– А что?
Сказал равнодушно, а у самого сердце так и подпрыгнуло. Книга тысячи времен! Еще бы не слышать о ней!.. Далекие недостоверные слухи о какой-то старинной, очень старинной рукописной книге, известия о которой – такие же таинственные и отрывочные – блуждали начиная с самой зари человечества. Еще якобы Соломон держал ее в руках, и его “Екклесиаст”, мол, в известной степени навеян прочитанным… И что “книжный свиток”, где “плач, и стон, и горе”, о коем сказано у пророка Иезекииля, – это тоже она. И о ней писал Платон в “Законах”, и ее будто бы видали у Симона-мага… а потом следы ее теряются. Во всяком случае, о ней много-много лет ничего не было слышно, затем вроде ее вспоминал Калиостро, но его свидетельству особо верить нельзя – старик любил припудрить мозги окружающим…
Белкин смотрел на Льва Евгеньевича прищурясь.
– Что, спрашиваешь?.. – промолвил он наконец, как бы раздумывая, говорить ли далее… и решил сказать. – А вот что. Если я скажу тебе, что видел половину этой книги, ты мне поверишь?
Огарков, не зная как реагировать на такое заявление, ухмыльнулся криво и многозначно.
– Почему половину?
– Почему – не знаю, – ответил Белкин совершенно серьезно, и обычная нагловатая ирония исчезла с его лица. – Может быть, ты мне и поможешь узнать – почему?
– Прости, Юрий Михайлович, я тебя не понимаю, – пробормотал, нахмурясь, Огарков. – О чем это ты?..
А тут и понимать оказалось нечего. На следующий день оба они были на четвертом этаже библиотеки и разглядывали половину книги диковинного вида, испещренной таинственной кабалистикой.
– Только не подавай виду, – шепнул на ухо Льву Евгеньевичу Белкин. – Здесь никто и понятия не имеет, что это. Полагают – манускрипт конца пятнадцатого – начала шестнадцатого веков.
– А у тебя откуда сведения, что это именно она? – так же шепнул Огарков.
– Обижаешь, Лев Евгеньевич. – Белкин лукаво подмигнул.
Огарков осторожно трогал пальцами, переворачивал страницы из удивительного материала: вроде бы это была кожа, но тонкая, почти как бумага, однако прочная и плотная, это прекрасно ощущалось на ощупь.
– Да… – только и протянул он. Когда вышли из библиотеки, из полумрака на яркий солнечный свет, Белкин спросил:
– Что скажешь?
Огарков на это только пожал плечами.
– Не могу. Юрий Михайлович. Ничего не могу тебе сказать…
– Жаль, – коротко отозвался Белкин. – Если уж ты не можешь помочь… – И он комически развел руками.
Больше к этой теме психологи не возвращались. И вообще у Огаркова осталось впечатление, что Юрий Михайлович задним числом кусает локти: зачем рассказал?.. Впрочем, Лев Евгеньевич виду не подавал, и все текло тихо-мирно. Белкин свое сотрудничество с “Гекатой” не афишировал, но и не скрывал особо. И продолжал процветать…
– …теперь вы понимаете, Александр Палыч, отчего вас так стало колбасить там, в библиотеке?
– Это-то я понимаю; но как вы объясните, что от другой половинки книги ни меня, ни кого другого не плющит, не колбасит?!
– Ну, насчет кого другого ясно: не тот уровень. С библиотекарями ведь ничего не происходит, даже с теми, кто в том зале работает! Вообще, сама по себе книга эта, тысячи времен – просто книга, и только. Разве что написанная какой-то криптографией. Как технологический инструмент она начинает работать только в руках посвященного. Вы, Александр Палыч, полагаю, потенциальный посвященный. Кстати, не возражаете, если я вас испытаю на RQ?
– Если это не слишком долго и муторно…
– Что вы, что вы! Обычное тестирование, между прочим, куда менее трудное, нежели на IQ. Разве что в самом деле индивидуального подхода требует, массовый тест может дать искаженные результаты, завышенные, вероятнее всего.
– Так это и неудивительно, – сказал Игорь. – Когда в одном помещении много людей, еще и одинаково целенаправленных, – они друг друга подтягивают. Резервы включают.
– Именно, именно!! – закивал Лев Евгеньевич. – Именно так! Феномен “Гекаты”, между прочим, отчасти этим объясняется, в незначительной степени, разумеется.
– А в основном?
– А в основном присутствие направленной воли. Волевой вектор, так сказать.
– Смолянинов? – Палыч полез за сигаретой.
– Полагаю, что не только он. Должно быть, вся верхушка задействована. Но главный, вероятно, да, он.
– Там вся верхушка-то, – произнес Игорь, – он да Богачев… Остальные, даже замы – так, ерунда. Да и Богачев, как я успел понять, тоже лишь исполнитель.
– Ладно, ладно – Палыч щелкнул зажигалкой, затянулся. – Хрен с ними… Так почему, Лев Евгеньевич, от той половинки книги экстрасенса Коренькова корежит, как бобика, а от этой хоть бы хны? И почему, собственно, книга эта на две половины разорвана?
– Как на первый вопрос ответить – право, не знаю, Александр Палыч. Что же касается второго… ну, тут сно-ва приходится вступить в область легенд…
– Вступайте, – великодушно разрешил Палыч. Огарков потеребил себя за мочку уха.
– Н-ну, есть предание, что во времена первого пришествия и апостолов эта книга была у Симона-мага, а после того, как он с башни брякнулся, апостол Петр ее торжественно порвал пополам: да не будет, дескать, сего… То есть тогда это не книга, разумеется, была, а пергаментный свиток. Его-то, собственно, Петр и порвал. Ну а потом уже… потом каким-то странным образом разорванные половины этого свертка перевоплотились в половины рукописной книги, сознательно незаконченные. Так они и странствуют по свету и когда-то должны будут воссоединиться…
– …и сие знаменует приход конца времен, – в тон ему закончил Палыч.
– Этого тоже не знаю… – Тут Лев Евгеньевич как-то запнулся, не договорил, но Палыч понял:
– Но сделать это надо, – и улыбнулся.
А Лев Евгеньевич вдруг сделался серьезным.
– Я считаю, – медленно и веско вымолвил он, – что в науке… ну, в разумных, конечно, пределах… необходимо делать то, что сделать возможно. Иначе это обязательно, всенепременно будет сделано кем-то другим. Не в приоритете дело, разумеется, – поспешил он добавить, – а в том, что человечеству, видимо, придется пройти через все то, что только может в этом мире быть. Хорошего и грустного. Возможно – значит должно, скажем так.
Кореньков покивал в такт этим словам.
– И эти две половины оказались друг с другом не случайно, – понимающе сказал он.
– Разумеется. А помимо этого, случайностей на свете просто нет.
– Да, конечно, – легко согласился Палыч. Сказав так, он поджал губы в раздумье. Затем оглядел всех.
– Ну что… – промолвил затем. – Видимо, с вами, Лев Евгеньевич, все согласны… – и вновь обвел глазами присутствующих.
Молчание явилось ответом более красноречивым, чем слова.
– Все ясно, – подытожил Кореньков. – Тогда давайте решать, как будем действовать.
– Давайте, давайте, Александр Павлович… позволите еще раз взглянуть на книгу? На вашу, так сказать, половинку?
– А, пожалуйста, пожалуйста. – Палыч охотно вскочил, приволок сундучок.
Когда Огарков бережно взял книгу и стал перелистывать страницы, все невольно как-то сдвинулись к нему, как ученики к учителю.
Лев Евгеньевич с видом вполне многозначительным перелистал все, но ничего существенного не извлек, кроме разве того, что…
– Да, несомненно, книга та же самая, что и в библиотеке. Это она.
– Значит, как-то надо проникнуть в библиотеку?.. – полувопросительно, полуутвердительно произнес Игорь. – В зал четвертого этажа. Как?
– Задействовать вашего Белкина? – спросил Огар-кова Палыч.
– Белкина?.. С Белкиным нечто непонятное.
– То есть?!
– То есть я его не вижу уже несколько дней. И никто не видит, и никто в институте не может взять в толк, куда он делся.
– Несколько дней?.. – Игорь подтолкнул локтем Па-лыча. – А наша заваруха сколько времени длится? Палыч понял мысль Игоря.
– Смотря с какого момента начинать.
– Начинать можно с моего дежурства в библиотеке. С тех пор как я заступил… ровно двое суток прошло. Тут понял и Лев Евгеньевич.
– Иначе говоря, исчезновение Белкина совпадает с началом событий? Весьма, весьма вероятно.
– Вероятно, вероятно… – Палыч медленно потер щеку ладонью. – Вероятно… – промычал он, напряженно соображая что-то.
А Федор Матвеевич вынул из ящика медальон и рассматривал его, простодушно дивясь необычному материалу и теплоте. Он не был праздно любопытен, а кроме того, был щепетилен, и потому, когда-то раз посмотрев, все долгие годы так и не заглядывал в ларец.
Но медальон ему смутно напомнил что-то, вроде бы когда-то виденное… нет, точно, что-то похожее видел… он напряг память, сдвинул брови… но вспомнить не смог.
Палыч поднял палец.
– Труп! – припечатал он. Посмотрел просветленным взором. – Понимаете теперь?
– Труп в библиотеке! – подхватил Игорь, и Огарков тоже просек.
– Хм! – воскликнул он. – Это… пожалуй, это существенно.
– Существенно, но это не самое главное.
– Да?! А что главное, Палыч?
– Главное то, что это, – Кореньков ткнул пальцем в книгу, – может быть опасно для того, кто пытается проникнуть в ее тайну.
– И совершенно безвредна сама по себе, – добавил Игорь. – Ну, Палыч, это не бог весть какое откровение. Мы ведь это уже знали.
– Да, – сказал Палыч, встал и заходил по комнате, сунув руки в карманы. Лицо его стало сосредоточенным. – И все-таки давайте подумаем. Подумаем, подумаем… Федор Матвеевич, что это у вас?
– А. – Федор Матвеевич смутился немного. – Это та штуковина-то, оттуда тоже…
– А-а. – Палыч шагнул к старику. – Можно?.. – Он аккуратно взял медальон. – Лев Евгеньевич, вы видели такое?
– Да, – невнимательно отозвался Огарков, – видел, конечно. Занятное изделие.
Кореньков подкинул кругляш на ладони.
– Занятное?.. Я бы подобрал эпитет посильнее. Совсем чудная штука. Теплая и такая приятная на ощупь, яко воск… – откуда-то из недр памяти выковырнулось выражение. – Но не воск, конечно. Твердая, тяжелая. Камень, не камень…
– Серый камень. – Игорь улыбнулся почему-то. Палыч еще подбросил медальон.
– Да вот я и говорю, не то камень, не то металл… черт знает.
– Серый камень, серый камень… – тихонько припомнил Федор Матвеевич. – Серый камень, сто пудов…
– Что такое, Федор Матвеевич?
– Частушка была такая, помню, в деревне у нас. Серый камень, мол, серый камень, серый камень, сто пудов.
– А, ну да.
И Палыч положил колесико в ларец.
– Так что делать будем, господа хорошие? Какие будут предложения?
Сказал он это так, что все поняли: предложения сейчас будут исходить от него самого. Поняли все, а Игорь озвучил:
– Предлагай ты, Палыч. У тебя, похоже, есть идеи. Палыч остановился посреди комнаты.
– Есть, – молвил он спокойно. – Опять не очень оригинальные, но есть. Надо попасть в библиотеку на четвертый этаж.
– Как?!
– Не знаю, Игорь, пока не знаю. Знаю, что как можно спокойнее и незаметнее… тихой сапой, так сказать.
– Тихой сапой туда не попадешь, – усомнился Игорь, но Палыч возразил:
– Неразрешимых вопросов не бывает, – а Федор Матвеевич и Огарков синхронно кивнули, соглашаясь с ним.
– Ну-ну. – Игорь пожал широкими плечами. – Эх, если б Жорка!.. Вот уж кто всюду бы проник! Он, если б захотел, Джоконду бы сюда из Лувра приволок, не то что книгу эту.
– Жорка, говоришь? – Палыч сощурился вдохновенно. – А что… а у него в газете близкие друзья были?
– Журналист? – поинтересовался, но как-то бегло Огарков.
– Да, – ответил Палыч. – Вот я и думаю: может, кого-то из газеты его привлечь? Хотя бы для того, чтобы туда попасть, в четвертый зал.
Лев Евгеньевич задумчиво огладил голову от лба к затылку.
– M-м… – произнес он. – Давайте прежде попробуем сфокусировать… выстроить по порядку. Как вообще эта “Геката” появилась? С чего началась?
Палыч призадумался, Федор Матвеевич тоже, Игорь сказал:
– Меня тогда здесь не было, я был на службе.
– Статья была в газете, кажется… – припомнил Палыч. – Первый раз появилась: вот, мол, возникла такая структура… Ну и дальше всякий звон о том, как частные охранные структуры нужны и важны. А уже потом пошло-поехало.
– Вот именно, пошло-поехало. – Огарков усмехнулся. – Лучше не скажешь. Пошло и поехало так, что через полгода Смолянинов стал городской знаменитостью номер один. Кстати, откуда он взялся? Вот вы, Игорь, что о нем знаете?
– Да ничего практически. Он нам, как сами понимаете, о своем боевом прошлом не рассказывал. Со слов других… ну, бывший кагэбэшник, полковник, кажется. Из внешней разведки вроде бы… Во всяком случае, был где-то в Африке. В Анголе, кажется.
– Угу… А сам он здешний, земляк наш?
– Земляк?.. Да вроде нет. Нет, нет, точно нет! Вспомнил. Нет, он вообще с Дальнего Востока откуда-то, то ли Владивосток, то ли Хабаровск.
– Ну вот! А вы говорите – ничего. Уже кое-что прорисовывается, и не плохо. Человек служил в Африке, вышел в отставку и возвращается не домой, не в Москву, скажем, не в Питер и не к теплым морям – что можно предположить! – а в индустриальный город, закопченный и экологически не слишком благополучный. Зачем?
– Книга?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Сказал равнодушно, а у самого сердце так и подпрыгнуло. Книга тысячи времен! Еще бы не слышать о ней!.. Далекие недостоверные слухи о какой-то старинной, очень старинной рукописной книге, известия о которой – такие же таинственные и отрывочные – блуждали начиная с самой зари человечества. Еще якобы Соломон держал ее в руках, и его “Екклесиаст”, мол, в известной степени навеян прочитанным… И что “книжный свиток”, где “плач, и стон, и горе”, о коем сказано у пророка Иезекииля, – это тоже она. И о ней писал Платон в “Законах”, и ее будто бы видали у Симона-мага… а потом следы ее теряются. Во всяком случае, о ней много-много лет ничего не было слышно, затем вроде ее вспоминал Калиостро, но его свидетельству особо верить нельзя – старик любил припудрить мозги окружающим…
Белкин смотрел на Льва Евгеньевича прищурясь.
– Что, спрашиваешь?.. – промолвил он наконец, как бы раздумывая, говорить ли далее… и решил сказать. – А вот что. Если я скажу тебе, что видел половину этой книги, ты мне поверишь?
Огарков, не зная как реагировать на такое заявление, ухмыльнулся криво и многозначно.
– Почему половину?
– Почему – не знаю, – ответил Белкин совершенно серьезно, и обычная нагловатая ирония исчезла с его лица. – Может быть, ты мне и поможешь узнать – почему?
– Прости, Юрий Михайлович, я тебя не понимаю, – пробормотал, нахмурясь, Огарков. – О чем это ты?..
А тут и понимать оказалось нечего. На следующий день оба они были на четвертом этаже библиотеки и разглядывали половину книги диковинного вида, испещренной таинственной кабалистикой.
– Только не подавай виду, – шепнул на ухо Льву Евгеньевичу Белкин. – Здесь никто и понятия не имеет, что это. Полагают – манускрипт конца пятнадцатого – начала шестнадцатого веков.
– А у тебя откуда сведения, что это именно она? – так же шепнул Огарков.
– Обижаешь, Лев Евгеньевич. – Белкин лукаво подмигнул.
Огарков осторожно трогал пальцами, переворачивал страницы из удивительного материала: вроде бы это была кожа, но тонкая, почти как бумага, однако прочная и плотная, это прекрасно ощущалось на ощупь.
– Да… – только и протянул он. Когда вышли из библиотеки, из полумрака на яркий солнечный свет, Белкин спросил:
– Что скажешь?
Огарков на это только пожал плечами.
– Не могу. Юрий Михайлович. Ничего не могу тебе сказать…
– Жаль, – коротко отозвался Белкин. – Если уж ты не можешь помочь… – И он комически развел руками.
Больше к этой теме психологи не возвращались. И вообще у Огаркова осталось впечатление, что Юрий Михайлович задним числом кусает локти: зачем рассказал?.. Впрочем, Лев Евгеньевич виду не подавал, и все текло тихо-мирно. Белкин свое сотрудничество с “Гекатой” не афишировал, но и не скрывал особо. И продолжал процветать…
– …теперь вы понимаете, Александр Палыч, отчего вас так стало колбасить там, в библиотеке?
– Это-то я понимаю; но как вы объясните, что от другой половинки книги ни меня, ни кого другого не плющит, не колбасит?!
– Ну, насчет кого другого ясно: не тот уровень. С библиотекарями ведь ничего не происходит, даже с теми, кто в том зале работает! Вообще, сама по себе книга эта, тысячи времен – просто книга, и только. Разве что написанная какой-то криптографией. Как технологический инструмент она начинает работать только в руках посвященного. Вы, Александр Палыч, полагаю, потенциальный посвященный. Кстати, не возражаете, если я вас испытаю на RQ?
– Если это не слишком долго и муторно…
– Что вы, что вы! Обычное тестирование, между прочим, куда менее трудное, нежели на IQ. Разве что в самом деле индивидуального подхода требует, массовый тест может дать искаженные результаты, завышенные, вероятнее всего.
– Так это и неудивительно, – сказал Игорь. – Когда в одном помещении много людей, еще и одинаково целенаправленных, – они друг друга подтягивают. Резервы включают.
– Именно, именно!! – закивал Лев Евгеньевич. – Именно так! Феномен “Гекаты”, между прочим, отчасти этим объясняется, в незначительной степени, разумеется.
– А в основном?
– А в основном присутствие направленной воли. Волевой вектор, так сказать.
– Смолянинов? – Палыч полез за сигаретой.
– Полагаю, что не только он. Должно быть, вся верхушка задействована. Но главный, вероятно, да, он.
– Там вся верхушка-то, – произнес Игорь, – он да Богачев… Остальные, даже замы – так, ерунда. Да и Богачев, как я успел понять, тоже лишь исполнитель.
– Ладно, ладно – Палыч щелкнул зажигалкой, затянулся. – Хрен с ними… Так почему, Лев Евгеньевич, от той половинки книги экстрасенса Коренькова корежит, как бобика, а от этой хоть бы хны? И почему, собственно, книга эта на две половины разорвана?
– Как на первый вопрос ответить – право, не знаю, Александр Палыч. Что же касается второго… ну, тут сно-ва приходится вступить в область легенд…
– Вступайте, – великодушно разрешил Палыч. Огарков потеребил себя за мочку уха.
– Н-ну, есть предание, что во времена первого пришествия и апостолов эта книга была у Симона-мага, а после того, как он с башни брякнулся, апостол Петр ее торжественно порвал пополам: да не будет, дескать, сего… То есть тогда это не книга, разумеется, была, а пергаментный свиток. Его-то, собственно, Петр и порвал. Ну а потом уже… потом каким-то странным образом разорванные половины этого свертка перевоплотились в половины рукописной книги, сознательно незаконченные. Так они и странствуют по свету и когда-то должны будут воссоединиться…
– …и сие знаменует приход конца времен, – в тон ему закончил Палыч.
– Этого тоже не знаю… – Тут Лев Евгеньевич как-то запнулся, не договорил, но Палыч понял:
– Но сделать это надо, – и улыбнулся.
А Лев Евгеньевич вдруг сделался серьезным.
– Я считаю, – медленно и веско вымолвил он, – что в науке… ну, в разумных, конечно, пределах… необходимо делать то, что сделать возможно. Иначе это обязательно, всенепременно будет сделано кем-то другим. Не в приоритете дело, разумеется, – поспешил он добавить, – а в том, что человечеству, видимо, придется пройти через все то, что только может в этом мире быть. Хорошего и грустного. Возможно – значит должно, скажем так.
Кореньков покивал в такт этим словам.
– И эти две половины оказались друг с другом не случайно, – понимающе сказал он.
– Разумеется. А помимо этого, случайностей на свете просто нет.
– Да, конечно, – легко согласился Палыч. Сказав так, он поджал губы в раздумье. Затем оглядел всех.
– Ну что… – промолвил затем. – Видимо, с вами, Лев Евгеньевич, все согласны… – и вновь обвел глазами присутствующих.
Молчание явилось ответом более красноречивым, чем слова.
– Все ясно, – подытожил Кореньков. – Тогда давайте решать, как будем действовать.
– Давайте, давайте, Александр Павлович… позволите еще раз взглянуть на книгу? На вашу, так сказать, половинку?
– А, пожалуйста, пожалуйста. – Палыч охотно вскочил, приволок сундучок.
Когда Огарков бережно взял книгу и стал перелистывать страницы, все невольно как-то сдвинулись к нему, как ученики к учителю.
Лев Евгеньевич с видом вполне многозначительным перелистал все, но ничего существенного не извлек, кроме разве того, что…
– Да, несомненно, книга та же самая, что и в библиотеке. Это она.
– Значит, как-то надо проникнуть в библиотеку?.. – полувопросительно, полуутвердительно произнес Игорь. – В зал четвертого этажа. Как?
– Задействовать вашего Белкина? – спросил Огар-кова Палыч.
– Белкина?.. С Белкиным нечто непонятное.
– То есть?!
– То есть я его не вижу уже несколько дней. И никто не видит, и никто в институте не может взять в толк, куда он делся.
– Несколько дней?.. – Игорь подтолкнул локтем Па-лыча. – А наша заваруха сколько времени длится? Палыч понял мысль Игоря.
– Смотря с какого момента начинать.
– Начинать можно с моего дежурства в библиотеке. С тех пор как я заступил… ровно двое суток прошло. Тут понял и Лев Евгеньевич.
– Иначе говоря, исчезновение Белкина совпадает с началом событий? Весьма, весьма вероятно.
– Вероятно, вероятно… – Палыч медленно потер щеку ладонью. – Вероятно… – промычал он, напряженно соображая что-то.
А Федор Матвеевич вынул из ящика медальон и рассматривал его, простодушно дивясь необычному материалу и теплоте. Он не был праздно любопытен, а кроме того, был щепетилен, и потому, когда-то раз посмотрев, все долгие годы так и не заглядывал в ларец.
Но медальон ему смутно напомнил что-то, вроде бы когда-то виденное… нет, точно, что-то похожее видел… он напряг память, сдвинул брови… но вспомнить не смог.
Палыч поднял палец.
– Труп! – припечатал он. Посмотрел просветленным взором. – Понимаете теперь?
– Труп в библиотеке! – подхватил Игорь, и Огарков тоже просек.
– Хм! – воскликнул он. – Это… пожалуй, это существенно.
– Существенно, но это не самое главное.
– Да?! А что главное, Палыч?
– Главное то, что это, – Кореньков ткнул пальцем в книгу, – может быть опасно для того, кто пытается проникнуть в ее тайну.
– И совершенно безвредна сама по себе, – добавил Игорь. – Ну, Палыч, это не бог весть какое откровение. Мы ведь это уже знали.
– Да, – сказал Палыч, встал и заходил по комнате, сунув руки в карманы. Лицо его стало сосредоточенным. – И все-таки давайте подумаем. Подумаем, подумаем… Федор Матвеевич, что это у вас?
– А. – Федор Матвеевич смутился немного. – Это та штуковина-то, оттуда тоже…
– А-а. – Палыч шагнул к старику. – Можно?.. – Он аккуратно взял медальон. – Лев Евгеньевич, вы видели такое?
– Да, – невнимательно отозвался Огарков, – видел, конечно. Занятное изделие.
Кореньков подкинул кругляш на ладони.
– Занятное?.. Я бы подобрал эпитет посильнее. Совсем чудная штука. Теплая и такая приятная на ощупь, яко воск… – откуда-то из недр памяти выковырнулось выражение. – Но не воск, конечно. Твердая, тяжелая. Камень, не камень…
– Серый камень. – Игорь улыбнулся почему-то. Палыч еще подбросил медальон.
– Да вот я и говорю, не то камень, не то металл… черт знает.
– Серый камень, серый камень… – тихонько припомнил Федор Матвеевич. – Серый камень, сто пудов…
– Что такое, Федор Матвеевич?
– Частушка была такая, помню, в деревне у нас. Серый камень, мол, серый камень, серый камень, сто пудов.
– А, ну да.
И Палыч положил колесико в ларец.
– Так что делать будем, господа хорошие? Какие будут предложения?
Сказал он это так, что все поняли: предложения сейчас будут исходить от него самого. Поняли все, а Игорь озвучил:
– Предлагай ты, Палыч. У тебя, похоже, есть идеи. Палыч остановился посреди комнаты.
– Есть, – молвил он спокойно. – Опять не очень оригинальные, но есть. Надо попасть в библиотеку на четвертый этаж.
– Как?!
– Не знаю, Игорь, пока не знаю. Знаю, что как можно спокойнее и незаметнее… тихой сапой, так сказать.
– Тихой сапой туда не попадешь, – усомнился Игорь, но Палыч возразил:
– Неразрешимых вопросов не бывает, – а Федор Матвеевич и Огарков синхронно кивнули, соглашаясь с ним.
– Ну-ну. – Игорь пожал широкими плечами. – Эх, если б Жорка!.. Вот уж кто всюду бы проник! Он, если б захотел, Джоконду бы сюда из Лувра приволок, не то что книгу эту.
– Жорка, говоришь? – Палыч сощурился вдохновенно. – А что… а у него в газете близкие друзья были?
– Журналист? – поинтересовался, но как-то бегло Огарков.
– Да, – ответил Палыч. – Вот я и думаю: может, кого-то из газеты его привлечь? Хотя бы для того, чтобы туда попасть, в четвертый зал.
Лев Евгеньевич задумчиво огладил голову от лба к затылку.
– M-м… – произнес он. – Давайте прежде попробуем сфокусировать… выстроить по порядку. Как вообще эта “Геката” появилась? С чего началась?
Палыч призадумался, Федор Матвеевич тоже, Игорь сказал:
– Меня тогда здесь не было, я был на службе.
– Статья была в газете, кажется… – припомнил Палыч. – Первый раз появилась: вот, мол, возникла такая структура… Ну и дальше всякий звон о том, как частные охранные структуры нужны и важны. А уже потом пошло-поехало.
– Вот именно, пошло-поехало. – Огарков усмехнулся. – Лучше не скажешь. Пошло и поехало так, что через полгода Смолянинов стал городской знаменитостью номер один. Кстати, откуда он взялся? Вот вы, Игорь, что о нем знаете?
– Да ничего практически. Он нам, как сами понимаете, о своем боевом прошлом не рассказывал. Со слов других… ну, бывший кагэбэшник, полковник, кажется. Из внешней разведки вроде бы… Во всяком случае, был где-то в Африке. В Анголе, кажется.
– Угу… А сам он здешний, земляк наш?
– Земляк?.. Да вроде нет. Нет, нет, точно нет! Вспомнил. Нет, он вообще с Дальнего Востока откуда-то, то ли Владивосток, то ли Хабаровск.
– Ну вот! А вы говорите – ничего. Уже кое-что прорисовывается, и не плохо. Человек служил в Африке, вышел в отставку и возвращается не домой, не в Москву, скажем, не в Питер и не к теплым морям – что можно предположить! – а в индустриальный город, закопченный и экологически не слишком благополучный. Зачем?
– Книга?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31