– Вам известно, на чьей мы стороне – Ангела Ямагаты. Абсолютно все. Зачем бы мы пришли сюда?
Я не был уверен, что нуждаюсь в их помощи, хотя меня впечатлила такая храбрость.
– Спасибо, – поблагодарил я. Неприкасаемый улыбнулся, обнажив выбитые зубы – итог его страданий ради меня.
– Мы присоединимся к вам по другую сторону горы. Вот увидите, мы вам пригодимся.
Я велел охранникам открыть ворота и попрощался с Е-Аном. Худая скорченная фигура поспешно удалилась в темноту. Из леса донесся вой лисицы, словно крик измученного призрака. Я вздрогнул. Казалось, неприкасаемым руководит сверхъестественная сила. Я более не верил в нее, но боялся, подобно беззащитному ребенку.
По коже бегали мурашки, когда я вернулся в караульную. Я снял одежду и, несмотря на поздний час, велел Майами выстирать ее, а затем прийти в баню. Она тщательно вымыла меня с ног до головы, и я десять минут отмокал в кипятке. Надев чистое платье, я послал служанку за Кахеи и распорядился разбудить настоятеля. Шел час Быка.
Я встретил Кахеи в коридоре, вкратце описал ему ситуацию, и мы вместе направились к комнату к настоятелю. Макото стоял на посту и должен был вскоре присоединиться к нам.
Было принято решение вывести нашу армию как можно раньше, оставив небольшую группу всадников в Тераяме, чтобы дать арьергардный бой.
Кахеи с Макото тотчас отправились в деревню будить Амано и остальных: необходимо срочно готовить провизию и снаряжение. Настоятель велел слугам оповестить монахов – колокольный звон сделал бы это быстрей, однако в столь поздний час дал бы знак шпионам. Я пошел к Каэдэ.
Она ждала меня в сорочке. Распущенные волосы окутывали ее подобно одеянию, сияя чернотой на фоне молочной ткани и белой кожи. При виде Каэдэ я, как и всегда, затаил дыхание. Что бы с нами ни произошло, я всегда буду помнить ту счастливую весну. Моя жизнь полна незаслуженных радостей, но быть с Каэдэ – величайшее блаженство.
– Майами сказала, что пришел неприкасаемый, а ты впустил его и разговаривал с ним.
В голосе Каэдэ звучало то же изумление, что и у служанки.
– Его зовут Е-Ан. Я встретил его в Ямагате.
Я разделся, надел ночное белье и сел напротив, колено к колену.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Ты устал. Ложись.
– Да, мы должны поспать несколько часов. Отправляемся в путь с первым лучом солнца. Храм окружили Отори. Пойдем через горы.
– Эту весть принес тебе неприкасаемый?
– Он рисковал жизнью.
– Но ради чего? Откуда ты его знаешь?
– Помнишь тот день, когда мы приехали сюда с господином Шигеру?
– Как же забыть, – улыбнулась Каэдэ.
– Предыдущей ночью я забрался в замок и положил конец страданиям пленников, подвешенных на стене. Они были Потаенными. Слышала о таких?
Жена кивнула.
– Шизука кое-что мне рассказывала. Люди клана Ногучи мучили их не меньше.
Один из них был братом Е-Ана. Неприкасаемый видел, как я выходил из рва, и решил, что перед ним ангел.
– Ангел Ямагаты? – медленно произнесла Каэдэ. – Наутро об этом говорил весь город.
– С тех пор мы встретились снова, наши судьбы словно переплетены. В прошлом году он помог мне добраться до Тераямы. Если бы не он, я бы погиб в снегу. По пути Е-Ан отвел меня к святой женщине, и она предрекла мне жизнь.
Я никому не говорил, ни Макоте, ни Мацуде, о словах пророчицы, но теперь мне захотелось поделиться с возлюбленной. И я прошептал ей на ухо, что во мне перемешаны три крови: я рожден среди Потаенных, жизнь моя более мне не принадлежит. Судьбой мне предначертано мирно править над землями от моря до моря, когда Земля выполнит веление Небес. Я не раз вспоминал эти слова, иногда веря в них, иногда нет. Пять битв принесут нам мир, четыре победы и одно поражение. Каэдэ не должна знать только то, что мне предстоит умереть от руки собственного сына – это слишком тяжелое бремя, к тому же нельзя выдать главный секрет: девушка из Племени по имени Юки, дочь Муто Кенжи, носит под сердцем моего ребенка.
– Ты родился среди Потаенных? – осторожно спросила Каэдэ. Племя решило забрать тебя из-за происхождения твоего отца? Шизука пыталась объяснить мне.
– Когда Муто Кенжи впервые пришел в дом Шигеру, он поведал, что мой отец был Кикутой, из Племени. Он сам тогда не знал, в отличие от Шигеру, что отец был наполовину Отори.
Я уже показывал Каэдэ удостоверяющие это письмена. Отец Шигеру, Отори Шигемори, приходится мне дедом.
– А кем была твоя мать? – тихо спросила она.
– Мама – из Потаенных. Я вырос среди них. Люди Йоды вырезали мою семью в деревне Мино. Они убили бы и меня, если б не Шигеру. – Я перевел дыхание и заговорил о том, о чем и вспоминать боялся. – У меня было две сестренки, две девочки – девять лет и семь. Их тоже уже нет.
– Какой ужас, – произнесла Каэдэ. – Я всегда переживаю за сестер. Надеюсь, мы сможем послать за ними, когда прибудем в Маруяму. Только бы с ними ничего не случилось.
Я молчал и думал о Мино, где нам так спокойно жилось.
– Какая странная тебе выпала судьба, – продолжила Каэдэ. – Когда мы встретились, мне показалось, ты скрываешь много тайн. Я наблюдала за тобой, таким замкнутым, и мне хотелось узнать о тебе все.
– Я когда-нибудь расскажу тебе, но сейчас надо поспать.
Мы легли на тюфяк, и Каэдэ натянула стеганое одеяло. Я обнял ее, развязав сорочку, чтобы почувствовать прикосновение кожи. Она позвала Майами погасить ламы. Запах дыма и масла остался в комнате, когда шаги служанки утихли.
Я знал все звуки храма в ночной час: полная тишина, нарушаемая приглушенным перемещением монахов, регулярно встававших в темноте для молитвы, слабое пение, неожиданный бой колокола. Однако сегодня привычную гармонию разбила непрестанная беготня людей. Мне не лежалось на месте, будто я тоже обязан участвовать в приготовлениях. Так не хотелось оставлять Каэдэ.
– Каково быть одним из Потаенных? – прошептала она.
– Мне привили некоторые верования, однако я не придерживаюсь их более.
Произнеся эти слова, я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Неужели я правда отрекся от убеждений своего детства, за которые моя семья отдала жизнь?
– Говорят, Йода наказал господина Шигеру и мою родственницу госпожу Маруяму за то, что они были Потаенными, – пробурчала Каэдэ.
– Шигеру никогда не признавался в связи с ними. Он знал молитвы и читал их перед смертью, однако его последнее слово было о Просветленном.
Прежде я почти не вспоминал того момента. Он стерся из памяти ужасом сокрушительного горя. А теперь вот подумал и вдруг сложил слова пророчицы и Шигеру. «Все одно», – сказала она. Так значит, Шигеру тоже так считал. Я будто вновь услышал его удивительный смех и увидел, как он мне улыбается. Мне открылась мудрость, невыразимая словами. Сердце екнуло от изумления. В затихший разум хлынули все образы сразу: самообладание Шигеру перед смертью, сострадание пророчицы, собственное чувство предвкушения в день прибытия в Тераяму, перо птицы хо-о с красным кончиком на моей ладони. Я осознал истину, которая лежала за их учениями и верованиями, понял, как тщеславие затеняет ясность ума, с сожалением увидел, что все мы подвластны страстям и смертны – воин и неприкасаемый, священник и крестьянин, даже сам император. Какое имя дать мне этой ясности? Небеса? Бог? Судьба? Или мириады названий, данных бесчисленным духам, которые якобы населяют эту землю? Все они – лица безликих, выражения тех, кого не выразить словами, части правды, но не вся истина целиком.
– А госпожа Маруяма? – спросила Каэдэ после долгого молчания.
– Полагают, она веровала, только я никогда об этом с ней не заговаривал. Когда мы впервые встретились, она начертила знак на моей руке.
– Какой? Покажи, – прошептала Каэдэ.
Я взял ее ладонь и провел пальцем.
– Опасны ли Потаенные? Почему их ненавидят?
– Нисколько не опасны. Религия запрещает им убивать, поэтому они даже не защищаются. Они верят, что все равны перед Богом и предстанут перед Его судом после смерти. Великие вожди, такие как Йода, ненавидят это учение. Воины тоже. Если все равны, и Бог наблюдает за нами, то постыдно так плохо обращаться с народом. Наш мир перевернулся бы с ног на голову, если бы каждый мыслил, как Потаенные.
– Ты веришь?
– Вряд ли такой Бог существует, хотя я считаю, что ко всем должно относиться одинаково. Неприкасаемые, крестьяне, Потаенные – они все нуждаются в защите от жестокости воинов. И я собираюсь принять помощь от любого, кто ее предложит. Мне плевать, земледелец то будет или неприкасаемый. Я всех возьму в свою армию.
Каэдэ промолчала. Наверно, мои мысли показались ей чуждыми и омерзительными. Я уже не верил в Бога Потаенных, однако их учение неизменно укоренилось во мне. Действия простолюдинов, убивших у ворот незваных Отори, вызвало у меня только одобрение, ибо я видел в них равных, а вот Макото был шокирован и оскорблен. Прав ли он? Выпускаю ли я зло, которое не смогу контролировать?
– Потаенные считают, что женщины ничем не хуже мужчин? – тихо спросила Каэдэ.
– В глазах Бога, да. Жрецами обычно становятся мужчины, но если нет человека подходящего возраста, то старшая женщина может стать жрицей.
– Ты разрешишь мне сражаться в твоей армии?
– Будь любая девушка столь искусной в бою, я бы с радостью бился с ней бок о бок, как в Инуяме. Однако ты наследница Маруямы. Если тебя убьют, наше дело будет проиграно. К тому же я этого не перенесу.
Я притянул Каэдэ поближе и провел рукой по волосам. Осталось обсудить положение учения Потаенных, которое не мог понять ни один воин – нельзя лишать себя жизни.
– Здесь мы были в безопасности, – прошептал я. – Как только отправимся в путь, все изменится. Хорошо бы никогда не расставаться, но случиться может всякое. Многие хотят моей смерти, и все же я буду жить, пока не свершится пророчество, пока наша мирная страна не раскинется от моря до моря. Обещай: что бы ни произошло, что бы тебе ни говорили, ты не поверишь в мою гибель, пока не убедишься собственными глазами. Обещай не убивать себя, пока не увидишь меня мертвым.
– Обещаю, – едва слышно произнесла она. – И ты тоже.
Я поклялся ей не поступать иначе. Когда жена заснула, я еще долго лежал в темноте и думал об открывшейся мне истине. Все таланты, которыми я награжден от рождения, даны во имя достижения цели – страны мира и правосудия, где хо-о не только появится, но и совьет гнездо и взрастит потомство.
2
Я немного поспал. Когда проснулся, было по-прежнему темно. Я позвал Майами, разбудил Каэдэ и велел ей одеваться. Вернусь за ней, когда настанет время уходить. Я доверил ей сохранить коробку с записями Шигеру о Племени. Они должны непрестанно находиться под присмотром, чтобы спасти меня однажды от смертельного приговора, вынесенного Племенем, и, возможно, заключить союз с Араи Даичи, самым могучим полководцем Трех Стран.
Храм бурлил, однако монахи готовились не к утренним молитвам, а к отражению удара Отори и к долгой осаде. Факелы откидывали мерцающие тени на мрачные лица людей. Я надел кожаные доспехи с красно-золотой отделкой, сразу почувствовав себя старше и уверенней. Я вышел к воротам и увидел, как на рассвете мои люди отправляются в путь.
Макото с Кахеи ушли вперед с авангардом. Из долины доносились крики фазанов и ржанок. На листьях бамбука блестела роса, а между ними повисли весенние паутины, которые рвались под ногами воинов.
Когда я вернулся, Каэдэ с Майами уже облачились в мужские одежды для езды верхом. На Каэдэ – доспехи, изготовленные для пажа. Я велел выковать ей меч, и она повесила его на пояс, рядом с ножом. Мы быстро съели холодный завтрак и направились туда, где нас ждал Амано с лошадьми.
С ним был настоятель, в шлеме и кожаной кирасе, с мечом на поясе. Я опустился перед ним на колени и поблагодарил за все, что Мацуда для меня сделал. Он обнял меня, как отец.
– Пошлите гонцов в Маруяму, – бодро проговорил он. – Вы будете там до появления нового месяца.
Его уверенность придала мне силы и мужества.
Каэдэ ехала на подаренном мной Раку – сером коне с черной гривой и хвостом, а я на черном жеребце одного из воинов Отори, которого Амано назвал Аои. Майами и еще несколько женщин, сопровождавших армию, сели на вьючных лошадей. Служанка убедилась, что коробка с записями надежно привязана. Мы присоединились к отряду, петлявшему по лесу и далее вверх по крутой горной тропе, по которой мы с Макото спустились в прошлом году по первому снегу. Небо было ярко-алым, лучи солнца коснулись белых вершин, окрасив их в розово-золотистый. Прохладный воздух леденил щеки и пальцы.
Я обернулся на храм, на широкие покатые крыши, высившиеся, подобно кораблям, над морем весенних листьев. Он выглядел внешне мирным в тихое утро, белые голуби порхали у свесов. Я молился, чтобы храм сохранился таким, чтобы его не сожгли и не разрушили в предстоящей битве.
Красное небо не предвещало ничего хорошего. Вскоре ветер пригнал с запада серые тучи, и хлынул первый ливень, перейдя в монотонный дождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Я не был уверен, что нуждаюсь в их помощи, хотя меня впечатлила такая храбрость.
– Спасибо, – поблагодарил я. Неприкасаемый улыбнулся, обнажив выбитые зубы – итог его страданий ради меня.
– Мы присоединимся к вам по другую сторону горы. Вот увидите, мы вам пригодимся.
Я велел охранникам открыть ворота и попрощался с Е-Аном. Худая скорченная фигура поспешно удалилась в темноту. Из леса донесся вой лисицы, словно крик измученного призрака. Я вздрогнул. Казалось, неприкасаемым руководит сверхъестественная сила. Я более не верил в нее, но боялся, подобно беззащитному ребенку.
По коже бегали мурашки, когда я вернулся в караульную. Я снял одежду и, несмотря на поздний час, велел Майами выстирать ее, а затем прийти в баню. Она тщательно вымыла меня с ног до головы, и я десять минут отмокал в кипятке. Надев чистое платье, я послал служанку за Кахеи и распорядился разбудить настоятеля. Шел час Быка.
Я встретил Кахеи в коридоре, вкратце описал ему ситуацию, и мы вместе направились к комнату к настоятелю. Макото стоял на посту и должен был вскоре присоединиться к нам.
Было принято решение вывести нашу армию как можно раньше, оставив небольшую группу всадников в Тераяме, чтобы дать арьергардный бой.
Кахеи с Макото тотчас отправились в деревню будить Амано и остальных: необходимо срочно готовить провизию и снаряжение. Настоятель велел слугам оповестить монахов – колокольный звон сделал бы это быстрей, однако в столь поздний час дал бы знак шпионам. Я пошел к Каэдэ.
Она ждала меня в сорочке. Распущенные волосы окутывали ее подобно одеянию, сияя чернотой на фоне молочной ткани и белой кожи. При виде Каэдэ я, как и всегда, затаил дыхание. Что бы с нами ни произошло, я всегда буду помнить ту счастливую весну. Моя жизнь полна незаслуженных радостей, но быть с Каэдэ – величайшее блаженство.
– Майами сказала, что пришел неприкасаемый, а ты впустил его и разговаривал с ним.
В голосе Каэдэ звучало то же изумление, что и у служанки.
– Его зовут Е-Ан. Я встретил его в Ямагате.
Я разделся, надел ночное белье и сел напротив, колено к колену.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Ты устал. Ложись.
– Да, мы должны поспать несколько часов. Отправляемся в путь с первым лучом солнца. Храм окружили Отори. Пойдем через горы.
– Эту весть принес тебе неприкасаемый?
– Он рисковал жизнью.
– Но ради чего? Откуда ты его знаешь?
– Помнишь тот день, когда мы приехали сюда с господином Шигеру?
– Как же забыть, – улыбнулась Каэдэ.
– Предыдущей ночью я забрался в замок и положил конец страданиям пленников, подвешенных на стене. Они были Потаенными. Слышала о таких?
Жена кивнула.
– Шизука кое-что мне рассказывала. Люди клана Ногучи мучили их не меньше.
Один из них был братом Е-Ана. Неприкасаемый видел, как я выходил из рва, и решил, что перед ним ангел.
– Ангел Ямагаты? – медленно произнесла Каэдэ. – Наутро об этом говорил весь город.
– С тех пор мы встретились снова, наши судьбы словно переплетены. В прошлом году он помог мне добраться до Тераямы. Если бы не он, я бы погиб в снегу. По пути Е-Ан отвел меня к святой женщине, и она предрекла мне жизнь.
Я никому не говорил, ни Макоте, ни Мацуде, о словах пророчицы, но теперь мне захотелось поделиться с возлюбленной. И я прошептал ей на ухо, что во мне перемешаны три крови: я рожден среди Потаенных, жизнь моя более мне не принадлежит. Судьбой мне предначертано мирно править над землями от моря до моря, когда Земля выполнит веление Небес. Я не раз вспоминал эти слова, иногда веря в них, иногда нет. Пять битв принесут нам мир, четыре победы и одно поражение. Каэдэ не должна знать только то, что мне предстоит умереть от руки собственного сына – это слишком тяжелое бремя, к тому же нельзя выдать главный секрет: девушка из Племени по имени Юки, дочь Муто Кенжи, носит под сердцем моего ребенка.
– Ты родился среди Потаенных? – осторожно спросила Каэдэ. Племя решило забрать тебя из-за происхождения твоего отца? Шизука пыталась объяснить мне.
– Когда Муто Кенжи впервые пришел в дом Шигеру, он поведал, что мой отец был Кикутой, из Племени. Он сам тогда не знал, в отличие от Шигеру, что отец был наполовину Отори.
Я уже показывал Каэдэ удостоверяющие это письмена. Отец Шигеру, Отори Шигемори, приходится мне дедом.
– А кем была твоя мать? – тихо спросила она.
– Мама – из Потаенных. Я вырос среди них. Люди Йоды вырезали мою семью в деревне Мино. Они убили бы и меня, если б не Шигеру. – Я перевел дыхание и заговорил о том, о чем и вспоминать боялся. – У меня было две сестренки, две девочки – девять лет и семь. Их тоже уже нет.
– Какой ужас, – произнесла Каэдэ. – Я всегда переживаю за сестер. Надеюсь, мы сможем послать за ними, когда прибудем в Маруяму. Только бы с ними ничего не случилось.
Я молчал и думал о Мино, где нам так спокойно жилось.
– Какая странная тебе выпала судьба, – продолжила Каэдэ. – Когда мы встретились, мне показалось, ты скрываешь много тайн. Я наблюдала за тобой, таким замкнутым, и мне хотелось узнать о тебе все.
– Я когда-нибудь расскажу тебе, но сейчас надо поспать.
Мы легли на тюфяк, и Каэдэ натянула стеганое одеяло. Я обнял ее, развязав сорочку, чтобы почувствовать прикосновение кожи. Она позвала Майами погасить ламы. Запах дыма и масла остался в комнате, когда шаги служанки утихли.
Я знал все звуки храма в ночной час: полная тишина, нарушаемая приглушенным перемещением монахов, регулярно встававших в темноте для молитвы, слабое пение, неожиданный бой колокола. Однако сегодня привычную гармонию разбила непрестанная беготня людей. Мне не лежалось на месте, будто я тоже обязан участвовать в приготовлениях. Так не хотелось оставлять Каэдэ.
– Каково быть одним из Потаенных? – прошептала она.
– Мне привили некоторые верования, однако я не придерживаюсь их более.
Произнеся эти слова, я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Неужели я правда отрекся от убеждений своего детства, за которые моя семья отдала жизнь?
– Говорят, Йода наказал господина Шигеру и мою родственницу госпожу Маруяму за то, что они были Потаенными, – пробурчала Каэдэ.
– Шигеру никогда не признавался в связи с ними. Он знал молитвы и читал их перед смертью, однако его последнее слово было о Просветленном.
Прежде я почти не вспоминал того момента. Он стерся из памяти ужасом сокрушительного горя. А теперь вот подумал и вдруг сложил слова пророчицы и Шигеру. «Все одно», – сказала она. Так значит, Шигеру тоже так считал. Я будто вновь услышал его удивительный смех и увидел, как он мне улыбается. Мне открылась мудрость, невыразимая словами. Сердце екнуло от изумления. В затихший разум хлынули все образы сразу: самообладание Шигеру перед смертью, сострадание пророчицы, собственное чувство предвкушения в день прибытия в Тераяму, перо птицы хо-о с красным кончиком на моей ладони. Я осознал истину, которая лежала за их учениями и верованиями, понял, как тщеславие затеняет ясность ума, с сожалением увидел, что все мы подвластны страстям и смертны – воин и неприкасаемый, священник и крестьянин, даже сам император. Какое имя дать мне этой ясности? Небеса? Бог? Судьба? Или мириады названий, данных бесчисленным духам, которые якобы населяют эту землю? Все они – лица безликих, выражения тех, кого не выразить словами, части правды, но не вся истина целиком.
– А госпожа Маруяма? – спросила Каэдэ после долгого молчания.
– Полагают, она веровала, только я никогда об этом с ней не заговаривал. Когда мы впервые встретились, она начертила знак на моей руке.
– Какой? Покажи, – прошептала Каэдэ.
Я взял ее ладонь и провел пальцем.
– Опасны ли Потаенные? Почему их ненавидят?
– Нисколько не опасны. Религия запрещает им убивать, поэтому они даже не защищаются. Они верят, что все равны перед Богом и предстанут перед Его судом после смерти. Великие вожди, такие как Йода, ненавидят это учение. Воины тоже. Если все равны, и Бог наблюдает за нами, то постыдно так плохо обращаться с народом. Наш мир перевернулся бы с ног на голову, если бы каждый мыслил, как Потаенные.
– Ты веришь?
– Вряд ли такой Бог существует, хотя я считаю, что ко всем должно относиться одинаково. Неприкасаемые, крестьяне, Потаенные – они все нуждаются в защите от жестокости воинов. И я собираюсь принять помощь от любого, кто ее предложит. Мне плевать, земледелец то будет или неприкасаемый. Я всех возьму в свою армию.
Каэдэ промолчала. Наверно, мои мысли показались ей чуждыми и омерзительными. Я уже не верил в Бога Потаенных, однако их учение неизменно укоренилось во мне. Действия простолюдинов, убивших у ворот незваных Отори, вызвало у меня только одобрение, ибо я видел в них равных, а вот Макото был шокирован и оскорблен. Прав ли он? Выпускаю ли я зло, которое не смогу контролировать?
– Потаенные считают, что женщины ничем не хуже мужчин? – тихо спросила Каэдэ.
– В глазах Бога, да. Жрецами обычно становятся мужчины, но если нет человека подходящего возраста, то старшая женщина может стать жрицей.
– Ты разрешишь мне сражаться в твоей армии?
– Будь любая девушка столь искусной в бою, я бы с радостью бился с ней бок о бок, как в Инуяме. Однако ты наследница Маруямы. Если тебя убьют, наше дело будет проиграно. К тому же я этого не перенесу.
Я притянул Каэдэ поближе и провел рукой по волосам. Осталось обсудить положение учения Потаенных, которое не мог понять ни один воин – нельзя лишать себя жизни.
– Здесь мы были в безопасности, – прошептал я. – Как только отправимся в путь, все изменится. Хорошо бы никогда не расставаться, но случиться может всякое. Многие хотят моей смерти, и все же я буду жить, пока не свершится пророчество, пока наша мирная страна не раскинется от моря до моря. Обещай: что бы ни произошло, что бы тебе ни говорили, ты не поверишь в мою гибель, пока не убедишься собственными глазами. Обещай не убивать себя, пока не увидишь меня мертвым.
– Обещаю, – едва слышно произнесла она. – И ты тоже.
Я поклялся ей не поступать иначе. Когда жена заснула, я еще долго лежал в темноте и думал об открывшейся мне истине. Все таланты, которыми я награжден от рождения, даны во имя достижения цели – страны мира и правосудия, где хо-о не только появится, но и совьет гнездо и взрастит потомство.
2
Я немного поспал. Когда проснулся, было по-прежнему темно. Я позвал Майами, разбудил Каэдэ и велел ей одеваться. Вернусь за ней, когда настанет время уходить. Я доверил ей сохранить коробку с записями Шигеру о Племени. Они должны непрестанно находиться под присмотром, чтобы спасти меня однажды от смертельного приговора, вынесенного Племенем, и, возможно, заключить союз с Араи Даичи, самым могучим полководцем Трех Стран.
Храм бурлил, однако монахи готовились не к утренним молитвам, а к отражению удара Отори и к долгой осаде. Факелы откидывали мерцающие тени на мрачные лица людей. Я надел кожаные доспехи с красно-золотой отделкой, сразу почувствовав себя старше и уверенней. Я вышел к воротам и увидел, как на рассвете мои люди отправляются в путь.
Макото с Кахеи ушли вперед с авангардом. Из долины доносились крики фазанов и ржанок. На листьях бамбука блестела роса, а между ними повисли весенние паутины, которые рвались под ногами воинов.
Когда я вернулся, Каэдэ с Майами уже облачились в мужские одежды для езды верхом. На Каэдэ – доспехи, изготовленные для пажа. Я велел выковать ей меч, и она повесила его на пояс, рядом с ножом. Мы быстро съели холодный завтрак и направились туда, где нас ждал Амано с лошадьми.
С ним был настоятель, в шлеме и кожаной кирасе, с мечом на поясе. Я опустился перед ним на колени и поблагодарил за все, что Мацуда для меня сделал. Он обнял меня, как отец.
– Пошлите гонцов в Маруяму, – бодро проговорил он. – Вы будете там до появления нового месяца.
Его уверенность придала мне силы и мужества.
Каэдэ ехала на подаренном мной Раку – сером коне с черной гривой и хвостом, а я на черном жеребце одного из воинов Отори, которого Амано назвал Аои. Майами и еще несколько женщин, сопровождавших армию, сели на вьючных лошадей. Служанка убедилась, что коробка с записями надежно привязана. Мы присоединились к отряду, петлявшему по лесу и далее вверх по крутой горной тропе, по которой мы с Макото спустились в прошлом году по первому снегу. Небо было ярко-алым, лучи солнца коснулись белых вершин, окрасив их в розово-золотистый. Прохладный воздух леденил щеки и пальцы.
Я обернулся на храм, на широкие покатые крыши, высившиеся, подобно кораблям, над морем весенних листьев. Он выглядел внешне мирным в тихое утро, белые голуби порхали у свесов. Я молился, чтобы храм сохранился таким, чтобы его не сожгли и не разрушили в предстоящей битве.
Красное небо не предвещало ничего хорошего. Вскоре ветер пригнал с запада серые тучи, и хлынул первый ливень, перейдя в монотонный дождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38