Ты ведь не первый приходишь ко мне.
— А кто? Ты расскажешь?
Так. Либо я запутался, либо здесь что-то не так. Если он был маленьким, когда попал к синдар, то откуда он взялся? Ведь сказано было — всех детей увезли в Валинор. И как маленький мальчик-эльф мог пройти от Хэлгор — Утумно то есть — до Дориата? Причем это не просто эльф — это эллеро, совершенно к жизни не приспособленный? Или все же убили не всех? Кто-то из взрослых спасся?
…Это была дерзость отчаянья — прийти сюда и сказать: я хочу говорить с Владыкой. Думал — тут и убьют, но его пропустили, даже не разоружив. Нет, конечно, он не собирался говорить ни о чем. Государь его Инголдо-финве: он пришел мстить. Он не задумывался особенно о том, как осуществить это: если Врага можно ранить, быть может, можно и убить. А не удастся — в лицо ему выкрикнуть слова проклятия. Он не сразу поверил, что это и есть Враг. Да и был ли хоть один, кто понял и поверил бы сразу? Ни короны, ни несокрушимых доспехов, ни свиты… Но когда увидел лицо Врага, снова накатила жгуче-соленая волна ненависти.
— Приветствую, Моргот, Владыка Ангамандо, — глухо сказал он, подчеркнув это — Моргот.
— Приветствую, Элда. — Вала поднялся и подошел к эльфу; спросил тихо и мягко: — О чем же ты хотел говорить со мной?
«Думаешь, можешь меня обмануть или разжалобить? Не выйдет, проклятый!..»
— Я хотел сказать…
Он ударил быстро — но все же недостаточно быстро: Вала успел перехватить его руку, сильно, до боли сжав запястье. Эльф зарычал от ярости и попытался вырваться — не вышло.
Они не забрали оружие у явного врага? Да что же за обалдуи-то! Наверняка добрый Учитель потом их примерно наказал за головотяпство. А если не он, так Повелитель Воинов — насколько я понимаю, он выполнял всю грязную работу, а Учитель оставался добр и непогрешим. Вряд ли он хотел быть явно причастен к наказанию нерадивых. Но зато потом страдал за них всех.
— Значит, ты пришел меня убить… — медленно проговорил Вала. — Но я ведь бессмертен, йолло.
Эльф замер, уже не пытаясь освободиться.
— Как… ты меня назвал?
— Ты ведь понял. Я не стану тебе мешать. Я заслужил кару именно от тебя, Ахэир.
Рука Валы разжалась, но эльф уже даже не пытался нанести удар.
— Какое… имя ты… назвал…
— Ведь ты из Эллери Ахэ, из Эльфов Тьмы, мальчик. Твои родные были… моими учениками. Я…
— Нет! Ты… нет, ты лжешь…
— Но это правда. Ты вспомнил свое имя — так вспомни же…
— Нет! Замолчи! Я не хочу слышать!… — Эльф зажал уши ладонями, лицо его исказилось, как от боли.
— Ахэир, мальчик мой, выслушай. Ведь ты все-таки пришел…
— Я… я хотел… Я ненавижу тебя! Будь ты проклят! И будь проклят я — я не могу уже убить тебя, ну так бей же, зови своих рабов, я не боюсь — потому что я буду мстить тебе, пока я жив, слышишь, ты!..
— Успокойся. — Вала шагнул к эльфу, заглянул в растерянные глаза — тот отшатнулся в ужасе.
Двери распахнулись, и двое стражей ворвались в зал — услышали крик.
— Учитель, что…
Эльф стремительно обернулся к ним — странно, но, кажется, он успокоился, только в глазах вспыхнул яростный огонь. Он вырвал из ножен меч.
Ленивые уроды! Лопухи! Наш сотник выпорол бы таких ко всем балрогам — это еще в лучшем случае. А то и под суд отдал бы за отсутствие бдительности в военное время. Ну и дисциплина! Ну и воины! Он тут и с мечом, и с кинжалом! А катапульты у него еще за пазухой не было случаем?
— Стойте! — властный окрик за спиной. — Оставьте его. Воины одновременно и без колебаний вложили мечи в ножны; один все же сказал:
— У него оружие, Учитель.
— Да! — оскалился эльф. — И я убью любого, кто попытается приблизиться ко мне!
— Тогда уходи сам. Я клянусь — никто не тронет тебя.
— Думаешь, я поверю клятве лжеца? Но я не доставлю тебе удовольствия видеть, как мне перережут глотку! Твои псы сдохнут первыми! — С хриплым отчаянным воплем эльф бросился на воинов.
— Не убивать.
Несколькими минутами позже эльф снова оказался перед Валой. Только теперь его держали за руки воины.
— Трус, подлец! Я не боюсь ни твоих палачей, ни пыток, ни твоих глаз! Тебе не удастся сломить мою душу!..
И — та же смесь растерянности и ненависти в глазах. Вала горько усмехнулся:
— Ты воистину стал — Нолдо… Ты скорее готов умереть, чем поверить мне. Что ж, я не стану неволить тебя. Калечить твою душу и отнимать волю, — с насмешкой прибавил он. И обращаясь к воинам: — Пусть уходит. Он свободен. Оружие ему верните.
«Нолдо» означает «умелый», «искусный», «мудрый». Нолдор всегда стремились к пониманию мира, и уж понять он, наверное, смог бы. И поверить, если бы ему доказали. Только вряд ли принял бы истину Мелькора. Однако, видно, тут нужна была слепая вера, а не понимание.
…У подножия поросших редким сосняком гор воин рассек коротким кинжалом ремни, стягивавшие руки эльфа, и бросил на землю рядом его меч.
— Иди. И, знаешь… я тебе скажу на прощание: если б не слово Учителя, я убил бы тебя. — Человек говорил совершенно спокойно, без тени гнева или ненависти.
— Ну так убей, — глухо откликнулся эльф, не оборачиваясь.
— У нас, — человек подчеркнул эти слова, — у нас не принято бить в спину, Нолдо. Прощай.
Стало быть, у эльфов бить в спину принято. Великолепно! Неужели тот, кто это писал, думал, что можно облагородить чьи бы то ни было деяния, опорочив его врагов?
— Ахэир… Да, я помню его. И где же он теперь?
— Думаю, в отряде Тени.
— Я уже слышал о Тени. Кто он и что за странное прозвище?
— Не все сразу, мальчик. — В голосе Валы проскользнула тень улыбки.
Смущенно улыбнулся и Гэлмор:
— Странно ты меня называешь… Нет, просто никто никогда не говорил… Учитель, можно я пока останусь здесь? Мне так много нужно еще вспомнить, узнать, понять… Можно?
— Ты меня сразу назвал — Гэлмор. Почему?
— Я ведь помню вас всех. И еще — ты похож на своего отца. Только его глаза…
— …были синими, да? Да… Ты расскажешь о нем?
— Конечно. А как тебя называли в Дориате?
— Гилмир. Ты не знал разве?
— Откуда… — Взгляд Валы стал задумчивым. — Конечно… Должно было звучать похоже на твое прежнее имя. Наверно, так было со всеми…
Он прожил в Твердыне Тьмы долго — покинул ее всего за два года до Великой Войны. Впрочем, о войне тогда почти никто не думал — его просто снова позвала дорога. Учитель сказал на прощанье: «Все вы — Странники, йолло».
Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гэлмор…
Я искренне стараюсь понять. Я искренне выискиваю различные оправдания поступков Мелькора и его последователей. Ведь надо же как-то объяснить хотя бы самому себе, как такие предания могут обратить человека ко Тьме?
Всякий видит и воспринимает по-своему. Почему бы и им, тем, кто на противоположной стороне, не иметь своего взгляда? Я не фанатик и вполне способен уважать чужое мнение. Для меня прежде всего было любопытно именно «их» восприятие. Ведь, по чести говоря, нас, людей Света, не так уж и много. Мир огромен, людских племен и народов не счесть. Даже те, кого мы можем считать нашими врагами, — это лишь ничтожная часть всего рода людского. Большинству людей ведь совершенно нету дела до Света и Тьмы в том смысле, как понимаем я и Борондир. Наверное, у них тоже есть понятия о Добре и Зле, но свои. И вряд ли все они, эти люди, — ученики и союзники Врага. Я далек от высокомерия моих нуменорских предков, явившихся «просвещать» низшие народы. М-да. Это «просвещение» дорого нам стоило. И нам, и им. И главное — мы наделали столько ошибок, столько страшных ошибок в ослеплении сознания своей правоты, что теперь вряд ли нам удастся хоть кого-то убедить в том, что мы не зла хотели. Мы сами сыграли на руку врагу. Да и себе мы добра не много принесли — самоуверенность никогда не приводит к хорошему. Наши прошлые и грядущие поражения нами самими и подготовлены.
Поражения… Да. Я терплю поражение с Борондиром. Потому что НЕ ЗНАЮ, как его убедить, и сам уже сомневаюсь в себе.
Мне иногда кажется, что именно высокомерие нашей нуменорской правоты как раз и привело к тому, что Борондир так упрям и не желает — просто не желает посмотреть на свою веру более холодно и трезво. Не допускает даже мысли о неправоте своего бога. Это — сопротивление моей правде. Правде власти.
А мы с ним похожи. Оба имеем свою веру и не намерены отказываться от нее. Но если я признаю, что многое в нашей истории позорно, что хроники очень даже способны врать, то Борондир, похоже, считает, что за ним — истина. Окончательная и единственная. А вот в этом как раз и заложено начало поражения.
Я читаю повести об Аст Ахэ. Я стараюсь отбросить все наносное, оставляя лишь главное. И изумляюсь — как похоже на наши. Только вместо Учителя — наши легендарные вожди, эльфийские короли, а Гортаур и волколаки — враги. И так же, как и у них, — чувство обреченности, ибо Валинор недоступен, гнев Валар на героях, и остается только умереть достойно. И все же в наших повестях есть надежда. Эстель. Даже в пронзительно-печальных «Речах Финрода и Андрет». Даже в повести о безнадежной любви Аэгнора.
Но здесь все же есть нечто… извращенное. Чрезмерное смакование страданий и боли Учителя, которые затмевают страдания и боль других, а главное — явную несправедливость многих его деяний. Мне это чем-то напоминает притворный обморок девицы, которая попалась на распечатывании чужого письма, — все бросаются приводить ее в чувство, а о письме как-то и забыли, можно спрятать его в лиф.
И все же — мы похожи. Мы слишком, чудовищно похожи — мои предки и эти люди. Каждый сражался и умирал за свое. Да, меня коробит постоянное прославление Мелькора. Это повести не о людях — это повести о том, как он велик, мудр и прочее. Какое-то житие Мелькора Святого.
Впрочем, Борондир наверняка скажет о том, что у нас житие Финрода Святого или Элессара Святого…
Я читаю повести об Аст Ахэ. Они просты. Некто приходит или его приводят в Аст Ахэ, он смотрит, разговаривает с Учителем и остается или уходит, унося в себе либо понимание, либо еще большее непонимание. Что же, это мне понятно.
Но поверю ли я?
Я читаю повести об Аст Ахэ…
Кстати, выяснил у стражи, какой нынче день. Оказалось, что уже девятый день месяца гваэрон.
ГЛАВА 22
Месяц гваэрон, день 10-й
И как же все-таки получилось, что Мелькор и его деяния стали для Борондира и его друзей так привлекательны? Я много думал над этим. Конечно же, я могу судить только с человеческой точки зрения. Возможно, высший смысл поступков Валар нам не всегда понятен. Но Мелькор, насколько я понимаю, очень стремился приблизиться к людям как духовно, так и телесно — пожалуй, никто из Валар не был так связан плотской оболочкой, как он. Это можно объяснять по-разному — как его падением и растратой собственных сил на разрушение, так и добровольным стремлением еще сильнее слиться с этим миром. Как бы то ни было, я могу судить о нем только как человек.
Если бы он был человеком, я бы сказал — это гениальный творец, который совершенно не знает, что делать со своим даром, но который осознает только свою гениальность, приравнивая ее к правоте. Он делает кучу ошибок, которые приводят к гибели его творений, он от этого тяжко страдает, но тем не менее не желает или не может осознать СВОИХ ошибок, по большей части списывая свои беды на других. Поведение обиженного ребенка.
Но как бы ни был виноват ребенок, его все равно жаль и хочется приласкать, утешить. Так и здесь. Мне все время кажется, что его ученики гораздо взрослее его, поскольку жалеют не себя — а его.
Вероятно, Мелькор умел привлекать к себе. Все-таки он Вала, потому от него должно было исходить некое чародейское обаяние. Недаром все так сразу преклоняют перед ним колени и просят принять их к себе. Причем чуть ли не умоляют — им страшно потерять его.
Конечно, Книга не способна передать это обаяние. Даже описываемые чувства к нему, пусть и яркие, и сильные вплоть до страстности и надрыва, во многом кажутся надуманными. Такого не передать пером. Недаром я, «читая между строк», вижу огромное количество несообразностей, из которых я делаю весьма нелицеприятные для Мелькора выводы. И вот что я могу сказать — либо он вправду был слишком наивен и так увлечен творением, что даже не замечал и не понимал, что разрушает ту самую дорогую ему Арду, либо он был утонченным лицемером, который прекрасно играл на чувствах других. Ведь правда — всю грязную работу он оставил Гортхауэру, принял его жертву. Он же постоянно остается чистеньким, что бы ни сделал! Другие либо винят себя за это, либо оправдывают его вопреки очевидному. Нет, этого невозможно понять, если не ощутить этого обаяния.
То есть получается, что Мелькор воздействовал только на чувства! Но кто же может вот так подействовать на чувства человека сейчас?
Кто обратил Борондира в эту веру?
Он не отвечает на это вопрос. Упорно молчит. Хотя именно это убедило бы меня сильнее всего.
Я предпочитаю считать Мелькора все же наивным, чем лицемером.
И все же, что правильнее — верить в бога или верить богу?
Сделав для себя этот вывод — что кто-то повлиял на чувства Борондира, перевернул все его прежние понятия, — я читал Книгу спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— А кто? Ты расскажешь?
Так. Либо я запутался, либо здесь что-то не так. Если он был маленьким, когда попал к синдар, то откуда он взялся? Ведь сказано было — всех детей увезли в Валинор. И как маленький мальчик-эльф мог пройти от Хэлгор — Утумно то есть — до Дориата? Причем это не просто эльф — это эллеро, совершенно к жизни не приспособленный? Или все же убили не всех? Кто-то из взрослых спасся?
…Это была дерзость отчаянья — прийти сюда и сказать: я хочу говорить с Владыкой. Думал — тут и убьют, но его пропустили, даже не разоружив. Нет, конечно, он не собирался говорить ни о чем. Государь его Инголдо-финве: он пришел мстить. Он не задумывался особенно о том, как осуществить это: если Врага можно ранить, быть может, можно и убить. А не удастся — в лицо ему выкрикнуть слова проклятия. Он не сразу поверил, что это и есть Враг. Да и был ли хоть один, кто понял и поверил бы сразу? Ни короны, ни несокрушимых доспехов, ни свиты… Но когда увидел лицо Врага, снова накатила жгуче-соленая волна ненависти.
— Приветствую, Моргот, Владыка Ангамандо, — глухо сказал он, подчеркнув это — Моргот.
— Приветствую, Элда. — Вала поднялся и подошел к эльфу; спросил тихо и мягко: — О чем же ты хотел говорить со мной?
«Думаешь, можешь меня обмануть или разжалобить? Не выйдет, проклятый!..»
— Я хотел сказать…
Он ударил быстро — но все же недостаточно быстро: Вала успел перехватить его руку, сильно, до боли сжав запястье. Эльф зарычал от ярости и попытался вырваться — не вышло.
Они не забрали оружие у явного врага? Да что же за обалдуи-то! Наверняка добрый Учитель потом их примерно наказал за головотяпство. А если не он, так Повелитель Воинов — насколько я понимаю, он выполнял всю грязную работу, а Учитель оставался добр и непогрешим. Вряд ли он хотел быть явно причастен к наказанию нерадивых. Но зато потом страдал за них всех.
— Значит, ты пришел меня убить… — медленно проговорил Вала. — Но я ведь бессмертен, йолло.
Эльф замер, уже не пытаясь освободиться.
— Как… ты меня назвал?
— Ты ведь понял. Я не стану тебе мешать. Я заслужил кару именно от тебя, Ахэир.
Рука Валы разжалась, но эльф уже даже не пытался нанести удар.
— Какое… имя ты… назвал…
— Ведь ты из Эллери Ахэ, из Эльфов Тьмы, мальчик. Твои родные были… моими учениками. Я…
— Нет! Ты… нет, ты лжешь…
— Но это правда. Ты вспомнил свое имя — так вспомни же…
— Нет! Замолчи! Я не хочу слышать!… — Эльф зажал уши ладонями, лицо его исказилось, как от боли.
— Ахэир, мальчик мой, выслушай. Ведь ты все-таки пришел…
— Я… я хотел… Я ненавижу тебя! Будь ты проклят! И будь проклят я — я не могу уже убить тебя, ну так бей же, зови своих рабов, я не боюсь — потому что я буду мстить тебе, пока я жив, слышишь, ты!..
— Успокойся. — Вала шагнул к эльфу, заглянул в растерянные глаза — тот отшатнулся в ужасе.
Двери распахнулись, и двое стражей ворвались в зал — услышали крик.
— Учитель, что…
Эльф стремительно обернулся к ним — странно, но, кажется, он успокоился, только в глазах вспыхнул яростный огонь. Он вырвал из ножен меч.
Ленивые уроды! Лопухи! Наш сотник выпорол бы таких ко всем балрогам — это еще в лучшем случае. А то и под суд отдал бы за отсутствие бдительности в военное время. Ну и дисциплина! Ну и воины! Он тут и с мечом, и с кинжалом! А катапульты у него еще за пазухой не было случаем?
— Стойте! — властный окрик за спиной. — Оставьте его. Воины одновременно и без колебаний вложили мечи в ножны; один все же сказал:
— У него оружие, Учитель.
— Да! — оскалился эльф. — И я убью любого, кто попытается приблизиться ко мне!
— Тогда уходи сам. Я клянусь — никто не тронет тебя.
— Думаешь, я поверю клятве лжеца? Но я не доставлю тебе удовольствия видеть, как мне перережут глотку! Твои псы сдохнут первыми! — С хриплым отчаянным воплем эльф бросился на воинов.
— Не убивать.
Несколькими минутами позже эльф снова оказался перед Валой. Только теперь его держали за руки воины.
— Трус, подлец! Я не боюсь ни твоих палачей, ни пыток, ни твоих глаз! Тебе не удастся сломить мою душу!..
И — та же смесь растерянности и ненависти в глазах. Вала горько усмехнулся:
— Ты воистину стал — Нолдо… Ты скорее готов умереть, чем поверить мне. Что ж, я не стану неволить тебя. Калечить твою душу и отнимать волю, — с насмешкой прибавил он. И обращаясь к воинам: — Пусть уходит. Он свободен. Оружие ему верните.
«Нолдо» означает «умелый», «искусный», «мудрый». Нолдор всегда стремились к пониманию мира, и уж понять он, наверное, смог бы. И поверить, если бы ему доказали. Только вряд ли принял бы истину Мелькора. Однако, видно, тут нужна была слепая вера, а не понимание.
…У подножия поросших редким сосняком гор воин рассек коротким кинжалом ремни, стягивавшие руки эльфа, и бросил на землю рядом его меч.
— Иди. И, знаешь… я тебе скажу на прощание: если б не слово Учителя, я убил бы тебя. — Человек говорил совершенно спокойно, без тени гнева или ненависти.
— Ну так убей, — глухо откликнулся эльф, не оборачиваясь.
— У нас, — человек подчеркнул эти слова, — у нас не принято бить в спину, Нолдо. Прощай.
Стало быть, у эльфов бить в спину принято. Великолепно! Неужели тот, кто это писал, думал, что можно облагородить чьи бы то ни было деяния, опорочив его врагов?
— Ахэир… Да, я помню его. И где же он теперь?
— Думаю, в отряде Тени.
— Я уже слышал о Тени. Кто он и что за странное прозвище?
— Не все сразу, мальчик. — В голосе Валы проскользнула тень улыбки.
Смущенно улыбнулся и Гэлмор:
— Странно ты меня называешь… Нет, просто никто никогда не говорил… Учитель, можно я пока останусь здесь? Мне так много нужно еще вспомнить, узнать, понять… Можно?
— Ты меня сразу назвал — Гэлмор. Почему?
— Я ведь помню вас всех. И еще — ты похож на своего отца. Только его глаза…
— …были синими, да? Да… Ты расскажешь о нем?
— Конечно. А как тебя называли в Дориате?
— Гилмир. Ты не знал разве?
— Откуда… — Взгляд Валы стал задумчивым. — Конечно… Должно было звучать похоже на твое прежнее имя. Наверно, так было со всеми…
Он прожил в Твердыне Тьмы долго — покинул ее всего за два года до Великой Войны. Впрочем, о войне тогда почти никто не думал — его просто снова позвала дорога. Учитель сказал на прощанье: «Все вы — Странники, йолло».
Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гэлмор…
Я искренне стараюсь понять. Я искренне выискиваю различные оправдания поступков Мелькора и его последователей. Ведь надо же как-то объяснить хотя бы самому себе, как такие предания могут обратить человека ко Тьме?
Всякий видит и воспринимает по-своему. Почему бы и им, тем, кто на противоположной стороне, не иметь своего взгляда? Я не фанатик и вполне способен уважать чужое мнение. Для меня прежде всего было любопытно именно «их» восприятие. Ведь, по чести говоря, нас, людей Света, не так уж и много. Мир огромен, людских племен и народов не счесть. Даже те, кого мы можем считать нашими врагами, — это лишь ничтожная часть всего рода людского. Большинству людей ведь совершенно нету дела до Света и Тьмы в том смысле, как понимаем я и Борондир. Наверное, у них тоже есть понятия о Добре и Зле, но свои. И вряд ли все они, эти люди, — ученики и союзники Врага. Я далек от высокомерия моих нуменорских предков, явившихся «просвещать» низшие народы. М-да. Это «просвещение» дорого нам стоило. И нам, и им. И главное — мы наделали столько ошибок, столько страшных ошибок в ослеплении сознания своей правоты, что теперь вряд ли нам удастся хоть кого-то убедить в том, что мы не зла хотели. Мы сами сыграли на руку врагу. Да и себе мы добра не много принесли — самоуверенность никогда не приводит к хорошему. Наши прошлые и грядущие поражения нами самими и подготовлены.
Поражения… Да. Я терплю поражение с Борондиром. Потому что НЕ ЗНАЮ, как его убедить, и сам уже сомневаюсь в себе.
Мне иногда кажется, что именно высокомерие нашей нуменорской правоты как раз и привело к тому, что Борондир так упрям и не желает — просто не желает посмотреть на свою веру более холодно и трезво. Не допускает даже мысли о неправоте своего бога. Это — сопротивление моей правде. Правде власти.
А мы с ним похожи. Оба имеем свою веру и не намерены отказываться от нее. Но если я признаю, что многое в нашей истории позорно, что хроники очень даже способны врать, то Борондир, похоже, считает, что за ним — истина. Окончательная и единственная. А вот в этом как раз и заложено начало поражения.
Я читаю повести об Аст Ахэ. Я стараюсь отбросить все наносное, оставляя лишь главное. И изумляюсь — как похоже на наши. Только вместо Учителя — наши легендарные вожди, эльфийские короли, а Гортаур и волколаки — враги. И так же, как и у них, — чувство обреченности, ибо Валинор недоступен, гнев Валар на героях, и остается только умереть достойно. И все же в наших повестях есть надежда. Эстель. Даже в пронзительно-печальных «Речах Финрода и Андрет». Даже в повести о безнадежной любви Аэгнора.
Но здесь все же есть нечто… извращенное. Чрезмерное смакование страданий и боли Учителя, которые затмевают страдания и боль других, а главное — явную несправедливость многих его деяний. Мне это чем-то напоминает притворный обморок девицы, которая попалась на распечатывании чужого письма, — все бросаются приводить ее в чувство, а о письме как-то и забыли, можно спрятать его в лиф.
И все же — мы похожи. Мы слишком, чудовищно похожи — мои предки и эти люди. Каждый сражался и умирал за свое. Да, меня коробит постоянное прославление Мелькора. Это повести не о людях — это повести о том, как он велик, мудр и прочее. Какое-то житие Мелькора Святого.
Впрочем, Борондир наверняка скажет о том, что у нас житие Финрода Святого или Элессара Святого…
Я читаю повести об Аст Ахэ. Они просты. Некто приходит или его приводят в Аст Ахэ, он смотрит, разговаривает с Учителем и остается или уходит, унося в себе либо понимание, либо еще большее непонимание. Что же, это мне понятно.
Но поверю ли я?
Я читаю повести об Аст Ахэ…
Кстати, выяснил у стражи, какой нынче день. Оказалось, что уже девятый день месяца гваэрон.
ГЛАВА 22
Месяц гваэрон, день 10-й
И как же все-таки получилось, что Мелькор и его деяния стали для Борондира и его друзей так привлекательны? Я много думал над этим. Конечно же, я могу судить только с человеческой точки зрения. Возможно, высший смысл поступков Валар нам не всегда понятен. Но Мелькор, насколько я понимаю, очень стремился приблизиться к людям как духовно, так и телесно — пожалуй, никто из Валар не был так связан плотской оболочкой, как он. Это можно объяснять по-разному — как его падением и растратой собственных сил на разрушение, так и добровольным стремлением еще сильнее слиться с этим миром. Как бы то ни было, я могу судить о нем только как человек.
Если бы он был человеком, я бы сказал — это гениальный творец, который совершенно не знает, что делать со своим даром, но который осознает только свою гениальность, приравнивая ее к правоте. Он делает кучу ошибок, которые приводят к гибели его творений, он от этого тяжко страдает, но тем не менее не желает или не может осознать СВОИХ ошибок, по большей части списывая свои беды на других. Поведение обиженного ребенка.
Но как бы ни был виноват ребенок, его все равно жаль и хочется приласкать, утешить. Так и здесь. Мне все время кажется, что его ученики гораздо взрослее его, поскольку жалеют не себя — а его.
Вероятно, Мелькор умел привлекать к себе. Все-таки он Вала, потому от него должно было исходить некое чародейское обаяние. Недаром все так сразу преклоняют перед ним колени и просят принять их к себе. Причем чуть ли не умоляют — им страшно потерять его.
Конечно, Книга не способна передать это обаяние. Даже описываемые чувства к нему, пусть и яркие, и сильные вплоть до страстности и надрыва, во многом кажутся надуманными. Такого не передать пером. Недаром я, «читая между строк», вижу огромное количество несообразностей, из которых я делаю весьма нелицеприятные для Мелькора выводы. И вот что я могу сказать — либо он вправду был слишком наивен и так увлечен творением, что даже не замечал и не понимал, что разрушает ту самую дорогую ему Арду, либо он был утонченным лицемером, который прекрасно играл на чувствах других. Ведь правда — всю грязную работу он оставил Гортхауэру, принял его жертву. Он же постоянно остается чистеньким, что бы ни сделал! Другие либо винят себя за это, либо оправдывают его вопреки очевидному. Нет, этого невозможно понять, если не ощутить этого обаяния.
То есть получается, что Мелькор воздействовал только на чувства! Но кто же может вот так подействовать на чувства человека сейчас?
Кто обратил Борондира в эту веру?
Он не отвечает на это вопрос. Упорно молчит. Хотя именно это убедило бы меня сильнее всего.
Я предпочитаю считать Мелькора все же наивным, чем лицемером.
И все же, что правильнее — верить в бога или верить богу?
Сделав для себя этот вывод — что кто-то повлиял на чувства Борондира, перевернул все его прежние понятия, — я читал Книгу спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96