— Эйден в упор посмотрел на Роберта. — Да, я действительно все очень хорошо понимаю. Я знаю то, чего никогда не поймут другие.
— Что именно? Что я... несмотря на все приведенные мной доводы, делаю это только для того, чтобы избежать своей судьбы? Неужели я и в самом деле так жалок в ваших глазах, епископ?
Взгляд Эйдена долго оставался непреклонным, потом немного смягчился.
— Нет, Роберт, — покачал головой Эйден, — но к добру или к худу, вы поставили меня перед необходимостью сказать вам все это, даже если вы решили нe обращать внимания на мои слова.
Слова Эйдена, слишком ясно видевшего истину, заставили Роберта сглотнуть и отступить на шаг. Он закутался в плащ, отчаянно пытаясь найти что-то, что могло бы дать надежду и опору его верному другу. Когда он наконец заговорил, голос его прозвучал мягче, чем он хотел, и подозрительно хрипло:
— Мне пора. Я...
— И все же умоляю вас: спросите мальчика. Предоставьте ему выбор, которого сами вы были лишены.
Роберт еще мгновение смотрел на епископа.
— Прощайте, Эйден. Берегите себя.
Когда Роберт вышел из кабинета, на сердце у него было тяжело.
Глава 11
Ночь за ночью пробирался Роберт по бездорожью, где ему не встречалось жилья, где его окружали лишь обледенелые черные стволы деревьев. Он старался не смотреть по сторонам, не замечать, какое безлюдье и запустение царят в его прекрасной Люсаре. Если в городах еще сохранялось некое подобие благополучия, то жители деревень должны были довольствоваться призрачной надеждой на выживание. День заднем Роберт проезжал через бесконечные поля, не вспаханные осенью, мимо покинутых ферм и сожженных домов.
Он старался избегать поселений, и ради безопасности, и чтобы не будить своего демона.
Роберт не стал немедленно сворачивать на север; сначала он выбрал дорогу в западном направлении, ведущую к месту, которого никогда не забывал. Перед рассветом на восьмой день пути, с дрожью предвкушения он свернул с тропы и двинулся по холмистым пастбищам, посеребренным инеем. Никакие горькие мысли не томили его теперь — они никогда не приходили ему здесь. На некоторое время он был избавлен от сомнений и сожалений, от неуверенности и презрения к себе; в первый раз за восемь лет он ощутил покой.
Только родной дом был способен сделать такое с человеком...
Роберт не спешил. Давая отдых своему коню, он пошел пешком, ведя животное в поводу, рассчитывая оказаться на вершине последнего заснеженного холма, как раз когда солнце выглянет из-за горизонта. И вот он перед ним: Данлорн.
Посреди поля, заросшего сорняками и кустарником, над черным льдом, покрывающим ров, высились и глядели на окрестности пустыми глазницами окон знакомые стены и башни замка, где он вырос. Когда-то это был центр его мира, здесь жили люди, готовые умереть за него — как и он за них. Здесь он поселился с Береникой, и здесь она погибла по его вине. В часовне был погребен его отец, здесь покоились предки, память о которых уходила в далекое прошлое. Здесь была цель его путешествия, олицетворение всего, за что когда-либо сражался его Дом.
И теперь замок был пуст.
Тяжелый комок в груди Роберта растаял, он вздохнул с чем-то похожим на облегчение. Солнце светило ему в спину, и Роберт двинулся вперед, оглядывая укрепления и максимально напрягая колдовское зрение: вдруг Данлорн оказался бы не таким пустым, каким выглядел.
Убедившись, что поблизости никого нет, Роберт подошел к воротам. Высокие створки отразили не одно нападение, но для Роберта преградой не оказались. От одного прикосновения они распахнулись, и он прошел во внутренний двор. Здесь Роберт остановился, просто слушая.
Именно тишина этого места всегда и приветствовала, и обнимала его; действительность, казалось, отступала, и он оказывался в сновидении. Роберту представилось, что вот сейчас он проснется, и всюду вокруг будет кипеть жизнь, как это было годы назад, когда он вернулся из изгнания, до того, как он по слабости позволил себе вновь вмешаться в судьбу своей страны.
Хотя замок и был заброшен уже четырнадцать лет, ничто вокруг не говорило о распаде и запустении. По какой-то странной причине создавалось впечатление, что хотя вся страна вокруг готова превратиться в прах, Данлорн останется стойким безмолвным свидетелем судьбы Люсары.
Роберт отвел коня в старую конюшню, расседлал и наполнил кормушку овсом, который привез с собой, а сам принялся чистить животное. Закончив, он прихватил седельные сумки и поднялся в караульную. Роберт понимал, что не посмеет войти в главную башню, ступить в комнаты, которые были свидетелями стольких надежд и неудач. Посетить Данлорн было ему необходимо, но взваливать на себя ненужный груз не следовало.
Опустившись на колени, Роберт поднял доску пола караульной и достал из тайника запасы, которые оставлял при предыдущих посещениях: одеяла, немного дров, сушеные фиги и орехи. Взамен он опустил в тайник тяжелый мешок золотых монет, которые могли пригодиться в будущем. Устроившись, Роберт сбросил сапоги и завернулся в одеяла.
Тишина поглотила все его многочисленные грехи.
Ему снова приснился тот же сон. Его окружала морозная зимняя ночь, темная и безжалостная. Да, он узнавал окрестности; слишком хорошо они были ему знакомы.
Он бежал, спотыкаясь, израненный, полуослепший. Нэш, смеясь, скользил впереди, недоступный для колдовской силы Роберта. Шан Мосс шумел и качался вокруг, смутное эхо рождало ужас. Теряя последние силы, Роберт гнался за Нэшем — по лесу, на поле битвы...
Они оказались одни. Обе армии исчезли, и Роберту достаточно было взглянуть на Нэша, чтобы понять: это его рук дело.
Но как он сможет выиграть битву без своего войска? Как ему остановить Селара без своих верных соратников?
Его сподвижники оказались вынуждены сражаться со своими земляками. Проливать кровь и умирать. Голодать. Исчезнуть, как будто их никогда и не было.
Роберт собрал воедино все, что породил в нем демон, весь гнев и ярость, отчаяние, ненависть, страх, отвращение к себе. Он знал, что сотворит с ним этот пылающий комок; он разгорался все жарче, как тусклое зловещее солнце... Его собственный Ангел Тьмы вышел на битву с тем, который стоял перед Робертом.
Именно для этого он был рожден. Таково его истинное предназначение. Уничтожать. Он жаждал, всеми силами души жаждал разрушения. Только так мог он утолить мучительный голод, заполнить свою пустую душу.
Он весь словно пылал от внутреннего огня, дрожал от нетерпения выпустить на свободу всепожирающую силу Слова Разрушения.
— Ну что же ты! — выкрикнул Нэш. — Произнеси Слово! Произнеси Слово и уничтожь меня, Враг!
Слово росло в нем, трепетало на губах, еще один удар сердца, и...
Она стояла перед ним с глазами, полными такой печали... О боги, как же он ее любил, как нуждался в ней... она наполняла его душу, лишала пищи демона...
Но она не приблизилась к нему. Напротив, она попятилась, и он услышал, как ветер подхватил смех Нэша.
Демон рванулся наружу, душа Роберта, заставляя его терять равновесие. Роберт упал на колени, не в силах отвести глаза от нее, стоящей рядом с Нэшем, не в силах заглушить слова Дэвида Маклина.
Но Дэвид Маклин мертв. Нэш изувечен.
А Дженн?
Роберт проснулся, невидящими глазами уставился в потолок. Завывания ветра в холодной ночи говорили о том, что часть его души скоро увянет, скоро умрет...
Роберт отбросил одеяла и заметался по караульной, словно надеясь растоптать прошлое и навеки оставить его здесь. За стеной все так же выл ветер, но теперь к нему присоединились и другие звуки, заставившие Роберта замереть на месте.
Голоса.
Роберт, не натягивая сапог, неслышно подкрался к окну и выглянул во двор. Низкие черные тучи плыли по небу, суля новый снегопад. Ветер гнал их по небу и трепал плащи троих вошедших в ворота людей.
Как вор, Роберт скользнул в тень, туда, где ни один луч угасающего дня не коснулся бы его лица. Затаив дыхание, он старался услышать, о чем говорили пришедшие.
Двое мужчин и женщина. Один из мужчин был немолод, с волосами, сильно припорошенными сединой. Второй выглядел моложе, лицо его было обезображено шрамом. Женщина могла бы быть его матерью; ее руки выдавали привычку к тяжелому труду. В одной руке она несла корзину, другой придерживала у горла плащ.
Пришедшие, казалось, о чем-то спорили. Роберт следил за ними, переходя от окна к окну, но слышал только голоса: разобрать слов он не мог. Двое мужчин и женщина направлялись к главной башне; поднявшись по лестнице, они открыли дверь и исчезли внутри.
Роберт мгновенно натянул сапоги, нырнул в дверь и взбежал по лестнице, ведущей из караульной в главный зал.
Осторожно открыв дверь, он оказался на полутемной галерее, идущей вокруг огромного помещения; в парапете галереи были сделаны узкие бойницы, через которые лучники в случае необходимости могли обстреливать зал. Воспользовавшись колдовской силой, чтобы сделать свои шаги неслышными, Роберт подкрался к одной из бойниц и стал следить за людьми внизу.
На мгновение ему показалось, что увиденное ему снится, но тут он обнаружил, что части головоломки легко находят свои места. Двое мужчин, подчиняясь распоряжениям женщины, достали откуда-то метлы и принялись выметать мусор, накопившийся за лето. Разговаривая о всяких пустяках, они смели паутину и птичьи гнезда со стен, потом парень принес воды из колодца и принялся отмывать пустой камин.
Только теперь Роберт понял, что такая уборка была не первой: слишком чисто было и на галерее, и в караульной, и в конюшне. Даже двор оказался очищен от сорняков.
Что за идиоты! Что они делают! Если их поймают солдаты — а Роберт знал, что окрестности патрулируются, — их ведь повесят за измену. Что это они взялись заботиться о никому больше не нужном замке! Нет, просто дураки! Да и какое право они имеют!.. Явиться без спросу в его владения! Они что, не видят, что замок мертв? Что его нужно оставить разрушаться?
Нужно их припугнуть, чтобы больше сюда не совались, — может быть, притвориться призраком... Но двинуться с места Роберт не мог. Их согнутые спины, их неспешный разговор, их старательность говорили ему что-то важное, и он мог только слушать.
Когда наконец уборка была закончена, женщина и мужчины вышли из зала, осторожно прикрыв за собой дверь. Роберт посмотрел им вслед, потом в воцарившейся тишине спустился в конюшню, чтобы напоить коня. Те люди закрыли за собой ворота, и Роберт теперь мог вернуться в караульную и без опасений разжечь огонь.
Съев свой простой ужин, Роберт сел у камина и стал слушать, как ветер завывает вокруг стен, стучит ставнями, свистит в дымоходах.
Было в Данлорне что-то такое, что год за годом заставляло Роберта возвращаться сюда. Он все еще мог слышать мальчишеский голос Финлея, играющего с ним в прятки или жалующегося, что он жульничал при стрельбе из лука, или голос матери, строго выговаривающей сыновьям, или шаги отца, входящего в ворота, — отца, точной копией которого теперь стал Финлей, но более сурового, более властного. Роберт знал, что отец его внушал почтение и страх, но его собственные воспоминания содержали другое: уроки, которые Тревор давал сыновьям, истории, которые он им рассказывал. Роберт всю жизнь старался ни в чем не уступать отцу, но давно уже понял, что это ему не удастся.
Что ж, на сей раз он не посрамит памяти отца. Если чему-нибудь он и научился у сурового графа, так это одному: успех приходит только к тому, кто не сдается.
«Ты меня слышишь?»
Роберт, вздрогнув, выпрямился. Глаза его широко раскрылись, сердце начало колотиться. Должно быть, сонливость так затуманила его ум, что он уже не отличает ночной кошмар от...
Нет, она не станет...
«Пожалуйста, Роберт, ответь: ты меня слышишь?»
«Да». — Слово вырвалось и унеслось к ней, прежде чем Роберт сообразил, что делает. Слишком большой радостью оказалось просто услышать ее голос...
Роберт в темноте вскочил на ноги и ударил рукой по камню стены. Боль была нужна ему, чтобы вспомнить, кто она такая; радости не могло быть места, когда дело касалось ее.
Он не мог себе позволить обмануться еще раз.
«Да, Дженн, я тебя слышу».
Глава 12
Нэша всегда поражало, как много в мире людей, считающих себя умнее окружающих дураков. Как гласит старинная поговорка, легко быть умником задним числом: самоуверенный глупец спохватывается, когда слишком поздно. Нэш не раз испытывал искушение, как сейчас, предостеречь недотепу, но разве будет польза от единственного честного предупреждения в череде обманов?
Впрочем, размышлял Нэш, откинувшись в кресле и разглядывая своего собеседника, было бы любопытно попробовать когда-нибудь для разнообразия... Возможность поразвлечься теперь выпадала ему редко: слишком ограничены были его возможности из-за немощи.
С другой стороны, вот перед ним этот юный и рьяный малахи, свеженький и аппетитный, полный амбиций и не сомневающийся в своей способности их удовлетворить. Стоило ли протыкать этот пузырь самоуверенного энтузиазма грубыми гранями реальности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Что именно? Что я... несмотря на все приведенные мной доводы, делаю это только для того, чтобы избежать своей судьбы? Неужели я и в самом деле так жалок в ваших глазах, епископ?
Взгляд Эйдена долго оставался непреклонным, потом немного смягчился.
— Нет, Роберт, — покачал головой Эйден, — но к добру или к худу, вы поставили меня перед необходимостью сказать вам все это, даже если вы решили нe обращать внимания на мои слова.
Слова Эйдена, слишком ясно видевшего истину, заставили Роберта сглотнуть и отступить на шаг. Он закутался в плащ, отчаянно пытаясь найти что-то, что могло бы дать надежду и опору его верному другу. Когда он наконец заговорил, голос его прозвучал мягче, чем он хотел, и подозрительно хрипло:
— Мне пора. Я...
— И все же умоляю вас: спросите мальчика. Предоставьте ему выбор, которого сами вы были лишены.
Роберт еще мгновение смотрел на епископа.
— Прощайте, Эйден. Берегите себя.
Когда Роберт вышел из кабинета, на сердце у него было тяжело.
Глава 11
Ночь за ночью пробирался Роберт по бездорожью, где ему не встречалось жилья, где его окружали лишь обледенелые черные стволы деревьев. Он старался не смотреть по сторонам, не замечать, какое безлюдье и запустение царят в его прекрасной Люсаре. Если в городах еще сохранялось некое подобие благополучия, то жители деревень должны были довольствоваться призрачной надеждой на выживание. День заднем Роберт проезжал через бесконечные поля, не вспаханные осенью, мимо покинутых ферм и сожженных домов.
Он старался избегать поселений, и ради безопасности, и чтобы не будить своего демона.
Роберт не стал немедленно сворачивать на север; сначала он выбрал дорогу в западном направлении, ведущую к месту, которого никогда не забывал. Перед рассветом на восьмой день пути, с дрожью предвкушения он свернул с тропы и двинулся по холмистым пастбищам, посеребренным инеем. Никакие горькие мысли не томили его теперь — они никогда не приходили ему здесь. На некоторое время он был избавлен от сомнений и сожалений, от неуверенности и презрения к себе; в первый раз за восемь лет он ощутил покой.
Только родной дом был способен сделать такое с человеком...
Роберт не спешил. Давая отдых своему коню, он пошел пешком, ведя животное в поводу, рассчитывая оказаться на вершине последнего заснеженного холма, как раз когда солнце выглянет из-за горизонта. И вот он перед ним: Данлорн.
Посреди поля, заросшего сорняками и кустарником, над черным льдом, покрывающим ров, высились и глядели на окрестности пустыми глазницами окон знакомые стены и башни замка, где он вырос. Когда-то это был центр его мира, здесь жили люди, готовые умереть за него — как и он за них. Здесь он поселился с Береникой, и здесь она погибла по его вине. В часовне был погребен его отец, здесь покоились предки, память о которых уходила в далекое прошлое. Здесь была цель его путешествия, олицетворение всего, за что когда-либо сражался его Дом.
И теперь замок был пуст.
Тяжелый комок в груди Роберта растаял, он вздохнул с чем-то похожим на облегчение. Солнце светило ему в спину, и Роберт двинулся вперед, оглядывая укрепления и максимально напрягая колдовское зрение: вдруг Данлорн оказался бы не таким пустым, каким выглядел.
Убедившись, что поблизости никого нет, Роберт подошел к воротам. Высокие створки отразили не одно нападение, но для Роберта преградой не оказались. От одного прикосновения они распахнулись, и он прошел во внутренний двор. Здесь Роберт остановился, просто слушая.
Именно тишина этого места всегда и приветствовала, и обнимала его; действительность, казалось, отступала, и он оказывался в сновидении. Роберту представилось, что вот сейчас он проснется, и всюду вокруг будет кипеть жизнь, как это было годы назад, когда он вернулся из изгнания, до того, как он по слабости позволил себе вновь вмешаться в судьбу своей страны.
Хотя замок и был заброшен уже четырнадцать лет, ничто вокруг не говорило о распаде и запустении. По какой-то странной причине создавалось впечатление, что хотя вся страна вокруг готова превратиться в прах, Данлорн останется стойким безмолвным свидетелем судьбы Люсары.
Роберт отвел коня в старую конюшню, расседлал и наполнил кормушку овсом, который привез с собой, а сам принялся чистить животное. Закончив, он прихватил седельные сумки и поднялся в караульную. Роберт понимал, что не посмеет войти в главную башню, ступить в комнаты, которые были свидетелями стольких надежд и неудач. Посетить Данлорн было ему необходимо, но взваливать на себя ненужный груз не следовало.
Опустившись на колени, Роберт поднял доску пола караульной и достал из тайника запасы, которые оставлял при предыдущих посещениях: одеяла, немного дров, сушеные фиги и орехи. Взамен он опустил в тайник тяжелый мешок золотых монет, которые могли пригодиться в будущем. Устроившись, Роберт сбросил сапоги и завернулся в одеяла.
Тишина поглотила все его многочисленные грехи.
Ему снова приснился тот же сон. Его окружала морозная зимняя ночь, темная и безжалостная. Да, он узнавал окрестности; слишком хорошо они были ему знакомы.
Он бежал, спотыкаясь, израненный, полуослепший. Нэш, смеясь, скользил впереди, недоступный для колдовской силы Роберта. Шан Мосс шумел и качался вокруг, смутное эхо рождало ужас. Теряя последние силы, Роберт гнался за Нэшем — по лесу, на поле битвы...
Они оказались одни. Обе армии исчезли, и Роберту достаточно было взглянуть на Нэша, чтобы понять: это его рук дело.
Но как он сможет выиграть битву без своего войска? Как ему остановить Селара без своих верных соратников?
Его сподвижники оказались вынуждены сражаться со своими земляками. Проливать кровь и умирать. Голодать. Исчезнуть, как будто их никогда и не было.
Роберт собрал воедино все, что породил в нем демон, весь гнев и ярость, отчаяние, ненависть, страх, отвращение к себе. Он знал, что сотворит с ним этот пылающий комок; он разгорался все жарче, как тусклое зловещее солнце... Его собственный Ангел Тьмы вышел на битву с тем, который стоял перед Робертом.
Именно для этого он был рожден. Таково его истинное предназначение. Уничтожать. Он жаждал, всеми силами души жаждал разрушения. Только так мог он утолить мучительный голод, заполнить свою пустую душу.
Он весь словно пылал от внутреннего огня, дрожал от нетерпения выпустить на свободу всепожирающую силу Слова Разрушения.
— Ну что же ты! — выкрикнул Нэш. — Произнеси Слово! Произнеси Слово и уничтожь меня, Враг!
Слово росло в нем, трепетало на губах, еще один удар сердца, и...
Она стояла перед ним с глазами, полными такой печали... О боги, как же он ее любил, как нуждался в ней... она наполняла его душу, лишала пищи демона...
Но она не приблизилась к нему. Напротив, она попятилась, и он услышал, как ветер подхватил смех Нэша.
Демон рванулся наружу, душа Роберта, заставляя его терять равновесие. Роберт упал на колени, не в силах отвести глаза от нее, стоящей рядом с Нэшем, не в силах заглушить слова Дэвида Маклина.
Но Дэвид Маклин мертв. Нэш изувечен.
А Дженн?
Роберт проснулся, невидящими глазами уставился в потолок. Завывания ветра в холодной ночи говорили о том, что часть его души скоро увянет, скоро умрет...
Роберт отбросил одеяла и заметался по караульной, словно надеясь растоптать прошлое и навеки оставить его здесь. За стеной все так же выл ветер, но теперь к нему присоединились и другие звуки, заставившие Роберта замереть на месте.
Голоса.
Роберт, не натягивая сапог, неслышно подкрался к окну и выглянул во двор. Низкие черные тучи плыли по небу, суля новый снегопад. Ветер гнал их по небу и трепал плащи троих вошедших в ворота людей.
Как вор, Роберт скользнул в тень, туда, где ни один луч угасающего дня не коснулся бы его лица. Затаив дыхание, он старался услышать, о чем говорили пришедшие.
Двое мужчин и женщина. Один из мужчин был немолод, с волосами, сильно припорошенными сединой. Второй выглядел моложе, лицо его было обезображено шрамом. Женщина могла бы быть его матерью; ее руки выдавали привычку к тяжелому труду. В одной руке она несла корзину, другой придерживала у горла плащ.
Пришедшие, казалось, о чем-то спорили. Роберт следил за ними, переходя от окна к окну, но слышал только голоса: разобрать слов он не мог. Двое мужчин и женщина направлялись к главной башне; поднявшись по лестнице, они открыли дверь и исчезли внутри.
Роберт мгновенно натянул сапоги, нырнул в дверь и взбежал по лестнице, ведущей из караульной в главный зал.
Осторожно открыв дверь, он оказался на полутемной галерее, идущей вокруг огромного помещения; в парапете галереи были сделаны узкие бойницы, через которые лучники в случае необходимости могли обстреливать зал. Воспользовавшись колдовской силой, чтобы сделать свои шаги неслышными, Роберт подкрался к одной из бойниц и стал следить за людьми внизу.
На мгновение ему показалось, что увиденное ему снится, но тут он обнаружил, что части головоломки легко находят свои места. Двое мужчин, подчиняясь распоряжениям женщины, достали откуда-то метлы и принялись выметать мусор, накопившийся за лето. Разговаривая о всяких пустяках, они смели паутину и птичьи гнезда со стен, потом парень принес воды из колодца и принялся отмывать пустой камин.
Только теперь Роберт понял, что такая уборка была не первой: слишком чисто было и на галерее, и в караульной, и в конюшне. Даже двор оказался очищен от сорняков.
Что за идиоты! Что они делают! Если их поймают солдаты — а Роберт знал, что окрестности патрулируются, — их ведь повесят за измену. Что это они взялись заботиться о никому больше не нужном замке! Нет, просто дураки! Да и какое право они имеют!.. Явиться без спросу в его владения! Они что, не видят, что замок мертв? Что его нужно оставить разрушаться?
Нужно их припугнуть, чтобы больше сюда не совались, — может быть, притвориться призраком... Но двинуться с места Роберт не мог. Их согнутые спины, их неспешный разговор, их старательность говорили ему что-то важное, и он мог только слушать.
Когда наконец уборка была закончена, женщина и мужчины вышли из зала, осторожно прикрыв за собой дверь. Роберт посмотрел им вслед, потом в воцарившейся тишине спустился в конюшню, чтобы напоить коня. Те люди закрыли за собой ворота, и Роберт теперь мог вернуться в караульную и без опасений разжечь огонь.
Съев свой простой ужин, Роберт сел у камина и стал слушать, как ветер завывает вокруг стен, стучит ставнями, свистит в дымоходах.
Было в Данлорне что-то такое, что год за годом заставляло Роберта возвращаться сюда. Он все еще мог слышать мальчишеский голос Финлея, играющего с ним в прятки или жалующегося, что он жульничал при стрельбе из лука, или голос матери, строго выговаривающей сыновьям, или шаги отца, входящего в ворота, — отца, точной копией которого теперь стал Финлей, но более сурового, более властного. Роберт знал, что отец его внушал почтение и страх, но его собственные воспоминания содержали другое: уроки, которые Тревор давал сыновьям, истории, которые он им рассказывал. Роберт всю жизнь старался ни в чем не уступать отцу, но давно уже понял, что это ему не удастся.
Что ж, на сей раз он не посрамит памяти отца. Если чему-нибудь он и научился у сурового графа, так это одному: успех приходит только к тому, кто не сдается.
«Ты меня слышишь?»
Роберт, вздрогнув, выпрямился. Глаза его широко раскрылись, сердце начало колотиться. Должно быть, сонливость так затуманила его ум, что он уже не отличает ночной кошмар от...
Нет, она не станет...
«Пожалуйста, Роберт, ответь: ты меня слышишь?»
«Да». — Слово вырвалось и унеслось к ней, прежде чем Роберт сообразил, что делает. Слишком большой радостью оказалось просто услышать ее голос...
Роберт в темноте вскочил на ноги и ударил рукой по камню стены. Боль была нужна ему, чтобы вспомнить, кто она такая; радости не могло быть места, когда дело касалось ее.
Он не мог себе позволить обмануться еще раз.
«Да, Дженн, я тебя слышу».
Глава 12
Нэша всегда поражало, как много в мире людей, считающих себя умнее окружающих дураков. Как гласит старинная поговорка, легко быть умником задним числом: самоуверенный глупец спохватывается, когда слишком поздно. Нэш не раз испытывал искушение, как сейчас, предостеречь недотепу, но разве будет польза от единственного честного предупреждения в череде обманов?
Впрочем, размышлял Нэш, откинувшись в кресле и разглядывая своего собеседника, было бы любопытно попробовать когда-нибудь для разнообразия... Возможность поразвлечься теперь выпадала ему редко: слишком ограничены были его возможности из-за немощи.
С другой стороны, вот перед ним этот юный и рьяный малахи, свеженький и аппетитный, полный амбиций и не сомневающийся в своей способности их удовлетворить. Стоило ли протыкать этот пузырь самоуверенного энтузиазма грубыми гранями реальности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76