Андрей остался в растерянности – молиться он не умел, даже не знал, как это делается. Крутились в голове обрывки: «Отче наш, иже еси на небеси…» Или «сущий на небеси»?
И тут он увидел невероятно колоритного парня – чистый байкер, при всех своих заклепках, под короткой кожаной курткой черная футболка с оттиском «Blind Guardian». Парень стоял на коленях перед иконой Богоматери и молился. Ну просто по Пушкину: «Жил на свете рыцарь бедный…» Вот с такого надо писать Лоэнгрина, рыцаря Грааля…
– Спасибо, Господи, – шепнул Андрей и быстро пошел прочь.
Интермедия
МИСТЕРИЯ
Я бреду огромным лабиринтом. У лабиринта нет ни конца, ни начала. Никто еще не проходил его весь. Здесь можно бродить всю жизнь – и так и не обрести выхода. Стремящийся куда-то – не найдет дороги. Сворачиваешь за угол, проходишь немного, возвращаешься – все иное. И не можешь узнать, был ты здесь или не был. Лабиринт подобен Гераклитовой реке: покинув раз какое-то место, не найдешь его вторично. Люди торопятся мимо, торопятся мне навстречу, страшатся заблудиться в бесконечной путанице переходов. Я же никуда не стремлюсь, никуда не спешу и потому знаю, что путь мой предуказан, хотя и недоступен познанию, и я обрету выход, когда придет мой час.
Восточные божки с непроницаемыми ликами улыбаются мне ласково, ведут любезные речи. Я прохожу мимо – и слышу, как они переговариваются у меня за спиной на своем птичьем наречии, бросают мне вслед – то ли благословение, то ли проклятие. Темноликие идолы с каменными чертами выходят мне навстречу, заманивают в свои темные пещеры, увешанные звериными шкурами. Мимо, мимо! Мой путь лежит дальше.
Останавливаюсь у грота, сверкающего хрусталем и металлом. Из грота является отроковица, приветствует меня учтиво. Я задаю ей вопрос – и дева отвечает мне речью, странной на устах столь юных: будто отроковица сия умудрена множеством прожитых лет. Благодарю и иду дальше.
По переходам лабиринта несутся адские колесницы, готовые смести неосторожного путника. Я уклоняюсь от них, сворачиваю в узкое ущелье, небо над коим сокрыто сплетением как бы великаньих рук. Зато сюда не протиснуться колесницам.
Дорогу мне преграждает мутный поток, неведомо откуда взявшийся. Смело пересекаю зловонные воды. Запах нечистот смешивается с запахом готовящейся пищи: поблизости жарится мясо, дабы утолить голод тех, кто устал блуждать в лабиринте. Прохожу мимо – ибо вкусивший пищи сей останется в лабиринте навеки.
Громовой голос вещает издали, повелевает обитателям лабиринта спешить, ибо время их на исходе. Божки и идолы взбираются под самую крышу лабиринта, сворачивают свои облачения, снимают звериные шкуры, затворяют врата пещер.
Решаюсь вновь выйти на широкий путь. Колесницы снуют туда-сюда, но мне они не страшны – я начеку, хотя и беспечен. Время на исходе, но я по-прежнему верю – в нужный час путь будет мне указан.
И все! Предо мною выход. Я обрел в лабиринте то, чего искал, и могу спокойно отправляться домой.
Дома устало плюхаюсь на диван и закуриваю. Прикольное все-таки место этот Черкизовский рынок!
Часть третья
ВРЕМЯ ПАДЕНИЯ БАШЕН
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты – знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен…
А. Блок
Глава 1
ВРЕМЯ ЗНАКОВ
Сентябрь 2005
Могу с полным правом сказать, что мой адрес не дом и не улица. Мало кто сейчас помнит эту старую песню. Мой Город пережил и ее. Тот, кто хочет, всегда найдет ко мне дорогу. Честное слово, это не так уж и трудно. По крайней мере, два моих верных рыцаря, два моих котофеникса ленивых, находят меня всегда и везде. Так же как мой пес Тристан, или просто Тришка. Как мои птицы и крысы. Все они такие же жители Моего Города, как и люди, и я люблю их. И еще они видят меня всегда – о, эту-то способность они сохранили, в отличие от своих падших царей.
Коты проснулись раньше меня. Когда я раскрыл глаза и увидел малиновый закат, окно украшали два черных силуэта – Ланселот и Корвин. Два моих верных стража.
– Ладно, господа, – тянусь я. – Нас ждут великие дела! На охоту, верные мои рыцари!
Удобная же обувка эти берцы! Разве что летать в них малость тяжеловато. Да и по крыше громыхают. Но нынче холодно, а бегать придется по лужам и слякоти.
Рыцари уже трутся у дверей. Ланселот Узорный царапает когтями линолеум. Корвин Амбарный старательно обнюхивает косяк. Мы выходим за дверь и спускаемся по темной лестнице. За мусоропроводом шуршат мыши, но двум кошачьим рыцарям, полосатому и черному, не до них.
У подъезда я извлекаю из кармана гипсовый слепок вынутого следа и по очереди сую его каждому коту под нос:
– Чуете, звери? Ищем! Внимательно ищем. Везде ищем!
Мы бежим по ночному городу. В окнах многоэтажек светятся редкие окошки, светофоры на перекрестках мигают желтым, и глаза котов на миг вспыхивают отраженным светом. Бесшумно пружинит асфальт под подошвами моих ботинок, и водитель «мерседеса», летящего по пустынному шоссе, притормаживает и в недоумении трет глаза, когда три размытых силуэта – человеческий и два кошачьих – обгоняют его машину. Мир вокруг меня дрожит и двоится, и теперь я вижу сразу две Москвы – здешнюю, обычную, спящую после трудового дня, и другую, где прошлое, которое было, смыкается с тысячами прошлых, которые могли бы быть, а легенды сплетаются с истиной. В витрине книжного магазина по левую сторону улицы дрожат теплые огоньки свечей. Что характерно, проезжающий мимо милицейский патруль в упор не видит этого. Я преодолеваю искушение заглянуть и узнать, кто заседает нынче ночью в маленькой кафешке в углу магазина, возле деревянной стены, исписанной автографами фантастов. Сам с удовольствием зашел бы на это сборище, где можно встретить и почивших, и ныне живущих. Но некогда – долг, холера его дери, зовет. И – ах, как жаль, но магазинчик подрагивает рябью – он уже не здесь. Увы.
Минуем серебристый купол Даниловского рынка, по узкой Мытной выходим к площади, где напротив здания МВД торчит скульптурная группа с Лениным на вершине. По Крымскому мосту перебегаем на другой берег реки и скользим вдоль набережной – мимо храма Христа Спасителя, мимо кремлевской стены, мимо Васильевского спуска и гостиницы «Россия». Ха! А «Россия»-то стала прозрачнее… нестабильнее, что ли… Видать, слухи о сносе верны, и скоро перейдет она в Призрачную Москву… Время Падения Башен. Дальше, дальше… Коты азартно шевелят усами – цель все ближе. Не здесь и не здесь… Вот!
Многоэтажка возле устья Яузы, напротив Иностранки. На двадцать втором этаже светится одинокое окно. След тянется туда.
– Нам туда? – спрашиваю я у Ланса. Тот привстает на задние лапы, издавая охотничье мямяканье, больше похожее на тявканье. Корвин выжидательно смотрит мне в глаза.
– Полезайте, скоты, – говорю я, присаживаясь на корточки. – Страховки нету, так что держитесь крепче. Да не бойтесь цепляться, не жалко мне куртки для вас! Да фиг с вами, впускайте когти, захребетники… Держимся? Ну на взлет!
Я сую руки в карманы, раскидываю полы ветровки в стороны и, поймав восходящий поток, начинаю, медленно кружась, воспарять над землей. Коты, впившись когтями в плечи, азартно сопят мне в уши и щекочут вибриссами. Уплывают вниз темные окна, из распахнутой форточки доносится храп. Поднявшись чуть выше освещенного окна, я вынимаю из кармана руку и, свалившись на крыло, пикирую на лепной карниз. Окно приоткрыто, занавеска из полупрозрачного сиреневого тюля задернута. Комната ярко освещена хрустальной люстрой на двенадцать ламп (в театре такую вешать!), обставлена итальянской кожаной мебелью, на каковой мебели и расселись субъекты в количестве шести человек. Тю, а это кто на диване? Ах ты, Лаврентий! «Пузырь» земли наш ненаглядный! А ведь стал даже как-то поплотнее… Стабилизируется, зараза. Надолго ли?
Мы с котами настораживаем уши. Говорит красивый блондин в сером костюме с белоснежной рубашкой. Человек не заметил бы, но мы-то с котами видим – он прозрачный и пустой. А то, что в нем клубится и что тонкой нитью тянется откуда-то из тени, как щупальце, – это вообще не отсюда. Интересно, смогу ли я порвать это щупальце?
– Мне наплевать. Или вы их находите, или я. – Он ядовито смотрит на Лаврентия. – Вас лопну. Вы «пузырь»! А я – бог!
Лаврентий с кислым и злым видом кивает. Блондин держится близко к теням, словно ему нехорошо на свету. Ланс трется о щеку. Я слышу его мысль – эге, дружок, так мы оба, стало быть, хотим подергать за это щупальце? Подожди немного, сейчас еще послушаем, и можно будет попробовать…
По знаку блондина из кресла поднимается гэбист в штатском. И тоже «пузырь»! Но достаточно плотный… Этакое воплощенное олицетворение Кровавой Гэбни. Почкуются они, что ли, «пузыри» наши? Откуда я знаю, что это гэбист? Вот знаю, и все тут. Нутром чую. Стоит он спиной ко мне, но я и со спины чувствую, что он гэбист. Он начинает было докладывать, но блондин неожиданно резко спрашивает:
– Фомин?
Ответом ему служит молчание. Явно отрицательное. Ярость блондина ощутима физически. Аж стекло вибрирует.
– Ничего, – вдруг улыбается Лаврентий. – Художник приведет их. Приведет, никуда не денется. Ему нужна эта девка, и он сдаст нам их с потрохами…
– Ночь Ночей близко, – ледяным и невероятно властным голосом заявляет блондин. – Поторопите вашего художника. Или я потороплю мою ракшаску. – Он нехорошо смотрит на Лаврентия.
Лаврентий сокращается вдруг, как пиявка, и прячется в кресле.
Блондин словно втягивается в тень на этой тонкой, серой невидимой ниточке.
– Ланс, следи, – шепчу я. Кот вглядывается во тьму. Мой Ланс умеет искать след по теням.
Лаврентий снова вытягивается и вместе с гэбистом выходит из квартиры.
Со своего «насеста» я вижу, как на мост через Яузу выкатывает полупризрачный лимузин. Эх, подстроить бы вам сейчас… Только смысл? Разве что поразвлечься. Не стоит.
– Держитесь, зверюги? – шепотом спрашиваю я котов. – Начинаем полет. Идем по теням!
Распахнув ветровку, я ныряю с карниза, оттолкнувшись посильнее. Чем бить ноги, лучше немножко полетать, благо погода нынче лётная. Ланс недовольно пощипливает – он не любит высоты. Зато Корвин спокоен – он знает, что на моем плече так же безопасно, как на его любимой крыше. Котофениксы, называется! Летать, видите ли, им лень!
Мы, словно на дельтаплане, проплываем над спящей Москвой. Ланс пронзает взглядом темноту. Я тоже вижу дрожащее, почти невидимое щупальце.
Снижаемся.
Да это ж Полянка! Тут преграды тонки, как мало где, тут самое место быть проходу в другую Москву… Та-ак… Нетопырем лечу по переулку, вылетаем на Якиманку, к огороженному стоп-лентой провалу. Вот оно как! Хитро… Постарались, поработали. Ну ничего. На каждую сузуку мы найдем свою базуку.
Блондин начинает медленно погружаться в провал – как Терминатор, тот самый, шварценеггеровский, во второй серии. И тут мой Корвин бросается на тоненькое теневое щупальце, эту мерзкую пуповину молча, как и подобает коту-рейнджеру. А Ланс, наоборот, орет. Блондин оборачивается к нам, выбрасывает в мою сторону руку, лицо его перекошено ненавистью. Что-то пытается крикнуть. Ой, зря, в этом городе ты не хозяин. Не подействует. Коты, мои охотники на теней, рвут щупальце, оно вибрирует и гудит низко-низко, на грани слышимости, на инфразвуке. Из провала выскакивают перепуганные крысы. Блондин вопит от боли, щупальце резко сокращается. Дергает его, как крючок – рыбу, и он исчезает в темноте. Мы несемся за ним. Он бежит, легко, не по-человечески, как киношный вампир. Ничего, дружок, а я вообще летаю, как Супермен.
И тут щупальце резко втягивается в стену вместе с ним. Какое-то мгновение мы с котами смотрим на то, как на старинной кладке исчезает размазанное туманное пятно. Ладно. Опускаюсь и, хлюпая по гнилой вонючей воде, иду к стене. Ланс, злобно шипя, поднимает хвост и метит ненавистное место. Корвин же давно устроился у меня на плече и скептически смотрит на Ланса. Лапы мочить Корвин категорически не любит.
– Давай ко мне, – устало говорю я. А потом достаю из кармана баллончик с краской. Серебряной. Тот, кто увидит, подумает, что граффити. Просто граффити. Теперь эта слабая точка запечатана моим именем – на некоторое время. Уверен, если сюда направить диггеров, выйдут к подвалам… башни. Какой-нибудь.
– Домой, теплые мои звери, – шепчу я и вылетаю из провала, взмываю над крышами. Оставляю в стороне Шуховскую решетчатую телебашню на Шаболовке с ее красными огоньками, ориентируюсь по асфальтовой ленте Варшавки и, немного не долетая до Кольцевой, сворачиваю вправо, к своему обиталищу, моей блуждающей квартирке. Подлетев к открытой форточке, забрасываю в квартиру сперва котов – Корвин возмущенно мяукает, – а потом влезаю сам.
– Значит, так, зверюги. Наполнитель по туалету не разбрасывать. Еда сейчас будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
И тут он увидел невероятно колоритного парня – чистый байкер, при всех своих заклепках, под короткой кожаной курткой черная футболка с оттиском «Blind Guardian». Парень стоял на коленях перед иконой Богоматери и молился. Ну просто по Пушкину: «Жил на свете рыцарь бедный…» Вот с такого надо писать Лоэнгрина, рыцаря Грааля…
– Спасибо, Господи, – шепнул Андрей и быстро пошел прочь.
Интермедия
МИСТЕРИЯ
Я бреду огромным лабиринтом. У лабиринта нет ни конца, ни начала. Никто еще не проходил его весь. Здесь можно бродить всю жизнь – и так и не обрести выхода. Стремящийся куда-то – не найдет дороги. Сворачиваешь за угол, проходишь немного, возвращаешься – все иное. И не можешь узнать, был ты здесь или не был. Лабиринт подобен Гераклитовой реке: покинув раз какое-то место, не найдешь его вторично. Люди торопятся мимо, торопятся мне навстречу, страшатся заблудиться в бесконечной путанице переходов. Я же никуда не стремлюсь, никуда не спешу и потому знаю, что путь мой предуказан, хотя и недоступен познанию, и я обрету выход, когда придет мой час.
Восточные божки с непроницаемыми ликами улыбаются мне ласково, ведут любезные речи. Я прохожу мимо – и слышу, как они переговариваются у меня за спиной на своем птичьем наречии, бросают мне вслед – то ли благословение, то ли проклятие. Темноликие идолы с каменными чертами выходят мне навстречу, заманивают в свои темные пещеры, увешанные звериными шкурами. Мимо, мимо! Мой путь лежит дальше.
Останавливаюсь у грота, сверкающего хрусталем и металлом. Из грота является отроковица, приветствует меня учтиво. Я задаю ей вопрос – и дева отвечает мне речью, странной на устах столь юных: будто отроковица сия умудрена множеством прожитых лет. Благодарю и иду дальше.
По переходам лабиринта несутся адские колесницы, готовые смести неосторожного путника. Я уклоняюсь от них, сворачиваю в узкое ущелье, небо над коим сокрыто сплетением как бы великаньих рук. Зато сюда не протиснуться колесницам.
Дорогу мне преграждает мутный поток, неведомо откуда взявшийся. Смело пересекаю зловонные воды. Запах нечистот смешивается с запахом готовящейся пищи: поблизости жарится мясо, дабы утолить голод тех, кто устал блуждать в лабиринте. Прохожу мимо – ибо вкусивший пищи сей останется в лабиринте навеки.
Громовой голос вещает издали, повелевает обитателям лабиринта спешить, ибо время их на исходе. Божки и идолы взбираются под самую крышу лабиринта, сворачивают свои облачения, снимают звериные шкуры, затворяют врата пещер.
Решаюсь вновь выйти на широкий путь. Колесницы снуют туда-сюда, но мне они не страшны – я начеку, хотя и беспечен. Время на исходе, но я по-прежнему верю – в нужный час путь будет мне указан.
И все! Предо мною выход. Я обрел в лабиринте то, чего искал, и могу спокойно отправляться домой.
Дома устало плюхаюсь на диван и закуриваю. Прикольное все-таки место этот Черкизовский рынок!
Часть третья
ВРЕМЯ ПАДЕНИЯ БАШЕН
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты – знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен…
А. Блок
Глава 1
ВРЕМЯ ЗНАКОВ
Сентябрь 2005
Могу с полным правом сказать, что мой адрес не дом и не улица. Мало кто сейчас помнит эту старую песню. Мой Город пережил и ее. Тот, кто хочет, всегда найдет ко мне дорогу. Честное слово, это не так уж и трудно. По крайней мере, два моих верных рыцаря, два моих котофеникса ленивых, находят меня всегда и везде. Так же как мой пес Тристан, или просто Тришка. Как мои птицы и крысы. Все они такие же жители Моего Города, как и люди, и я люблю их. И еще они видят меня всегда – о, эту-то способность они сохранили, в отличие от своих падших царей.
Коты проснулись раньше меня. Когда я раскрыл глаза и увидел малиновый закат, окно украшали два черных силуэта – Ланселот и Корвин. Два моих верных стража.
– Ладно, господа, – тянусь я. – Нас ждут великие дела! На охоту, верные мои рыцари!
Удобная же обувка эти берцы! Разве что летать в них малость тяжеловато. Да и по крыше громыхают. Но нынче холодно, а бегать придется по лужам и слякоти.
Рыцари уже трутся у дверей. Ланселот Узорный царапает когтями линолеум. Корвин Амбарный старательно обнюхивает косяк. Мы выходим за дверь и спускаемся по темной лестнице. За мусоропроводом шуршат мыши, но двум кошачьим рыцарям, полосатому и черному, не до них.
У подъезда я извлекаю из кармана гипсовый слепок вынутого следа и по очереди сую его каждому коту под нос:
– Чуете, звери? Ищем! Внимательно ищем. Везде ищем!
Мы бежим по ночному городу. В окнах многоэтажек светятся редкие окошки, светофоры на перекрестках мигают желтым, и глаза котов на миг вспыхивают отраженным светом. Бесшумно пружинит асфальт под подошвами моих ботинок, и водитель «мерседеса», летящего по пустынному шоссе, притормаживает и в недоумении трет глаза, когда три размытых силуэта – человеческий и два кошачьих – обгоняют его машину. Мир вокруг меня дрожит и двоится, и теперь я вижу сразу две Москвы – здешнюю, обычную, спящую после трудового дня, и другую, где прошлое, которое было, смыкается с тысячами прошлых, которые могли бы быть, а легенды сплетаются с истиной. В витрине книжного магазина по левую сторону улицы дрожат теплые огоньки свечей. Что характерно, проезжающий мимо милицейский патруль в упор не видит этого. Я преодолеваю искушение заглянуть и узнать, кто заседает нынче ночью в маленькой кафешке в углу магазина, возле деревянной стены, исписанной автографами фантастов. Сам с удовольствием зашел бы на это сборище, где можно встретить и почивших, и ныне живущих. Но некогда – долг, холера его дери, зовет. И – ах, как жаль, но магазинчик подрагивает рябью – он уже не здесь. Увы.
Минуем серебристый купол Даниловского рынка, по узкой Мытной выходим к площади, где напротив здания МВД торчит скульптурная группа с Лениным на вершине. По Крымскому мосту перебегаем на другой берег реки и скользим вдоль набережной – мимо храма Христа Спасителя, мимо кремлевской стены, мимо Васильевского спуска и гостиницы «Россия». Ха! А «Россия»-то стала прозрачнее… нестабильнее, что ли… Видать, слухи о сносе верны, и скоро перейдет она в Призрачную Москву… Время Падения Башен. Дальше, дальше… Коты азартно шевелят усами – цель все ближе. Не здесь и не здесь… Вот!
Многоэтажка возле устья Яузы, напротив Иностранки. На двадцать втором этаже светится одинокое окно. След тянется туда.
– Нам туда? – спрашиваю я у Ланса. Тот привстает на задние лапы, издавая охотничье мямяканье, больше похожее на тявканье. Корвин выжидательно смотрит мне в глаза.
– Полезайте, скоты, – говорю я, присаживаясь на корточки. – Страховки нету, так что держитесь крепче. Да не бойтесь цепляться, не жалко мне куртки для вас! Да фиг с вами, впускайте когти, захребетники… Держимся? Ну на взлет!
Я сую руки в карманы, раскидываю полы ветровки в стороны и, поймав восходящий поток, начинаю, медленно кружась, воспарять над землей. Коты, впившись когтями в плечи, азартно сопят мне в уши и щекочут вибриссами. Уплывают вниз темные окна, из распахнутой форточки доносится храп. Поднявшись чуть выше освещенного окна, я вынимаю из кармана руку и, свалившись на крыло, пикирую на лепной карниз. Окно приоткрыто, занавеска из полупрозрачного сиреневого тюля задернута. Комната ярко освещена хрустальной люстрой на двенадцать ламп (в театре такую вешать!), обставлена итальянской кожаной мебелью, на каковой мебели и расселись субъекты в количестве шести человек. Тю, а это кто на диване? Ах ты, Лаврентий! «Пузырь» земли наш ненаглядный! А ведь стал даже как-то поплотнее… Стабилизируется, зараза. Надолго ли?
Мы с котами настораживаем уши. Говорит красивый блондин в сером костюме с белоснежной рубашкой. Человек не заметил бы, но мы-то с котами видим – он прозрачный и пустой. А то, что в нем клубится и что тонкой нитью тянется откуда-то из тени, как щупальце, – это вообще не отсюда. Интересно, смогу ли я порвать это щупальце?
– Мне наплевать. Или вы их находите, или я. – Он ядовито смотрит на Лаврентия. – Вас лопну. Вы «пузырь»! А я – бог!
Лаврентий с кислым и злым видом кивает. Блондин держится близко к теням, словно ему нехорошо на свету. Ланс трется о щеку. Я слышу его мысль – эге, дружок, так мы оба, стало быть, хотим подергать за это щупальце? Подожди немного, сейчас еще послушаем, и можно будет попробовать…
По знаку блондина из кресла поднимается гэбист в штатском. И тоже «пузырь»! Но достаточно плотный… Этакое воплощенное олицетворение Кровавой Гэбни. Почкуются они, что ли, «пузыри» наши? Откуда я знаю, что это гэбист? Вот знаю, и все тут. Нутром чую. Стоит он спиной ко мне, но я и со спины чувствую, что он гэбист. Он начинает было докладывать, но блондин неожиданно резко спрашивает:
– Фомин?
Ответом ему служит молчание. Явно отрицательное. Ярость блондина ощутима физически. Аж стекло вибрирует.
– Ничего, – вдруг улыбается Лаврентий. – Художник приведет их. Приведет, никуда не денется. Ему нужна эта девка, и он сдаст нам их с потрохами…
– Ночь Ночей близко, – ледяным и невероятно властным голосом заявляет блондин. – Поторопите вашего художника. Или я потороплю мою ракшаску. – Он нехорошо смотрит на Лаврентия.
Лаврентий сокращается вдруг, как пиявка, и прячется в кресле.
Блондин словно втягивается в тень на этой тонкой, серой невидимой ниточке.
– Ланс, следи, – шепчу я. Кот вглядывается во тьму. Мой Ланс умеет искать след по теням.
Лаврентий снова вытягивается и вместе с гэбистом выходит из квартиры.
Со своего «насеста» я вижу, как на мост через Яузу выкатывает полупризрачный лимузин. Эх, подстроить бы вам сейчас… Только смысл? Разве что поразвлечься. Не стоит.
– Держитесь, зверюги? – шепотом спрашиваю я котов. – Начинаем полет. Идем по теням!
Распахнув ветровку, я ныряю с карниза, оттолкнувшись посильнее. Чем бить ноги, лучше немножко полетать, благо погода нынче лётная. Ланс недовольно пощипливает – он не любит высоты. Зато Корвин спокоен – он знает, что на моем плече так же безопасно, как на его любимой крыше. Котофениксы, называется! Летать, видите ли, им лень!
Мы, словно на дельтаплане, проплываем над спящей Москвой. Ланс пронзает взглядом темноту. Я тоже вижу дрожащее, почти невидимое щупальце.
Снижаемся.
Да это ж Полянка! Тут преграды тонки, как мало где, тут самое место быть проходу в другую Москву… Та-ак… Нетопырем лечу по переулку, вылетаем на Якиманку, к огороженному стоп-лентой провалу. Вот оно как! Хитро… Постарались, поработали. Ну ничего. На каждую сузуку мы найдем свою базуку.
Блондин начинает медленно погружаться в провал – как Терминатор, тот самый, шварценеггеровский, во второй серии. И тут мой Корвин бросается на тоненькое теневое щупальце, эту мерзкую пуповину молча, как и подобает коту-рейнджеру. А Ланс, наоборот, орет. Блондин оборачивается к нам, выбрасывает в мою сторону руку, лицо его перекошено ненавистью. Что-то пытается крикнуть. Ой, зря, в этом городе ты не хозяин. Не подействует. Коты, мои охотники на теней, рвут щупальце, оно вибрирует и гудит низко-низко, на грани слышимости, на инфразвуке. Из провала выскакивают перепуганные крысы. Блондин вопит от боли, щупальце резко сокращается. Дергает его, как крючок – рыбу, и он исчезает в темноте. Мы несемся за ним. Он бежит, легко, не по-человечески, как киношный вампир. Ничего, дружок, а я вообще летаю, как Супермен.
И тут щупальце резко втягивается в стену вместе с ним. Какое-то мгновение мы с котами смотрим на то, как на старинной кладке исчезает размазанное туманное пятно. Ладно. Опускаюсь и, хлюпая по гнилой вонючей воде, иду к стене. Ланс, злобно шипя, поднимает хвост и метит ненавистное место. Корвин же давно устроился у меня на плече и скептически смотрит на Ланса. Лапы мочить Корвин категорически не любит.
– Давай ко мне, – устало говорю я. А потом достаю из кармана баллончик с краской. Серебряной. Тот, кто увидит, подумает, что граффити. Просто граффити. Теперь эта слабая точка запечатана моим именем – на некоторое время. Уверен, если сюда направить диггеров, выйдут к подвалам… башни. Какой-нибудь.
– Домой, теплые мои звери, – шепчу я и вылетаю из провала, взмываю над крышами. Оставляю в стороне Шуховскую решетчатую телебашню на Шаболовке с ее красными огоньками, ориентируюсь по асфальтовой ленте Варшавки и, немного не долетая до Кольцевой, сворачиваю вправо, к своему обиталищу, моей блуждающей квартирке. Подлетев к открытой форточке, забрасываю в квартиру сперва котов – Корвин возмущенно мяукает, – а потом влезаю сам.
– Значит, так, зверюги. Наполнитель по туалету не разбрасывать. Еда сейчас будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66