осязаемой дубиной в руках одного-единственного человека.
По долгу службы Подседерцев был причастен к моментальному закату карьеры двух крупных чиновников, дюжине бюрократических катастроф провинциального масштаба и нашумевшему аресту известного бизнесмена. Система, попробовавшая силу своих молодых клыков, вошла во вкус. Шеф Подседерцева, привыкший к тому, что преданность Хозяину искупает все грехи, закусил удила.
Очевидно, после октябрьской пальбы из танков что-то резко изменилось в умонастроениях руководства, если проснулась такая жажда крови. Система, частью которой привык считать себя Подседерцев, не на шутку стала готовиться к борьбе за выживание. Он знал, что самое безопасное, не критикуя и не сопротивляясь, следовать стратегическому курсу Системы, куда и какими бы ухабами он ни вел.
Как шутили в застойные годы – «колебаться вместе с линией Партии». В рамках нового курса «борьбы за выживание» операция, которую так долго вынашивал Подседерцев, получила неожиданный крен в сторону «силового варианта». Из филигранной оперативной работы она вдруг превратилась в банальный грабеж, едва прикрытый «государственными интересами». Ему это не нравилось, хуже того, который день изнутри точило нездоровое предчувствие, чего раньше перед началом дела не наблюдалось.
Подседерцев опустил черное стекло, разделявшее салон «Волги», широкой ладонью шлепнул по плечу человека, сидевшего справа от водителя:
– Как там тебя, сбегай за водичкой.
– Какой? – Парень был хоть и молод, но вышколен, не обернулся, чтобы ненароком не заглянуть в призрачную темень заднего отсека.
– Любой, но в банке. Только не «Фанту», упаси бог! В ней гвозди растворять можно.
– Понял, – кивнул парень и вынырнул наружу. Сквозь открытую дверь в салон успел ворваться свежий ветер, занеся с собой мелкие капельки дождя.
– Попьешь, потом ищи тебе туалет, да? – подколол его Гаврилов.
– Не хрен подкалывать, Никита! – Подседерцев тяжело откинулся на спинку сиденья. – На душе муторно.
– После вчерашнего?
– Уймись, говорю! Где твой казачок засланный? Жить он у них там решил, что ли?
Прошел почти час, как в особняк, занимаемый МИКБ <Международный инвестиционный коммерческий банк.>, вошел человек Гаврилова. Он должен был открыть счет для своей фирмы, переведя на него крупную сумму, чем неминуемо должен был заинтересовать руководство банка, переживавшего нелегкие времена. Это был лишь незначительный эпизод в многоходовой комбинации, но, заглотив наживку, банк был обречен. Подумав об этом, Подседерцев суеверно сжал кулак.
– Скоро появится. – Гаврилов нажал кнопку, и опять между водителем и ними встало черное полупрозрачное стекло.
– Видал, как Лужков развернулся?! – Подседерцев ткнул пальцем в боковое стекло. Машина была припаркована на углу Кропоткинской. Сразу в нескольких углах остова будущего Храма вспыхивали яркие гирлянды электросварки. С бульвара то и дело на стройку въезжала череда грузовиков, поток разношерстных легковушек послушно замирал, пропуская оранжевые тяжеловозы. – Ударная стройка первой капиталистической пятилетки!
– Кого на царствие венчать собрались? Неспроста же так гонят, будто Дворец съездов к очередному историческому заседалищу.
– Историю знать надо, чудило. То, что ты имел в виду, делалось в Успенском.
– Ага, а на Красной площади Петька головы рубил, а при Усатом там демонстрации трудящихся гарцевали. Иные времена, иное использование памятников культуры. Тем более, в Успенский бояре по ранжиру входили и было их – по пальцам перечесть, а нынешних только в таком огромном и разместишь, и то еле влезут, если халявщики прорвутся.
– Никита, слухи все это. Уж кто-кто, а я бы первым знал, – отмахнулся Подседерцев.
– Само собой, Служба Охраны Президента! – Гаврилов изобразил на лице немое восхищение.
– Нет у меня настроения... – Подседерцев не успел закончить, в рации пискнуло, потом чей-то голос резко бросил: «Объект вышел. Третий, принимай!»
– Завертелось! – потер ладони Гаврилов.
– Можем ехать?
– Не, погоди! Я специально тебя привез на эту хохму посмотреть. – Гаврилов опустил затемненное стекло. – Смотри через лобовое. Вон наш казачок чешет.
Подседерцев подался вперед, вглядываясь в фигуру молодого мужчины, кутавшегося в плащ, хлопающий полами на резком ветру. Гаврилов, любитель циничных шуток, прозвал его казачком засланным, вспомнив фразу из советского боевика «Неуловимые мстители». Прозвище настолько точно соответствовало функции молодого человека в предстоящей операции и так выражало едва скрываемое презрение, испытываемое к нему Гавриловым, что прозвище само собой стало оперативным псевдонимом.
– Дохлый он какой-то, – как бы разочарованно протянул Подседерцев. – На фотографии лучше смотрелся.
Сейчас он был от души благодарен Гаврилову, в теле приятно заныла давно забытая струнка – началась охота.
– Не туда смотришь, – подтолкнул его локтем Гаврилов.
За Казачком, особо не скрываясь, топала наружка – один пристроился сзади, второй задержался у светофора.
– Твои?
– В том-то и дело, что нет! – радостно, как фокусник, только что вытащивший из рукава живого кролика, ответил Гаврилов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95