Она к тебе неравнодушна и сделает, что ты скажешь.
– Хм.
– Может, она спросит для тебя у Эда.
– Сомневаюсь.
– Но надо же с чего-то начать. Я тоже буду думать. Может, нам удастся подслушать, как тебе в прошлый раз.
Я рассмеялся:
– Может дойти и до этого. Я сам об этом подумывал.
– Хорошо бы. Но попробуй для начала поговорить, ладно?
– Ладно. Начну с Мелиссы.
Дня два я об этом думал, но не надумал ничего дельного – под ложечкой у меня стоял комок, появилась бессонница. Как-то раз перед рассветом я бросил попытки заснуть и по мокрому от росы мосту пошел к дому Дока. Коста не спал, сидел на кухне, пил чай и смотрел в стенку. Я постучал в окно, он меня впустил.
– Сейчас спит, – сказал он с облегчением. Я кивнул и сел рядом.
– Он все слабеет, – продолжал Док, глядя на свою кружку. – Не знаю… Плохо, что вам пришлось возвращаться из Сан-Диего в такую непогоду. Ты молод, выдержал, но Том… Напрасно он ведет себя как мальчишка. Может, это научит его беречься, больше думать о себе. Если он выживет.
– Вам тоже стоит поберечься, – сказал я. – Вы ужасно устали. Он кивнул.
– Если б не взорвали рельсы, мы бы добрались домой без хлопот, – продолжал я. – Эти сволочи… Док, глядя мне в глаза, сказал:
– Понимаешь, он может умереть.
– Понимаю.
Он отхлебнул чаю. Светало, темнота в кухне постепенно рассеивалась.
– Пойти что ли правда полежать.
– Идите. Я посижу, пока Мандо не проснется.
– Спасибо, Генри. – Он отодвинул стул. Встал. Постоял, собираясь с силами, и пошел к себе.
В тот же день после обеда я поднялся на Бэзилонский холм, посмотреть, не застану ли Мелиссу дома. Через лес, по замшелым фундаментам. Вот и поляна перед башней. Эдисона я заметил сразу – он сидел на крыше, курил трубку и болтал ногами, постукивая каблуками по стене. Увидев меня, он перестал болтать ногами, но не улыбнулся и не кивнул. Смущаясь от его взгляда, я подошел ближе.
– Мелисса дома? – окликнул я.
– Нет, в долине.
– Нет, не в долине! – крикнула Мелисса, выходя на поляну с северной – противоположной нашей долине – стороны. – Я дома!
Эд вынул изо рта трубку:
– Значит, дома.
– Что стряслось, Генри? – с улыбкой обратилась ко мне Мелисса. На ней были просторные джутовые штаны и синяя майка. – Хочешь прошвырнуться по хребту?
– Как раз это я и хотел тебе предложить.
– Папа, я иду с Генри, вернусь засветло.
– Если не застанешь меня, – сказал Эд, – то жди к ужину.
– Ага. – Они обменялись взглядами. – Я постараюсь, Чтобы он не остыл.
Мелисса взяла меня за руку:
– Идем, Генри.
Мы углубились в лес за домом. Она шла впереди, пританцовывая, ловко огибая деревья, и поминутно сыпала вопросами.
– Где ты был, Генри? Чего-то тебя совсем не видно. Опять ходил в Сан-Диего? Тебя туда не тянет?
Я вспомнил, что она в ту ночь говорила мусорщикам, и с трудом удержался от улыбки. Не то чтобы мне было весело – но уж слишком откровенно она меня выспрашивала. Я врал напропалую:
– Да, я потихоньку ходил в Сан-Диего. Этого никто не знает. Я встретил… – Я хотел сказать «целую армию американцев», но предпочел не показывать, что знаю ее намерения. – Я встретил целую кучу народа.
– Правда? – воскликнула она. – И когда же это было?
Вот ведь шпионка! И в то же время она была такая складная, так пружинисто скользила между деревьями, солнечные зайчики так отсвечивали в ее иссиня-черных волосах, что, шпионка или нет, мне хотелось перебирать и гладить их тугие пряди.
Выше по склону деревья сменялись колючей порослью и живучим можжевельником. Мы влезли по расселине на самый хребет и остановились на ветру. Это был и впрямь хребет – как рыбий – узкий каменистый гребень. Мы пошли по гребню, любуясь видом на море и на долину Сан-Матео.
– Качельный каньон сразу за этим отрогом, – сказал я, указывая вперед.
– Правда? – спросила Мелисса. – Хочешь пойти туда?
– Хочу.
– Пошли.
Мы поцеловались, чтобы скрепить наше решение, и у меня кольнуло сердце – почему она не такая же девушка, как остальные, как Мариани и Симпсоны?.. Мы продолжали идти по гребню. Мелисса по-прежнему спрашивала, я по-прежнему врал в ответ. За Кучильо, вершиной Бэзилонского хребта, от гребня в долину спускались несколько отрогов. Между двумя такими отрогами и располагался Качельный каньон; отсюда сверху мы видели и сам каньон, и то место, где текущий по нему ручеек сбегал на кукурузное поле. Мы съехали на заду по осыпи в верховье каньона, потом осторожно зашагали через низкую колючую поросль. И все время Мелисса продолжала меня выспрашивать; я дивился, что она так открыто вытягивает из меня сведения, но, не знай я подоплеки, наверно, ничего бы не заподозрил, счел бы простым любопытством. Размышляя об этом, я решил быть смелее: в конце концов, я знал больше ее. Смелее во всем: снимая ее с уступа, я поддержал ее рукой между ног; она отставила колено, чтоб мне было удобнее, и, соскочив на землю, весело рассмеялась. Мы поцеловались и пошли дальше.
– А ты слыхала, что японцы с Каталины приезжают смотреть развалины округа Ориндж? – спросил я.
– Слыхала, бывает такое, – беспечно отвечала она, – но больше ничего. Расскажи мне, что знаешь.
– До чего же мне хочется увидеть такую высадку, – сказал я. – Знаешь, когда меня подобрал японский корабль, я довольно долго говорил с капитаном и видел у него на пальце университетское кольцо, из тех, что продают мусорщики!
– Да ты что! – воскликнула она в изумлении. Мне захотелось сказать ей, что она пересаливает.
– Ага! Капитан корабля! Я думаю, все эти японские капитаны подкуплены, чтобы в определенные ночи доставлять на берег туристов. Как бы мне хотелось подсмотреть такую вылазку – может, узнаю своего капитана.
– Зачем? – спросила Мелисса. – Ты хочешь его застрелить?
– Нет-нет, что ты. Я хочу знать, правильно ли я про него угадал. Понимаешь, правильно ли я угадал, что он высаживает туристов.
Все это прозвучало не слишком убедительно, но ничего лучшего я не придумал.
– Сомневаюсь, чтобы тебе удалось посмотреть, – резонно отвечала Мелисса. – Но желаю удачи. Мне бы хотелось чем-нибудь тебе помочь, но я бы на твоем месте не пыталась.
– Ну, – сказал я, – может, ты и могла бы помочь. Мы спустились в начало каньона, и я прервал разговор, чтобы поцеловаться. Качели висели на большом дереве, росшем возле родника, от которого брал начало ручей. Вокруг родника за естественной каменной запрудой образовалось озерцо, а рядом была ровная площадка, окруженная елями. Мелисса взяла меня за руку и повела прямиком туда, из чего я понял, что она знает это место не хуже меня. Мы сели в полумраке под елями и поцеловались, потом легли на мягкую подстилку из листьев и еловой хвои и стали целоваться снова. Мы прижимались друг к дружке, бессмысленно катались по шуршащей листве. Я просунул руку под пояс ее просторных штанов, скользнул по животу к тугим завиткам волос. Она сквозь джинсы нащупала мой конец, сжала, и мы целовались, целовались, часто и прерывисто дыша. Я был возбужден, но не мог позабыть все и просто ласкать ее. Обычно когда тискаешься с девчонкой – с той же Мелиссой, с Ребл Симпсон в прошлом году или с Валери из Трабуко (то-то были ночки на толкучке), – то весь плавишься, сознание перетекает в кожу, так что уже ни о чем не думаешь и, после того как кончишь, словно возвращаешься из обморока. Теперь же я гладил Мелиссу, целовал в шею и плечи и одновременно думал, как бы представить мое желание подглядеть за японским капитаном убедительным и даже очень важным, как снова допросить, чтобы она подкатилась к Эдисону с расспросами. Все это было ужасно странно.
– Может, ты и могла бы помочь, – произнес я между поцелуями, будто это только что пришло мне в голову. Моя рука по-прежнему была у нее в штанах, между ног.
– Чем же? – спросила она, извиваясь.
– Может, попросишь отца расспросить об этом у знакомых. Я понимаю, конечно, знакомых у него в Сан-Клементе немного, но ты говорила, один или два есть…
– Не говорила! – резко сказала она и отстранилась. Моя рука выскользнула из ее штанов и тут же потянулась обратно: нет-нет, умоляли мои пальцы.
– Не говорила я ничего подобного! У папы своя работа, мы тебе это сто раз говорили! – Она села. – И к тому же зачем тебе это? Никак в толк не возьму. За этим ты сегодня и приходил к отцу?
– Да нет, конечно. Я пришел повидаться с тобой, – с жаром произнес я.
– Чтобы я спросила у него, – ответила она, ничуть не убежденная. Я привалился к ней, уткнулся лицом в шею.
– Понимаешь, – промямлил я, – если мне не удастся еще раз увидеть японского капитана, я буду бояться его до скончания дней. Он мне снится в страшных снах и все такое. А Эд мог бы помочь мне разузнать про такую встречу.
– Не может он, – с досадой отвечала Мелисса. Я попытался снова залезть ей в штаны, чтобы отвлечь, но Мелисса оттолкнула мою руку.
– Не надо, – холодно сказала она. – Слышишь? Ты завел меня сюда, чтобы я пристала к отцу. Так вот: не смей докучать ему расспросами про округ Ориндж и про японцев, понял? Не спрашивай его ни о чем и не втягивай в свои дела. – Она стряхнула с волос листья и отсела от меня на край озерца. – В вашей дурацкой долине нам и без твоих вывертов несладко приходится.
Зачерпнула пригоршню воды, выпила, сердито отбросила с лица волосы.
Я встал на ватные ноги и пошел к качелям. Мне сделалось стыдно за мою расчетливость. Мелисса стояла на коленях возле темного озерца, такая красивая-красивая… и все же! Это сладкое притворство после того, как она говорила тогда с мусорщиками – после того, как они с Эдом пригласили мусорщиков в дом и выложили им все, что разнюхали в нашей «дурацкой долине» и выведали у главного из ее дураков – Генри Аарона Флетчера… Я чуть не заскрипел зубами.
Качели висели на дереве, которое росло на самой запруде. Собственно, это были не качели, а просто кто-то давным-давно привязал к одной из верхних ветвей толстую веревку; держась за узел, можно было раскачиваться над самым каньоном. Я сердито ухватился за веревку и отошел от запруды вбок. Разбежался по поляне, крепко держа узел, прыгнул. Полет длился долго. Это было здорово – лететь и видеть еще освещенный солнцем противоположный склон каньона, а внизу, под собой, – темные древесные кроны. Я медленно крутился, оглядываясь на толстый ствол дерева, и опустился на приличном расстоянии от него. Габби как-то полез качаться пьяным и вмазался спиной в дерево, прямо в небольшой сук. Он тогда аж побелел.
– Никогда больше не говори с нами об этом. Ты меня слушаешь, Генри?
– Слушаю.
– Ты мне нравишься, но я не потерплю, чтобы про папу распускали слухи, будто он встречается с мусорщиками. На нас и без того косо смотрят, хотя мы ничего плохого не делаем, ничего.
Она говорила жалобно и обиженно, а мне хотелось заорать: «Стерва, на вас косо смотрят, потому что вы оба – мусорщики! Я видел, как вы для них шпионите! Ты меня не надуешь!» Но я сжал зубы и прыгнул снова.
– Я тебя слушаю! – горько крикнул я в воздух.
Она не ответила.
Веревка громко скрипела, я свел ноги вместе и медленно крутился. Потом прыгнул еще раз и еще. Мне было так здорово, что хотелось качаться всегда-всегда, крутиться вместе с веревкой над землей, над всеми ее заботами, ни о чем не думать, только о разрезаемом со свистом воздухе, о идущих кругом деревьях, о темно-зеленом озерце внизу. Тогда бы и комок под ложечкой рассосался. Я приземлился и чуть не вмазался лицом в ствол. Всегда так: только размечтаешься, сразу получаешь сучком по морде.
Мелисса наклонилась над озерцом и, придерживая волосы, пила прямо из ключа.
– Ну, я пошел, – резко объявил я.
– Мне без тебя отсюда не вылезти, – сказала она, не глядя в мою сторону.
Я чуть было не посоветовал ей спуститься по каньону и пройти долиной, тогда ей никакая помощь не понадобится, но сдержался.
Почти весь обратный путь прошел в молчании. Подъем оказался трудным, мы оба перепачкались. Мелисса не позволяла ее поддерживать, только когда не могла справиться сама – может быть, помнила, как я ссаживал ее с уступа по дороге вниз. Чем больше я думал как она со мной обошлась, тем больше злился. И только представить, что я по-прежнему ее хотел! Да я полный кретин, а Шенксы – те же воры. Мусорщики. Шпионы.
Крысы помоечные! Мало того, мне никакими силами не удастся вытянуть у них нужные сведения.
По Бэзилонскому хребту мы шли на расстоянии нескольких деревьев друг от друга.
– Дальше я доберусь без твоей помощи, – холодно объявила Мелисса. – Можешь возвращаться в свою разлюбезную долину.
Я молча развернулся и начал спускаться напрямик, без дороги. Мелисса рассмеялась мне вслед. Кипя от злости, я спрятался за деревом и немного обождал; потом повернул обратно к дому Шенксов и дал кругаля, чтобы подойти с севера. Я шел крадучись, стараясь укрываться за деревьями. Сквозь развилку в сосне видно было все их мрачное жилище. Эдисон стоял у дверей и оживленно беседовал с Мелиссой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Хм.
– Может, она спросит для тебя у Эда.
– Сомневаюсь.
– Но надо же с чего-то начать. Я тоже буду думать. Может, нам удастся подслушать, как тебе в прошлый раз.
Я рассмеялся:
– Может дойти и до этого. Я сам об этом подумывал.
– Хорошо бы. Но попробуй для начала поговорить, ладно?
– Ладно. Начну с Мелиссы.
Дня два я об этом думал, но не надумал ничего дельного – под ложечкой у меня стоял комок, появилась бессонница. Как-то раз перед рассветом я бросил попытки заснуть и по мокрому от росы мосту пошел к дому Дока. Коста не спал, сидел на кухне, пил чай и смотрел в стенку. Я постучал в окно, он меня впустил.
– Сейчас спит, – сказал он с облегчением. Я кивнул и сел рядом.
– Он все слабеет, – продолжал Док, глядя на свою кружку. – Не знаю… Плохо, что вам пришлось возвращаться из Сан-Диего в такую непогоду. Ты молод, выдержал, но Том… Напрасно он ведет себя как мальчишка. Может, это научит его беречься, больше думать о себе. Если он выживет.
– Вам тоже стоит поберечься, – сказал я. – Вы ужасно устали. Он кивнул.
– Если б не взорвали рельсы, мы бы добрались домой без хлопот, – продолжал я. – Эти сволочи… Док, глядя мне в глаза, сказал:
– Понимаешь, он может умереть.
– Понимаю.
Он отхлебнул чаю. Светало, темнота в кухне постепенно рассеивалась.
– Пойти что ли правда полежать.
– Идите. Я посижу, пока Мандо не проснется.
– Спасибо, Генри. – Он отодвинул стул. Встал. Постоял, собираясь с силами, и пошел к себе.
В тот же день после обеда я поднялся на Бэзилонский холм, посмотреть, не застану ли Мелиссу дома. Через лес, по замшелым фундаментам. Вот и поляна перед башней. Эдисона я заметил сразу – он сидел на крыше, курил трубку и болтал ногами, постукивая каблуками по стене. Увидев меня, он перестал болтать ногами, но не улыбнулся и не кивнул. Смущаясь от его взгляда, я подошел ближе.
– Мелисса дома? – окликнул я.
– Нет, в долине.
– Нет, не в долине! – крикнула Мелисса, выходя на поляну с северной – противоположной нашей долине – стороны. – Я дома!
Эд вынул изо рта трубку:
– Значит, дома.
– Что стряслось, Генри? – с улыбкой обратилась ко мне Мелисса. На ней были просторные джутовые штаны и синяя майка. – Хочешь прошвырнуться по хребту?
– Как раз это я и хотел тебе предложить.
– Папа, я иду с Генри, вернусь засветло.
– Если не застанешь меня, – сказал Эд, – то жди к ужину.
– Ага. – Они обменялись взглядами. – Я постараюсь, Чтобы он не остыл.
Мелисса взяла меня за руку:
– Идем, Генри.
Мы углубились в лес за домом. Она шла впереди, пританцовывая, ловко огибая деревья, и поминутно сыпала вопросами.
– Где ты был, Генри? Чего-то тебя совсем не видно. Опять ходил в Сан-Диего? Тебя туда не тянет?
Я вспомнил, что она в ту ночь говорила мусорщикам, и с трудом удержался от улыбки. Не то чтобы мне было весело – но уж слишком откровенно она меня выспрашивала. Я врал напропалую:
– Да, я потихоньку ходил в Сан-Диего. Этого никто не знает. Я встретил… – Я хотел сказать «целую армию американцев», но предпочел не показывать, что знаю ее намерения. – Я встретил целую кучу народа.
– Правда? – воскликнула она. – И когда же это было?
Вот ведь шпионка! И в то же время она была такая складная, так пружинисто скользила между деревьями, солнечные зайчики так отсвечивали в ее иссиня-черных волосах, что, шпионка или нет, мне хотелось перебирать и гладить их тугие пряди.
Выше по склону деревья сменялись колючей порослью и живучим можжевельником. Мы влезли по расселине на самый хребет и остановились на ветру. Это был и впрямь хребет – как рыбий – узкий каменистый гребень. Мы пошли по гребню, любуясь видом на море и на долину Сан-Матео.
– Качельный каньон сразу за этим отрогом, – сказал я, указывая вперед.
– Правда? – спросила Мелисса. – Хочешь пойти туда?
– Хочу.
– Пошли.
Мы поцеловались, чтобы скрепить наше решение, и у меня кольнуло сердце – почему она не такая же девушка, как остальные, как Мариани и Симпсоны?.. Мы продолжали идти по гребню. Мелисса по-прежнему спрашивала, я по-прежнему врал в ответ. За Кучильо, вершиной Бэзилонского хребта, от гребня в долину спускались несколько отрогов. Между двумя такими отрогами и располагался Качельный каньон; отсюда сверху мы видели и сам каньон, и то место, где текущий по нему ручеек сбегал на кукурузное поле. Мы съехали на заду по осыпи в верховье каньона, потом осторожно зашагали через низкую колючую поросль. И все время Мелисса продолжала меня выспрашивать; я дивился, что она так открыто вытягивает из меня сведения, но, не знай я подоплеки, наверно, ничего бы не заподозрил, счел бы простым любопытством. Размышляя об этом, я решил быть смелее: в конце концов, я знал больше ее. Смелее во всем: снимая ее с уступа, я поддержал ее рукой между ног; она отставила колено, чтоб мне было удобнее, и, соскочив на землю, весело рассмеялась. Мы поцеловались и пошли дальше.
– А ты слыхала, что японцы с Каталины приезжают смотреть развалины округа Ориндж? – спросил я.
– Слыхала, бывает такое, – беспечно отвечала она, – но больше ничего. Расскажи мне, что знаешь.
– До чего же мне хочется увидеть такую высадку, – сказал я. – Знаешь, когда меня подобрал японский корабль, я довольно долго говорил с капитаном и видел у него на пальце университетское кольцо, из тех, что продают мусорщики!
– Да ты что! – воскликнула она в изумлении. Мне захотелось сказать ей, что она пересаливает.
– Ага! Капитан корабля! Я думаю, все эти японские капитаны подкуплены, чтобы в определенные ночи доставлять на берег туристов. Как бы мне хотелось подсмотреть такую вылазку – может, узнаю своего капитана.
– Зачем? – спросила Мелисса. – Ты хочешь его застрелить?
– Нет-нет, что ты. Я хочу знать, правильно ли я про него угадал. Понимаешь, правильно ли я угадал, что он высаживает туристов.
Все это прозвучало не слишком убедительно, но ничего лучшего я не придумал.
– Сомневаюсь, чтобы тебе удалось посмотреть, – резонно отвечала Мелисса. – Но желаю удачи. Мне бы хотелось чем-нибудь тебе помочь, но я бы на твоем месте не пыталась.
– Ну, – сказал я, – может, ты и могла бы помочь. Мы спустились в начало каньона, и я прервал разговор, чтобы поцеловаться. Качели висели на большом дереве, росшем возле родника, от которого брал начало ручей. Вокруг родника за естественной каменной запрудой образовалось озерцо, а рядом была ровная площадка, окруженная елями. Мелисса взяла меня за руку и повела прямиком туда, из чего я понял, что она знает это место не хуже меня. Мы сели в полумраке под елями и поцеловались, потом легли на мягкую подстилку из листьев и еловой хвои и стали целоваться снова. Мы прижимались друг к дружке, бессмысленно катались по шуршащей листве. Я просунул руку под пояс ее просторных штанов, скользнул по животу к тугим завиткам волос. Она сквозь джинсы нащупала мой конец, сжала, и мы целовались, целовались, часто и прерывисто дыша. Я был возбужден, но не мог позабыть все и просто ласкать ее. Обычно когда тискаешься с девчонкой – с той же Мелиссой, с Ребл Симпсон в прошлом году или с Валери из Трабуко (то-то были ночки на толкучке), – то весь плавишься, сознание перетекает в кожу, так что уже ни о чем не думаешь и, после того как кончишь, словно возвращаешься из обморока. Теперь же я гладил Мелиссу, целовал в шею и плечи и одновременно думал, как бы представить мое желание подглядеть за японским капитаном убедительным и даже очень важным, как снова допросить, чтобы она подкатилась к Эдисону с расспросами. Все это было ужасно странно.
– Может, ты и могла бы помочь, – произнес я между поцелуями, будто это только что пришло мне в голову. Моя рука по-прежнему была у нее в штанах, между ног.
– Чем же? – спросила она, извиваясь.
– Может, попросишь отца расспросить об этом у знакомых. Я понимаю, конечно, знакомых у него в Сан-Клементе немного, но ты говорила, один или два есть…
– Не говорила! – резко сказала она и отстранилась. Моя рука выскользнула из ее штанов и тут же потянулась обратно: нет-нет, умоляли мои пальцы.
– Не говорила я ничего подобного! У папы своя работа, мы тебе это сто раз говорили! – Она села. – И к тому же зачем тебе это? Никак в толк не возьму. За этим ты сегодня и приходил к отцу?
– Да нет, конечно. Я пришел повидаться с тобой, – с жаром произнес я.
– Чтобы я спросила у него, – ответила она, ничуть не убежденная. Я привалился к ней, уткнулся лицом в шею.
– Понимаешь, – промямлил я, – если мне не удастся еще раз увидеть японского капитана, я буду бояться его до скончания дней. Он мне снится в страшных снах и все такое. А Эд мог бы помочь мне разузнать про такую встречу.
– Не может он, – с досадой отвечала Мелисса. Я попытался снова залезть ей в штаны, чтобы отвлечь, но Мелисса оттолкнула мою руку.
– Не надо, – холодно сказала она. – Слышишь? Ты завел меня сюда, чтобы я пристала к отцу. Так вот: не смей докучать ему расспросами про округ Ориндж и про японцев, понял? Не спрашивай его ни о чем и не втягивай в свои дела. – Она стряхнула с волос листья и отсела от меня на край озерца. – В вашей дурацкой долине нам и без твоих вывертов несладко приходится.
Зачерпнула пригоршню воды, выпила, сердито отбросила с лица волосы.
Я встал на ватные ноги и пошел к качелям. Мне сделалось стыдно за мою расчетливость. Мелисса стояла на коленях возле темного озерца, такая красивая-красивая… и все же! Это сладкое притворство после того, как она говорила тогда с мусорщиками – после того, как они с Эдом пригласили мусорщиков в дом и выложили им все, что разнюхали в нашей «дурацкой долине» и выведали у главного из ее дураков – Генри Аарона Флетчера… Я чуть не заскрипел зубами.
Качели висели на дереве, которое росло на самой запруде. Собственно, это были не качели, а просто кто-то давным-давно привязал к одной из верхних ветвей толстую веревку; держась за узел, можно было раскачиваться над самым каньоном. Я сердито ухватился за веревку и отошел от запруды вбок. Разбежался по поляне, крепко держа узел, прыгнул. Полет длился долго. Это было здорово – лететь и видеть еще освещенный солнцем противоположный склон каньона, а внизу, под собой, – темные древесные кроны. Я медленно крутился, оглядываясь на толстый ствол дерева, и опустился на приличном расстоянии от него. Габби как-то полез качаться пьяным и вмазался спиной в дерево, прямо в небольшой сук. Он тогда аж побелел.
– Никогда больше не говори с нами об этом. Ты меня слушаешь, Генри?
– Слушаю.
– Ты мне нравишься, но я не потерплю, чтобы про папу распускали слухи, будто он встречается с мусорщиками. На нас и без того косо смотрят, хотя мы ничего плохого не делаем, ничего.
Она говорила жалобно и обиженно, а мне хотелось заорать: «Стерва, на вас косо смотрят, потому что вы оба – мусорщики! Я видел, как вы для них шпионите! Ты меня не надуешь!» Но я сжал зубы и прыгнул снова.
– Я тебя слушаю! – горько крикнул я в воздух.
Она не ответила.
Веревка громко скрипела, я свел ноги вместе и медленно крутился. Потом прыгнул еще раз и еще. Мне было так здорово, что хотелось качаться всегда-всегда, крутиться вместе с веревкой над землей, над всеми ее заботами, ни о чем не думать, только о разрезаемом со свистом воздухе, о идущих кругом деревьях, о темно-зеленом озерце внизу. Тогда бы и комок под ложечкой рассосался. Я приземлился и чуть не вмазался лицом в ствол. Всегда так: только размечтаешься, сразу получаешь сучком по морде.
Мелисса наклонилась над озерцом и, придерживая волосы, пила прямо из ключа.
– Ну, я пошел, – резко объявил я.
– Мне без тебя отсюда не вылезти, – сказала она, не глядя в мою сторону.
Я чуть было не посоветовал ей спуститься по каньону и пройти долиной, тогда ей никакая помощь не понадобится, но сдержался.
Почти весь обратный путь прошел в молчании. Подъем оказался трудным, мы оба перепачкались. Мелисса не позволяла ее поддерживать, только когда не могла справиться сама – может быть, помнила, как я ссаживал ее с уступа по дороге вниз. Чем больше я думал как она со мной обошлась, тем больше злился. И только представить, что я по-прежнему ее хотел! Да я полный кретин, а Шенксы – те же воры. Мусорщики. Шпионы.
Крысы помоечные! Мало того, мне никакими силами не удастся вытянуть у них нужные сведения.
По Бэзилонскому хребту мы шли на расстоянии нескольких деревьев друг от друга.
– Дальше я доберусь без твоей помощи, – холодно объявила Мелисса. – Можешь возвращаться в свою разлюбезную долину.
Я молча развернулся и начал спускаться напрямик, без дороги. Мелисса рассмеялась мне вслед. Кипя от злости, я спрятался за деревом и немного обождал; потом повернул обратно к дому Шенксов и дал кругаля, чтобы подойти с севера. Я шел крадучись, стараясь укрываться за деревьями. Сквозь развилку в сосне видно было все их мрачное жилище. Эдисон стоял у дверей и оживленно беседовал с Мелиссой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52