Не то толпы гладиаторов мерещиться начнут.
Раздался дружный смех не менее чем из десятки глоток, а миг спустя — удаляющийся перестук копыт.
— Расквась мне нос, зуб выбей, привяжи к бочке! — взмолился Фагнир, когда запер калитку, обернулся и увидел вышедшего из-за крыльца гладиатора.— У меня чуть сердце от страха не выскочило. Я протрезвел! Совсем! — Он опять рухнул на колени.
— Зуб оставь себе. Заработал. Идем, запру тебя в погребе. Вот тебе доказательство, что здесь был беглый гладиатор; оправдаешься. На, держи. В подарок и в качестве алиби.— И Конан, сняв с головы, швырнул купеческому слуге бронзовый Шлем, сорванный с убитого туранца.
Киммериец заточил Фагнира в погребе, что равносильно, усмехнулся про себя варвар, заточению кошки среди крынок с молоком, и вернулся в покинутый зал. На пороге ведущего в глубь дома проема Конан увидел мокрые следы босых ступней. Значит, услыхав стук и крики, амазонка выбежала посмотреть, что происходит. Обнаженная, с саблей… Красивое, должно быть, зрелище…
* * *
Ударом в небольшой медный гонг сатрап Хашид вызвал полуобнаженных девушек с опахалами; омываемый ласковыми волнами прохладного воздуха, он откинулся на шелковые подушки и позволил телу расслабиться. Телу, но не уму. На лице его блуждала довольная ухмылка.
Денек выдался жаркий — жаркий во всех смыслах. Несмотря на то что близится вечер, солнце на улице по-прежнему печет немилосердно, загоняя прохожих в прохладу садов и питейных заведений. Лишь стражники жарятся под его испепеляющими лучами, способными, кажется, растопить даже камень. А во дворце тишина и тень, хотя стены вроде бы все еще сотрясаются от недавних криков брызжущего слюной шаха Джумаля — Джумаля взбешенного, Джумаля умоляющего, Джумаля угрожающего, Джумаля убеждающего…
Но это все ерунда. Не о том надо думать, не о том.
Только что, чуть ли не падая перед сатрапом на колени шах просил, требовал, канючил и приказывал. Нет, он, Джумаль, не отказывается от спора, он незамедлительно вручит ему, Хашиду, проигранный смарагд… Смарагд, а в придачу ту самую груду золота, что по весу равна шахскому верблюду вместе с упряжью. Однако взамен Хашид должен предпринять все возможные шаги к тому, чтобы проклятый гладиатор был пойман и доставлен Джумалю. Живым. Он, Джумаль, готов покрыть все издержки, связанные с поимкой беглого раба, и даже назначить особую премию тому, кто притащит негодяя во дворец. Неужели досточтимый Хашид откажется от столь заманчивого предложения? Ведь раба все равно будут искать, так разве денежное вознаграждение не ускорит поиски? Разве груда золота весом с верблюда отяготит личные закрома сатрапа? Вспомни, мой светозарный хозяин, как этот дикарь чуть не лишил жизни твоего гостя золотым кубком! Вспомни, что он убил моего верного телохранителя… и главное — моего сына! Неужели ты откажешься помочь мне? Что стоит жизнь какого-то раба по сравнению с жаждой любящего отца отомстить за любимого сына! А ведь в своей отцовской мести я не остановлюсь и перед тем, чтобы послать сюда свои отборные войска, подумай об этом, мой любезный Хашид!..
Хашид слушал увещания своего сиятельного гостя, снисходительно ухмылялся и молчал. Но в мыслях он стремительно перебирал варианты. Конечно, сатрап и без Джумаля собирался организовать тщательнейшие поиски непокорного раба — виданное ли дело, чтобы беглый пленник разгуливал на свободе! Гладиатора, конечно же, найдут и закуют в цепи, а уж что дальше с ним делать, решим потом. Однако нельзя и упустить возможности вытрясти из мешков шаха как можно больше золота… А еще лучше — поставить его в зависимость от Вагарана: пусть Джумаль по гроб жизни будет считать себя обязанным Хашиду. Поэтому сатрап весьма уклончиво дал понять шаху, что, наверное, приложит все силы, дабы схватить беглеца, и, скорее всего, оный беглец будет пойман. Что же касается передачи беглеца шаху, то, пожалуй, этот вопрос требует самого обстоятельного обсуждения. Приятно было видеть Хашиду, как унижается высокопоставленный гость.
Что ж, пора начинать охоту на дикого зверя. В городе, где охране известен каждый закуток, каждый камень в стенах, рабу спрятаться не удастся. Пойман он будет еще до рассвета.
Джумаль отбыл в свои покои, а Хашид, овеваемый широкими опахалами, трижды ударил бронзовым молоточком в гонг.
— Начальника городской стражи ко мне,— приказал он вошедшему и склонившемуся в почтительном поклоне слуге.— И пусть разыщут мага Ай-Берека. Он мне нужен. После этого принеси мой кальян.
«До рассвета его поймают»,— повторил Хашид про себя…
Однако никто не ожидал, что еще до рассвета в город войдет Смерть.
* * *
Конан машинально двинулся по этим мокрым следам, что оставила за собой покинувшая купальную чашу амазонка, и размышлял о том, как быть дальше. Остаться еще на некоторое время в этом сравнительно безопасном доме было бы наилучшим решением — всяко спокойнее, чем носиться по городу, где тебя ищет каждая собака в надежде получить обещанную награду… К тому же, в какие бы одежды, найденные в гардеробе купца, они ни вырядились, такая парочка — черноволосый мускулистый гигант с огромным двуручным мечом и вооруженная черноволосая же красавица — наверняка привлечет к себе внимание. Внимание потянет за собой вопросы, вопросы вызовут подозрение… И что дальше? Очередная битва со стражей? Неизвестно, чем она кончится: охранники уже предупреждены о силе и ловкости беглецов, поэтому навалятся всей кучей; не умением возьмут, так количеством… А с другой стороны, нужно как можно быстрее выбраться за пределы городских ворот, а уж там ищи ветра в поле.
На ночь ворота закрываются, и с наступлением сумерок покинуть Вагаран станет вовсе невозможно. Так что же предпринять? С бабой этой посоветоваться, что ли? Для женщины она вроде бы неплохо соображает…
Следы привели Конана в комнату, где купец, по-видимому, отдыхал от дневных трудов. На полу расстелен большой пушистый ковер, на нем в живописном беспорядке разбросаны шелковые цветастые подушки. Красная, почти невесомая ткань, закрепленная где-то под потолком, мягкими волнами струится вниз и превращает это ложе в весьма уютное гнездышко. Стены задрапированы мягких тонов занавесями; в углу дожидается хозяина вместительный, покрытый причудливым орнаментом кальян.
Амазонка находилась здесь — при сабле, как и предполагал Конан. Но, к его величайшему сожалению, была она не обнаженной: дикая кошка закуталась в кусок белой материи, очевидно, служившей полотенцем обитателям дома, и из-под него выглядывали лишь босые ступни да круглое, смуглое плечико. Недурной, надо заметить, формы плечико — учитывая, с какими легкостью и непринужденностью девица владеет мужским оружием.
— Я, кажется, предупреждала: кто сунет свой поганый нос — убью,— заявила она, отвлекшись от разглядывания украшений на стенах и повернувшись к вошедшему варвару.
— Будь снисходительной к ничтожному червю, милостивая госпожа! — весело ответил Конан.— Я, твой недостойный раб, полагал, что это относилось лишь к процессу купания… Или наблюдение за тем, как бесстрашная воительница рассматривает красивые безделушки, также карается смертью?
Амазонка нахмурилась и перевела разговор на другую тему:
— Что там за шум был? Я услыхала стук и решила укрыться в доме, чтобы напасть неожиданно, если возникнут проблемы.
Киммериец отстегнул меч и аккуратно поставил его в угол.
— Осмелюсь доложить, стража приходила. Нами интересовалась. Однако наш пьяненький друг убедил их, что ничего подозрительного не заметил, но если заметит, то всенепременно доложит кому следует. И солдатики ушли — думаю, надолго. Так что в доме пока все тихо. И, главное, никого: Фагнира я запер в подвале, а женщины находятся на своей половине — они, кажется, даже не заметили, как кто-то стучал в ворота. Если купец вернется, мы услышим и сумеем достойно встретить столь гостеприимного хозяина. Поэтому предлагаю немного отдохнуть и помыслить о том, как быть дальше.— С этими словами Конан упал на подушки, перевернулся на спину, закинул руки за голову и блаженно потянулся.— Эх, здорово-то как! Давненько я не отдыхал. А то все бои, понимаешь, сражения, гладиаторы какие-то…— Он хитро взглянул на стоящую перед ним женщину.— А ты разве не утомилась?
Щеки амазонки вспыхнули.
— Неужели ты, грязный мужчина, недостойный носить имя человека, считаешь, что я разделю с тобой это ложе? — гневно спросила она, и пальцы ее сжались на рукояти сабли.
— Упаси Митра! — горячо запротестовал варвар.— Как ты могла подумать такое?! Да я не достоин служить и смывателем твоих бесподобных ног, красота которых сравнится лишь с великолепием ног лани! Я даже не имею права лицезреть твой совершенный лик, схожий лишь с…
— Еще одно слово, и я тебя прикончу,— вполне серьезно заявила женщина и в подтверждение своих слов подняла саблю на уровень головы.
— Молчу, молчу. В доме полно уютных и пустых комнат, где ты можешь в спокойном одиночестве провести время, восторгаясь женским благородством и исключительностью… Хотя,— лукаво добавил он чуть погодя, откровенно разглядывая застывшую над ним амазонку,— по-моему, места здесь вполне хватит и на двоих.
Беспричинное веселье распирало Конана. Совсем недавно он стоял на арене, готовясь к очередной схватке, исход которой был непредсказуем; совсем недавно он находился во власти черного колдовства, вырваться из которого казалось немыслимым; совсем недавно по пятам за ним гнались все солдаты города… и вот — совершенно неожиданно — в кровавой круговерти сражений, стычек и погонь возникла пауза, появилась возможность передохнуть, расслабиться, забыть о том, что предстоит еще выбираться из этого проклятого города. Так почему бы не воспользоваться этим, да еще в компании пусть и строптивой, но весьма смазливой девчонки? Кто знает, что ждет их через час…
Амазонку, похоже, обуревали те же чувства. Она билась на арене, прекрасно сознавая, что рано или поздно удача отвернется от нее, и она — позор для представительницы ее племени! — погибнет от руки мужчины. Выхода не было… И тут, хвала королеве амазонок Акиле, судьба подарила ей возможность бежать. И пусть эта судьба предстала в облике именно презренного мужчины, она на свободе! Радость избавления, жар недавней схватки все еще кипели в ее душе. Кровь горячила жилы, сердце бешено билось в груди. Отважная воительница никогда доселе не встречала столь умелого и храброго бойца, как этот Конан из далекой Киммерии. Пожалуй, мелькнуло у нее в голове, кое-кто из гнусных самцов не такой пропащий, как все остальные…
Она помотала головой, прогоняя непривычные мысли, и сказала, постаравшись вложить в свои слова как можно больше злого сарказма:
— Все вы хотите только одного — затащить женщину в постель, надругаться над ней, а потом горделиво хвастаться этим перед своими дружками, такими же грязными, похотливыми баранами!
— Ничего подобного,— как можно серьёзнее ответил Конан, с великим трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.— Мне еще надо отдохнуть, наточить меч и решить, как я буду выбираться из города. Так что, женщина, не мешай мне думать.— И он отвернулся к стене, будто амазонки и не существовало вовсе.
Некоторое время слышалось лишь сердитое сопение. Потом раздался голос, напоминающий шипение рассерженной змеи:
— Значит, ты, отвратительный, вонючий дикарь, который поленился даже смыть с себя грязь и пот перед тем, как войти в помещение, где нахожусь я, ты не желаешь меня? Ты не хочешь повалить женщину на подушки и совершить свое похабное дело?
— Не-а.— Шутки шутками, однако наглость этой стервы уже начала надоедать северянину. Никому он не позволял безнаказанно оскорблять себя, и если эта баба посмеет сказать еще хоть одно бранное слово в его адрес, придется поучить воительницу хорошим манерам — а заодно и охладить ее пыл. Тоже мне, сливки человечества. Ремнем по голой заднице — и весь разговор.— Каждому делу свое время, а сейчас моя голова занята другими вещами… И потом, я не вижу перед собой женщины. Храброго бойца —да. Опытного солдата — сколько угодно. Но женщину? Извини.
— Да? Д не ты ли только что льстиво восхвалял мои ноги? Мое лицо?
— Ну… Просто я не хотел ущемлять твое непомерное самолюбие.
— Ах так…— Амазонка задохнулась от гнева, лицо ее покраснело. При некотором воображении Конан мог бы представить себе, что это румянец стыдливости.— А теперь? Сейчас ты тоже скажешь, что я не женщина?
Она отбросила саблю… а потом полотенце с тихим шелестом упало на пол.
Да, вынужден был признать варвар, стерва отказалась не только смелым гладиатором и толковым воином, но и весьма привлекательной козочкой. Черные как смоль волосы, еще влажные после купания, рассыпались по изящным смуглым плечам, небольшие, крепкие груди смотрели вверх и в стороны острыми розовыми сосками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Раздался дружный смех не менее чем из десятки глоток, а миг спустя — удаляющийся перестук копыт.
— Расквась мне нос, зуб выбей, привяжи к бочке! — взмолился Фагнир, когда запер калитку, обернулся и увидел вышедшего из-за крыльца гладиатора.— У меня чуть сердце от страха не выскочило. Я протрезвел! Совсем! — Он опять рухнул на колени.
— Зуб оставь себе. Заработал. Идем, запру тебя в погребе. Вот тебе доказательство, что здесь был беглый гладиатор; оправдаешься. На, держи. В подарок и в качестве алиби.— И Конан, сняв с головы, швырнул купеческому слуге бронзовый Шлем, сорванный с убитого туранца.
Киммериец заточил Фагнира в погребе, что равносильно, усмехнулся про себя варвар, заточению кошки среди крынок с молоком, и вернулся в покинутый зал. На пороге ведущего в глубь дома проема Конан увидел мокрые следы босых ступней. Значит, услыхав стук и крики, амазонка выбежала посмотреть, что происходит. Обнаженная, с саблей… Красивое, должно быть, зрелище…
* * *
Ударом в небольшой медный гонг сатрап Хашид вызвал полуобнаженных девушек с опахалами; омываемый ласковыми волнами прохладного воздуха, он откинулся на шелковые подушки и позволил телу расслабиться. Телу, но не уму. На лице его блуждала довольная ухмылка.
Денек выдался жаркий — жаркий во всех смыслах. Несмотря на то что близится вечер, солнце на улице по-прежнему печет немилосердно, загоняя прохожих в прохладу садов и питейных заведений. Лишь стражники жарятся под его испепеляющими лучами, способными, кажется, растопить даже камень. А во дворце тишина и тень, хотя стены вроде бы все еще сотрясаются от недавних криков брызжущего слюной шаха Джумаля — Джумаля взбешенного, Джумаля умоляющего, Джумаля угрожающего, Джумаля убеждающего…
Но это все ерунда. Не о том надо думать, не о том.
Только что, чуть ли не падая перед сатрапом на колени шах просил, требовал, канючил и приказывал. Нет, он, Джумаль, не отказывается от спора, он незамедлительно вручит ему, Хашиду, проигранный смарагд… Смарагд, а в придачу ту самую груду золота, что по весу равна шахскому верблюду вместе с упряжью. Однако взамен Хашид должен предпринять все возможные шаги к тому, чтобы проклятый гладиатор был пойман и доставлен Джумалю. Живым. Он, Джумаль, готов покрыть все издержки, связанные с поимкой беглого раба, и даже назначить особую премию тому, кто притащит негодяя во дворец. Неужели досточтимый Хашид откажется от столь заманчивого предложения? Ведь раба все равно будут искать, так разве денежное вознаграждение не ускорит поиски? Разве груда золота весом с верблюда отяготит личные закрома сатрапа? Вспомни, мой светозарный хозяин, как этот дикарь чуть не лишил жизни твоего гостя золотым кубком! Вспомни, что он убил моего верного телохранителя… и главное — моего сына! Неужели ты откажешься помочь мне? Что стоит жизнь какого-то раба по сравнению с жаждой любящего отца отомстить за любимого сына! А ведь в своей отцовской мести я не остановлюсь и перед тем, чтобы послать сюда свои отборные войска, подумай об этом, мой любезный Хашид!..
Хашид слушал увещания своего сиятельного гостя, снисходительно ухмылялся и молчал. Но в мыслях он стремительно перебирал варианты. Конечно, сатрап и без Джумаля собирался организовать тщательнейшие поиски непокорного раба — виданное ли дело, чтобы беглый пленник разгуливал на свободе! Гладиатора, конечно же, найдут и закуют в цепи, а уж что дальше с ним делать, решим потом. Однако нельзя и упустить возможности вытрясти из мешков шаха как можно больше золота… А еще лучше — поставить его в зависимость от Вагарана: пусть Джумаль по гроб жизни будет считать себя обязанным Хашиду. Поэтому сатрап весьма уклончиво дал понять шаху, что, наверное, приложит все силы, дабы схватить беглеца, и, скорее всего, оный беглец будет пойман. Что же касается передачи беглеца шаху, то, пожалуй, этот вопрос требует самого обстоятельного обсуждения. Приятно было видеть Хашиду, как унижается высокопоставленный гость.
Что ж, пора начинать охоту на дикого зверя. В городе, где охране известен каждый закуток, каждый камень в стенах, рабу спрятаться не удастся. Пойман он будет еще до рассвета.
Джумаль отбыл в свои покои, а Хашид, овеваемый широкими опахалами, трижды ударил бронзовым молоточком в гонг.
— Начальника городской стражи ко мне,— приказал он вошедшему и склонившемуся в почтительном поклоне слуге.— И пусть разыщут мага Ай-Берека. Он мне нужен. После этого принеси мой кальян.
«До рассвета его поймают»,— повторил Хашид про себя…
Однако никто не ожидал, что еще до рассвета в город войдет Смерть.
* * *
Конан машинально двинулся по этим мокрым следам, что оставила за собой покинувшая купальную чашу амазонка, и размышлял о том, как быть дальше. Остаться еще на некоторое время в этом сравнительно безопасном доме было бы наилучшим решением — всяко спокойнее, чем носиться по городу, где тебя ищет каждая собака в надежде получить обещанную награду… К тому же, в какие бы одежды, найденные в гардеробе купца, они ни вырядились, такая парочка — черноволосый мускулистый гигант с огромным двуручным мечом и вооруженная черноволосая же красавица — наверняка привлечет к себе внимание. Внимание потянет за собой вопросы, вопросы вызовут подозрение… И что дальше? Очередная битва со стражей? Неизвестно, чем она кончится: охранники уже предупреждены о силе и ловкости беглецов, поэтому навалятся всей кучей; не умением возьмут, так количеством… А с другой стороны, нужно как можно быстрее выбраться за пределы городских ворот, а уж там ищи ветра в поле.
На ночь ворота закрываются, и с наступлением сумерок покинуть Вагаран станет вовсе невозможно. Так что же предпринять? С бабой этой посоветоваться, что ли? Для женщины она вроде бы неплохо соображает…
Следы привели Конана в комнату, где купец, по-видимому, отдыхал от дневных трудов. На полу расстелен большой пушистый ковер, на нем в живописном беспорядке разбросаны шелковые цветастые подушки. Красная, почти невесомая ткань, закрепленная где-то под потолком, мягкими волнами струится вниз и превращает это ложе в весьма уютное гнездышко. Стены задрапированы мягких тонов занавесями; в углу дожидается хозяина вместительный, покрытый причудливым орнаментом кальян.
Амазонка находилась здесь — при сабле, как и предполагал Конан. Но, к его величайшему сожалению, была она не обнаженной: дикая кошка закуталась в кусок белой материи, очевидно, служившей полотенцем обитателям дома, и из-под него выглядывали лишь босые ступни да круглое, смуглое плечико. Недурной, надо заметить, формы плечико — учитывая, с какими легкостью и непринужденностью девица владеет мужским оружием.
— Я, кажется, предупреждала: кто сунет свой поганый нос — убью,— заявила она, отвлекшись от разглядывания украшений на стенах и повернувшись к вошедшему варвару.
— Будь снисходительной к ничтожному червю, милостивая госпожа! — весело ответил Конан.— Я, твой недостойный раб, полагал, что это относилось лишь к процессу купания… Или наблюдение за тем, как бесстрашная воительница рассматривает красивые безделушки, также карается смертью?
Амазонка нахмурилась и перевела разговор на другую тему:
— Что там за шум был? Я услыхала стук и решила укрыться в доме, чтобы напасть неожиданно, если возникнут проблемы.
Киммериец отстегнул меч и аккуратно поставил его в угол.
— Осмелюсь доложить, стража приходила. Нами интересовалась. Однако наш пьяненький друг убедил их, что ничего подозрительного не заметил, но если заметит, то всенепременно доложит кому следует. И солдатики ушли — думаю, надолго. Так что в доме пока все тихо. И, главное, никого: Фагнира я запер в подвале, а женщины находятся на своей половине — они, кажется, даже не заметили, как кто-то стучал в ворота. Если купец вернется, мы услышим и сумеем достойно встретить столь гостеприимного хозяина. Поэтому предлагаю немного отдохнуть и помыслить о том, как быть дальше.— С этими словами Конан упал на подушки, перевернулся на спину, закинул руки за голову и блаженно потянулся.— Эх, здорово-то как! Давненько я не отдыхал. А то все бои, понимаешь, сражения, гладиаторы какие-то…— Он хитро взглянул на стоящую перед ним женщину.— А ты разве не утомилась?
Щеки амазонки вспыхнули.
— Неужели ты, грязный мужчина, недостойный носить имя человека, считаешь, что я разделю с тобой это ложе? — гневно спросила она, и пальцы ее сжались на рукояти сабли.
— Упаси Митра! — горячо запротестовал варвар.— Как ты могла подумать такое?! Да я не достоин служить и смывателем твоих бесподобных ног, красота которых сравнится лишь с великолепием ног лани! Я даже не имею права лицезреть твой совершенный лик, схожий лишь с…
— Еще одно слово, и я тебя прикончу,— вполне серьезно заявила женщина и в подтверждение своих слов подняла саблю на уровень головы.
— Молчу, молчу. В доме полно уютных и пустых комнат, где ты можешь в спокойном одиночестве провести время, восторгаясь женским благородством и исключительностью… Хотя,— лукаво добавил он чуть погодя, откровенно разглядывая застывшую над ним амазонку,— по-моему, места здесь вполне хватит и на двоих.
Беспричинное веселье распирало Конана. Совсем недавно он стоял на арене, готовясь к очередной схватке, исход которой был непредсказуем; совсем недавно он находился во власти черного колдовства, вырваться из которого казалось немыслимым; совсем недавно по пятам за ним гнались все солдаты города… и вот — совершенно неожиданно — в кровавой круговерти сражений, стычек и погонь возникла пауза, появилась возможность передохнуть, расслабиться, забыть о том, что предстоит еще выбираться из этого проклятого города. Так почему бы не воспользоваться этим, да еще в компании пусть и строптивой, но весьма смазливой девчонки? Кто знает, что ждет их через час…
Амазонку, похоже, обуревали те же чувства. Она билась на арене, прекрасно сознавая, что рано или поздно удача отвернется от нее, и она — позор для представительницы ее племени! — погибнет от руки мужчины. Выхода не было… И тут, хвала королеве амазонок Акиле, судьба подарила ей возможность бежать. И пусть эта судьба предстала в облике именно презренного мужчины, она на свободе! Радость избавления, жар недавней схватки все еще кипели в ее душе. Кровь горячила жилы, сердце бешено билось в груди. Отважная воительница никогда доселе не встречала столь умелого и храброго бойца, как этот Конан из далекой Киммерии. Пожалуй, мелькнуло у нее в голове, кое-кто из гнусных самцов не такой пропащий, как все остальные…
Она помотала головой, прогоняя непривычные мысли, и сказала, постаравшись вложить в свои слова как можно больше злого сарказма:
— Все вы хотите только одного — затащить женщину в постель, надругаться над ней, а потом горделиво хвастаться этим перед своими дружками, такими же грязными, похотливыми баранами!
— Ничего подобного,— как можно серьёзнее ответил Конан, с великим трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.— Мне еще надо отдохнуть, наточить меч и решить, как я буду выбираться из города. Так что, женщина, не мешай мне думать.— И он отвернулся к стене, будто амазонки и не существовало вовсе.
Некоторое время слышалось лишь сердитое сопение. Потом раздался голос, напоминающий шипение рассерженной змеи:
— Значит, ты, отвратительный, вонючий дикарь, который поленился даже смыть с себя грязь и пот перед тем, как войти в помещение, где нахожусь я, ты не желаешь меня? Ты не хочешь повалить женщину на подушки и совершить свое похабное дело?
— Не-а.— Шутки шутками, однако наглость этой стервы уже начала надоедать северянину. Никому он не позволял безнаказанно оскорблять себя, и если эта баба посмеет сказать еще хоть одно бранное слово в его адрес, придется поучить воительницу хорошим манерам — а заодно и охладить ее пыл. Тоже мне, сливки человечества. Ремнем по голой заднице — и весь разговор.— Каждому делу свое время, а сейчас моя голова занята другими вещами… И потом, я не вижу перед собой женщины. Храброго бойца —да. Опытного солдата — сколько угодно. Но женщину? Извини.
— Да? Д не ты ли только что льстиво восхвалял мои ноги? Мое лицо?
— Ну… Просто я не хотел ущемлять твое непомерное самолюбие.
— Ах так…— Амазонка задохнулась от гнева, лицо ее покраснело. При некотором воображении Конан мог бы представить себе, что это румянец стыдливости.— А теперь? Сейчас ты тоже скажешь, что я не женщина?
Она отбросила саблю… а потом полотенце с тихим шелестом упало на пол.
Да, вынужден был признать варвар, стерва отказалась не только смелым гладиатором и толковым воином, но и весьма привлекательной козочкой. Черные как смоль волосы, еще влажные после купания, рассыпались по изящным смуглым плечам, небольшие, крепкие груди смотрели вверх и в стороны острыми розовыми сосками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33