— Ты готов? — Дио, придерживая меня одной рукой за бедро, крепко взялся за торчавшую из ляжки рукоять клинка.
— Давай. — Я зажмурил глаза. Толчок, боль, и что-то нудно заныло в ноге. По колену потекло, снова замутило.
— Спокойно, спокойно, дружище. — Дио, зажав ладонью рану, начал наматывать сверху тряпку.
— Сейчас главное кровь остановить да мотать отсюда, и побыстрее, а потом в безопасности и ранку нормально заштопаем, — подошел Дырявый Мешок. — Ладно, хорош валяться, поднимайся.
— Как там Анисим? — сделал я первый неуверенный шаг, нога резко подвернулась и, если бы не кентавр с гномом, я бы растянулся на земле.
— Хреново… — сплюнул Дож, — рана в животе, кишки пропороты.
Поддерживаемый мужиками, я доковылял до колодца. Винетта склонилась над стариком, положив к себе на колени голову умирающего. Брата Анисима колотило, черная кровь толчками выступала из-под пальцев. Когда мы подошли, он, открыв глаза, долго смотрел на нас. По пересохшим губам потекла багровая струйка, и сквозь вздох послышался невнятный шепот.
Мы наклонились ниже, чтобы расслышать старика. Он закашлялся, Винетта стерла с его рта сгустки.
— Король… жив?..
— Умер…
На посеревшем лице появилось подобие улыбки:
— Вини… внучка…
Еле сдерживая рыдания, девушка наклонилась ближе к старику:
— Я здесь.
— Не держи… на них… зла… — судорога прошлась по его лицу. — Пророчество… оно должно… было… свершиться. Настало время… платить по… счетам. И еще… — Костлявая рука ухватилась за запястье девушки так, словно оно было способно удержать улетающую душу привратника еще на несколько мгновений на искореженной болью и смертью земле. — И еще… ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ… ТВОИМ ОТЦОМ…
Мы похоронили Анисима у дороги на окраине леса, там, где вековые сосны неохотно расступались, давая дорогу путникам. Еще до того как солнце стало медленно подниматься из-под одеяла зимних туч, я с эльфом и гномом, очистив место от углей кострища, рыли могилу. Лопат не было, и мы копали еле прогретую землю мечами, взятыми с места побоища.
— Прям как воину-наугу могила будет, — утирая пот, присел отдышаться Дож.
— Это еще почему? — проворчал я, слизывая кровь с порезанного пальца.
— А у них, умерших от стали, ну, во время битвы то есть, хоронят в могиле, вырытой мечами.
— Тоже мне меч! — поднес к глазам обломок клинка Куп.
— Ну, что есть, то есть… — снова принялся за работу гном.
С хрустом ступая по белой пелене наста, из-за ближайших сосен появился Дио, таща на плече огромную вязанку хвороста. Увидев его, мы вылезли из неглубокой, по колено, квадратной ямы.
— Светает скоро, мужики, — сбросил в яму хворост кентавр, — кто костер разожжет?
Достав из широкого пояса кремень, гном с кряхтением полез разжигать огонь.
— У нас вина не осталось? — ни к кому не обращаясь определенно, спросил эльф, вглядываясь в сизый дымок, еле-еле заструившийся над будущей могилой.
— Имеется немного, — вздохнул гном, — но там только на помин будет.
Эльф, поеживаясь, кивнул.
— Лукка, а чего ты не стал? — обратился ко мне кентавр, выбирая из валявшихся рядом обломков мечей подходящий.
— Не стал что?
— Ну, там, в деревне, к тебе крестьяне подошли, попросили лошадь добить.
— Какую лошадь? — обернулся Дырявый Мешок.
— Ты тогда с Купом… Анисима в повозку укладывали — пропустили. Нашего тролля попросили лошадку короля добить: мучилась больно. Мол, вроде как ты подранил, ты и добивай. А он отвернулся, обложил их всех и к вам заковылял помогать. А мужики обиделись, мол, не по-людски это. У них что корова, что лошадь — тварь чуть ли не святая, а Висельник поневоле согрешил да еще и в отказ пошел. Я так думаю, если бы не мордобой, что они до этого узрели, нашего парня на части бы разорвали.
Объяснять было неохота, но все же…
— Да не могу, — словно сплевывая, начал я. — Поймите, мужики, не могу я скотинку драть — рука не поднимается. Ну не считая там курицы или индюка какого, свиньи опять же! Надо мной и дома смеялись, что с того! Как осень или весна, так чуть ли не до драки доходит. Сколько раз папаша пытался мне мозги вправлять, а толку? Как до дела доходит, нож падает. Рука на ту же коровку не поднимается… А про птичку ветреную, кошку, собаку… здесь я вообще молчу!
— А на человека, значит, поднимается? — ухмыльнулся Дио.
— Э, дружище! — Хворост занялся огнем, озаряя моих товарищей. — Он — воин, ты — воин. Волей-неволей, но ты, я стали ими! Так что должен это знать… видеть… Когда убиваешь себе подобного — воина, врага, на какое-то мгновение ты встречаешься с ним взглядом. И что я там видел? Страх, ненависть, жажду смерти. Опять же моей смерти… И здесь рука уже бьет сама! А когда примеряешься к животине?! Она же ведь молчит, она ничего не может сказать! Она только смотрит… в глаза смотрит. И что я там вижу? Укор. А еще молчаливый вопрос: «За что?» За что ты — могучий, сильный, бесстрашный — убиваешь меня, слабого и беззащитного?.. За что? — Холодный северный ветер завыл, закружил, поднимая снег, я обвел взглядом своих сотоварищей. — Вам смешно? А я вот… — Слова кончились, я спрыгнул в недорытую могилу и, раздвинув тлеющие угли обеими руками, вонзил в землю свой обломок.
Что заставило меня обернуться? Не знаю, но я обернулся… Широко раскрыв глаза, утирая падающую слезу, как будто в первый раз увидев, на меня смотрела Винетта Вильсхолльская.
Повозка, запряженная всего парой лошадей, тихо тащилась на запад, оставив за собой Вильсхолль и небольшой холмик с наваленной сверху грудой камней.
За кучера нынче сидел Дож. Все остальные, то есть я, Куп, Дио и Винетта, вповалку валялись внутри кибитки, мысленно (а в этом я был полностью уверен!) матеря кентавра на чем свет стоит. Дио развалился на дощатом полу, почти весь его собой и заняв. Так что кто-нибудь из нас волей-неволей, то есть кто ногой, кто рукой, а я так и почти всем телом, прижимались к южному гиганту. Мы зализывали раны. Винетта на пару с Купом заштопали мою заднюю, обрадовав, что хромота мне теперь на всю жизнь. Вот такой королевский подарок на память. На долгую, вечную память… Ну, да ладно. У Купа, как оказалось, не считая здорово отбитой спины, щеку изуродовало двумя косыми шрамами. Я посмеялся, что, наверное, все мои знакомые эльфы будут узнавать друг друга по подобному украшению. Про Дио и говорить нечего — мужику досталось в монастыре, а потом еще сеча в деревне… короче говоря, кентавр отдыхал. Кстати, Винетта делала вид, что совсем ничего не помнит о случившемся с ней в монастыре. Только до того момента, когда взорвался фэл. Может, так оно и было, мы не спорили. Больше всего в этом походе «повезло» Дожу: легкое сотрясение башки, пара незначительных царапин и, как он сам говорил, «дикая усталость во всем моем маленьком теле».
Первая ночевка прошла тихо, мирно. Молча перекусили, молча легли спать, так же молча отправились в дальнейший путь. Ни второй, ни третий день пути ничем не отличались друг от друга.
Больше всего в последние дни меня пугало то, что практически все мы делали молча, в забытьи, как это делают те, кто что-то переживает или обдумывает, или перебрал пресловутого фэла. А так как на моих глазах эту дрянь никто не употреблял и запаха я не слышал — значит, остается первое. Но вот наступил тот день, точнее, полдень, когда нам поневоле пришлось открыть рты.
— Жрать больше нечего, — проворчал Дырявый Мешок, перетряхнув котомки с припасами.
— Что, совсем?.. — высунул наружу голову Дио.
— Да-ааа! Совсеееем!.. — передразнил его гном. — Скажите на милость, откуда ей, еде-то, быть, а? Хоть кто-нибудь из вас, великих бойцов, позаботился о провианте? Или все так спешили унести свои жо-ооо… ноги! — Дож покосился на девушку. — НОГИ, говорю! Что дыбитесь», олухи?!
— Нет-нет, ничего, — повернулся от разжигающегося костра эльф. — Так о чем мы забыли?
— Кто? Что? — непонимающе уставился неизвестно с чего покрасневший гном. — А? Ну да!.. И никто из вас не додумался пополнить запасы в деревне. Больше того, кто запрягал лошадей? Где еще две? Мы еле тащимся на этой отощавшей паре, и сколько еще будем так ковылять, неизвестно!
— Ты, циклоп недобитый, хорош реветь! У тебя есть конкретные предложения? — поднялся на ноги, то есть на копыта, Дио.
— Представь себе, есть! — упер в бока руки Дырявый Мешок. — Ты и ты, — он кивнул на эльфа и на меня, — берите, что надо, и в лес!
— Лишние рты прогоняешь, да? Обузой, говоришь, стали! — с напускной обидой заголосил эльф.
Прикрыв глаза, гном что-то пошептал, при этом поочередно загибая пальцы на обеих руках.
— Я говорю, бери оружие и что там еще надо и шагом марш в лес на охоту, — еле сдерживаясь, прошамкал Дож, не открывая глаз. Но стоило ему их открыть, первое, что он увидел, был ухмыляющийся во всю морду эльф.
— Подожди, ты это все ведь не всерьез? Разыграл, да?
— Ну-у-у… — повел головой эльф, задрав глаза к небу, — как тебе сказать…
— Кончай дурака валять, трагик, — вышел вперед кентавр, — давай собирайся, сходи с Луккой, добудь чего-нибудь. , Куп прижмурил глаз:
— Уже и подурачиться нельзя? Вооружившись луками и запасом стрел, мы вышли на охоту.
— А это еще зачем? — указал кентавр на подвешенные к поясам ахаст у меня и длинный меч у Купа. — Боитесь, ножей не хватит зверюшек разделывать?
— Поживем — посмотрим. — Уж я-то знал, на какие сюрпризы способны эти леса, поэтому и посоветовал товарищу прихватить с собой что-нибудь посерьезней ножей.
Когда солнце перевалило далеко за зенит, а в желудках по-настоящему заурчало, наконец попалась засыпанная снегом звериная тропа. По крайней мере, мы надеялись, что это была звериная тропа.
Прикинув, что к чему, мы двинулись по ней на север.
— Как полагаешь, на кого выйдем? — Эльф дышал в кулак, согревая пальцы.
— А тебе на кого бы хотелось?
— На кого угодно, лишь бы это можно было съесть! Конечно, перед этим как следует прожарив.
Я удивленно взглянул на Купа:
— Что, так сильно проголодался?
— Честно говоря, да! Знаешь, как оно бывает: ходишь-бродишь, о еде и не думаешь. Но стоит кому-нибудь заговорить о том, что жратвы не осталось, — и тут же желудок начинает давать о себе знать!
— Это точно, — рассмеялся я, — помню, однажды я с моим братцем Дуди… опля!
Только я начал рассказ, так кстати пришедший на ум, как донесся протяжный вой. Мы замерли, прислушиваясь, с какой стороны он шел. Было тихо, лишь с лапы соседней ели упал снег.
Опять протяжно над верхушками деревьев прозвучала тоскливая песня. Долгая, унылая, переходящая в хриплый, натужный… лай?
— У меня такое чувство, друг тролль, что это где-то рядом, — прошептал эльф, шаря глазами вокруг и проверяя, легко ли ходит меч в ножнах, — случается, на морозе лезвие крепко пристает к ножнам. — Ты это имел в виду, когда настоял взять с собой оружие?
— Что-то вроде.
Я накинул стрелу на тетиву, отворачиваясь от товарища: если я прав в своей догадке, то драться нам сейчас придется спина к спине.
— Ты чего, Лукка? — В свою очередь снаряжая лук, эльф попытался обернуться на меня, но сразу же получил пинок в бок: не вертись.
— Куп, в лагере вой могли услышать?
В десяти шагах над самой землей резко вверх качнулась ветка ели. Плавно подняв лук, я натянул тетиву, целясь именно туда.
— Вряд ли. Думаю… — начал было эльф.
Спущенная стрела свалила наземь выпрыгнувшую из-под дерева лохматую тень. Следующую стрелу я успел только достать. Вторая тень взвилась над снежной целиной прямо возле моего горла. Рука машинально опустилась, вдалбливая в череп острие стрелы. Сзади хлопнул лук — на снегу завертелась жалобно заскулившая туша. Зазвенела сталь, эльф тяжело выдохнул.
— Кто это? Неужели волколаки? Из-за деревьев показались оскалившиеся по-волчьи морды наступавших.
— Кто? Волколаки? — Я выудил из-за пояса ахаст, прикидывая, сколько же их может быть всего в стае. — Ты сказал волколаки? Брось, Куп, ты просто наслушался страшных историй! Это обыкновенные собаки.
— Собаки?!
— Бродячие собаки. — Лезвие топора врезалось в морду слишком близко подошедшей псины. — Совсем одичали, вон уже на людей бросаются!
И тут понеслось! Сталь поднималась и опускалась, свора то нападала сразу, то, отступив, обходила нас по кругу, выглядывая наши слабые места.
— Куп, нам бы продержаться немного…
— И что, наши подойдут?
— Нет, они сами отступят. — Я— все никак не мог высмотреть вожака. — Псы — они и в лесу псы! Глянь, там у тебя вожака нет?
— А как он должен выглядеть?
— А Отродье его знает! Либо самый крупный, либо самый хитрый!
— Ты издеваешься?
— Нет, просто говорю.
Потратив время на разговоры, я проворонил новую атаку. И снова брызнула кровь, полетела шерсть.
— Куп, скажи, хоть неделя прошла после того мордобоя в деревне?
— Нет, — завалил очередную собаку эльф. — А что?
— Да надоело уже! Если все так дальше пойдет, то, когда я вернусь домой, на мне же ни одного живого места не будет!
А вот и вожак! На снегу сидела здоровенная серая псина, с самым скучающим видом рассматривавшая происходящее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47