Солдат хотел было коснуться одного глаза маски, однако ИксонноскИ пронзительно завопил:
— Нет, не трогай!.. Они очень тонкие, но, если отбросить в сторону брезгливость, способны защитить от смертельного взгляда василиска. Из всех живых существ только ласка может спокойно, не подвергая себя опасности, смотреть на василиска. Думаю, мы можем с таким же успехом воспользоваться ее глазами.
— А как это устроено? — недоверчиво спросил Солдат, с сомнением изучая мембраны.
ИксонноскИ не без гордости заявил:
— Я снял пленки с глаз и с помощью паучьей нити закрепил их на маске.
Голгат с недоверием покачал головой.
— Наверняка не сработает. Лично мне не верится, что пленки с полусгнивших глазниц какой-то мертвой ласки спасут меня и я не сгорю дотла. А ты что скажешь, Солдат?
— По правде, мне этот план тоже кажется сомнительным.
— А так ли уж эти ласки неуязвимы? — спросил Голгат мальчика-чародея. — Они всегда берут верх?
— Понятия не имею, — радостно ответил ИксонноскИ. — Может, ты знаешь, Ворон?
— Если их когда и убивали василиски, то они тут же обращались в прах, так что наверняка ничего не известно.
— Что-то мне это не нравится, — пожаловался Солдат.
ИксонноскИ посерьезнел.
— Иного выхода нет.
Внезапно Утеллена выхватила маску из рук сына.
— Я пойду.
— Ты?.. Ты что? — поразился Солдат.
— Отнесу ласку к чудовищу, которого надо убить.
Устыдившись, что единственная женщина вызвалась добровольцем, двое мужчин тут же стали отговаривать ее и убеждать, что не женское это дело — с василисками сражаться. А потому пойдет один из них.
Утеллена ответила, что не так уж это и очевидно, потому что она может справиться с задачей не хуже любого мужчины. От нее требуется лишь отнести клетку и выпустить запертое животное.
Мужчины выдвигали свои аргументы, Утеллена — свои. Спор набирал силу, и наконец решено было тянуть жребий. Жребий пал на Солдата.
Принялись за работу.
В уши Солдату набили воск и тем же самым материалом нашпиговали его ноздри. Он лишился слуха и обоняния. Уши болели, нос болел. Солдат пожаловался, что воска слишком много, и попросил вытащить часть. Друзья хмурились и двигали губами; он понял — отказ. Затем ему вручили плетеную камышовую маску. Наконец Солдат взял в руки клетку, в которой по кругу носилась безумная ласка, и отправился навстречу начинающемуся дню. Остальные кричали ему на прощание, желали удачи… Впрочем, все добрые пожелания прошли мимо набитых воском ушей. Солдату было очень одиноко в мире полной тишины.
В полдень он наткнулся на мертвую полосу, пересекавшую ландшафт, — широкий шлейф увядших растений и поникших деревьев. Повсюду были разбросаны неподвижные тела зверей и птиц. Прямо на глазах с небес камнем рухнул орел и с глухим стуком упал на землю. То, что послужило причиной его гибели — запах, вид или звук, — находилось впереди, за утесами.
У Солдата бешено заколотилось сердце. Он натянул маску. Тут же мир стал расплывчатым и туманным. Солдат осторожно двинулся вперед, крепко вцепившись в рукоять клетки. Теперь уже и ласка, вся потрепанная, прекратила кружиться по часовой стрелке вдоль стенок своей тюрьмы, встала на задние лапки, словно столбик, и напряглась — животное приготовилось к встрече. Вытянув вперед шею, ласка быстро поворачивала голову из стороны в сторону и пристально вглядывалась. Она знала. Шерсть встала дыбом на загривке.
Острые чувства предупредили зверька о том, что враг находится где-то рядом.
Солдат обогнул горный кряж, и по спине у него побежали мурашки. Перед ним предстало небольшое и очень странное существо с крыльями и мерзким толстым хвостом, который волочился следом. Заметив Солдата, существо остановилось и начало пристально в него вглядываться, а затем разинуло отвратительный клюв. Если оно и издало какой-то звук, Солдат его не услышал. Как не почувствовал и смертоносных паров, которые источало чудовище. Шипение, отравляющий газ — все пошло впустую. Ничто не могло тронуть «ласкоглазого» Солдата.
Однако этого не скажешь о восставшей из мертвых ласке! Она в ярости бросилась на стенку своей плетеной клетки и пробилась сквозь ненадежное плетение. Ласка быстро покрыла расстояние, разделяющее ее от самого смертоносного существа на земле, и вцепилась прямо в морду неприятеля. Между двумя древними врагами вспыхнула ненависть, что существовала меж ними испокон веков. Причина этого противоборства давно уже позабылась, но вражда вскипала и перехлестывала через край, лишь только противники попадались друг другу на глаза. На траве, песке пустыни, на каменной горе или лесистом склоне они тут же кидались друг на друга, превращаясь во взбешенный кусающийся шар, из которого летят пух и перья.
Битва столь жестоких созданий не предназначалась для человеческого глаза. Атаки были молниеносны и безжалостны, ранения — страшны. Солдата до глубины души потрясла ярость поединка. Человеческому рассудку принять такое было невозможно: тошнота подступала к горлу, становилось дурно до головокружения. Солдат решил, что лучше будет отвернуться и не смотреть.
И все-таки отвернуться он не мог, не мог отвести глаз и следил за жуткой битвой как зачарованный. Солдат оцепенел, объятый ужасом.
Наконец из тучи пуха и перьев показался победитель. Ласка вылизывала раны красным язычком, удовлетворенная очередной победой, которую она одержала над своим сверхъестественным извечным врагом. В ее поступи было столько гордости, столько высокомерного величия в шаге, что Солдат понял: ласки привыкли одерживать победы в подобных встречах.
Зверек скользнул прочь, за валуны, а оттуда скрылся на расстилающейся позади равнине. Он вышел победителем и получил в награду новую жизнь от мальчика-чародея, будущего Короля магов.
Василиск с разодранной глоткой лежал в луже своих собственных кислотных жидкостей и разлагался. Солдат был заранее предупрежден и не стал смотреть на труп несущего смерть существа незащищенными глазами. Нельзя было и вынимать воск из ушей, потому что, умирая, василиск способен испускать смертоносное шипение. А потому Солдат попросту развернулся и ушел. И лишь оказавшись в лагере, он вынул из ушей и носа затычки. А когда он сообщил о победе, друзья, едва сдерживая радость, попросили описать бой.
— Никогда, — наотрез отказался Солдат. — Я никогда не смогу этого пересказать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Тем временем жизнь в Зэмерканде шла своим чередом. После того как ОммуллуммО вырвался на свободу и направился к горам Священной Семерки, в стране наступил всеобщий хаос, и канцлер Гумбольд поспешил воспользоваться им в своих интересах.
В полночный час к маршалу Крашкайту, мирно почивавшему в своих палатах, вошли два наемных убийцы и нанесли ему двенадцать ударов в сердце. Убийцы поднимали и опускали кинжалы одновременно с ударами часов. Маршал был уже мертв, когда пробило полночь. Наемники вернулись к Гумбольду и доложили о содеянном. Он оплатил их услуги и отправил в путешествие на другой берег Лазурного моря. Капитан корабля, на котором плыли убийцы, ничего не знал; он просто получил от Гумбольда распоряжение выкинуть их за борт посреди моря. Капитан решил, что это уличные бандюги, которых нельзя привлечь к ответственности за их злодеяния по закону, и с радостью сыграл роль палача в полной уверенности, что вершит правосудие.
Затем Гумбольд отправился навестить капитана Каффа.
— Крашкайт мертв, — сообщил он капитану. — Убит прошлой ночью.
При этих словах Кафф так и сел на кровати. Птичья лапа его запястья вцепилась в простыни.
— Убит?
— Я хочу, чтобы вы приняли на себя командование армией. Для начала в звании полковника. Позже вас назначат генералом — когда мы получим… э-э… одобрение королевы.
Кафф удивился:
— Вы хотите сказать, что на нынешнее назначение королева согласия не давала?
— Королева безумна, — сказал Гумбольд, прищурив глаза. — Вы разве этого не знали?
Кафф некоторое время молчал.
— Это законно? Я спрашиваю из простого любопытства.
— Законно. — Гумбольд присел на край кровати Каффа — Я могу назначать людей на посты по своему усмотрению — я канцлер. Традиционно принято временами спрашивать согласия королевы, но это лишь требование этикета и не имеет ничего общего с правилами и законами. Все зависит от канцлера, то есть от меня.
— Вам виднее, — сказал Кафф и начал одеваться. — Я присоединюсь к вам очень скоро.
Новости о повышении по службе неплохо бодрят, особенно рано поутру. Вот уж невиданно! Заснул капитаном, проснулся генералом.
Канцлер Гумбольд ушел, и Кафф, полный ликования, принялся старательно натягивать сапоги. Полковник — почти генерал, и на горизонте точно солнце сияет маршальский шлем. Так у него гораздо больше шансов добиться расположения оставленной в одиночестве принцессы, мужем которой недовольна сама королева.
Гумбольд направился прямо к Дворцу Птиц.
— Где королева? — спросил он ее ближайших слуг. — Она уже встала?
— Да, господин канцлер, королева поднялась, но рассудок ее все в том же состоянии.
Это хорошо. С тех пор как взбунтовавшийся чародей оказался на свободе, королеву не покидает безумие. Сегодня она по-прежнему невменяема. Все идет гладко. Пора отправить ее в обитую гусиным пухом камеру в подземелье. Лорд-поимщик воров — один из людей Гумбольда, как, впрочем, и основная масса придворных. Вот только Фринстин — Хранитель башен, да Квидквод — Лорд королевской казны, пока стоят на пути.
Вскоре прибыл Кафф.
— Выдели мне пару гвардейцев, — приказал Гумбольд, — из своих людей. Скоро прибудут люди от Лорда-поимщика воров. Необходимо отправить королеву в местечко побезопаснее.
— Куда именно? Что происходит?
— А ты что, сам не понимаешь? Чародей на свободе. Королева нуждается в защите. В таком состоянии, как сейчас, она очень уязвима. Любой может отнять у нее королевство. Для ее же собственной безопасности необходимо поместить королеву в более надежное место и поставить у дверей стражу.
Гумбольд с непроницаемым лицом наблюдал, как воспримет все вышесказанное полковник Кафф.
Кафф немного растерялся. Теперь он начал понимать, что же происходит на самом деле. А происходил самый обыкновенный государственный переворот. Гумбольд убрал с трона монарха и освободил дорогу себе. Сумасшедшую королеву нужно защищать только от нее самой. Все королевство знало о недуге повелительницы — от крестьянина до последнего лакея, и Гумбольду оставалось лишь сказать, что из-за побега колдуна, который когда-то навлек на королеву ужасный недуг, королеве стало хуже. Можно держать ее взаперти сколько угодно долго, приставив к двери верных Гумбольду людей, — и все ради собственного блага больной. Мало кто попытается помешать воплотить Гумбольду его замысел. Ну, разве что Фринстин да, пожалуй, Квидквод.
— Но как же королева? Я хотел сказать, как только ее величество придет в себя, она сразу же…
— Когда она придет в себя, — зарычал Гумбольд, — рядом будут только крысы и пауки. Соберитесь, полковник. Власть сама просится вам в руки. Мне нужны гвардейцы. А я тем временем встречу тюремщиков. Запрячем Ванду подальше, пока она своим завыванием весь город не перебудила.
Кафф кивнул:
— Вы правы. Королева действительно нуждается в присмотре…
Кафф вышел и вернулся уже не один. С ним были его самые верные люди.
Едва ли королева отдавала себе отчет в происходящем. Ей накинули на голову пустой холщовый мешок и силой выволокли из покоев. Королева кусалась, царапалась, кричала, звала на помощь… Ее криков никто не услышал. Ванду быстро стащили вниз по лестнице, запихнули в карету, что стояла наготове во дворе, и доставили в камеру.
Слуги хотели помешать тюремщикам забрать королеву, кричали, кое-кто бросился в бой. Особо ретивых заступников пронзали мечами. После отделались и от тел.
Уцелевшие слуги и рабы, молча созерцавшие участь своих собратьев, быстро смекнули, что на их глазах происходит смена власти. Большая их часть тут же переметнулась на сторону врага. Другие бежали. Вскоре тех, кто хотел противиться заключению королевы, не осталось. Во всяком случае, из числа дворцовой обслуги.
Очень скоро в собственных апартаментах арестовали Квидквода. Фринстина зарезали на улице «неизвестные убийцы», когда он направлялся в одну из башен, чтобы убедиться, что с королевой все в порядке. Его тело сбросили в канал.
Еще до наступления полудня все было кончено. Ни слуха не просочилось на улицы города. В полдень на перекрестки вышли глашатаи и зычными голосами объявили новости. Королева серьезно больна. Канцлер Гумбольд взял на себя полномочия регента и будет временно исполнять обязанности царствующего монарха до тех пор, пока королева Ванда не придет в доброе здравие. Маршал Крашкайт мертв; по слухам, его убил бежавший чародей. Полковник Кафф, который вскоре будет назначен генералом, занимает сопряженную с немалым риском должность верховного главнокомандующего Гутрума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43