Понял. Уже еду.
Белов ворвался в кухню, на ходу натягивая куртку.
– Арсений, ключи!
– Какие ключи? – Яровой успел допить бутылку и теперь еле ворочал языком.
– От твоей «тойоты», баран! – не выдержал Белов.
– Щас нарисую. – Яровой сунул сразу обе руки в карманы заляпанных закуской брюк. – Не хе-хе устроился! Хату отобрал, машину отбирает... Щас еще сучку привезет... А меня на мороз выбросит.
Пока он копошился, Белов взял листок, убедился, что закорючка Ярового на месте, сложил пополам и спрятал в нагрудный карман. Лицо его закаменело, но Яровой этого не видел.
Как только связка ключей упала на ладонь Белова, он без замаха врезал правой в подбородок Яровому. Тот отлетел к стене, забился в угол и заскулил.
– Это тебе за сучку. – Белов потер онемевший кулак. – Если к моему приходу не настрочишь показаний, дам за светлую память товарища Андропова. Мало не покажется. И не вздумай, козел, броситься в бега! Сиди здесь и жди меня.
Через пятнадцать минут он влетел в палату. Дежурная сестра потянула его за рукав, но он резко вырвался.
Сидевший у койки милиционер повернулся на шум. Лицо у него было осунувшееся от недосыпания, с набрякшими под глазами мешками, усы свисали к уголкам губ. Можно служить в милиции, можно быть врачом, но находиться в этих схожих близостью к краю ипостасях одновременно – уже перебор. По всему было видно, мужик дошел до ручки, и жизнь, которая, как ни тужься, а все равно уткнется в больничную койку или тюремные нары, ему давно опостылела.
– Тихо! Вы Белов?
– Да.
– Она назвала ваше имя. Все просила позвонить. Пока не потеряла сознание...
– Что с ней? – Белов понял, что боится подойти ближе, боится услышать то, что сейчас скажет ему этот усач, выжатый ночными дежурствами в Склифосовско-го, давно превратившегося в общегородской военно-полевой госпиталь.
– Проникающее в легкое. И еще одна в бедро, но это легче.
– Ее надо готовить к операции, а вы.... – затянула медсестра.
– Выйди, Маша! – Милиционер сказал тихо, но таким тоном, что Маша пулей вылетела из палаты. – Кто такой Кротов? – Вопрос был задан резко, как на допросе.
Белов непослушными пальцами развернул удостоверение. Милиционер покрутил ус и вздохнул:
– Час от часу... Родственница или сотрудник?
– Неважно. – Белов уже успел взять себя в руки. – Что она сказала про Кротова?
– Говорила, что нашла. Фотографии в сумке. Все. Да, вы свяжитесь с оперативным по городу. Там уже должна работать бригада. А сюда опер только утром придет.
– Никто сюда не придет! Это дело ГБ, понял?
Он не сообразил, что сгоряча ляпнул давно отмененное название «конторы».
Но милиционер был тертый и жизнью хорошенько ученый, в отличие от любомудрых теоретиков был практиком и знал, что не в вывеске дело, а в сути. Туда, где замешана «безопасность государства», без лишней надобности лезть не хотел.
– Уже две минуты как понял. – Судя по голосу, был даже рад спихнуть это дело на неизвестно каким боком причастного к нему Белова. – Сумка ее у меня внизу. Пойдем?
Белов сделал над собой усилие, подошел к койке, заглянул в заострившееся лицо Насти, едва коснулся мокрого от испарины лба и отдернул руку.
– Ну, суки, кровью умоетесь!
* * *
В погруженном в полумрак коридорчике приемного покоя пахло бедой: дезинфекцией, йодом и кровью.
Белов посторонился, пропуская к лифту каталку с тихо стонущим человеком, до самого носа укрытым простыней. Рядом шла медсестра, держа на полусогнутой руке банку капельницы. Прозрачная трубка уходила куда-то под простыню. За медбратом, толкавшим каталку, семенила растрепанная старушка и все время мелко крестилась: сначала себя, потом того, под простыней.
Дверь в одну из секций приемной распахнули, и в полосе света, вырвавшегося в коридор, Белов увидел Дмитрия. Тот сидел на жестком диванчике, свесив голову на скрещенные на коленях руки. Услышав приближающиеся шаги, медленно поднял голову. Разглядел Белова и тут же вскочил.
– Игорь Иванович! – Он с трудом вздохнул. – Убить меня мало. Не сберег. В двух шагах был...
– Как вас угораздило? – Белов отвел взгляд – щеки Дмитрия были мокрыми.
– В казино были. Там ей фотографии передали. Она... Кротова нашла. Ну, того, что в Заволжске от инфаркта умер. Я еще в эту клинику на острове в свой выходной мотался... Вы еще просили никому не говорить.
– Тихо! – Белов что есть силы сжал локоть Дмитрия, оттащил в темноту. – Где фотографии?
– Часть у нее, часть у меня. – Дмитрий достал из кармана пачку.
Белов повернулся к неяркому свету, идущему из окна, быстро перебрал фотографии.
– И Кирюха Журавлев там, черт его дери, – пробормотал чуть слышно.
– Что вы сказали?
– Ничего. – Белов сунул пачку фотографий в карман. – Пойдем, молодой, сейчас покажу, как надо избавляться от комплексов!
Неприкасаемые
Ресторан был маленький, всего на десяток столиков, спрятавшихся в глубоких затемненных нишах. Хозяина сразу же предупредили – никакого стриптиза, патлатых лабухов и накрашенных девиц; публика будет собираться солидная, ценящая тишину и конфиденциальность. Уголовников, попытавшихся поставить ресторанчик под контроль, отшили сразу же, жестоко и без лишних разговоров: пригласили для переговоров за кольцевую автодорогу и изрешетили из автоматов.
Сюда заходили скоротать вечерок приехавшие в Москву серьезные люди из регионов. Здесь прямо за столиком решались кадровые и финансовые проблемы. Тихо и неспешно, под приглушенную музыку. Лиц, примелькавшихся на экранах телевизоров, здесь ни разу не замечали, но дела прекрасно делались и без них.
Салин отрезал кусочек парной говядины, положил в рот и стал медленно жевать, закрыв глаза. Отменное качество продуктов было еще одним условием благополучия хозяина ресторана. Шеф-повар из старых цековских кадров вкусы посетителей знал отлично. Готовил по-домашнему, без новомодных экзотических вывертов.
Решетников подлил себе чистой, как. слеза, водки, выпил, крякнув от удовольствия.
– Угодил я тебе, а?
Салин открыл глаза и удовлетворенно кивнул.
– Ничто так не успокаивает, как хорошая еда, ты не находишь?
– А что тут думать! – усмехнулся Решетников. – Все мы звери, кто в шкуре, кто в пиджаках. А сытый зверь всегда спокоен.
– Это к нам. – Салин кивнул на вошедшего в зал человека с непроницаемым лицом хорошо выдрессированного добермана. Промокнул губы салфеткой и помахал тому рукой.
– Слушаю тебя, Владислав.
Человек-доберман молча протянул листок. Салин развернул его, прищурившись, прочел написанное, положил рядом с тарелкой.
– Что еще?
Владислав достал из кармана тяжелые часы-луко-вицу, отщелкнул крышку.
– Ровно семь минут назад по каналам ИТАР-ТАСС прошло сообщение. – Он защелкнул крышку часов. – Смертельно ранен Осташвили.
– Спасибо, Владислав, – кивнул Салин. – Можешь идти.
Салин отодвинул тарелку. Достал пачку ментоловых сигарет. Медленно раскурил. Подбежавший официант поставил перед ним пепельницу и тут же скрылся.
– Прочти. – Салин протянул Решетникову бумагу. Тот быстро, наискосок, пробежал по строчкам взглядом и покачал головой.
– Снимаю шляпу!
Салин слабо улыбнулся, но по всему было видно, что похвала друга доставила ему удовольствие.
– За такое и выпить не грех. – Решетников потянулся к запотевшему лафитничку с водкой. – Или в офис поехали?
– Нет. – Салин затушил Сигарету д приподнял свою рюмку. – Пусть теперь Подседерцев работает. Ему, бедолаге, больше ничего не остается.
Весьма срочно
Т. Салину В. Н.
Старший группы прикрытия объекта «Ассоль» сообщает, что в 20.24 на «Ассоль» было совершено нападение группой неустановленных лиц. Исходя из поставленной задачи, старший группы принял решение оказать вооруженный отпор. В ходе огневого контакта ликвидировано двое нападавших, предположительно, имеются раненые. В группе потерь нет. Сопровождавший «Ассоль» объект «Принц» в перестрелке не участвовал.
Объект «Ассоль» – получила тяжелое ранение, доставлена в Институт скорой помощи им. Склифософского. Нами зафиксирован приезд объекта «Белый». После посещения палаты «Ассоль» он срочно выехал к месту работы.
Имеется аудиозапись разговора, состоявшегося между «Белым» и «Принцем», из которого можно заключить, что «Белый» намерен реализовать информацию, полученную им от «Ассоль». «Принцем» переданы фотографии, сделанные «Ассоль» в известном Вам адресе.
Неприкасаемые
О том, что Белов, задействовав показания Насти, снятые дежурным опером в Склифософского, и, приложив листки с корявым почерком Ярового, срочно, невзирая на невменяемое состояние доставленного в Управление, легко добился разрешения на захват, Подседерцев узнал спустя пять минут после того, как Белов объявил это своему отделу. Первым отстучал Семенов, других талантов, кроме стукачества, у «блатного» мальчика не было. Потом его звонок продублировал всегда медлительный Барышников.
«Слишком уж легко дали добро на операцию», – сразу же отметил для себя Подседерцев. Кто-то невидимый, но достаточно влиятельный дернул за ниточки, склонив чаши весов в пользу Белова. Подседерцев, не долго думая, набрал номер начальника Белова.
– Подседерцев говорит. Привет, Леонид Трофимович. Хочу спросить, кого это там решил травить твой Белов? Ой, не надо! Начальник отделения и не знает, чем занимается его основной кровопийца... Как узнал про травлю? Брось, Трофимович, всю жизнь в органах, а такие вопросы задаешь. Вот-вот. Тебе, надеюсь, трупы в отделении не нужны? А Белов их разом организует. Потому что я сейчас в том же месте, в тот же час буду брать человека... Да на нем ДОР с окраской терроризм висит! Он с пеленок воюет. И не дай бог они усилили охрану. От беловских орлов там только перья полетят! Короче, слушай меня. Сейчас к тебе подъедет мой человек... Да никто тебя за жабры не хватает! Слушай, Леонид Трофимович, шеф твоей управы за то, что вместо Родины начал банки охранять, пинком под зад получил, так? Что сейчас начнется? Правильно соображаешь, чистка кадров. А на пенсию тебе еще рановато. Намек понял? Согласуем... Захват проводят мои, за их спинами входят беловские опера. Нет, я возьму только своего... Да пусть подавится! Я еще посодействую, чтобы ему медальку на грудь повесили.
Он бросил трубку. Вытер платком влажную ладонь.
– "За спасение утопающих" медаль нужна, это точно, – прошептал Подседерцев.
Он достал из папки фотографии Кротова и Журавлева, положил на стол. Долго всматривался в их лица, потом снял трубку внутренней связи.
– Дежурный? Группу "А" – «в ружье». Старшего группы – ко мне в кабинет на инструктаж.
В группу захвата специально отбирались люди с цепкой памятью на лица. В любых условиях, как бы ни сложился бой, они были обязаны выполнить специальную задачу: обнаружить и взять под контроль тех, чьи фотографии им давали запомнить. «Взять под контроль» – следовало понимать двояко. В зависимости от приказа, это могла быть эвакуация любой ценой – живыми или мертвыми – или обязательная и безусловная ливидация на месте обнаружения.

Глава пятьдесят пятая
ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ
Когти Орла
Олаф раздавил в пальцах последний цилиндрик экстренной связи, откинулся в кресле и закрыл глаза. Мотор мерно урчал на холостых оборотах, обогреватель гнал в салон теплый, воздух.
Он выбрал самое надежное место для экстренного контакта. Справа от него в перекрестье прожекторов высилась гранитная фигура Тельмана. На плечах и кепке вождя немецкого пролетариата лежала белая корочка нетающего снега. Запеленговав место выхода в эфир, в Ордене догадаются, кого именно он вызывает на встречу.
Здесь состоялась первая встреча с Посланником, сигнал именно с этой точки должны были понять однозначно – добытые Олафом сведения требуют экстренного доклада лично руководителю операции.
Через семнадцать минут рядом с машиной Олафа заскрипели тормоза. Из черного джипа вышел высокий поджарый мужчина, поднял воротник пальто, осмотрел пустынную площадь.
Олаф сунул пистолет в кобуру – все это время держал его на коленях – и дважды мигнул фарами.
* * *
Посланник сел вполоборота, цепким взглядом осмотрел Максимова.
– Ты уже на грани, Олаф, – констатировал он.
У самого, отметил Максимов, со времени последней встречи седины не прибавилось, но под глазами залеги серые тени.
– Могло быть и хуже. – Максимов вспомнил Самвела и его людей. – «Угроза вторжения»?
– Да. – Посланник кивнул. – Объявлена почти месяц назад. А теперь докладывай, Олаф.
Максимов откинул голову на подголовник кресла, закрыл глаза: так было легче сосредоточиться. Предстояло четко и кратко рассказать то, во что обычный человек вряд ли поверит. Умение-отметать все наносное, не ударяться в самокопание или Ь бахвальство, не дать волю эмоциям – все это приходит с опытом.
Ничто так не говорит о качестве воина, как его доклад после битвы.
– Все ясно, – начал Посланник, как только замолчал Максимов. – Кстати, уложился всего за четыре минуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95