– Вот сейчас вы знаете, когда будет следующая высадка?
– Скоро, – ответил Стив. – Мы знаем, что скоро. Уже знаем – где, а в ближайшие дни узнаем остальное.
– Ладно. Слушайте: если узнаете о высадке, приходите на весовую платформу, там мы пока остановились прокладывать рельсы, и там будут наши люди. Я отправлюсь на юг доложить мэру, и, если ваша затея ему понравится, а это вполне может быть, я привезу людей, и мы будем готовы. Мы ведь починили рельсы, я тебе говорил, Генри? Это оказалось непросто, но мы справились. В общем, вы знаете, где эти строения, весовая платформа.
– Мы все знаем, – сказал Николен.
– Отлично, отлично. Так вот, как узнаете, что япошки высаживаются, мчитесь к весовой и скажите нам, а мы решим, что делать дальше. Пока все.
– Мы должны участвовать в вылазке, – настаивал Стив.
– Конечно. Я разве не сказал? Будете нашими проводниками. Все, сами понимаете, зависит от мэра, но, я думаю, он нас поддержит. Он старается бить япошек при всякой возможности.
– Мы тоже, – сказал Стив. – Клянусь.
– Верю, верю. Ну, нам пора.
– Когда к вам зайти и узнать, что решил мэр?
– Ну… скажем, через неделю. Но если что услышите, приходите раньше.
Николен кивнул, и Дженнингс сделал знак своим людям идти вперед.
– Рад был поговорить с вами, ребята. Приятно знать, что кто-то в этой долине американец.
– Мы – американцы. До скорого!
– До свиданья, – прибавил я.
Мы проводили их глазами. Стив двинул меня в плечо:
– Готово! Мы будем с ними, Генри, мы будем с ними!
– Похоже, – ответил я. – Но чего ты такое нес, будто мы в ближайшие несколько дней узнаем, когда высадка? Ты их морочишь! Неизвестно, когда мы это узнаем и узнаем ли!
– Да ладно, Генри. Должен же я был что-то сказать. Ты притворяешься, что недоволен, а на самом деле рад не меньше моего. Ты создан для сопротивления. Ты быстрее всех соображаешь, быстрее всех бегаешь. Если ты захочешь узнать, когда высадка, ты узнаешь.
– Ну, наверно, – сказал я, довольный помимо воли.
– Конечно, узнаешь.
– Пошли назад, пока нас не хватились. Он рассмеялся:
– Вот видишь! Я ж говорю, что ты для этого создан, Генри.
– Угу.
И надо признаться, я мысленно с ним соглашался. Кто помешал Дженнингсу и его людям по ошибке нас застрелить? И каждый раз, как я попадаю в переплет, что-то случается, что помогает мне выкрутиться. Мне стало казаться, будто это не просто случилось со мной, а я сам так подстроил, так сделал, что все обернулось правильно. А это значило, что события меня слушаются: я могу сделать так, что мы примкнем к сопротивлению и будем сражаться против японцев, не противореча общему решению и не восстанавливая против себя соседей. Я правда думал, что мне это по силам.
Тут я вспомнил про старика, и все ощущение могущества испарилось. Мы еще были в лесу между домом Николенов и Бетонной бухтой: если повернуть вверх, окажешься на Томовом гребне.
– Пойду проведаю старика, – сказал я.
– Я должен возвращаться в рабство, – сказал Стив. – Но потом… эй, погоди секунду! Но я уже бежал через лес вверх.
Глава 16
Томов двор всегда выглядел нежилым: поваленная ограда заросла травой, повсюду мусор. Но сейчас, когда я взбирался на гребень, дурные опасения заставили меня увидеть его новыми глазами: обшарпанный дом, большое окно, в котором отражается небо, утонувший в сорняках двор, кривое дерево качается на ветру и цепляет пухнущие на глазах облака – все казалось заброшенным, словно хозяин умер и похоронен десять лет назад.
В окно выглянула Кэтрин, и я постарался отогнать нехорошие мысли. Ветер качал траву. Кэтрин увидела меня и помахала рукой, я приветственно вскинул голову. Она открыла дверь и встретила меня на пороге.
Я небрежно спросил:
– Чего он там? Что с ним стряслось?
– Сейчас спит. Ночью, кажется, почти не спал, кашлял.
– Помню, он покашливал, когда рассказывал историю.
– Теперь хуже.
Я внимательно вгляделся в ее лицо, в знакомые озабоченные складки вокруг рта. Она взяла меня за руку. Я притянул ее к себе, и она припала к моему плечу. Я напугался. Если Кэтрин боится, значит, дела совсем плохи. Я похлопал ее по плечу, стараясь успокоить, но я сам дрожал.
– Кто там? – крикнул старик из спальни. – Я не сплю, кто там?
Он закашлялся. Это был хриплый, лающий звук, словно он нарочно вкладывает в кашель всю свою силу.
– Это я, Том, – сказал я, когда он откашлялся. Подошел к двери в спальню. Обычно он нас туда не пускал. Заглянул внутрь. – Мне сказали, ты заболел.
– Верно сказали.
Он сидел на постели, прислонясь к стене. Вид у него и впрямь был больной – волосы и борода мокрые и всклокоченные, лицо бледное и потное. Он глядел на меня, не поворачивая головы.
– Входи.
Я впервые вошел в его спальню. Она, как и кладовка, была заполнена книгами. На столе и на стуле тоже лежали книги и пластинки; к стене под окошком были приколоты фотографии.
Я сказал:
– Наверно, ты простудился на обратном пути с юга.
– Я думал, ты простудишься. Ты замерз сильнее.
– Мы оба замерзли.
Я вспомнил, как он заслонял меня от ветра. Как поддерживал меня на ходу. Я глядел на фотографии. В соседней комнате Кэтрин что-то переставляла.
– Чего она там делает? – спросил Том. – Эй, дорогая! Поставь на место!
Он снова закашлялся.
Когда приступ кашля прошел, сердце у меня колотилось.
– Тебе бы лучше не кричать.
– Да, верно. Я робко добавил:
– Обидно простужаться летом.
– Конечно.
В дверях появилась Кэтрин.
– Где твоя сестра? – спросил Том. – Она только что здесь была.
– У нее дело, она ушла, – сказала Кэтрин.
– Есть кто дома? – спросил голос снаружи.
– Вот, наверно, и она, – сказала Кэтрин. Но голос был Дока.
– Охо-хо, – сказал Том. – Зря вы это.
– Не зря, – сказала Кэтрин.
В комнату быстро вошел Док. В руке у него был черный мешок, за ним шла Кристин.
– Чего приперся? – сказал Том. – Нечего суету разводить вокруг меня, слышал, Эрнест? – Он откатился к стенке. Доктор решительно подошел. – Оставь меня в покое, кому сказано.
– Заткнись и ляг на спину, – сказал Док, положил мешок на кровать и вытащил стетоскоп.
– Эрнест, это совершенно лишнее. Я всего-навсего простыл.
– Помолчи, – сердито сказал Док. – Делай, что тебе говорят, иначе я заставлю тебя проглотить эту штуковину. – Он поднял стетоскоп.
– Тоже мне, испугал, – сказал Том, однако на спину лег и дал Доку пощупать себе пульс и послушать стетоскопом. Он продолжал ворчать, и Док сунул градусник ему в рот, так что жалобы прекратились или по крайней мере стали неслышны. Док снова стал слушать. Потом он вынул градусник и посмотрел.
– Дыши глубже, – велел он, снова прикладывая стетоскоп к Томовой груди.
Том раз или два вдохнул, поперхнулся, задержал дыхание, так что даже побагровел, и раскашлялся надолго.
– Том, – сказал Док в наступившей тишине (я затаил дыхание), – ты отправляешься ко мне домой, в больницу.
Том мотнул головой.
– Не вздумай спорить со мной, – предупредил Док. – Тебе нужно в больницу.
– Исключено, – сказал Том и прочистил горло. – Я останусь здесь.
– Черт, – сказал Док. Он был сердит не на шутку. – Похоже, у тебя воспаление легких. Если ты не переедешь ко мне, придется мне перебираться сюда. Что подумает Мандо?
– Мандо только обрадуется.
– Но я – нет.
Тут Том поймал выражение у Дока Косты на лице. Наверно, Доку и правда проще было бы переехать к Тому, чем наоборот. Но дом Дока был больницей. Док давно не занимался серьезным лечением – я хочу сказать, он делал все, что мог, но это не так уж много. Переломы, порезы, роды – с этим он справлялся отлично. Его отец, доктор, был помешан на медицине и, пока Док был молод, учил его с настойчивостью фанатика. Но теперь у Дока на руках оказался лучший друг, и друг этот серьезно болен – перенести его в больницу значило убедить себя, что он чем-то может помочь. Я видел, как Том, глядя на Косту, все это соображает – соображает медленнее, чем обычно.
– Воспаление легких? – переспросил он.
– Верно. – Док обернулся к нам. – Выйдите-ка ненадолго.
Кэтрин, Кристин и я вышли во двор и стали среди ржавых механизмов. Кристин рассказала, как искала Косту. Мы с Кэтрин, объединенные общим отчаянием, смотрели на океан. Тучи неслись по небу. Это бывает так часто – днем солнце, а к вечеру набегают тучи. Ветер рвал сорняки, рвал с головы волосы.
Док выглянул в дверь:
– Нам понадобится помощь. Мы вошли.
– Кэтрин, собери Тому одежду, несколько рубашек, чтобы в них лежать, понимаешь. Генри, он хочет взять с собой книг; подбери ему, какие нужны.
Я вернулся в спальню и увидел Тома перед фотографиями. Одну он гладил рукой.
– Ой, извини, – сказал я. – Какие книги ты хочешь захватить?
Он повернулся и медленно пошел к постели.
– Я тебе покажу.
Мы вышли в кладовку и оглядели наваленные в полутьме книги. В ближайшей к двери стопке было все, что ему нужно. Он стал накладывать их мне на руки. Я заметил только один заголовок – «Большие надежды». Когда класть стало больше некуда, он остановился. Подобрал еще одну.
– Вот. Возьми эту себе.
Он протягивал книгу, которую нам дал Уэнтуорт, чистую.
– Чего мне с ней делать?
Он пытался положить ее мне на руки вместе с остальными, но она уже не помещалась.
– Погоди… я думал, ты будешь писать в ней свои истории.
– Я хочу, чтобы писал ты.
– Да я историй не знаю!
– Знаешь.
– Не знаю. И писать не умею.
– Как это не умеешь?! Я сам тебя учил, черт возьми.
– Да, но не книги. Я не умею писать книги.
– Это просто. Пиши, пока все не заполнишь. Он запихнул книгу мне под мышку.
– Том, – возразил я, – нет. Тебе подарили, ты и пиши.
– У меня не получается. Я пробовал. Ты увидишь, первые страницы вырваны. Ничего не выходит.
– Не верю. Только третьего дня ты рассказывал…
– Это другое. Поверь. – Вид у него был потерянный. Мы стояли, уставясь на чистую книгу. Оба были расстроены. – Истории, которые я вам рассказываю, не для книг.
– Ой, Том.
В комнату вошел Док.
– Генри, ты не сможешь нести книги. Отдай их Кристин – у нее сумка.
– А я что понесу?
– Глупый, что ли? Мы с тобой понесем Тома. Он что, похож на человека, который пойдет через долину пешком?
Я думал, Том его ударит, но ничего, обошлось. Он просто взглянул мрачно, устало и сказал:
– Не думал, что у тебя есть носилки, Эрнест.
– Нет у меня носилок. Мы понесем тебя в кресле.
– Ладно. Нелегко вам придется. – Он прошел в большую комнату. – Вот это, у окна, вроде самое легкое.
Он сам вынес его во двор и сел.
– Положи книги Кристин в сумку, – распорядился Док.
Кристин охнула, когда я свалил всю груду ей в сумку. Я пошел помочь Кэтрин с рубашками. Мне было интересно, на какую фотографию смотрел Том, и я подошел глянуть: это оказался портрет женщины. Кэтрин прихватила охапку одежды, и мы вышли наружу. Старик смотрел на море. Оно потемнело, на горизонте появлялись и исчезали белые барашки.
– Готов? – спросил Док.
Том, не глядя на нас, кивнул. Мы с Доком взяли кресло за ручки и под сиденье. Том вертелся, оглядывался на дом, мы медленно несли его вдоль гребня. Он скривил рот и сказал:
– Я – последний американец.
– Черта с два, – сказал я, – черта с два. Он слабо хихикнул.
По гребню идти было неудобно, но на спуске стало тяжелее.
– Давай я тебя сменю, – сказала Кэтрин Доку.
Мы поставили кресло. Том сидел с закрытыми глазами и молчал. Это было ужасно непривычно, видеть его притихшим. Несмотря на холодный ветер, на лбу у него проступил пот.
Мы с Кэтрин подняли кресло. Она была гораздо сильнее Дока, мне стало легче. Мы вошли в лес.
– Я тяжелый? – спросил Том. Открыл глаза и взглянул на Кэтрин. Ее полные, в веснушках, руки соединялись локтями, стискивая груди прямо перед Томовым носом. Он притворился, что хочет их укусить.
– Не тяжелее, чем полное кресло камней, – рассмеялась она.
У моста мы остановились передохнуть. Смотрели, как бегут над головой тучи, и говорили, будто просто вышли прогуляться. Но поскольку Том сидел в кресле, выходило притворство. Выше по течению купалась стайка ребятни: они перестали плескаться и смотрели, как мы переходим по мосту: он узкий, и мне пришлось идти первым, спиной вперед. Том горестно смотрел на голых ребятишек, которые показывали на него пальцами и вопили. Кэтрин перехватила его взгляд и невесело сощурилась. Жирные серые облака спускались все ниже, ветер трепал волосы, холодало и смеркалось… Я с трудом придумывал, чем бы отвлечь Тома.
– Я все-таки не знаю, что делать с твоей чистой книгой, – сказал я. – Оставь-ка ее лучше себе, может, пока будешь у Дока, захочется написать что-нибудь.
– Нет. Она твоя.
– Но что мне с ней делать?
– Писать в ней. Затем я ее тебе и дал. Напиши в ней свою собственную историю.
– Но у меня нет истории.
– Как же нет. «Домашняя жизнь американца».
– Но это чепуха. И я не знаю как.
– Просто пиши. Пиши, как говоришь. Расскажи правду.
– Какую правду?
Он долго молчал, потом сказал:
– Выяснишь. Для того и книга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Скоро, – ответил Стив. – Мы знаем, что скоро. Уже знаем – где, а в ближайшие дни узнаем остальное.
– Ладно. Слушайте: если узнаете о высадке, приходите на весовую платформу, там мы пока остановились прокладывать рельсы, и там будут наши люди. Я отправлюсь на юг доложить мэру, и, если ваша затея ему понравится, а это вполне может быть, я привезу людей, и мы будем готовы. Мы ведь починили рельсы, я тебе говорил, Генри? Это оказалось непросто, но мы справились. В общем, вы знаете, где эти строения, весовая платформа.
– Мы все знаем, – сказал Николен.
– Отлично, отлично. Так вот, как узнаете, что япошки высаживаются, мчитесь к весовой и скажите нам, а мы решим, что делать дальше. Пока все.
– Мы должны участвовать в вылазке, – настаивал Стив.
– Конечно. Я разве не сказал? Будете нашими проводниками. Все, сами понимаете, зависит от мэра, но, я думаю, он нас поддержит. Он старается бить япошек при всякой возможности.
– Мы тоже, – сказал Стив. – Клянусь.
– Верю, верю. Ну, нам пора.
– Когда к вам зайти и узнать, что решил мэр?
– Ну… скажем, через неделю. Но если что услышите, приходите раньше.
Николен кивнул, и Дженнингс сделал знак своим людям идти вперед.
– Рад был поговорить с вами, ребята. Приятно знать, что кто-то в этой долине американец.
– Мы – американцы. До скорого!
– До свиданья, – прибавил я.
Мы проводили их глазами. Стив двинул меня в плечо:
– Готово! Мы будем с ними, Генри, мы будем с ними!
– Похоже, – ответил я. – Но чего ты такое нес, будто мы в ближайшие несколько дней узнаем, когда высадка? Ты их морочишь! Неизвестно, когда мы это узнаем и узнаем ли!
– Да ладно, Генри. Должен же я был что-то сказать. Ты притворяешься, что недоволен, а на самом деле рад не меньше моего. Ты создан для сопротивления. Ты быстрее всех соображаешь, быстрее всех бегаешь. Если ты захочешь узнать, когда высадка, ты узнаешь.
– Ну, наверно, – сказал я, довольный помимо воли.
– Конечно, узнаешь.
– Пошли назад, пока нас не хватились. Он рассмеялся:
– Вот видишь! Я ж говорю, что ты для этого создан, Генри.
– Угу.
И надо признаться, я мысленно с ним соглашался. Кто помешал Дженнингсу и его людям по ошибке нас застрелить? И каждый раз, как я попадаю в переплет, что-то случается, что помогает мне выкрутиться. Мне стало казаться, будто это не просто случилось со мной, а я сам так подстроил, так сделал, что все обернулось правильно. А это значило, что события меня слушаются: я могу сделать так, что мы примкнем к сопротивлению и будем сражаться против японцев, не противореча общему решению и не восстанавливая против себя соседей. Я правда думал, что мне это по силам.
Тут я вспомнил про старика, и все ощущение могущества испарилось. Мы еще были в лесу между домом Николенов и Бетонной бухтой: если повернуть вверх, окажешься на Томовом гребне.
– Пойду проведаю старика, – сказал я.
– Я должен возвращаться в рабство, – сказал Стив. – Но потом… эй, погоди секунду! Но я уже бежал через лес вверх.
Глава 16
Томов двор всегда выглядел нежилым: поваленная ограда заросла травой, повсюду мусор. Но сейчас, когда я взбирался на гребень, дурные опасения заставили меня увидеть его новыми глазами: обшарпанный дом, большое окно, в котором отражается небо, утонувший в сорняках двор, кривое дерево качается на ветру и цепляет пухнущие на глазах облака – все казалось заброшенным, словно хозяин умер и похоронен десять лет назад.
В окно выглянула Кэтрин, и я постарался отогнать нехорошие мысли. Ветер качал траву. Кэтрин увидела меня и помахала рукой, я приветственно вскинул голову. Она открыла дверь и встретила меня на пороге.
Я небрежно спросил:
– Чего он там? Что с ним стряслось?
– Сейчас спит. Ночью, кажется, почти не спал, кашлял.
– Помню, он покашливал, когда рассказывал историю.
– Теперь хуже.
Я внимательно вгляделся в ее лицо, в знакомые озабоченные складки вокруг рта. Она взяла меня за руку. Я притянул ее к себе, и она припала к моему плечу. Я напугался. Если Кэтрин боится, значит, дела совсем плохи. Я похлопал ее по плечу, стараясь успокоить, но я сам дрожал.
– Кто там? – крикнул старик из спальни. – Я не сплю, кто там?
Он закашлялся. Это был хриплый, лающий звук, словно он нарочно вкладывает в кашель всю свою силу.
– Это я, Том, – сказал я, когда он откашлялся. Подошел к двери в спальню. Обычно он нас туда не пускал. Заглянул внутрь. – Мне сказали, ты заболел.
– Верно сказали.
Он сидел на постели, прислонясь к стене. Вид у него и впрямь был больной – волосы и борода мокрые и всклокоченные, лицо бледное и потное. Он глядел на меня, не поворачивая головы.
– Входи.
Я впервые вошел в его спальню. Она, как и кладовка, была заполнена книгами. На столе и на стуле тоже лежали книги и пластинки; к стене под окошком были приколоты фотографии.
Я сказал:
– Наверно, ты простудился на обратном пути с юга.
– Я думал, ты простудишься. Ты замерз сильнее.
– Мы оба замерзли.
Я вспомнил, как он заслонял меня от ветра. Как поддерживал меня на ходу. Я глядел на фотографии. В соседней комнате Кэтрин что-то переставляла.
– Чего она там делает? – спросил Том. – Эй, дорогая! Поставь на место!
Он снова закашлялся.
Когда приступ кашля прошел, сердце у меня колотилось.
– Тебе бы лучше не кричать.
– Да, верно. Я робко добавил:
– Обидно простужаться летом.
– Конечно.
В дверях появилась Кэтрин.
– Где твоя сестра? – спросил Том. – Она только что здесь была.
– У нее дело, она ушла, – сказала Кэтрин.
– Есть кто дома? – спросил голос снаружи.
– Вот, наверно, и она, – сказала Кэтрин. Но голос был Дока.
– Охо-хо, – сказал Том. – Зря вы это.
– Не зря, – сказала Кэтрин.
В комнату быстро вошел Док. В руке у него был черный мешок, за ним шла Кристин.
– Чего приперся? – сказал Том. – Нечего суету разводить вокруг меня, слышал, Эрнест? – Он откатился к стенке. Доктор решительно подошел. – Оставь меня в покое, кому сказано.
– Заткнись и ляг на спину, – сказал Док, положил мешок на кровать и вытащил стетоскоп.
– Эрнест, это совершенно лишнее. Я всего-навсего простыл.
– Помолчи, – сердито сказал Док. – Делай, что тебе говорят, иначе я заставлю тебя проглотить эту штуковину. – Он поднял стетоскоп.
– Тоже мне, испугал, – сказал Том, однако на спину лег и дал Доку пощупать себе пульс и послушать стетоскопом. Он продолжал ворчать, и Док сунул градусник ему в рот, так что жалобы прекратились или по крайней мере стали неслышны. Док снова стал слушать. Потом он вынул градусник и посмотрел.
– Дыши глубже, – велел он, снова прикладывая стетоскоп к Томовой груди.
Том раз или два вдохнул, поперхнулся, задержал дыхание, так что даже побагровел, и раскашлялся надолго.
– Том, – сказал Док в наступившей тишине (я затаил дыхание), – ты отправляешься ко мне домой, в больницу.
Том мотнул головой.
– Не вздумай спорить со мной, – предупредил Док. – Тебе нужно в больницу.
– Исключено, – сказал Том и прочистил горло. – Я останусь здесь.
– Черт, – сказал Док. Он был сердит не на шутку. – Похоже, у тебя воспаление легких. Если ты не переедешь ко мне, придется мне перебираться сюда. Что подумает Мандо?
– Мандо только обрадуется.
– Но я – нет.
Тут Том поймал выражение у Дока Косты на лице. Наверно, Доку и правда проще было бы переехать к Тому, чем наоборот. Но дом Дока был больницей. Док давно не занимался серьезным лечением – я хочу сказать, он делал все, что мог, но это не так уж много. Переломы, порезы, роды – с этим он справлялся отлично. Его отец, доктор, был помешан на медицине и, пока Док был молод, учил его с настойчивостью фанатика. Но теперь у Дока на руках оказался лучший друг, и друг этот серьезно болен – перенести его в больницу значило убедить себя, что он чем-то может помочь. Я видел, как Том, глядя на Косту, все это соображает – соображает медленнее, чем обычно.
– Воспаление легких? – переспросил он.
– Верно. – Док обернулся к нам. – Выйдите-ка ненадолго.
Кэтрин, Кристин и я вышли во двор и стали среди ржавых механизмов. Кристин рассказала, как искала Косту. Мы с Кэтрин, объединенные общим отчаянием, смотрели на океан. Тучи неслись по небу. Это бывает так часто – днем солнце, а к вечеру набегают тучи. Ветер рвал сорняки, рвал с головы волосы.
Док выглянул в дверь:
– Нам понадобится помощь. Мы вошли.
– Кэтрин, собери Тому одежду, несколько рубашек, чтобы в них лежать, понимаешь. Генри, он хочет взять с собой книг; подбери ему, какие нужны.
Я вернулся в спальню и увидел Тома перед фотографиями. Одну он гладил рукой.
– Ой, извини, – сказал я. – Какие книги ты хочешь захватить?
Он повернулся и медленно пошел к постели.
– Я тебе покажу.
Мы вышли в кладовку и оглядели наваленные в полутьме книги. В ближайшей к двери стопке было все, что ему нужно. Он стал накладывать их мне на руки. Я заметил только один заголовок – «Большие надежды». Когда класть стало больше некуда, он остановился. Подобрал еще одну.
– Вот. Возьми эту себе.
Он протягивал книгу, которую нам дал Уэнтуорт, чистую.
– Чего мне с ней делать?
Он пытался положить ее мне на руки вместе с остальными, но она уже не помещалась.
– Погоди… я думал, ты будешь писать в ней свои истории.
– Я хочу, чтобы писал ты.
– Да я историй не знаю!
– Знаешь.
– Не знаю. И писать не умею.
– Как это не умеешь?! Я сам тебя учил, черт возьми.
– Да, но не книги. Я не умею писать книги.
– Это просто. Пиши, пока все не заполнишь. Он запихнул книгу мне под мышку.
– Том, – возразил я, – нет. Тебе подарили, ты и пиши.
– У меня не получается. Я пробовал. Ты увидишь, первые страницы вырваны. Ничего не выходит.
– Не верю. Только третьего дня ты рассказывал…
– Это другое. Поверь. – Вид у него был потерянный. Мы стояли, уставясь на чистую книгу. Оба были расстроены. – Истории, которые я вам рассказываю, не для книг.
– Ой, Том.
В комнату вошел Док.
– Генри, ты не сможешь нести книги. Отдай их Кристин – у нее сумка.
– А я что понесу?
– Глупый, что ли? Мы с тобой понесем Тома. Он что, похож на человека, который пойдет через долину пешком?
Я думал, Том его ударит, но ничего, обошлось. Он просто взглянул мрачно, устало и сказал:
– Не думал, что у тебя есть носилки, Эрнест.
– Нет у меня носилок. Мы понесем тебя в кресле.
– Ладно. Нелегко вам придется. – Он прошел в большую комнату. – Вот это, у окна, вроде самое легкое.
Он сам вынес его во двор и сел.
– Положи книги Кристин в сумку, – распорядился Док.
Кристин охнула, когда я свалил всю груду ей в сумку. Я пошел помочь Кэтрин с рубашками. Мне было интересно, на какую фотографию смотрел Том, и я подошел глянуть: это оказался портрет женщины. Кэтрин прихватила охапку одежды, и мы вышли наружу. Старик смотрел на море. Оно потемнело, на горизонте появлялись и исчезали белые барашки.
– Готов? – спросил Док.
Том, не глядя на нас, кивнул. Мы с Доком взяли кресло за ручки и под сиденье. Том вертелся, оглядывался на дом, мы медленно несли его вдоль гребня. Он скривил рот и сказал:
– Я – последний американец.
– Черта с два, – сказал я, – черта с два. Он слабо хихикнул.
По гребню идти было неудобно, но на спуске стало тяжелее.
– Давай я тебя сменю, – сказала Кэтрин Доку.
Мы поставили кресло. Том сидел с закрытыми глазами и молчал. Это было ужасно непривычно, видеть его притихшим. Несмотря на холодный ветер, на лбу у него проступил пот.
Мы с Кэтрин подняли кресло. Она была гораздо сильнее Дока, мне стало легче. Мы вошли в лес.
– Я тяжелый? – спросил Том. Открыл глаза и взглянул на Кэтрин. Ее полные, в веснушках, руки соединялись локтями, стискивая груди прямо перед Томовым носом. Он притворился, что хочет их укусить.
– Не тяжелее, чем полное кресло камней, – рассмеялась она.
У моста мы остановились передохнуть. Смотрели, как бегут над головой тучи, и говорили, будто просто вышли прогуляться. Но поскольку Том сидел в кресле, выходило притворство. Выше по течению купалась стайка ребятни: они перестали плескаться и смотрели, как мы переходим по мосту: он узкий, и мне пришлось идти первым, спиной вперед. Том горестно смотрел на голых ребятишек, которые показывали на него пальцами и вопили. Кэтрин перехватила его взгляд и невесело сощурилась. Жирные серые облака спускались все ниже, ветер трепал волосы, холодало и смеркалось… Я с трудом придумывал, чем бы отвлечь Тома.
– Я все-таки не знаю, что делать с твоей чистой книгой, – сказал я. – Оставь-ка ее лучше себе, может, пока будешь у Дока, захочется написать что-нибудь.
– Нет. Она твоя.
– Но что мне с ней делать?
– Писать в ней. Затем я ее тебе и дал. Напиши в ней свою собственную историю.
– Но у меня нет истории.
– Как же нет. «Домашняя жизнь американца».
– Но это чепуха. И я не знаю как.
– Просто пиши. Пиши, как говоришь. Расскажи правду.
– Какую правду?
Он долго молчал, потом сказал:
– Выяснишь. Для того и книга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52