Конан нещадно нахлестывал жеребца. Его спутница не отставая держалась сзади. В ответвляющиеся уж совсем тесные переулки они не сворачивали — там пришлось бы перейти на шаг.
Поворот, еще поворот. Варвар резко осадил жеребца, заставив того взмыть на дыбы. Всаднице пришлось поступить так же. Улица обрывалась тупиком, утыкаясь в очередную белую стену.
— Назад! Сворачиваем в переулок! — закричал Конан и натянул повод. Женщина последовала его примеру. Впрочем, что тут еще придумаешь…
До переулка добраться им не удалось, они достигли лишь первого поворота и увидели, что из-за него накатывается волна сверкающих доспехами всадников.
«Погоня, проклятие! Шустро они!» Раздумывать больше было не о чем, приходилось вновь поворачивать. И вот они снова в тупике.
—Делай как я!
Конан замедлил аллюр жеребца, подвел его к самому низкому забору, остановился. Бросив поводья, встал на седло, оттолкнулся и прыгнул. Ухватившись руками за выступы глиняной ограды, подтянулся, закинул на гребень ноги и оказался наверху толстостенного забора.
— Давай, красотка! Кром тебя побери, чего ты ждешь?
Конан зазывающе махал рукой, показывая глупой бабе, что нужно сигать через ограду, пока не нагрянули лучники, а то и арбалетчики, которые вмиг расстреляют беглецов как куропаток. Но странная женщина медлила, гарцуя на лошади между стен их ловушки. Ладонь ее чересчур решительно сжимала эфес сабли, отведенной в сторону, словно она собиралась принять бой.
«А ведь с ней, с дуры, станется,— разозлился киммериец.— Вот ведь напасть на мою голову! Мало будто собственных забот. Кром, ну почему бабам дома не сидится?!»
Хуже всего было то, что Конан не мог бросить эту ненормальную, оставить ее одну против, разумеется, многочисленной и, конечно же, до зубов вооруженной солдатни. Неужели придется ввязываться в ненужный, почти без надежды на победу бой в глухом уличном тупичке?
Но, видимо, одна и, вероятно, последняя крупица здравого смысла все-таки сохранилась в головке, украшенной черными волосами. Воительница наконец решилась, опустила саблю, подъехала к ограде, на которой восседал мужчина с длинным мечом, положенным на колени, и, проделав все то же, что немногим раньше сделал Конан (а получилось у нее даже ловчее,— с удивлением отметил варвар), очутилась рядом на гребне широкой глиняной стены.
Они спрыгнули вниз, в густые кусты какого-то сада, подступающего вплотную к ограде. И вовремя: в тупик, где они бросили своих лошадей, влетел отряд ва-гаранских солдат, каждый из которых держал наизготовку арбалет, приготовившись нажать на спуск, едва покажутся беглецы.
Недавние гладиаторы продирались сквозь кусты, огибали деревья, перебирались через высокие ограды, перескакивали через невысокие, уходили в сторону от возникающих то там, то здесь домов и иных построек. Если и бросился кто за ними в погоню, то давно потерял след в лабиринте похожих друг на друга садов, домов, цветников, сараев, заборов…
Пора было подумать и о передышке. Дать, наконец, роздых рукам и ногам, осмотреть раны, собраться с мыслями и решить, как быть дальше. Вскоре Конан выбрал место, удобное во всех отношениях для них, желающих отдохнуть и не быть обнаруженными беглецов.
Киммериец опустился на траву крошечной полянки, скрытой от взглядов густыми кустами жасмина, отходящими полукругом от невысокой и вдобавок полуразрушенной каменной ограды. Сквозь просветы в сплетении ветвей и листьев хорошо просматривался добротный двухэтажный дом, стоящий на значительном удалении от найденного беглыми гладиаторами укрытия; любое движение возле него сразу будет замечено ими. За оградой простирался заросший, заброшенный сад, в котором, в два счета перескочив развалены стены, в случае чего можно укрыться.
Спутница северянина, не отставшая от него и не запыхавшаяся, несмотря на продолжительный стремительный бег, вылетев вслед за мужчиной на укромную полянку, замерла в нерешительности. Ее лоб прорезала задумчивая складка. Видимо, женщина мучилась вопросом: оставаться ли ей дальше с этим варваром или пришло время разойтись разными дорожками?
Тем временем Конан, сидя скрестив ноги на мягком зеленом ковре травы, положив меч перед собой, осматривал и ощупывал тело. «Ерунда, царапины, заживет»,—подвел он итог осмотру… Хотя будь на его месте обычный человек, не воин, или даже воин, но за плечами которого не громоздилось бы неисчислимое количество битв, схваток, потасовок, а с ними и всевозможных повреждений, или даже будь на его месте просто цивилизованный человек, не привыкший доверять своему телу самому заботиться о заживлении ран, уповающий на эликсиры, примочки и советы ученых лекарей — так вот этот другой человек пришел бы в сильное беспокойство за свои здоровье и жизнь, узрев на коже столько следов, оставленных туранским и вагаранским оружием.
Меж тем женщина сделала свой выбор: она устроилась на другом краю маленькой поляны. Села, подобрав под себя ноги, положив трофейную саблю рядом, так, чтобы в случае надобности не потерять ни мгновения и схватить ее.
Теперь Конан подверг осмотру меч и изучал его куда более тщательно, нежели порезы на коже. Лезвие требовало заточки — живого места нет, одни зазубрины и щербинки, за которые благодарить в первую очередь следовало того борова с арены. Хорошо б пройтись по режущей кромке вон тем, например, обломком каменной ограды, да получаемый при этом звук, если достигнет чьих-нибудь ушей, насторожит, чего доброго, разожжет любопытство. А вот звук голоса далеко не каждого встревожит — мало ли кто забрался в кусты и шепчется. Влюбленные, допустим. Улыбка непроизвольно растянула губы киммерийца: да уж, нечего сказать, здорово они смахивают на милующуюся парочку. Просто поговорить — и то вряд ли удастся. Эта дикая кошка небось выловлена в непроходимых лесах, где обитала вместе со своим малочисленным нелюдимым родом, говорящим на одному ему ведомом наречии и не подозревающем о том, что есть другие народы, другие языки… Конану конечно приходилось встречаться с племенами воинственных женщин — в Гиркании и в Черных Королевствах, но еще никогда доселе он не видел столь искусных наезниц… Хотя, с другой стороны, возразил он себе, может, она уже давно в плену, возят ее по аренам разных городов, научилась кой-чему.
— Впрочем, какое мне до этого дело. Наплевать, кто она и откуда.— Незаметно для самого себя Конан заговорил вслух. Негромко, но и не шепотом.— Лишь бы в самый неподходящий момент, если потащится за мной и дальше, не путалась под ногами. Глупости бы всякие не вытворяла.
«Женщина из непроходимых лесов» сидела все в той же позе. Глаза были прикрыты, оставались лишь узкие щелочки, сквозь которые она наблюдала за Конаном и за окружающим. Ну кошка, ни дать ни взять! Выражение ее лица не изменилось и тогда, когда Конан заговорил вслух.
— Жаль, тебе не объяснить, что я собираюсь делать дальше,— продолжал Конан, усмешливо взирая на товарища по оружию.— Впрочем, план простой. Надеюсь, и так сообразишь, что я делаю и зачем.
— А ты попробуй объяснить. Вдруг я пойму, грязный варвар.— Глаза той, что сидела напротив, широко раскрылись, уже не скрывая прячущийся в глубине гнев.
— Ого, да ты говорящая! — Изумление и радость прозвучали в возгласе Конана. Конечно, «грязный варвар» — не самое ласковое прозвище, достававшееся ему от женщин, но теперь есть хотя бы с кем словом перемолвиться в этом городе ублюдков.— У нас с тобой вроде одна цель — вырваться из кучи дерьма, в которой живут одни недоноски и бормочущие заклинания выродки. Значит, предстоит еще побегать вместе. Меня зовут Конан из Киммерии.
— Тебе не повезло, Конан. Ты родился одним из тех презренных, самодовольных, напыщенных, глупых, свиноподобных созданий, что именуют себя мужчинами и которые недостойны называться людьми. И мое имя тебе не узнать и под пытками.— Голос воительницы можно было назвать сладкозвучным, если б его не портили напряженные нотки ярости.
— Какие пытки,— пожал плечами киммериец.— О чем ты, женщина? Однако, надо признать, твоя речь не походит на речь дикарки из Черных Королевств. В каких краях, скажи хотя бы, водятся такие веселые женщины? Я бы к вам в гости наведался…
Конана забавлял их разговор, поскольку заняться было больше нечем. Поэтому он легко сносил все оскорбления в адрес себя и себе подобных.
— Там, где боги расставили все по своим местам и где торжествует справедливость. Где самцам дозволяется делать не более того, что они заслуживают. Не более, чем родиться, вырасти, откормиться, оплодотворить и умереть…
— А, постой, постой. Уж не из того ли ты племени свирепых женщин, которых именуют амазонками? Много слухов о них ходит по миру…
Женщина-гладиатор вскочила, угрожающе сжимая эфес вагаранской сабли.
— Ты насмехаешься, грязный варвар! — Глаза ее разве что не извергали черные молнии.— Вставай! Сейчас ты на своей шкуре испытаешь нашу свирепость!
— Ничего не имею против,— спокойно сказал Конан.— Только давай для начала нашими клинками отблагодарим здешних обитателей за гостеприимство и выберемся из этого гнусного городишки. А уж после, если пожелаешь…
Черноглазая женщина шагнула к сидящему мужчине.
— Я желаю здесь и сейчас. И тебе не отвертеться, варвар. Или ты сам раскроишь себе череп, или будешь защищаться. А напоследок я скажу тебе, хоть и не надеюсь, что ты поймешь. Настоящие дикари — вы, населяющие так называемые цивилизованные земли, вы, установившие власть мужчин и почитающие за счастье свое прозябание в грязи, невежестве и разврате. Вы, обращающиеся с женщиной как с вещью, вы и есть подлинные, ничтожные дикари. Мы, пусть и живем вдали от городов и караванных путей, но, благодаря тому, что избавились от мужчин и их деспотизма, обрели настоящую свободу и пользуемся ею так, как пристало человеку. Ради совершенствования себя. Каждая из нас знает не менее дюжины языков, прочла столько книг, сколько ты в своей жизни и не видел, владеет своим телом и оружием, как никогда никакой мужчина не научится из-за своих лени и тупости…
Женщина продолжала говорить, и вместе со словами из нее выходил заряд ярости и раздражения, хорайский клинок опускался все ниже и ниже. Конан слушал внимательно, удивляясь, как складно и красиво получается у амазонки, прямо не хуже, чем у проповедников или у торговцев эликсирами бессмертия. Правда, слишком громок ее голос, но останови ее сейчас — опять примется размахивать саблей и требовать защищаться. А так — выговорится женщина и успокоится. Ведь пережила-то сколько… Ну а если не успокоится, то придется подсечь эти крепкие стройные ножки, уложить бедняжку на землю, придавить руку с кривой саблей, вырвать эту сабельку из ладошки, где ей, несмотря на все прослушанные Конаном рассуждения, не место, да связать голубушке запястья ее же ремешком, тем самым, что стягивает волосы, а лодыжки — поясом, что огибает ее узкую талию. Тогда она останется здесь, в этих кустах и как-нибудь выберется сама, коли уж такая непревзойденная воительница. А он дальше отправится один, что привычнее, удобнее и спокойнее.
— …и уж точно, что ни одна из женщин не наденет такой безвкусный и неудобный шлем, какой ты напялил на свою тупую голову.
— Шлем? — включился в разговор Конан.— Какой еще шлем?
— Тот самый, что венчает твою башку размером с кулак младенца! — раздраженно ответила женщина.
Киммериец недоуменно поднял руки к макушке и — действительно! — нащупал посторонний предмет, холодный, металлический колпак, прикрывающий голову от затылка до переносицы, от одного виска до другого. С необъяснимым, странным нежеланием варвар стянул с себя бронзовый шлем и оглядел, будто видел в первый раз. Тонкая работа, ничего не скажешь,— мощный, предназначенный сдержать размашистый выпад мечом или топором гребень, прочные, украшенные гравировкой щитки, прикрывающие щеки, толстый, но изящный стержень, оберегающий нос и глаза от рубящего удара…
Откуда у Конана этот трофей?.. Впрочем, он помнил, как в пылу сражения с демоническим гладиатором сумел сорвать его с бездыханного тела и… и… а вот как шлем оказался на его голове, северянин понятия не имел. И вспомнить ему не дали.

* * *
— Тихо! Лечь! — Киммериец подкрепил свой яростный шепот резким движением руки, повелевая говорливой женщине опуститься на траву.
Варвар вслушивался в речь грозной амазонки, думал при этом о всякой всячине, но ни на миг не ослабевал внимания и замечал малейшие посторонние шумы и движения.
— Да садись ты, чтоб тебя! К нам гости.
Северянин показал рукой в сторону дома… И, сам того не заметив, вновь нахлобучил на голову злополучный шлем.
Прислушавшись и посмотрев сквозь просвет в кустах, женщина углядела то, что чуть раньше заметил ее спутник. От жилого строения отделилась и двигалась в их сторону человеческая фигура. Амазонка присела на корточки. Прячущиеся разглядывали идущего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33