– Не отвлекай! Ты нарочно отвлекаешь.
– От чего?
– Суть такова – я только что говорил, ребята, и вам невредно послушать – суть такова: если бы Элиот сражался, как настоящий американец, мы бы не сидели в таком дерьме.
– Не вижу никакого дерьма, – сказал Том. – Мне очень даже неплохо.
– Кончай паясничать, – угрюмо вставил Коста.
– Опять за старое. – Стив закатил глаза и потянулся за бутылью.
– Даю руку на отсечение, сейчас мы снова были бы первой державой мира, – упорствовал Леонард.
– Погоди, – перебил Том. – Американцев теперь не хватит и на плохонькую державу, не то что на первую. А что хорошего, если бы мы и всех остальных разбомбили к чертовой бабушке?
Док так разозлился, что ответил за Леонарда.
– Чего хорошего? – переспросил он. – Никакие китайцы не курсировали бы вдоль берега, не шпионили бы за нами, не бомбили бы нас всякий раз, как мы пытаемся отстроиться. Вот чего хорошего. Элиот по трусости погубил Америку. Безвозвратно. Мы на самом дне, Том Барнард, сидим, как в медвежьей яме.
– Ррррр, – зарычал Стив и снова приложился к бутыли. Я последовал его примеру.
– Нам была хана, как только взорвались бомбы, – говорил Том, – что бы ни случилось с остальным миром. Нажми Элиот кнопку, мы просто убили бы больше народу и разрушили еще несколько стран. Нам от этого ни жарко ни холодно. К тому же бомбили не русские и не китайцы…
– Опять врешь, – сказал Коста.
– А то ты не знал. Это чертовы юаровцы. Думали, мы потребуем от них отменить рабство…
– Французы! – завопил Джордж. – Французы!
– Вьетнамцы, – сказал Леонард.
– Нет, не вьетнамцы, – ответил Том. – Когда мы разделались с этими несчастными, у них не осталось даже хлопушки. И решение не наносить ответного удара наверняка принял не Элиот. Он, небось, погиб вместе со всеми. Решал какой-то генерал в самолете, можешь поспорить на свою вставную челюсть. Вот ведь удивил – и весь мир, и себя самого. Особенно себя самого. Интересно, кто это был?
– Трус и предатель, – сказал Коста.
– Достойный человек, – сказал Том. – А если бы нанес ответный удар по Китаю и России, был бы преступником и убийцей. К тому же Россия в ответ послала бы свои ракеты, и в Северной Америке сейчас не осталось бы паршивого муравьишки.
– Муравьи бы выжили, – сказал Джордж.
Мы со Стивом упали лицами на стол и ржали, тыча друг друга в бок – «нажимали кнопку», как выражается старичье. Странно – нажал кнопку и началась война… Том взглянул укоризненно, мы выпрямились и сделали по глотку, чтобы унять смех.
– …пережили больше пяти тысяч ядерных взрывов, – говорил Коста. (С каждой новой встречей число увеличивалось.) – Пережили бы и еще несколько. Я вот о чем: враги тоже заслужили пяток бомбочек. – Он разошелся не на шутку; хотя старички спорят всякий раз, как сойдутся вместе, Коста по-прежнему злится на Тома. – Нажми Элиот кнопку, мы были бы в одной лодке, имели бы шанс выкарабкаться. Эти гады не дают нам отстроиться, восстановить хозяйство!
– А это чем не хозяйство, Эрнест? – Том, пытаясь вернуть разговор в шутливое русло, обвел рукой ярмарочную поляну.
– Кончай дурака валять, – сказал Коста. – Я имею в виду, восстановить все, как было.
– Ага, чтобы нас снова разбомбили, – сказал Том. Однако Леонард слушал только Дока:
– Мы бы восстанавливались наперегонки с коммунистами. И ты знаешь, кто бы кого опередил. Мы – их!
– Ага, – сказал Джордж, – или французов… Барнард тряхнул головой и отобрал у Стива бутыль.
– Тебе как врачу не следовало бы желать другим такого, Эрнест.
– Мне как врачу виднее, что они с нами сделали, – огрызнулся Док. – Загнали в яму, как медведей.
– Пошли отсюда, – сказал Стив. – Сейчас начнут выяснять, кто нас завоевал – русские или китайцы.
– Или французы. – Я соскользнул со скамьи и глотнул на прощанье из стариковой бутыли. Том отвесил мне тумака и крикнул:
– Идите отсюда, неблагодарные юнцы. Не желаете слушать историю.
– В книжках прочитаем, – сказал Стив. – Они не напиваются.
– Чего мелет! – сказал Том. Его дружки рассмеялись. – Научил его читать, а он говорит, что я пьян.
– От твоей учебы у них мозги набекрень, – сказал Леонард. – Ты часом книжки не вверх ногами держишь?
Мы ушли, провожаемые подобными замечаниями, и враскачку направились к рыжему дереву. Это был огромный старый дуб, один из полудюжины в парке, на его ветвях висели обернутые рыжей прозрачной пластмассой газовые фонари – знак мусорщиков из центрального округа Ориндж. Здесь ближе к середине ночи собиралась наша компания. Никого из Онофре мы не нашли, поэтому уселись в обнимку на траве и принялись отпускать похабные шуточки на счет прохожих. Стив жестом подозвал продавца спиртного и купил за два десятицентовика бутылку текилы. «Вернешь назад без трещины, иначе жди затрещины», – пропел, уходя, продавец. По другую сторону оранжевого дерева жужжал и потрескивал маленький педальный движок – компания мусорщиков подключила к нему маленькую микроволновую духовку и пекла шматы мяса с целыми картофелинами. «Разогрей и ешь! – орали они. – Вот так чудо-печь! Разогрей и ешь!» Я глотнул текилы – крепкое зелье, но во хмелю хотелось пьянеть еще больше – и объявил Стиву:
– Я хорош. Borracho. Aplastaaaa-do [[5 - Пьян. В стельку (исп.).]].
– Оно и видно, – сказал Стив. – Глянь, сколько серебра. – Он указал на мусорщицу в тяжелом ожерелье. – Глянь! – Приложился к бутылке. – Хэнкер, эти люди богаты. Могут делать что угодно. Идти, куда захотят. Быть кем вздумается. Мы должны раздобыть серебра. Как угодно. Жить – это не просто день за днем ковыряться на одном клочке земли ради пропитания, Генри. Так живут звери. Но мы – люди, Хэнкер, люди, не забывай, и Онофре для нас мал, мы не можем прожить всю жизнь в одной долине, как коровы, жуя жвачку. Жуя жвачку и дожидаясь, пока нас запихнут в чудо-печь и спекут… Хм… Дай-ка мне еще глотнуть, Хэнкер, друг сердечный, меня внезапно охватил приступ неутолимой жажды.
– В самом себе живет бессмертный дух, – мрачно заметил я, передавая ему бутылку. Обоим уже не стоило пить, но, когда подошли Габби, Ребл, Кэтрин и Кристин, мы помогли им прикончить еще бутылек. Стив позабыл про серебро и стал целоваться с Кэтрин – за ее рыжими волосами не было видно, как они это делают. Оркестр – труба, кларнет, два саксофона и басовая скрипка – заиграл снова, и мы затянули под музыку: «Матильда», «О, Сюзанна» или «Я только что видел». Мелисса подошла и села рядом. Я обнял ее и понял – она пила и курила. Из-за Мелиссиного плеча мне подмигнула Кэтрин. Оркестр наяривал, вокруг оранжевого дерева собиралось все больше народу, и скоро мы уже ничего не видели, кроме ног. Сперва мы в шутку угадывали горожан по одним ногам, а потом потанцевали вокруг дерева вместе со всеми.
Много позже мы двинулись к лагерю. Это было здорово. Мы пробились через поющую толпу, вернули бутылки продавцу и вышли на аллею, пошатываясь, держась за руки и горланя «Большие надежды» под стихающие звуки оркестра.
На полпути из-за деревьев выскочила компания. Меня грубо бросили на землю. Я с ругательствами вскочил. Слышались крики и вой, кто-то падал, катался по земле и злобно орал: «Какого…» Две компании разделились и встали стенка на стенку. В свете фонаря я узнал ребят из Сан-Клементе. На всех были одинаковые, красные в белую полоску, рубахи.
– Ох, – сказал Николен тоном усталого презрения. – Это они.
Один из вожаков, парень с отметиной от брошенного камня, выступил на свет и нехорошо улыбнулся. Мочки ушей у него были в клочьях от выдранных в драке серег, тем не менее в левой и сейчас красовались две золотые, а в правой – две серебряные сережки.
– Привет, Дол Грин, – сказал Николен.
– Деткам нельзя ходить в Сан-Клементе ночью, – сказал мусорщик.
– Какой-такой Клементе? – невинно осведомился Николен. – К северу от нас ничего нет, только развалины, развалины, развалины…
– Детки могут забояться. Они могут услышать вой, – продолжал Дол Грин. Ребята за его спиной затянули: «ухмммммммм-иииииииихххххх», то выше, то ниже, как сирена, которую мы слышали той ночью. Вожак сказал: – Вашим нечего делать у нас в городе. Другой раз так легко не уйдете…
Николен осклабился:
– Давно мертвечинкой лакомился?
На него набросились; мы с Габби поторопились встать рядом, чтобы Стива не окружили. Впрочем, он ловко молотил мусорщиков башмаком под коленки и самозабвенно выкрикивал: «Коршуны! Шакалы! Крысы помоечные! Старьевщики!» Я держался начеку – мусорщиков было больше, и у каждого на пальцах перстни…
Шерифы накинулись на нас с криком: «Это что? Прекратите! Эй!» Я снова очутился в грязи вместе с большинством дерущихся. Встать оказалось непросто.
– Гребите отсюда, парни, – сказал один из шерифов, здоровенный, на голову выше Стива, которого держал за ворот. – Еще раз придется вас разнимать – запретим появляться на толкучках. А теперь валите, пока еще не схлопотали.
Мы догнали девушек – Кристин и Ребл дрались наравне с нами, но остальные предпочли держаться в сторонке – и зашагали по аллее. За спиной ребята из Сан-Клементе снова завыли сиреной: «ухммммммиииии-ухмммммиииии-ухмммммиииии…»
– Черт! – сказал Николен, обнимая Кэтрин за талию. – Как бы мы им врезали…
Кэтрин, не в силах больше хмуриться, рассмеялась:
– Их двое на одного!
– А что, Кэт, может, это нам как раз по вкусу? Все согласились, что мы поколотили бы мусорщиков, и в отличном настроении двинулись к костру. Мелисса догнала меня и взяла под руку. Возле лагеря она сбавила шаг. Я понял, к чему она клонит, свернул в рощицу и встал, прислонясь к лавровому дереву.
– Ты здорово дерешься, – сказала Мелисса. Мы целовались долго-долго, потом она вся обмякла и повисла на мне. Я сполз по стволу, царапая корой спину.
На земле я оказался наполовину сверху, наполовину сбоку от нее, ноги наши переплелись – ужасно неудобно, но в висках у меня застучало. Мы целовались без передышки, ее частое прерывистое дыхание щекотало мне лицо. Я попытался было залезть ей рукой в трусы, но не дотянулся, поэтому задрал блузку и ухватился за грудь. Мелисса куснула меня в шею. По телу пробежала дрожь. Кто-то шел по аллее с фонарем, и на секунду я увидел Мелиссино плечо: светлая кожа, перекрученная грязная лямка белого лифчика, грудь колышется под моей рукой… Мы целовались, а эта картинка так и стояла перед моими закрытыми глазами.
Она отодвинулась:
– Ох, Генри. Я сказала папе, что скоро вернусь. Он будет меня искать.
Я поцеловал ее в надутые губки, едва различимые в темноте.
– Ладно. В другой раз.
Я был так пьян, что не почувствовал разочарования – еще пять минут я ничего такого не ждал, и вернуться к прежнему состоянию оказалось легко. Все было легко. Помог Мелиссе подняться, снял со спины кусок коры. Рассмеялся.
Проводив Мелиссу к отцовскому навесу и поцеловав разок на прощанье, я пошел в рощу пописать. За деревьями по-прежнему светился кострами лагерь мусорщиков, оттуда неслись звуки «Прекрасной Америки». Я стал подпевать вполголоса. Старая мелодия переполняла мое сердце.
На аллее перед нашим лагерем я увидел старика с двумя незнакомцами в темных куртках. Том спрашивал, но слов было не разобрать. Гадая, кто бы это мог быть, я побрел к своему лежбищу и рухнул на землю. Голова кружилась, черные ветви качались над головой, и каждая еловая иголочка виделась четко, словно нарисованная. Я думал, что вырублюсь сразу, но, едва лег, услышал шуршание: кто-то размеренно придавливал кучу листвы. Звук доносился с того места, где должен был спать Стив. Я прислушался и вскоре различил дыхание, тихое, частое «ах-ах-ах» и узнал голос Кэтрин. У меня тут же встал; я понял, что скоро не усну. Еще через минуту мне сделалось не по себе; я поднялся на нога, сердито бормоча под нос, и пошел на окраину лагеря, где дышала жаром огромная куча головешек. Я сидел, смотрел, как от ветерка они из серых становятся алыми, и был возбужден, обижен, счастлив и пьян.
Внезапно в лагерь ворвался старик, с виду еще более пьяный, чем я. Серые волосы дымком вились вокруг головы. Он увидел меня и опустился на корточки рядом с костром.
– Хэнк, – сказал Том непривычно взволнованным голосом, – я только что говорил с двумя приезжими. Они меня искали.
– Я видел. Откуда они?
Том взглянул на меня, и в налитых кровью белках отразился костер.
– Из Сан-Диего, Хэнк. Они приехали сюда – вернее, они остановились чуть южнее Онофре. Они говорили с Рекавери Симпсоном и следовали за нами до толкучки – нарочно, чтобы поговорить со мной, правда здорово, слухом земля полнится, кто в поселке старший… Так вот…
– Эти двое…
– Да! Они говорят, что приехали из Сан-Диего в Онофре на поезде.
Мы сидели, уставившись друг на друга. Язычки пламени плясали над головешками и в шальных глазах старика. «Приехали на поезде».


Глава 4

Через несколько дней после возвращения с толкучки мы с отцом проснулись под шум ливня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52