В глазах Телимы отражалось полное недоумение.
— А вот Телиму я не выпущу, — продолжал я.
Ее глаза были широко открыты. Она попыталась вырваться.
— Телиму я навсегда оставлю своей рабыней.
Она рассмеялась и потянулась ко мне губами. Поцелуй получился весьма продолжительным.
— Моя бывшая хозяйка умеет целоваться, — признался я.
— Твоя рабыня так рада, что хозяин не считает ее неприятной, — ответила она.
— А не пора ли отправить кого-нибудь из рабов на кухню? — предложил Фиш.
— Верно, — заметил я и, обращаясь к нему самому и Вине, распорядился: — А ну-ка, вы оба, рабы, отправляйтесь на кухню, и чтобы до рассвета я вас не видел.
Фиш поднял Вину на руки и вышел из-за стола.
В дверном проеме он остановился и под звонкий смех обнимавшей его девушки долго примерялся, как ему лучше пройти в дверь со своей ношей, с той, что некогда была Вивиной, высокородной дамой, которой предназначалось стать убарой Коса и которая сейчас весело болтала ногами, лежа в объятиях Фиша, такого же раба с полоской металла на шее, как и она сама. И все же я искренне сомневаюсь, что Вивина нашла бы более привлекательным для себя ложе убара Коса, нежели девчонка-рабыня Вина — подстилку и покрывало кухонного раба Фиша, выделенные им в доме Боска, капитана из Порт-К ара.
— Я вижу, ты все еще носишь золотой браслет, — обратился Хо-Хак к Телиме.
— Да, — ответила она.
— Именно по нему я и должен был тебя узнать, когда много лет назад ты появилась на болотах, — покачал он головой.
Его слова озадачили Телиму.
Самос поставил на стол опустевший кубок.
— Как обстоит положение дел в городе? — спросил он у Таба.
Выражение лица у того стало серьезным.
— Убары Силиус Максимус и Этеокль вместе со своими людьми уже оставили город. Имение Генриса Севариуса также брошено беглецами.
Здание городского Совета хотя и пострадало, но не разрушено. Город, как мне кажется, удалось спасти. Через четыре-пять дней флотилия уже будет здесь.
— Значит, — подытожил Самос, — Домашний Камень Порт-Кара в безопасности. Он поднял кубок. Мы выпили.
— Уже поздно, — заметил Таб, — и если мой капитан не возражает, я бы хотел удалиться.
— Пожалуйста, — разрешил я. Он коротко кивнул и вместе с Мидис вышел из зала.
— Не думаю, чтобы для ренсоводов было разумным надолго задерживаться в Порт-Каре, — вступил в разговор Хо-Хак. — Думаю, нам лучше уйти из города под покровом ночи.
— Еще раз спасибо вам и вашим людям, — поблагодарил я его.
— Ренсоводческие общины, образовавшие, кстати, конфедерацию, — всегда в твоем распоряжении, — ответил Хо-Хак.
— Спасибо, Хо-Хак.
— Мы перед тобой в неоплатном долгу, — продолжал Хо-Хак, — и за то, что ты спас наших людей от налетчиков из Порт-Кара, и за то, что подружил нас с длинным луком.
— Этот долг уже оплачен, — заверил я его.
— Значит, у нас больше нет долгов друг перед другом?
— Нет, Хо-Хак.
— Тогда будем друзьями, — сказал он, протягивая руку.
Мы обменялись рукопожатиями.
— Знай, что на болотах у тебя есть друзья.
— Спасибо.
Хо-Хак попрощался с остальными и поднялся из-за стола. Его мощная широкоплечая фигура бывшего гребца на галерах заняла добрую половину дверного проема. Даже здесь, в зале, был слышен его громкий голос, когда он собирал во дворе своих людей.
— С вашего позволения, капитан, — откланялись Клинтус и Турнок. — Уже поздно.
— Спокойной ночи, друзья, — пожелал я.
— Спокойной ночи, — ответили они. Теперь за столом остались только я, Телима и Самос. Огромный зал опустел.
— Скоро утро, — заметил Самос.
— Да, до рассвета час, не больше, — согласился я.
— Давайте набросим плащи и поднимемся на башню, — предложил Самос.
Мы отыскали плащи, вышли из дома, пересекли внутренний двор и по узким ступеням поднялись на башню.
Отсюда нам видны были матросы с «Верны» и «Телы», выставленные Табом на посты. Большие морские ворота, перекрывающие канал, ведущий в город, сейчас были закрыты. Ренсоводы спускались по веревкам с крепостной стены, выходящей к дельте реки, и рассаживались по своим легким, сплетенным из тростника лодкам.
Последним со стены спускался Хо-Хак. Мы подняли руки. Он тоже махнул рукой на прощание и исчез за краем стены.
Болота отливали тусклым светом в неярком предутреннем сиянии трех горианских лун.
Телима посмотрела на Самоса.
— Значит, мне было позволено убежать из вашего дома, — сказала она.
— Да, — подтвердил Самос. — И тебе было позволено взять этот золотой браслет, чтобы Хо-Хак и его люди смогли узнать тебя по нему на болотах.
— Я встретила их очень скоро.
— Они ждали тебя.
— Я не понимаю, — призналась Телима.
— У меня были насчет тебя кое-какие соображения, — задумчиво произнес Самос. — Поэтому я и купил тебя, еще когда ты была ребенком.
— Bы воспитывали меня как свою собственную дочь, — с волнением произнесла Телима. — И вот, когда мне исполнилось семнадцать…
— Да, — перебил ее Самос, — с тобой обращались с крайней жестокостью, как с настоящей рабыней, и затем, через несколько лет, позволили бежать.
— Но почему? — воскликнула она. — Почему?
— Самос, — включился я в их беседу, — это от тебя несколько месяцев назад на заседании Совета капитанов я получил записку, где говорилось о необходимости увидеться и поговорить?
— От меня.
— Почему же ты отказался, когда я у тебя об этом спросил?
— Подвалы здания городского Совета капитанов показались мне неподходящим местом для обсуждения дел Царствующих Жрецов.
— Царствующих Жрецов? — с замирающим сердцем пробормотала Телима. Я рассмеялся.
— Место действительно не совсем подходящее, — признался я. — Но ведь когда записка была отправлена, тебя еще даже не было в городе.
— Верно, — согласился Самос. — Я надеялся, что в случае отказа эта простая уловка поможет мне отрицать связь между этой запиской и мной самим, ее отправившим.
— Впоследствии ты никогда не пытался снова установить со мной контакт, — заметил я.
— Ты не был к этому готов. Да и Порт-Кар нуждался в твоем присутствии.
— Значит, ты состоишь на службе у Царствующих Жрецов, — задумчиво произнес я,
— Да, — согласился он.
— И именно поэтому ты пришел на помощь тому, кто некогда тоже был у них на службе.
— Не только. Ты многое сделал для моего города. Именно благодаря тебе у Порт-Кара есть теперь свой Домашний Камень.
— Это имеет для тебя такое значение? — с удивлением спросил я у этого хищного, жестокого, бесчувственного ларла в облике человека, работорговца и убийцы.
— Конечно, — ответил он.
Мы отвели взгляды друг от друга.
В тающем свете горианских лун, серебрящемся на серой поверхности болот, беззвучно скользили по воде легкие суденышки ренсоводов, исчезающие в чернеющих вдали зарослях тростника.
— Возвращайся на службу к Царствующим Жрецам, — глядя мне в лицо, предложил Самос. Я старательно отводил глаза.
— Не могу. Я этого недостоин.
— В душе каждого человека, будь то мужчина или женщина, есть зачатки трусости и жестокости, злобы и эгоизма, самолюбия и коварства, — всего того мерзкого и уродливого, что мы таим от всех окружающих, а зачастую и от самих себя.
Мы с Телимой удивленно посмотрели на него.
Самос не без некоторой нежности, совершенно для него неожиданной, положил одну руку на плечо мне, а вторую — на плечо Телиме.
— Человеческое существо, — продолжал он, — это хаотическое переплетение подлости и благородства, ненависти и любви, великодушия и эгоизма — всего того, что достойно величайшего презрения и не менее великого восхищения. В основе всех его поступков лежат мотивы высокие и низкие. Все это старые истины, но мало кто их понимает по-настоящему.
Я снова взглянул на болота.
— Значит, меня вовсе не случайно перехватили на болотах, на пути к Порт-Кару.
— Это не было случайностью.
— Хо-Хак тоже состоит на службе у Царствующих Жрецов?
— Он об этом не знает. Но много лет назад, когда он бежал с галер и вынужден был скрываться, я спрятал его у себя в доме, а позже помог ему добраться до болот. Поэтому с тех пор он иногда оказывает мне небольшие услуги.
— И что ты сказал Хо-Хаку насчет меня?
— Что мне стало известно о том, что вскоре один из жителей Порт-Кара будет проплывать по болотам.
— И это все?
— Ну, за исключением того, что им следует выставить Телиму приманкой для твоей поимки.
— Ренсоводы ненавидят людей из Порт-Кара.
— Да, — согласился Самос.
— Они могли убить меня.
— Да, определенный риск у меня, конечно, был.
— Ты с такой легкостью играешь судьбами людей, — заметил я.
— На карту поставлены судьбы миров, капитан, — возразил Самос. Я кивнул.
— Миску, Царствующему Жрецу, что-нибудь об этом известно? — спросил я.
— Нет, — покачал головой Самос. — Он бы этого не допустил. Но Жрецы, со всей их мудростью и проницательностью, слишком мало знают о людях. — Он тоже бросил взгляд на болота. — Есть люди, которые выступают связующим звеном между Царствующими Жрецами и человеком, координируют их действия, служа тем самым общему делу борьбы с Другими.
— А кто это — «Другие»? — спросила Телима.
— Не вмешивайся в разговор мужчин, — оборвал ее Самос.
Телима обиженно насупилась.
— Когда-нибудь я тебе все объясню, — пообещал я.
Самос держался вежливо, но, как ни крути, он оставался рабовладельцем.
— Мы предвидели, — продолжал он, — что твоя человеческая сущность возобладает над перспективой бессмысленной смерти на болотах, заставит тебя пресмыкаться и униженно молить о сохранении тебе жизни.
Сердце мое разрывалось от боли.
— Bcе так и было, — пробормотал я.
— Как говорят воины, ты предпочел позорный ошейник свободе умереть с честью.
У меня на глаза навернулись слезы.
— Я обесчестил свой меч, свой город. Я предал все, чему был верен!
— Ты познал себя, познал свою человеческую сущность.
— Я предал свои принципы! — воскликнул я.
— Именно в такие моменты человек учится понимать, что окружающую его реальность, правду жизни нельзя разложить по полочкам. Она слишком сложна и многообразна, чтобы из нее можно было вывести собственные принципы.
Я внимательно посмотрел на него.
— Мы знали, что если ты не будешь убит, ты станешь рабом. Имелась у нас и кандидатура на роль твоего учителя, который сам прошел через всю жестокость и унижения рабства и горел желанием продемонстрировать тебе, воину, мужчине, все его прелести — тебе, человеку, которому предназначалось действовать в этом средоточии человеческих пороков, в Порт-Каре.
Телима грустно уронила голову.
— Вы хорошо подготовили меня для этой роли, Самос, — пробормотала она.
— Нет, Самос, — покачал я головой, — я не могу больше находиться на службе Царствующих Жрецов. Вы перестарались, и я перестарался, выполняя вашу задачу. Как человек, я полностью уничтожен. Я потерял себя, потерял все, чем я был, все, что имел.
Телима уткнулась лицом мне в грудь.
— Ты тоже считаешь, что этот человек уничтожен? — спросил у нее Самос. — Что он потерял себя?
— Нет, — ответила девушка, — мой убар не уничтожен. Он не потерял себя.
Я с благодарностью потрепал ее по плечу.
— Многое из того, что я позволял себе, было непростительно, — сказал я.
— Так поступает каждый из нас, — рассмеялся Самос. — Или поступил бы, или мог бы поступить: все зависит от обстоятельств, с которыми ему пришлось — или не пришлось — столкнуться на своем пути.
— Если кто и был уничтожен, — едва слышно пробормотала Телима, — то это я.
Во взгляде Самоса появилась не свойственная ему теплота.
— Ты пошла за ним даже в Порт-Кар, — заметил он.
— Я люблю его, — ответила Телима. Я крепче прижал ее к себе.
— Значит, ни один из вас не был ни уничтожен, ни потерян для себя самого, — усмехнулся Самос. — Вы — люди, и вам присуще все человеческое.
— Даже слишком, — уточнил я.
— В борьбе с Другими нельзя не быть человечным, — заметил он.
Услышать от Самоса нечто подобное? Я не верил собственным ушам.
— Вы оба узнали себя лучше, чем прежде, — продолжал он, — и это знание поможет вам глубже понять остальных — их силу и их слабости.
— Скоро рассвет, — словно отвечая собственным мыслям, пробормотала Телима.
— Осталось лишь одно препятствие, — заметил Самос, — и ни один из вас, по-видимому, даже теперь до конца его так и не понимает.
— Что же это? — спросил я.
— Ваше высокомерие, — ответил Самос, — столь развитое в вас обоих, — он усмехнулся. — Теперь, когда вы распрощались с иллюзиями, с собственными представлениями о самих себе и познали истинную суть своего характера, когда разрушены ваши прежние идеалы, ваше высокомерие может толкнуть вас в другую крайность. Ведь вы ни в чем не признаете золотой середины. Вы непременно должны быть или Царствующим Жрецом, или животным. Ваше высокомерие потребует от вас либо рождения новых мифов, новых иллюзий, еще более высоких и прекрасных, либо полного отречения от веры во что бы то ни было. Крайность — основная черта вашего характера. Если уж я не лучший, значит, непременно должен быть худшим, думаете вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52