Никто не удивился. Моросил мелкий противный дождик, пустая набережная поблескивала в свете редких фонарей. Андрей посмотрел повнимательней, из какой дыры они вылезли, и тут его разобрал неудержимый хохот.
– Вы что? – робко спросила Лана.
– С… сортир… – еле выговорил Андрей.
Дело в том, что именно здесь в Нескучном саду во времена еще чуть ли не сталинские был построен туалет типа сортир. Соответственно обозначенный на плане. Причем автор этого проекта ухитрился вкопать сортир под холмик на манер бункера, а дорожку к нему вымостить и украсить парой фонарей. Но никто не помнил, чтобы сортир этот бывал открыт, хотя совершенно целые двери были украшены буквами «М» и «Ж», подновляемыми каждый год.
Анастасия коротко хохотнула.
– Именно туда мы и угодили, – уже почти серьезно добавила она. – И я не уверена, что окончательно выбрались.
– Если что, – сказал на прощание Черный Плащ, – зовите.
– А вы что, туда? – спросил Андрей, указывая на «М» и «Ж».
– Нет, что вы! – засмеялся он. – Мы сейчас по домам, поздно уже. Родители будут волноваться. Этих мы со следа сбили, промумукаются до завтра, а то и дольше. А они так долго не живут, чесслово!..
– Послушайте, – робко и почти опасливо спросила Анастасия, – а как вы, вообще, в это метро попали?
– Как… – не понял Черный Плащ. – Да через вход. Как обычно.
– Нет, не в обычное, в то, другое?..
Черный Плащ пожал плечами, явно не понимая вопроса.
– Да как всегда. Через вход.
Он явно не понимал. Анастасия недоуменно помотала головой, отвечая на взгляд Ланы.
– А где вы живете? – вдруг спросила Лана.
– Лично я на улице Рылеева, – ответил парень.
– Околеева… – подхватил было словотворец.
– Щаз как дам! – рявкнула Маргарита.
– Все. Виноват, неправ, молчу, – залебезил Черный Плащ. – А то по шее получу…
– …и подвиг свой не совершу, – не удержавшись, доцитировал Андрей.
И они под моросящим дождем направились через Нескучный сад, в котором не горел ни один фонарь, к Ленинскому проспекту, а Андрей повел беглянок к себе на Остоженку.
Было уже за полночь, когда вся троица, грязная, мокрая и до предела вымотанная, ввалилась в квартиру Андрея. Говорить сил не было.
– Можно позвонить? – бросилась к телефону Анастасия.
– Да ведь ночь…
– Ничего, мне очень надо позвонить!
– И мне тоже, – подхватила Лана.
– Конечно, звоните, – сказал он и отправился инспектировать холодильник. – Зияющие пустоты, – пробормотал он, чувствуя приступ волчьего голода.
Зрелище было печальным. Замороженная до твердости кирпича курочка, пакет сока и картошка с морковкой. Ничего, чтобы можно было съесть сразу…
– Придется потерпеть, – заключил Андрей, захлопывая дверцу.
Анастасия присела у стола, подвинула к себе старый аппарат с дырчатым диском. Аппарат был тети-Полин, сам Андрей пользовался нормальным кнопочным из своей комнатки, а этот стоял заброшенный. Три года уже, как тетя Поля умерла, а он так и не убрал с кухонного столика ни этот аппарат, ни коробку с листочками рецептов и растрепанной записной книжкой, ни кулинарных книжек с полочки над столом…
Заботы отвлекали от тревожных, мучительных мыслей. Снова была облавная охота. И снова он вмешался. И снова сделал выбор. Он прислушался к себе. Нет, он не жалел. Он всегда, раз выбрав, никогда не оглядывался назад и не жалел. Но вместе с ощущением правильности в душе ширилось ощущение близкой потери. Хотя боль была светлая, с привкусом надежды.
– Какой такой надежды… – помотал он головой, прислушиваясь к шуму дождя за окном.
И все же она была. Непонятная, нелогичная, но была – как маленький росток, пробивший асфальт. Андрей невесело усмехнулся и пошел зажигать колонку. Сейчас всем надо под горячий душ, тяпнуть коньяку и в чистую постель. И отключиться до утра, чтобы потом уже думать, что делать.
Достав из шкафа тети-Полины халаты и полотенца, он сунулся на кухню.
Анастасия сидела у телефона бледная как смерть.
– Что случилось?
Анастасия еле разлепила синие губы:
– Катюшу украли…
– Катюшу?
Лана схватила Андрея за руку и, оттащив в сторону, зашептала:
– Это ее дочка. Она позвонила свекрови, а та сказала – ты же вечером сама ее забрала. Приехала в гости без предупреждения, привезла денег, сказала, что прямо сейчас едем в Египет, что путевку выделили от новой работы… Только почему-то была вся в красном и в квартиру не заходила, говорила по мобильнику из машины… Катя ехать не хотела, но эта, которая якобы Анастасия, ее все равно забрала…
Лана с надеждой смотрела на Андрея.
Анастасия, словно в трансе, встала и пошла к двери:
– Я возвращаюсь…
Лана едва успела ее перехватить:
– Не смей! Я же тоже не знаю, что с мамой! Там трубку никто не берет… Я же не сдаюсь, я надеюсь! – Она почти кричала, и Андрей видел, что Лана едва удерживается от истерики.
– Катя…
Лана несколько раз глубоко вздохнула и совершенно спокойным голосом сказала:
– Не смей. У тебя ведь был номер… ты позвони… Звони. Сегодня Судьба играет.
Анастасия кивнула, набрала номер:
– Алло? Игорь? Вы меня слышите? Алло!.. Черт. Сорвалось.
Перезвонила. Покачала головой:
– Что-то с линией.
– Ладно, – сказал Андрей. – Расскажите мне все, тогда хоть можно будет прикинуть, что делать. – Он взял Анастасию за руку. – Сдаваться не будем. Будем драться. Расскажите.
А тем временем в Нескучном саду среди дня случилось, как говорится, страшное. Ибо из нефункционирующего сортира в холме возле Летнего домика, из коего не так давно выбралась компания беглецов, полезло. Надо сказать, место это в какой-то мере сакральное. Даже не просто место, а МЕСТО. И было оно некогда широко известно в узких кругах по всей Москве, и ходили в это МЕСТО, как на прием – в определенной форме, в определенное время, в определенный день. А именно – в четверг. В этот день от метро «Октябрьская» транспорт приезжал, переполненный разного пола и возраста личностями, коих объединяло одно – деревянные дрыны, гордо именуемые мечами, гитары, «хайратнички», фенечки и плащи из занавесок. Разговоры их были оживленны и непонятны транспортной публике, а свет в глазах, по большей части усиленный очками, пугал.
Но, следуя неумолимой логике перехода количества в качество, четверговое сборище стало разрастаться и перерождаться подобно раковой опухоли, пугая местных жителей и посетителей Нескучного сада. Клумба перед Летним домиком вытаптывалась эти стадом, в дни сборищ и читатели в библиотеку, что в Летнем домике, не ходили. И однажды пришла милиция и выгнала всех из сада. И переродившееся сборище плавно перетекло под длань Вождя на Октябрьской площади, на Поганище, а заколоченный сортир остался на месте, под холмом, как и прежде. И будет он тут стоять до самого скончания времен, такой же таинственный и вечно-заколоченный.
Однако потихоньку сюда стали возвращаться те, кто начинал здесь. Уже тихие, ностальгирующие по безбашенной юности. И вот у них на глазах и полезло. Главное, что первым вылез, вернее, вылетел из сортира характерный «хайратый» и фенечкастый парень:
– Я там был! Спасайся, кто может!
Народ остолбенел. Но тут заколоченный зев сортира растворился, чернота вздулась пузырем, пузырь с хлюпом лопнул, и из него полезли «терминаторы». Не то чтобы Шварценеггеры, но все сразу поняли, что это именно «терминаторы» и что надо делать ноги. Вернее, ноги сделались сами, а понятие пришло уже на ходу.
Дело было в том, что «хайратый» парень с заковыристым именем Эльрандир (по паспорту – Юра) с утра поехал в окраинный лесопарк поискать местечко для игры на выходные. Шатался он там долго, забрел на окраину и вылез на жестоко перекопанную поляну. Если бы он был небанальным поэтом (каковым он считался в ближнем своем кругу), то ему на ум пришло бы небанальное сравнение с вывороченными наружу кишками земли. Они были песчано-желтого и красно-глинистого цвета. Если бы он умел наблюдать, то понял бы, что рисунок канав очень странный – похоже, они очерчивали какой-то периметр. А посередине перерытой поляны торчало здание старой водонапорной башни, настолько напоминавшее донжон, что Юра аж подпрыгнул от радости и полез ее исследовать на предмет годности для игры.
Башня была заброшенной, но вполне годилась. Он спустился по полуразвалившимся кирпичным ступеням в неожиданно нашедшийся здесь подвал. Запахло тайной. У Юры быстро забилось сердце. Конечно, разумом он понимал, что это всего-навсего водонапорная башня, но шестое чувство, которое всегда колет шилом в зад всем на свете приключенцам, говорило, что тут что-то есть. И Юра полез в подвал. Ржавая решетка поддалась быстро. Пол в коридоре был грязным и влажным, пахло сыростью и гнилью. Спички были, коридор никуда не сворачивал, и Юра некоторое время шел вперед, раздумывая, когда еще сможет сюда попасть ради более тщательного исследования таинственного места. И тут впереди забрезжил свет. Рассеянный, голубоватый, холодный… После Юра никак не мог описать, что с ним произошло. Но что это было где-то ТАМ, он был совершенно четко уверен. Он помнил тяжелые шаги за спиной, свои собственные вопли, привкус железа на языке и странный, нездешний запах. Помнил, как бежал куда-то, инстинктивно находя дорогу, а потом вдруг, когда ужас стал просто невыносимым, когда он захотел стать самым крошечным, самым маленьким в мире существом, самым незаметным, – тогда вдруг зиявшая впереди тьма лопнула, и он вывалился в свет дня с криком:
– Я там был! Спасайся, кто может! Они уже идут!!!
Игорь проснулся перед самым рассветом от странного ощущения. Точно такого же, как в тот самый момент, когда под майской луной заблестела серебряная тропа, по которой ушел Инглор. Он вскочил, чуть не смахнув с постели Гигабайта, бросился к старому письменному столу, рывком выдвинул ящик. Бронзовая фибула-листочек тихо мерцала в темноте. Что-то случится. Что-то обязательно случится. Сердце глухо колотилось в груди.
– Ведь кто-то звал, – погладил он Гигабайта по пушистому загривку, – наверняка кто-то звал…
За окном качались на ветру деревья, тени бегали по полу, и одна шмыгнула на кухню так знакомо, что Игорь даже вскочил:
– Вилька? Вилька?..
Но никого не было. Только листочек чуть мерцал, и не проходило ощущение тревоги и предчувствия, что придется куда-то идти прямо сейчас. И тут в коридоре зазвонил телефон.
Игорь бросился на звук, впотьмах обо что-то споткнулся. Ушиб ногу.
– Да?
– Алло? – тревожно и невероятно знакомо бился в трубке женский голос.
– Да! – У Игоря вдруг закружилась голова, и он вынужден был сесть на пол, чтобы не упасть.
– Алло! Черт…
Короткие гудки.
Игорь просидел у телефона до рассвета. Больше никто не позвонил. Но ощущение было такое, что Судьба уже дышит в затылок. Значит, надо следовать ее знамениям. Что же, пора, в конце концов.
Уходя на работу, он сунул в карман бронзовый листочек Инглора.
Судьба – это необязательно зло. Необязательно с ней бороться. Иногда ей надо следовать. Увы, даже мне не всегда ясен выбор. И я так счастлив, когда они, люди Моего Города, не ошибаются. В эти моменты мне дано четко видеть узлы Судьбы, они горят, как алмазная сеть, и я способен увидеть то, что будет – хотя бы в ближайшем будущем. Я не вправе вмешиваться. До поры не вправе. Но я могу указать, дать совет – последуют ли? Это их выбор.
Сегодня я буду рядом. Сегодня я войду на мгновение в то действие, в котором я по большей части наблюдатель – такова уж моя Судьба. Редко мне выпадает такое. Но я ведь тоже когда-то сделал свой выбор.
Я стою в углу небольшого художественного салона. Они не видят меня. Хотя оба способны видеть то, чего не видят другие, меня они не видят. Я сейчас этого не хочу. Я должен увидеть этот момент узнавания, мгновение Судьбы. Хочу ощутить этот трепет и тихо заплакать.
Все может стать знаком, когда ты эти знаки ищешь. Только не ошибиться бы. Ведь и «откровенские» вывески видел, и другие. Игорь не был уверен ни в чем, кроме одного: нынче ночью что-то произошло, что-то, касающееся его непосредственно, и он должен узнать. Как – это другой вопрос.
Уже несколько раз он чуть не ошибся. Однако на сей раз включил в себе скепсис на полную катушку и потому не упал в открытый канализационный люк, следуя за странной тенью, не попал под машину, кирпич с крыши упал не ему на голову, а в шаге позади. Наверное, много чего он успел избежать, хотя и не все заметил.
Зато когда задумался в метро и спохватился аж на «Театральной», возвращаться не стал, а вышел на Большую Дмитровку и пошел куда глаза глядят.
А в глаза, как нарочно, бросались малозаметные граффити, нарисованные ниже уровня глаз, так, чтобы не сразу попадаться. Словно бы для тех, кто знает, куда смотреть. А когда взгляд упал на тротуар у самой стены, он увидел бледно-серые кошачьи следы. И пошел по этим самым следам по Кузнецкому Мосту прямо до МДХ.
И как раз вовремя укололся о листочек, чтобы остановиться перед стеклянным окном художественного салона и сквозь стекло увидеть… гримасничающего кота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Вы что? – робко спросила Лана.
– С… сортир… – еле выговорил Андрей.
Дело в том, что именно здесь в Нескучном саду во времена еще чуть ли не сталинские был построен туалет типа сортир. Соответственно обозначенный на плане. Причем автор этого проекта ухитрился вкопать сортир под холмик на манер бункера, а дорожку к нему вымостить и украсить парой фонарей. Но никто не помнил, чтобы сортир этот бывал открыт, хотя совершенно целые двери были украшены буквами «М» и «Ж», подновляемыми каждый год.
Анастасия коротко хохотнула.
– Именно туда мы и угодили, – уже почти серьезно добавила она. – И я не уверена, что окончательно выбрались.
– Если что, – сказал на прощание Черный Плащ, – зовите.
– А вы что, туда? – спросил Андрей, указывая на «М» и «Ж».
– Нет, что вы! – засмеялся он. – Мы сейчас по домам, поздно уже. Родители будут волноваться. Этих мы со следа сбили, промумукаются до завтра, а то и дольше. А они так долго не живут, чесслово!..
– Послушайте, – робко и почти опасливо спросила Анастасия, – а как вы, вообще, в это метро попали?
– Как… – не понял Черный Плащ. – Да через вход. Как обычно.
– Нет, не в обычное, в то, другое?..
Черный Плащ пожал плечами, явно не понимая вопроса.
– Да как всегда. Через вход.
Он явно не понимал. Анастасия недоуменно помотала головой, отвечая на взгляд Ланы.
– А где вы живете? – вдруг спросила Лана.
– Лично я на улице Рылеева, – ответил парень.
– Околеева… – подхватил было словотворец.
– Щаз как дам! – рявкнула Маргарита.
– Все. Виноват, неправ, молчу, – залебезил Черный Плащ. – А то по шее получу…
– …и подвиг свой не совершу, – не удержавшись, доцитировал Андрей.
И они под моросящим дождем направились через Нескучный сад, в котором не горел ни один фонарь, к Ленинскому проспекту, а Андрей повел беглянок к себе на Остоженку.
Было уже за полночь, когда вся троица, грязная, мокрая и до предела вымотанная, ввалилась в квартиру Андрея. Говорить сил не было.
– Можно позвонить? – бросилась к телефону Анастасия.
– Да ведь ночь…
– Ничего, мне очень надо позвонить!
– И мне тоже, – подхватила Лана.
– Конечно, звоните, – сказал он и отправился инспектировать холодильник. – Зияющие пустоты, – пробормотал он, чувствуя приступ волчьего голода.
Зрелище было печальным. Замороженная до твердости кирпича курочка, пакет сока и картошка с морковкой. Ничего, чтобы можно было съесть сразу…
– Придется потерпеть, – заключил Андрей, захлопывая дверцу.
Анастасия присела у стола, подвинула к себе старый аппарат с дырчатым диском. Аппарат был тети-Полин, сам Андрей пользовался нормальным кнопочным из своей комнатки, а этот стоял заброшенный. Три года уже, как тетя Поля умерла, а он так и не убрал с кухонного столика ни этот аппарат, ни коробку с листочками рецептов и растрепанной записной книжкой, ни кулинарных книжек с полочки над столом…
Заботы отвлекали от тревожных, мучительных мыслей. Снова была облавная охота. И снова он вмешался. И снова сделал выбор. Он прислушался к себе. Нет, он не жалел. Он всегда, раз выбрав, никогда не оглядывался назад и не жалел. Но вместе с ощущением правильности в душе ширилось ощущение близкой потери. Хотя боль была светлая, с привкусом надежды.
– Какой такой надежды… – помотал он головой, прислушиваясь к шуму дождя за окном.
И все же она была. Непонятная, нелогичная, но была – как маленький росток, пробивший асфальт. Андрей невесело усмехнулся и пошел зажигать колонку. Сейчас всем надо под горячий душ, тяпнуть коньяку и в чистую постель. И отключиться до утра, чтобы потом уже думать, что делать.
Достав из шкафа тети-Полины халаты и полотенца, он сунулся на кухню.
Анастасия сидела у телефона бледная как смерть.
– Что случилось?
Анастасия еле разлепила синие губы:
– Катюшу украли…
– Катюшу?
Лана схватила Андрея за руку и, оттащив в сторону, зашептала:
– Это ее дочка. Она позвонила свекрови, а та сказала – ты же вечером сама ее забрала. Приехала в гости без предупреждения, привезла денег, сказала, что прямо сейчас едем в Египет, что путевку выделили от новой работы… Только почему-то была вся в красном и в квартиру не заходила, говорила по мобильнику из машины… Катя ехать не хотела, но эта, которая якобы Анастасия, ее все равно забрала…
Лана с надеждой смотрела на Андрея.
Анастасия, словно в трансе, встала и пошла к двери:
– Я возвращаюсь…
Лана едва успела ее перехватить:
– Не смей! Я же тоже не знаю, что с мамой! Там трубку никто не берет… Я же не сдаюсь, я надеюсь! – Она почти кричала, и Андрей видел, что Лана едва удерживается от истерики.
– Катя…
Лана несколько раз глубоко вздохнула и совершенно спокойным голосом сказала:
– Не смей. У тебя ведь был номер… ты позвони… Звони. Сегодня Судьба играет.
Анастасия кивнула, набрала номер:
– Алло? Игорь? Вы меня слышите? Алло!.. Черт. Сорвалось.
Перезвонила. Покачала головой:
– Что-то с линией.
– Ладно, – сказал Андрей. – Расскажите мне все, тогда хоть можно будет прикинуть, что делать. – Он взял Анастасию за руку. – Сдаваться не будем. Будем драться. Расскажите.
А тем временем в Нескучном саду среди дня случилось, как говорится, страшное. Ибо из нефункционирующего сортира в холме возле Летнего домика, из коего не так давно выбралась компания беглецов, полезло. Надо сказать, место это в какой-то мере сакральное. Даже не просто место, а МЕСТО. И было оно некогда широко известно в узких кругах по всей Москве, и ходили в это МЕСТО, как на прием – в определенной форме, в определенное время, в определенный день. А именно – в четверг. В этот день от метро «Октябрьская» транспорт приезжал, переполненный разного пола и возраста личностями, коих объединяло одно – деревянные дрыны, гордо именуемые мечами, гитары, «хайратнички», фенечки и плащи из занавесок. Разговоры их были оживленны и непонятны транспортной публике, а свет в глазах, по большей части усиленный очками, пугал.
Но, следуя неумолимой логике перехода количества в качество, четверговое сборище стало разрастаться и перерождаться подобно раковой опухоли, пугая местных жителей и посетителей Нескучного сада. Клумба перед Летним домиком вытаптывалась эти стадом, в дни сборищ и читатели в библиотеку, что в Летнем домике, не ходили. И однажды пришла милиция и выгнала всех из сада. И переродившееся сборище плавно перетекло под длань Вождя на Октябрьской площади, на Поганище, а заколоченный сортир остался на месте, под холмом, как и прежде. И будет он тут стоять до самого скончания времен, такой же таинственный и вечно-заколоченный.
Однако потихоньку сюда стали возвращаться те, кто начинал здесь. Уже тихие, ностальгирующие по безбашенной юности. И вот у них на глазах и полезло. Главное, что первым вылез, вернее, вылетел из сортира характерный «хайратый» и фенечкастый парень:
– Я там был! Спасайся, кто может!
Народ остолбенел. Но тут заколоченный зев сортира растворился, чернота вздулась пузырем, пузырь с хлюпом лопнул, и из него полезли «терминаторы». Не то чтобы Шварценеггеры, но все сразу поняли, что это именно «терминаторы» и что надо делать ноги. Вернее, ноги сделались сами, а понятие пришло уже на ходу.
Дело было в том, что «хайратый» парень с заковыристым именем Эльрандир (по паспорту – Юра) с утра поехал в окраинный лесопарк поискать местечко для игры на выходные. Шатался он там долго, забрел на окраину и вылез на жестоко перекопанную поляну. Если бы он был небанальным поэтом (каковым он считался в ближнем своем кругу), то ему на ум пришло бы небанальное сравнение с вывороченными наружу кишками земли. Они были песчано-желтого и красно-глинистого цвета. Если бы он умел наблюдать, то понял бы, что рисунок канав очень странный – похоже, они очерчивали какой-то периметр. А посередине перерытой поляны торчало здание старой водонапорной башни, настолько напоминавшее донжон, что Юра аж подпрыгнул от радости и полез ее исследовать на предмет годности для игры.
Башня была заброшенной, но вполне годилась. Он спустился по полуразвалившимся кирпичным ступеням в неожиданно нашедшийся здесь подвал. Запахло тайной. У Юры быстро забилось сердце. Конечно, разумом он понимал, что это всего-навсего водонапорная башня, но шестое чувство, которое всегда колет шилом в зад всем на свете приключенцам, говорило, что тут что-то есть. И Юра полез в подвал. Ржавая решетка поддалась быстро. Пол в коридоре был грязным и влажным, пахло сыростью и гнилью. Спички были, коридор никуда не сворачивал, и Юра некоторое время шел вперед, раздумывая, когда еще сможет сюда попасть ради более тщательного исследования таинственного места. И тут впереди забрезжил свет. Рассеянный, голубоватый, холодный… После Юра никак не мог описать, что с ним произошло. Но что это было где-то ТАМ, он был совершенно четко уверен. Он помнил тяжелые шаги за спиной, свои собственные вопли, привкус железа на языке и странный, нездешний запах. Помнил, как бежал куда-то, инстинктивно находя дорогу, а потом вдруг, когда ужас стал просто невыносимым, когда он захотел стать самым крошечным, самым маленьким в мире существом, самым незаметным, – тогда вдруг зиявшая впереди тьма лопнула, и он вывалился в свет дня с криком:
– Я там был! Спасайся, кто может! Они уже идут!!!
Игорь проснулся перед самым рассветом от странного ощущения. Точно такого же, как в тот самый момент, когда под майской луной заблестела серебряная тропа, по которой ушел Инглор. Он вскочил, чуть не смахнув с постели Гигабайта, бросился к старому письменному столу, рывком выдвинул ящик. Бронзовая фибула-листочек тихо мерцала в темноте. Что-то случится. Что-то обязательно случится. Сердце глухо колотилось в груди.
– Ведь кто-то звал, – погладил он Гигабайта по пушистому загривку, – наверняка кто-то звал…
За окном качались на ветру деревья, тени бегали по полу, и одна шмыгнула на кухню так знакомо, что Игорь даже вскочил:
– Вилька? Вилька?..
Но никого не было. Только листочек чуть мерцал, и не проходило ощущение тревоги и предчувствия, что придется куда-то идти прямо сейчас. И тут в коридоре зазвонил телефон.
Игорь бросился на звук, впотьмах обо что-то споткнулся. Ушиб ногу.
– Да?
– Алло? – тревожно и невероятно знакомо бился в трубке женский голос.
– Да! – У Игоря вдруг закружилась голова, и он вынужден был сесть на пол, чтобы не упасть.
– Алло! Черт…
Короткие гудки.
Игорь просидел у телефона до рассвета. Больше никто не позвонил. Но ощущение было такое, что Судьба уже дышит в затылок. Значит, надо следовать ее знамениям. Что же, пора, в конце концов.
Уходя на работу, он сунул в карман бронзовый листочек Инглора.
Судьба – это необязательно зло. Необязательно с ней бороться. Иногда ей надо следовать. Увы, даже мне не всегда ясен выбор. И я так счастлив, когда они, люди Моего Города, не ошибаются. В эти моменты мне дано четко видеть узлы Судьбы, они горят, как алмазная сеть, и я способен увидеть то, что будет – хотя бы в ближайшем будущем. Я не вправе вмешиваться. До поры не вправе. Но я могу указать, дать совет – последуют ли? Это их выбор.
Сегодня я буду рядом. Сегодня я войду на мгновение в то действие, в котором я по большей части наблюдатель – такова уж моя Судьба. Редко мне выпадает такое. Но я ведь тоже когда-то сделал свой выбор.
Я стою в углу небольшого художественного салона. Они не видят меня. Хотя оба способны видеть то, чего не видят другие, меня они не видят. Я сейчас этого не хочу. Я должен увидеть этот момент узнавания, мгновение Судьбы. Хочу ощутить этот трепет и тихо заплакать.
Все может стать знаком, когда ты эти знаки ищешь. Только не ошибиться бы. Ведь и «откровенские» вывески видел, и другие. Игорь не был уверен ни в чем, кроме одного: нынче ночью что-то произошло, что-то, касающееся его непосредственно, и он должен узнать. Как – это другой вопрос.
Уже несколько раз он чуть не ошибся. Однако на сей раз включил в себе скепсис на полную катушку и потому не упал в открытый канализационный люк, следуя за странной тенью, не попал под машину, кирпич с крыши упал не ему на голову, а в шаге позади. Наверное, много чего он успел избежать, хотя и не все заметил.
Зато когда задумался в метро и спохватился аж на «Театральной», возвращаться не стал, а вышел на Большую Дмитровку и пошел куда глаза глядят.
А в глаза, как нарочно, бросались малозаметные граффити, нарисованные ниже уровня глаз, так, чтобы не сразу попадаться. Словно бы для тех, кто знает, куда смотреть. А когда взгляд упал на тротуар у самой стены, он увидел бледно-серые кошачьи следы. И пошел по этим самым следам по Кузнецкому Мосту прямо до МДХ.
И как раз вовремя укололся о листочек, чтобы остановиться перед стеклянным окном художественного салона и сквозь стекло увидеть… гримасничающего кота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66