Кто упрекнет полководца, посылающего в бой своих солдат и знающего, что они погибнут?.. Как мог поступить я, видя близость зари, новой жизни, счастья всего человечества?! И зная, что не ускорь я этот ход, ничего этого может не быть, все потащится на Земле по-прежнему – войны, кровь, грязь… Пусть прекраснодушные гуманисты бросят в меня камень. Пусть! Я спокоен. Совесть моя спокойна, чиста. И я уверен, что в своих невольных прегрешениях я дам ответ Ему. – И показал глазами в небеса.
Перевел дух и в самом деле успокоился. Улыбнулся криво, продолжил:
– В общем, я сделал что мог, дабы форсировать ту самую экспедицию, что закончилась так драматически.
Смолянинов успел удрать, а Белкин потерял там свою голову, в буквальном смысле. Жаль, что так вышло, но… На войне как на войне. Вот тогда-то его тело и выпало, и вы, Игорь, обнаружили его. Потом мы сумели вернуть его в межпространственный коридор и… ну, это уже не важно. А дальнейшее все так же стало делом техники. Мне не составило большого труда навести Смолянинова на мысль о том, что Артемьев и Палыч смертельно опасны для предприятия, и он поручил мне убрать вас. Чем я и занялся. Как вы, очевидно, догадались – я имитировал охоту за вами, и довольно удачно. Это, разумеется, стоило вам какого-то числа нервных клеток… но искусство требует жертв! Я взял в обработку Сергея и спровоцировал его нападение на Игоря. Правда, я не рассчитывал, что Игорь прихватит Сергея с собой, но что он рванет к Александру Павловичу, я был уверен. Н-ну… на девяносто процентов. И когда, Игорь, вы с Сергеем ринулись именно туда, у меня отлегло от души. Дальнейшее мне было совершенно ясно. Кореньков на взводе, нужен один толчок, чтобы пружину с боевого взвода сдернуть. Так и случилось. То потрясение, которое испытал наш уважаемый Александр Павлович, оказалось последним камнем, стронувшим лавину. Процесс стал необратимым, вы просто не могли не выйти на книгу. Когда вы устремились к цыганам, я, грешным делом, возликовал, подумал: вот он, верный след!.. Но потом стал проверять – нет, не то. Не скрою, это озадачило меня. Начал проверять окрестности – и вот тогда-то впервые заметил домик сторожа, находящийся прямо на линии…-
Но тут одно непредвиденное обстоятельство. Эти мои гоблины перестарались, и я не успел за ними уследить. Открыли стрельбу. Ну и сами подставились. Двоих Игорь ухлопал. А двое других…
– Слетели с моста под поезд, – мрачно закончил Палыч. В глазах его блеснул непонятный огонек.
– Совершенно так, – нисколько не удивился оборотень. – И больше уже не мешали нам. А я занялся домиком сторожа… и мне не составило труда выяснить биографию почтенного Федора Матвеевича… Я уверен был, что я на верном пути, но, честное слово, я был восхищен тем, как распорядился своим наследством Карп Сидорович. Настоящий профи! Была бы шляпа у меня – снял бы в знак восхищения!..
И, великолепный артист, он сделал рукой над головой своей роскошный жест.
– …Вот так. Нажим на двух фронтах принес плоды. Смолянинов впрягся как буйвол, у вас же дело пошло так, что я только руками разводил: не ждал такого яркого эффекта. Как вы вышли на Федора Матвеевича! Вы, Александр Павлович, и сами не знаете ваших способностей – вот разве что Лев Евгеньевич понимает, что это значит… Но и это оказался не последний для меня сюрприз! Я, конечно, внимательно следил за тем, что вы делаете… книгу-то я ожидал увидеть, но печать… да-да, вот этот самый диск – а это не что иное, как легендарный перстень Соломона! Ну, тут я едва дара речи не лишился. Чтоб еще и он!.. Его даже тогда, в Риме, считали навсегда потерянным, а он – вот, целехонек, пожалуйста. И тут, конечно, меня разобрало мучительное любопытство: раз есть перстень – значит где-то рядом, в двух шагах, должен быть и камень. Камень Соломона! Я еще раз выверил все по карте, уточнил. Все сходится! Ошибка исключена. Тогда я подождал, когда вы убудете, и отправился туда, к вам. Потолковал с вашим исполняющим обязанности… хотя мог бы и не толковать. Все стало ясно. Я понял, что камень в бане. Вот, собственно, и все. Вы здесь. Я тоже.
ГЛАВА 19
– А Смолянинов? – сквозь зубы процедил Палыч.
– Смолянинов?.. – переспросил оборотень так, словно не мог вспомнить, о ком речь. Припомнил: – Ах да… Ну, этому не повезло. С ним то же сталось, что и с Белкиным. Потерял голову. Не от любви, правда, – и подмигнул развязно. – Хотя, может, и от любви. К власти.
Он сузил глаза. Рот его сомкнулся жестко.
– Любовь не сделалась взаимной. И не должна была. Не тот калибр. Власть выбирает лишь достойных. Тех, на ком остановился взор судьбы.
Умолк. Остановил взор на Палыче, словно и был судьбой. Однако ответил ему Огарков. С усмешкой:
– На нас, по-видимому, он стоит и стоит…
– Да! – выкрикнул вдруг тот, да так, что все вздрогнули. – Только так! Смотрите же!
– Он обернулся, вскинул руки – и, повинуясь их движению, зашевелился, закипел весь мир.
– Смотрите же! – прокричал он пронзительно и страшно.
Там, где только что был тихий, залитый светом склон холма, пространство разверзлось, и странные, исполинские фигуры поперли оттуда вверх; призрачные, как дым, они с чудовищной стремительностью обретали, заслоняя небо, плоть – и вот армада сверхъестественных существ, ужасная и покорная, ждет приказа.
– Вот она, власть, – молвил оборотень, повернувшись к ним. – Это все ваше. – Голос взлетел до неба. – Вы – хозяева вселенной! Вот они, смотрите! – все, вся сила Соломонова, вся его рать – ифриты, джинны, золотые львы и сам непобедимый Асмодей – вот они, ваши слуги и рабы – приказывайте им!..
И глухой шум пронесся по толпе чудовищ.
– Это они нам присягу дают, – не растерялся Огарков, пошутил.
– Присяга,.значит… – нехорошо оскалясь, пробормотал Палыч. – Торжественно, значит, обещаю и клянусь… – и вдруг заорал свирепо: – Нет, мужики, вы слыхали? Какого Лазаря пропел тут нам этот акын?!.
“Акын” побледнел. А Палыч бесстрашно, как Сократ перед ареопагом, взметнул руку.
– Самая страшная ложь – полуправда, мужики! Все, что вы слышали сейчас!.. Слыхали?! Ложь! Все ложь! Гамлет хренов! Вранье!..
Эту филиппику Палыч проорал сердито, надувая жилы на шее, перекрикивая шум – потому что монстры взроп-тали громче, грозно пришли в движение. Задрожала под ногами земля.
Оппонент Коренькова натужно засмеялся. И монстры притихли.
– Александр Павлович, вы умный человек. И ничего не поняли?.. Значит, я плохой оратор. Ну хорошо, я повторю…
– Да нет, не стоит.
Палыч сглотнул, обернулся изумленно.
Игорь подмигнул ему, неторопливо вышел вперед.
– Что… – только и пробормотал Палыч. – Игорь, что…
– Да очень просто, – сказал Игорь. – Я ведь один на этом свете. Да и во всех… светах, белых и не очень. – Он улыбнулся. – Так что сделать это должен я.
– Игорь… Игорь! – отчаянно крикнул вслед Палыч. Но Игорь Артемьев уже шагал вниз, крупным шагом, он почти бежал.
И оборотень понял. Он изменился в лице. Да не только в лице – изменился весь!
– Игорь!!! – успел взвыть он.
И крылья запоздало плеснули за его спиной, страшно исказился лик, провалились глаза, сверкнули клыки во рту…
Поздно, поздно!
Палыч выхватил ТТ, вскинул его, пальнул в небо. Выстрел здесь грохнул с раскатом, как-то особенно радостно.
Оборотень взвыл так, что у мужиков уши скрутились – так, наверное, орет попавшийся в капкан упырь.
И это все, все тоже было поздно! Игорь швырнул пистолет в толпу тварей – и сильным прыжком сам ринулся в нее, в самую эту гущу – и пропал в ней.
– Бог мой! – выдохнул кто-то.
А что стало вслед за тем…
Вся орда монстров дрогнула, и дрогнуло небо над ней. И твердь земли разверзлась. Миг – и она поглотила всех.
А оборотень, тот взвихрился черным дымом… и вдруг его всосало в прорву, точно пылесосом.
И все.
Как будто ничего и не случалось. Небо царило над безмятежным ласковым миром, сосны тихонько шептали наверху про что-то свое, людям неведомое. И люди стояли и смотрели молча.
Только Игоря Артемьева больше не было среди них.
– Ну что… – наконец промолвил кто-то над ухом Палыча, и он медленно, словно воздух стал тягучим, повернулся… напряг память и догадался, что слова эти произнес Федор Матвеевич.
И он кивнул в ответ. И сказал:
– Вот и все.
– Можно идти?.. – осведомился Лев Евгеньевич.
Палыч пожал плечами равнодушно:
– Можно идти, можно не идти.
– В таком случае лучше идти, – вымолвил Огарков. – Пойдемте-ка, в самом деле. По-моему, мы здесь загостились. Достаточно сюрпризов.
Федор Матвеевич только головой качал и приговаривал:
– Ну, дела… ну и дела… – не в силах больше ничего сказать.
– Пойдемте, пойдемте, – настойчивее повторил Огарков.
Пошли. Вскарабкались на вершину холма, где почивал Кузьмич, перевалившись на правый бок и поджав ноги, как младенец в люльке.
Федор Матвеевич так и охнул, увидев его.
– Ох, мать моя! Вот ведь еще чудо-то. Я про него и думать позабыл… Нет, ну надо же, ничего этого пьяницу не берет! Ну почему так?!
– Судьба – странная дама, – назидательно сказал Лев Евгеньевич. – Вы слышали, что говорил наш незадачливый лектор?.. Останавливает она свой взор на ком-то – и шабаш!
– Но почему на этаком-то хлюсте!
– А вот эти пути нам, Федор Матвеевич, неисповедимы… Давайте-ка, друзья, лучше мотать отсюда удочки. Новый мир новым миром, но в своем, старом, я чувствую себя, ей-богу, как-то увереннее.
Обратный путь через сиреневые врата показался короче и бодрее первого пути. Мгновение, и они в бане, и все свое у них с собой, и шкатулка, и книга, и перстень Соломона, и вездесущий Кузьмич тут же приземлился на полке.
– Тьфу ты, шут гороховый! – плюнул с негодованием Логинов.
– Да бросьте вы! – досадливо сморщился Лев Евгеньевич. – Отнеситесь к этому философски… Но, однако, давайте-ка на воздух поскорее!
Он растворил дверь и поспешил на крыльцо.
Палыч, помедля чуток, шагнул следом.
– Хорошо-то как… – блаженно тянул Огарков, усаживаясь на крыльце.
Хорошо, слов нет. Утренний ветерок, утренние облака, сбившиеся на востоке. Тишина. Город спит еще, последние минуты перед пробуждением. Заря уже горит вовсю, и солнце вот-вот покажет ясный лик…
Только тут до Льва Евгеньевича дошло. Он вздрогнул и обомлел.
– Позвольте… – пробормотал он, стараясь верить глазам своим. – Какая заря?.. Какое, к черту, пробуждение?! Который, собственно, час вообще! Вы что-нибудь понимаете, Александр Палыч?
– Да что ж тут не понять. – Палыч уселся рядом. – Теория относительности. Старик Альберт был не дурак, мыслил здраво. Закурим?
– Конечно… – Огарков сообразил, но все же слишком ярким было впечатление. – Да… А кстати, что у вас на часах?
Палыч глянул на циферблат:
– Все как по маслу. Пять часов двадцать восемь минут.
Лев Евгеньевич покивал:
– Логично, логично. Размеры там больше, а события бегут шибче. Логично…
– Давайте помолчим, – тихонько попросил Палыч.
Они молча закурили и молча же сидели, дымили, пока не появился Федор Матвеевич. Сел рядом с Палычем. Кашлянул.
– Слушайте, ребятки… Я, наверное, старый дурак, столько лет прожил, а понимать толком не научился ничего. Объясните мне, ради Бога, что все это было!
Палыч незаметно вздохнул. Объяснять не хотелось. Все только что виденное стояло перед глазами. Но и отказать Федору Матвеевичу он не мог.
– Ну, понимаете, Федор Матвеевич… Он не успел и рта открыть, а я уж знал, какой байкой он нас попотчует. Хотя слушал его я внимательно, даже по возможности старался искать оправдательные моменты в этой речи. И ничего! Ну хоть ты тресни. Все лукавство и обман, от начала до конца, причем искусно замаскированное под истину и добро. И эти дешевые рассуждения о моральных терзаниях, тревожащие тень Достоевского. Я не философ, конечно. Вот Лев Евгеньевич…
– Да и я ведь не философ. – Лев Евгеньевич аккуратно пригасил окурок о землю. – А вот с точки зрения психолога речь его была выстроена вполне грамотно. Все теневые моменты затушеваны, все позитивные – выпячены на первый план. Интонация доверительная, модуляции голоса товарищеские, полуинтимные… Рисунок образа – “парень с нашего двора”. Хороший парень, само собой. Удачный образ вообще, хорошо бьет на понимание и снисходительность, такому легче прощать всякие грешки. Но Александра Павловича не проведешь!..
Александр Павлович презрительно сплюнул на дорожку.
– То-то и оно, что затушевано. За дураков нас держал, что ли? Его, видишь ли, он хотел воспеть, Ему дать отчет… А сам – на одного ему плевать, на другого плевать! Кстати, заметьте, что про Жорку, журналиста этого, .и словом не обмолвился. Затушевал! А ведь они угробили его. А киллеров этих он просто смахнул, как мусор. Туда им и дорога, правда, но ведь сам факт!.. Но нас он, видишь ли, оберегал, следил за нами… Оберегал, да. Зачем? Да затем, что только так, через кого-то он мог вновь по-ласть сюда. Мы или Смолянинов – какая разница! А самому ему сюда попасть – шиш! Будя, решили, напопа-дался. Ну а он вновь за свое. Какая цель?..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Перевел дух и в самом деле успокоился. Улыбнулся криво, продолжил:
– В общем, я сделал что мог, дабы форсировать ту самую экспедицию, что закончилась так драматически.
Смолянинов успел удрать, а Белкин потерял там свою голову, в буквальном смысле. Жаль, что так вышло, но… На войне как на войне. Вот тогда-то его тело и выпало, и вы, Игорь, обнаружили его. Потом мы сумели вернуть его в межпространственный коридор и… ну, это уже не важно. А дальнейшее все так же стало делом техники. Мне не составило большого труда навести Смолянинова на мысль о том, что Артемьев и Палыч смертельно опасны для предприятия, и он поручил мне убрать вас. Чем я и занялся. Как вы, очевидно, догадались – я имитировал охоту за вами, и довольно удачно. Это, разумеется, стоило вам какого-то числа нервных клеток… но искусство требует жертв! Я взял в обработку Сергея и спровоцировал его нападение на Игоря. Правда, я не рассчитывал, что Игорь прихватит Сергея с собой, но что он рванет к Александру Павловичу, я был уверен. Н-ну… на девяносто процентов. И когда, Игорь, вы с Сергеем ринулись именно туда, у меня отлегло от души. Дальнейшее мне было совершенно ясно. Кореньков на взводе, нужен один толчок, чтобы пружину с боевого взвода сдернуть. Так и случилось. То потрясение, которое испытал наш уважаемый Александр Павлович, оказалось последним камнем, стронувшим лавину. Процесс стал необратимым, вы просто не могли не выйти на книгу. Когда вы устремились к цыганам, я, грешным делом, возликовал, подумал: вот он, верный след!.. Но потом стал проверять – нет, не то. Не скрою, это озадачило меня. Начал проверять окрестности – и вот тогда-то впервые заметил домик сторожа, находящийся прямо на линии…-
Но тут одно непредвиденное обстоятельство. Эти мои гоблины перестарались, и я не успел за ними уследить. Открыли стрельбу. Ну и сами подставились. Двоих Игорь ухлопал. А двое других…
– Слетели с моста под поезд, – мрачно закончил Палыч. В глазах его блеснул непонятный огонек.
– Совершенно так, – нисколько не удивился оборотень. – И больше уже не мешали нам. А я занялся домиком сторожа… и мне не составило труда выяснить биографию почтенного Федора Матвеевича… Я уверен был, что я на верном пути, но, честное слово, я был восхищен тем, как распорядился своим наследством Карп Сидорович. Настоящий профи! Была бы шляпа у меня – снял бы в знак восхищения!..
И, великолепный артист, он сделал рукой над головой своей роскошный жест.
– …Вот так. Нажим на двух фронтах принес плоды. Смолянинов впрягся как буйвол, у вас же дело пошло так, что я только руками разводил: не ждал такого яркого эффекта. Как вы вышли на Федора Матвеевича! Вы, Александр Павлович, и сами не знаете ваших способностей – вот разве что Лев Евгеньевич понимает, что это значит… Но и это оказался не последний для меня сюрприз! Я, конечно, внимательно следил за тем, что вы делаете… книгу-то я ожидал увидеть, но печать… да-да, вот этот самый диск – а это не что иное, как легендарный перстень Соломона! Ну, тут я едва дара речи не лишился. Чтоб еще и он!.. Его даже тогда, в Риме, считали навсегда потерянным, а он – вот, целехонек, пожалуйста. И тут, конечно, меня разобрало мучительное любопытство: раз есть перстень – значит где-то рядом, в двух шагах, должен быть и камень. Камень Соломона! Я еще раз выверил все по карте, уточнил. Все сходится! Ошибка исключена. Тогда я подождал, когда вы убудете, и отправился туда, к вам. Потолковал с вашим исполняющим обязанности… хотя мог бы и не толковать. Все стало ясно. Я понял, что камень в бане. Вот, собственно, и все. Вы здесь. Я тоже.
ГЛАВА 19
– А Смолянинов? – сквозь зубы процедил Палыч.
– Смолянинов?.. – переспросил оборотень так, словно не мог вспомнить, о ком речь. Припомнил: – Ах да… Ну, этому не повезло. С ним то же сталось, что и с Белкиным. Потерял голову. Не от любви, правда, – и подмигнул развязно. – Хотя, может, и от любви. К власти.
Он сузил глаза. Рот его сомкнулся жестко.
– Любовь не сделалась взаимной. И не должна была. Не тот калибр. Власть выбирает лишь достойных. Тех, на ком остановился взор судьбы.
Умолк. Остановил взор на Палыче, словно и был судьбой. Однако ответил ему Огарков. С усмешкой:
– На нас, по-видимому, он стоит и стоит…
– Да! – выкрикнул вдруг тот, да так, что все вздрогнули. – Только так! Смотрите же!
– Он обернулся, вскинул руки – и, повинуясь их движению, зашевелился, закипел весь мир.
– Смотрите же! – прокричал он пронзительно и страшно.
Там, где только что был тихий, залитый светом склон холма, пространство разверзлось, и странные, исполинские фигуры поперли оттуда вверх; призрачные, как дым, они с чудовищной стремительностью обретали, заслоняя небо, плоть – и вот армада сверхъестественных существ, ужасная и покорная, ждет приказа.
– Вот она, власть, – молвил оборотень, повернувшись к ним. – Это все ваше. – Голос взлетел до неба. – Вы – хозяева вселенной! Вот они, смотрите! – все, вся сила Соломонова, вся его рать – ифриты, джинны, золотые львы и сам непобедимый Асмодей – вот они, ваши слуги и рабы – приказывайте им!..
И глухой шум пронесся по толпе чудовищ.
– Это они нам присягу дают, – не растерялся Огарков, пошутил.
– Присяга,.значит… – нехорошо оскалясь, пробормотал Палыч. – Торжественно, значит, обещаю и клянусь… – и вдруг заорал свирепо: – Нет, мужики, вы слыхали? Какого Лазаря пропел тут нам этот акын?!.
“Акын” побледнел. А Палыч бесстрашно, как Сократ перед ареопагом, взметнул руку.
– Самая страшная ложь – полуправда, мужики! Все, что вы слышали сейчас!.. Слыхали?! Ложь! Все ложь! Гамлет хренов! Вранье!..
Эту филиппику Палыч проорал сердито, надувая жилы на шее, перекрикивая шум – потому что монстры взроп-тали громче, грозно пришли в движение. Задрожала под ногами земля.
Оппонент Коренькова натужно засмеялся. И монстры притихли.
– Александр Павлович, вы умный человек. И ничего не поняли?.. Значит, я плохой оратор. Ну хорошо, я повторю…
– Да нет, не стоит.
Палыч сглотнул, обернулся изумленно.
Игорь подмигнул ему, неторопливо вышел вперед.
– Что… – только и пробормотал Палыч. – Игорь, что…
– Да очень просто, – сказал Игорь. – Я ведь один на этом свете. Да и во всех… светах, белых и не очень. – Он улыбнулся. – Так что сделать это должен я.
– Игорь… Игорь! – отчаянно крикнул вслед Палыч. Но Игорь Артемьев уже шагал вниз, крупным шагом, он почти бежал.
И оборотень понял. Он изменился в лице. Да не только в лице – изменился весь!
– Игорь!!! – успел взвыть он.
И крылья запоздало плеснули за его спиной, страшно исказился лик, провалились глаза, сверкнули клыки во рту…
Поздно, поздно!
Палыч выхватил ТТ, вскинул его, пальнул в небо. Выстрел здесь грохнул с раскатом, как-то особенно радостно.
Оборотень взвыл так, что у мужиков уши скрутились – так, наверное, орет попавшийся в капкан упырь.
И это все, все тоже было поздно! Игорь швырнул пистолет в толпу тварей – и сильным прыжком сам ринулся в нее, в самую эту гущу – и пропал в ней.
– Бог мой! – выдохнул кто-то.
А что стало вслед за тем…
Вся орда монстров дрогнула, и дрогнуло небо над ней. И твердь земли разверзлась. Миг – и она поглотила всех.
А оборотень, тот взвихрился черным дымом… и вдруг его всосало в прорву, точно пылесосом.
И все.
Как будто ничего и не случалось. Небо царило над безмятежным ласковым миром, сосны тихонько шептали наверху про что-то свое, людям неведомое. И люди стояли и смотрели молча.
Только Игоря Артемьева больше не было среди них.
– Ну что… – наконец промолвил кто-то над ухом Палыча, и он медленно, словно воздух стал тягучим, повернулся… напряг память и догадался, что слова эти произнес Федор Матвеевич.
И он кивнул в ответ. И сказал:
– Вот и все.
– Можно идти?.. – осведомился Лев Евгеньевич.
Палыч пожал плечами равнодушно:
– Можно идти, можно не идти.
– В таком случае лучше идти, – вымолвил Огарков. – Пойдемте-ка, в самом деле. По-моему, мы здесь загостились. Достаточно сюрпризов.
Федор Матвеевич только головой качал и приговаривал:
– Ну, дела… ну и дела… – не в силах больше ничего сказать.
– Пойдемте, пойдемте, – настойчивее повторил Огарков.
Пошли. Вскарабкались на вершину холма, где почивал Кузьмич, перевалившись на правый бок и поджав ноги, как младенец в люльке.
Федор Матвеевич так и охнул, увидев его.
– Ох, мать моя! Вот ведь еще чудо-то. Я про него и думать позабыл… Нет, ну надо же, ничего этого пьяницу не берет! Ну почему так?!
– Судьба – странная дама, – назидательно сказал Лев Евгеньевич. – Вы слышали, что говорил наш незадачливый лектор?.. Останавливает она свой взор на ком-то – и шабаш!
– Но почему на этаком-то хлюсте!
– А вот эти пути нам, Федор Матвеевич, неисповедимы… Давайте-ка, друзья, лучше мотать отсюда удочки. Новый мир новым миром, но в своем, старом, я чувствую себя, ей-богу, как-то увереннее.
Обратный путь через сиреневые врата показался короче и бодрее первого пути. Мгновение, и они в бане, и все свое у них с собой, и шкатулка, и книга, и перстень Соломона, и вездесущий Кузьмич тут же приземлился на полке.
– Тьфу ты, шут гороховый! – плюнул с негодованием Логинов.
– Да бросьте вы! – досадливо сморщился Лев Евгеньевич. – Отнеситесь к этому философски… Но, однако, давайте-ка на воздух поскорее!
Он растворил дверь и поспешил на крыльцо.
Палыч, помедля чуток, шагнул следом.
– Хорошо-то как… – блаженно тянул Огарков, усаживаясь на крыльце.
Хорошо, слов нет. Утренний ветерок, утренние облака, сбившиеся на востоке. Тишина. Город спит еще, последние минуты перед пробуждением. Заря уже горит вовсю, и солнце вот-вот покажет ясный лик…
Только тут до Льва Евгеньевича дошло. Он вздрогнул и обомлел.
– Позвольте… – пробормотал он, стараясь верить глазам своим. – Какая заря?.. Какое, к черту, пробуждение?! Который, собственно, час вообще! Вы что-нибудь понимаете, Александр Палыч?
– Да что ж тут не понять. – Палыч уселся рядом. – Теория относительности. Старик Альберт был не дурак, мыслил здраво. Закурим?
– Конечно… – Огарков сообразил, но все же слишком ярким было впечатление. – Да… А кстати, что у вас на часах?
Палыч глянул на циферблат:
– Все как по маслу. Пять часов двадцать восемь минут.
Лев Евгеньевич покивал:
– Логично, логично. Размеры там больше, а события бегут шибче. Логично…
– Давайте помолчим, – тихонько попросил Палыч.
Они молча закурили и молча же сидели, дымили, пока не появился Федор Матвеевич. Сел рядом с Палычем. Кашлянул.
– Слушайте, ребятки… Я, наверное, старый дурак, столько лет прожил, а понимать толком не научился ничего. Объясните мне, ради Бога, что все это было!
Палыч незаметно вздохнул. Объяснять не хотелось. Все только что виденное стояло перед глазами. Но и отказать Федору Матвеевичу он не мог.
– Ну, понимаете, Федор Матвеевич… Он не успел и рта открыть, а я уж знал, какой байкой он нас попотчует. Хотя слушал его я внимательно, даже по возможности старался искать оправдательные моменты в этой речи. И ничего! Ну хоть ты тресни. Все лукавство и обман, от начала до конца, причем искусно замаскированное под истину и добро. И эти дешевые рассуждения о моральных терзаниях, тревожащие тень Достоевского. Я не философ, конечно. Вот Лев Евгеньевич…
– Да и я ведь не философ. – Лев Евгеньевич аккуратно пригасил окурок о землю. – А вот с точки зрения психолога речь его была выстроена вполне грамотно. Все теневые моменты затушеваны, все позитивные – выпячены на первый план. Интонация доверительная, модуляции голоса товарищеские, полуинтимные… Рисунок образа – “парень с нашего двора”. Хороший парень, само собой. Удачный образ вообще, хорошо бьет на понимание и снисходительность, такому легче прощать всякие грешки. Но Александра Павловича не проведешь!..
Александр Павлович презрительно сплюнул на дорожку.
– То-то и оно, что затушевано. За дураков нас держал, что ли? Его, видишь ли, он хотел воспеть, Ему дать отчет… А сам – на одного ему плевать, на другого плевать! Кстати, заметьте, что про Жорку, журналиста этого, .и словом не обмолвился. Затушевал! А ведь они угробили его. А киллеров этих он просто смахнул, как мусор. Туда им и дорога, правда, но ведь сам факт!.. Но нас он, видишь ли, оберегал, следил за нами… Оберегал, да. Зачем? Да затем, что только так, через кого-то он мог вновь по-ласть сюда. Мы или Смолянинов – какая разница! А самому ему сюда попасть – шиш! Будя, решили, напопа-дался. Ну а он вновь за свое. Какая цель?..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31