— В другую? — возмутился капитан и грохнул кружкой по столу. — Чёрт возьми! Это куда «в другую»? Здесь одна дорога, вашу мать, одна, та, по которой вы сюда припёрлись!
Если вы идёте не по ней, тогда вы, стало быть, идёте помогать этим проклятым гёзам. Nes pas? А? Отвечай немедля, именем короля, ты, canaille! А не то я прикажу своим ребятам, и они покажут вам, кто прав!
«Ребята», которые и так неодобрительно поглядывали в сторону гистрионов и прислушивались к разговору, перестали жевать и потихоньку потянулись к своим шлемам и мечам. Запахло дракой. И тут неожиданно встал Йост. — Да чего же вы так раскричались-то? — миролюбиво сказал он. — Мы и так бы согласились ехать с вами, что уж… Нам ведь всё равно, где выступать. А только вы же сами говорите, что которую неделю вам не платят жалованье, какой же нам резон играть за просто так?
— Picaro! — возмутился капитан. — Это солдатам короля не платят жалованье? Да ты, наверное, рехнулся! Кто тебе сказал такую чушь! Молокосос, да что ты знаешь о солдатах короля! Если вы хоть на что-то годитесь, голодными не будете. А если нет…
В таком случае мы едем с вами, поспешно сказал Йост, посмотрел на Рейно Моргенштерна и повторил с нажимом в голосе, опережая возражения: — Мы едем.
— Тогда пейте! — приказал капитан. Эй! Трактирщик! Неси выпивки! И пейте все! Все пейте за здоровье его светлости!
— Да здравствует герцог! — закричали солдаты. Забулькало вино. На какой-то миг над столами опять повисла пауза, солдаты встали с кружками в руках и выжидательно смотрели на притихших музыкантов. Даже Йост заколебался и не знал, чего сказать.
— Отчего ж не выпить? — прозвучал вдруг от окна спокойный голос ван Хорна, который доселе сидел и молчал. — Ведь за здоровье выпить никогда не грех. Тем паче, если это господин наместник, который, как я слышал, чувствует себя неважно. Так выпьем же за это! Так ведь? Верно, да? Гистрионы переглянулись, встали и молча осушили кружки.
— Во что вы снова меня втянули, синьор Йост? — наклонясь к поэту, прошептал Карл Барба. — Мне это совсем не нравится!
— Не спешите паниковать, может, всё ещё образуется, — попытался успокоить его Йост. «Образуется»?!
Маркитанты — два дородных мужика и взъерошенная тётка лет сорока — сидели у камина и сосали вино в ожидании заказа. Солдаты заливали в глотки пиво и кромсали холодного индюка, злосчастный капитан уже присоединился к ним и только изредка поглядывал на музыкантов или за окошко. Некоторое время поэт и кукольник молча созерцали эту картину, наконец Йост вздохнул.
— В конце концов, это публика, — сказал он. — Солдаты тоже люди. В вашем репертуаре найдётся какая-нибудь скабрёзная пьеска?
— Per Bacco, о чём вы думаете! — возмутился кукольник. — Какая пьеска? Мы же лезем чёрту в пасть! Какой резон? Как вы теперь сумеете отдать повстанцам деньги? Да если только кто-нибудь прознает и проговорится, нас повесят в тот же миг! А что же тогда будет с детьми?
— Орите потише… Как раз за них я более-менее спокоен. К тому же мы далеко от Брюгге. Вряд ли здесь кто слышал о кукловоде и девочке с синими волосами.
— Нет, но если…
— Если Бог с нами, то кто против нас?
— Это твой дом?
Сусанна стояла на лестнице и озиралась. Жуга замедлил шаг, остановился на ступеньках, обернулся и посмотрел на девочку так, будто видел её впервые. Взгляд его приобрёл загадочное выражение, словно бы вид сверху пробудил в травнике какие-то забытые воспоминания — не то приятные, не то наоборот. Сусанна смутилась, покраснела и принялась теребить передник.
— Когда-то здесь жила одна женщина, — сказал Жуга. — Но теперь он мой.
— А где та женщина?
— Ушла.
Он скрылся за дверью. Девочка последовала за ним.
Цурбааген встретил их дождливой моросью, сонными стражниками, пустыми улицами и распахнутыми воротами. Все вымокли и устали, хорошо хоть Сусанна ехала верхом. Серый конь Альбины ступал тяжело, понурив голову; всем было ясно, что обеспечить ему должный уход и кормёжку собственными силами невозможно. Травник предложил продать его, но эту идею Рутгер с гневом отверг. В итоге компания завернула на ближайший постоялый двор, где Жуга уплатил пару монет и препоручил рысака заботам конюха, после чего забрал поклажу, и дальше они двинулись пешком. Было тихо и безлюдно. Редкие прохожие их сторонились. Травника это вполне устраивало. Не встретив препятствий, волк, девочка и рыжий травник пропетляли в лабиринте узких улочек, каналов и мостов и наконец, промокнув до нитки, вышли к северным окраинам, где стоял неприметный двухэтажный дом, окружённый каменным забором. Было видно, что за домом не присматривают: окна были в чёрной плёнке угольной копоти, черепица обветшала, штукатурка кое-где осыпалась, дорожки поросли травой, тумба солнечных часов покосилась, скамейка заржавела. Но внутри дом был ещё крепок — Сусанна убедилась в этом, как только Жуга открыл замок своим ключом и они вошли. Рутгер, снова в образе белого волка, ощерил клыки и заворчал, не желая переступать порог, но травник потрепал его за холку, сказал что-то на ухо, и тот подчинился. С шерсти стекала вода, на полу оставались мокрые следы.
— Замёрзла?
— Да.
У девочки зуб на зуб не попадал.
— Сейчас обогреемся, — сказал Жуга, ставя в угол посох и снимая промокший плащ. — Садись в кресло, я схожу в подвал, принесу угля. Ничего не трогай.
— А он… — открыла было рот Сусанна, глядя Рутгеру в глаза, и не закончила фразы.
— Он тебя не тронет. Он обещал.
Девочка осталась одна. Белый волк прошёл к камину, несколько мгновений всматривался в его чёрное жерло, с неодобрением обнюхал старый мокрый пепел, фыркнул и улёгся на пол, положив на передние лапы лобастую голову. Сусанна огляделась.
Было темно и холодно. Окна были наглухо занавешены тяжёлыми портьерами (неслыханная вольность по нынешним временам). На подоконнике стояли кадки и горшки с засохшими растениями. Вдоль стены, до потолка, тянулись полки, полки; длинными рядами на них громоздились книги, свитки, раковины, книги, пыльные кораллы, снова книги, камни и разнокалиберные банки синеватого стекла с мутным содержимым. Заинтересовавшись, девочка подошла поближе и вздрогнула, разглядев за выгнутыми стенками какое-то морское существо, казалось, целиком состоящее из щупальцев, когтей и белых кольчатых присосок. Она бросила взгляд на другие банки — везде было то же самое. Существа были мертвы и заспиртованы. Что до книг, то все они были толстые, в переплётах, с тиснением. Сусанна никогда не видела столько книг. Она провела рукой по корешкам, посмотрела на ладонь и снова вздрогнула: дом отсырел и был заброшен, на ковре и обоях расползались пятна плесени, однако на книжных полках не было ни пылинки. «Лучше и в самом деле ничего не трогать», — рассудила девочка, прошла до кресла, осторожно пощупала его и погрузилась в кожаные скрипучие глубины. Погрызенные мышами старые подушки сипло выдохнули, прорехи встопорщились конским волосом. Заклубилась пыль. Сусанна оглушительно чихнула и вытерла нос. Украдкой взглянула на Рутгера. Волк глядел на неё снизу, мрачно и с неодобрением. Лицо наёмника, обычно неподвижное, в животном облике вдруг обрело скупую и пугающую мимику — влажный блеск ноздрей, подёргивания чёрных губ, движение бровей… На шее у него болтался на верёвке нож из жёлтой бронзы с кольцом вместо рукояти и какой-то надписью на лезвии. Увы, читать Сусанна не умела.
Заскрипела лестница — это вернулся Жуга с мешком угля в одной руке и сухими дровами в другой. Без церемоний пересыпав уголь в ведёрко, он выгреб из камина старую золу, сложил полешки домиком, выбил искру и затеплил огонь. За дровами последовал уголь, он дал жар, и в комнате стало вполне уютно.
От промокшей одежды заструился парок. Сусанна поёжилась. Жуга посмотрел на неё и понимающе кивнул.
— Пойди переоденься, — сказал он.
— Во что? У меня ничего нет.
— Там, за шторами, есть комната. В ней шкаф с платьями, комод с бельём… Посмотри сама. Наверное, всё это будет тебе велико, но это лучше, чем ничего. Подбери себе, что подойдёт.
Сусанна покосилась на закрытую дверь и нерешительно поёрзала.
— А там… никого нет?
— Никого там нет и никто не войдёт в этот дом, — устало заверил её травник, прошёлся пятернёй по волосам, стряхнул с пальцев воду и поморщился. — Иди, не бойся. Мне тоже надо переодеться. Яд и пламя, как давно я здесь не был… Так… Я смотрел: все свечи съели мыши, но ты открой шторы: света с улицы должно хватить. Последние слова немного успокоили девочку, и она ушла. Вернулась она минут через пятнадцать, переодевшись в платье из красной фламандки. Конечно, выбрала она самое красивое, что нашла, хотя платье было ей длинно и безнадёжно велико — края корсажа полностью сошлись, и всё равно оно висело на плечах у девочки как на вешалке. В одной руке она несла груду промокшей одежды, второй поддерживала подол. С плеча свисали плед и одеяло. Жуга бросил на неё критический взгляд и одобрительно кивнул.
— Ну вот, — сказал он, — по крайней мере, теперь ты не замёрзнешь. Одежду брось на пол. Да, прямо здесь. Раскладывай.
От камина тянуло ровным сильным жаром. Пламя гудело в трубе. Комната совсем согрелась, и даже волчья шерсть просохла и распушилась. Рутгер дремал. Жуга раздобыл вина, уже откупорил одну бутылку и теперь помаленьку отхлёбывал прямо из горлышка. Когда Сусанна кончила возиться с тряпками, он кивнул ей на большую оловянную кружку, подвинутую ближе к огню. Девочка помедлила, взяла её и села на пол, на коврик, поближе к огню.
— Садись в кресло, — предложил Жуга, привставая.
— Нет, я здесь… Здесь теплее.
— Ну… как хочешь. — Он пожал плечами и опустился обратно.
Сусанна поднесла кружку к губам и сделала глоток; терпкая сладость мягко скользнула в желудок. Похоже, Жуга добавил в вино пряностей и сахару. По жилам сразу побежало тепло.
— Там кровать, — неловко сказала она, глядя в багровую глубину.
— Она одна, — устало ответил травник, глядя в камин. Он с благодарностью принял плед, хлебнул вина и провёл рукою по лицу. Потряс головой. — Можешь ложиться, я спать всё равно не буду, — сказал он. — Здесь давно никто не живёт, поэтому клопов тут нет. Нужный чулан внизу, но там темно, не дай бог упадёшь с лестницы. Если захочешь по делу, под кроватью есть посудина.
— Я не хочу. — Девочка покраснела и огляделась. — Мы теперь будем здесь жить? Мы? — Травник поднял бровь. — Не знаю. Я об этом не думал. Пока нам просто нужно место, чтоб передохнуть. Я надеялся, ты захочешь здесь остаться. Это хороший дом, а Цурбааген — не самый плохой город. Ты могла бы наняться к кому нибудь служанкой или пойти в ученицы к стряпухе… Яд и пламя, я не знаю. Лето кончается, тебе надо как-то жить, что-то делать, если не хочешь умереть с голоду. У меня припасено немного денег, но их не хватит надолго.
— А что будешь делать ты?
Жуга поднял глаза вверх и тронул свисающую рыжую прядь.
— Ну, для начала я завтра схожу на рынок, попрошу цирюльника подстричь мне волосы и выбрить тонзуру, а то и вправду слишком приметно… Потом куплю еды и принесу тебе чего-нибудь переодеться — нельзя же, в самом деле, всё время ходить в одном платье, а Гертины тебе велики. Потом…
— Герта? — перебила его Сусанна. — Её звали Герта, да?
Травник нахмурился:
— Да.
— Расскажи мне про неё! — потребовала она.
— Зачем? Тебе это ни к чему. Иди-ка лучше спать.
— Я не хочу спать, — запротестовала Сусанна. — Я лучше посижу с тобой. Расскажи! Это было давно? Ты любил её?
— Любил? Нет… Она просто… ну, была мне другом.
— А куда она подевалась? Она умерла?
— Ну, в какой-то мере — да… — неохотно признал травник.
— Расскажи!
Жуга зевнул до хруста в челюстях и несколько минут сидел молча, целиком уйдя в воспоминания. Затем заговорил. Белый волк смотрел на него пристально и печально, будто что-то понимал. Его глаза, голубые, как небо, с ошеломительно маленькой для собаки радужкой, казались чем-то чужеродным на мохнатой морде. Блики огня играли на бронзовом ноже. Миновал час, а рассказ всё длился. Сусанна с замиранием сердца слушала о собаках и старьёвщике Рудольфе, о варягах и о путешествии на Запад, к острову пингвинов, о загадочной игре и об эльфийском мальчике, и как тот возмужал, а его дракон поднялся на крыло. Жуга пьянел всё больше, открыл вторую бутылку; в глазах его блестели огоньки воспоминаний. Волк давно уснул. В камин два или три раза подбрасывали угля. Наконец рассказ стал подходить к концу, Жуга говорил всё медленнее, часто замирал, подолгу вглядываясь в огонь, а под занавес истории, не добравшись до финала, незаметно для себя уснул прямо в кресле, поджав ноги и опустив на плечо вихрастую рыжую голову. Кресло было широченным и глубоким, как шахта, в нём вполне можно было устроиться на ночлег. Сусанна выждала минуту или две и встала. На цыпочках подобралась к травнику и склонилась над ним. Во сне лицо его расслабилось, черты обрели несвойственное им спокойствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98