Единственная их защита - неведение: головы двадцать второго
размера и туловища сорок пятого, а из припасов у них - лишь бутылка
дешевого виски. Они едут через легендарный перевал золотоискателей Чилкут,
или по Чизолмовой Скотогонной тропе, на форде-развалюхе. Ночуют под
черными скалами, прикрытые от холода только друг дружкой. Неподалеку
бродит последний бизон - сгорбатившийся, фыркающий, обреченный на
вымирание, но этим двоим, погруженным в блаженный окаменелый сон, не до
него. Это первопроходцы, быть может, именно в них наше спасение, потому
что они не участвуют в карнавале погони за добычей, хотя они тоже ночные
птахи, но пробирающиеся в девственные, неизгаженные приобретениями разума
края... Но тебе, нейтралу, межеумку, только кажется, что они еще свободны
и что рояль еще не переделали в механическое пианино, в саунд-синтезатор,
в музыкальный компьютер. Город - логово стаи одиноких волков и волчиц,
сбившихся в мохнатый клубок в тщетной надежде обрести друг в друге
спасение от холода. Но долго ли сохраняется тепло суровой зимой?.. Когда в
циклонном безвоздушье отчаяния лопаются стекла в окнах, когда постель
продувают студеные ветры, несущие запахи мертвых бизонов и исчезнувших
индейских племен, запахи утренних гудков и боя часов, свидетельствующих о
неудержимом беге времени, предвещающих приближение небытия, - надолго ли
хватит того теплого сладостного дыхания лежащего рядом? А потом, снова в
мертвой постели, ты будешь говорить с тенями тех, кого любил... Тебе,
нейтралу, ничейному человеку на ничейной земле, не надо задумываться над
такими вещами, ибо единственное твое назначение - быть зрячим среди
слепцов. Ты наблюдаешь, как на улицах начинается карнавал погони за
добычей. Но долго ли ты останешься нейтралом, если ты, - такой же,
человек, да... Все города одинаковы в сути своей, засасывающей воронкой
торнадо вбирающие в себя чувства, грезы, надежды, сминающие их в
скрежещущей мясорубке ненависти, страха, голода, порожденных одиночеством.
И чем больше город, тем выше уровень концентрации зла в нем, тем страшнее
в нем жить, тем противоестественнее думать о любви на его улицах... Чем
больше человек ненавидит, тем сильнее отдаляется он от заветной цели -
торжества справедливости и свободы. Кто боится, тот свободен быть не
может. Не сумеет.
...посреди ревущих, островерхих, как акульи зубы, вод Манхэттена
разбросаны атоллы парков, где прячутся влюбленные, одолеваемые иллюзиями.
На них старенькая, немодная одежда, и лунный свет кислотой льется сквозь
порванные головные уборы им на голову. Они в стороне от судоходных путей,
где-то далеко, им кажется, на неисчисленной широте, на неучтенном
меридиане. У них кораллами в кровь сбиты ноги, у них нет ни ружья, ни
удилища, приближается пора муссонов, умирают от неизвестных болезней
кокосовые пальмы. Никакой возможности выжить. Но им кажется: те, кто
любит, уцелеют. Наивные мечты обессиленных жертв...
Стихия истерии достигает сверхчеловеческих отметок. Слабость каждого
усиливает во сто крат слабость всех, и уровень страха выходит за пределы
человеческого восприятия. В одиннадцать вечера надежды начинают
рассеиваться. Все перепробовано, и все впустую. Полуночное мечтание -
полная противоположность полуденному плану, но они связаны меж собою
неразрывно иронией бытия. Между погоней за добычей и ее противоположностью
- несчастным случаем, - тоже есть связь, и эта связь - счастливый случай,
хотя нищий попадает в постель к жене банкира только тогда, когда он уже
потерял от голода мужскую силу. Железнодорожный экспресс отправляется к
Великим Озерам, но прыгает через пути и в итоге прибывает во Флориду,
однако вся соль в том, что диспетчер направил поезд в Сан-Франциско, а
машинист хотел попасть в Хьюстон. Красное переходит в черное, чет в нечет;
а белым здесь и не пахло. О "сером", золотой середине, никто и не смеет
мечтать... Заевшее механическое пианино без конца барабанит один и тот же
мотив, который давно пора пришла забыть, а саксофоны ржут, как жеребцы,
лезущие на кобылу. Колокола сорвались с цепей и поплыли над городом,
вызванивая все часы суток одновременно. Поджигатель исхитрился спалить
пожарное депо, но только потому, что этой ночью ничего больше не
загорится. В полицейском участке избивают убийцу. Он давно во всем
признался и говорит чистую правду, очищая душу, но легавые не верят ему и
бьют, бьют его - до тех пор, пока он не начнет отрицать вину, а тем
временем их капитан, днем вершащий судьбы задержанных преступников,
выходит на охоту: он сексуальный маньяк, и это его третий месяц тщетно
ищут все городские копы... Крапленые карты позабыли шулеров, а дома
вывесили свои номера.
И все же никто не хочет сдаваться. Всегда найдется бар, куда ты еще
не заглядывал, а там проститутка, готовая утолить твою жажду любви, и ты
думаешь, что все идет как надо; и всегда сыщется последний глоток, который
опьянит тебя, и последняя надежда - та, что переживет ночь и наутро
подымет ясный, как у подсолнуха, лик, и окрасит мир, тот, что вокруг. Но
если надежда ночью умрет, тогда знай, - пора уходить. В мир иной. Как?
Зависит от тебя. Либо на сотый этаж небоскреба лезь, либо: выйди вон через
дверь...
По ночному, погруженному в кошмарные сны городу рыщут исчезнувшие
племена, преследуя вымершего косматого мамонта. Раскладываются и
разверзаются тротуары, падают стены. За каждым поворотом - ад, и под
каждой кроватью, придавленной телами - дьявол; обыкновенный ад и совсем не
страшный, примелькавшийся дьявол, вдруг оборачивающийся в того
единственного друга, которого ты ждал всю жизнь, - так же, как длительное
знакомство переходит иногда в нечто большее. Говорят, любовь, но это -
привычка. Привычка - тоже состояние всеобъемлющее, великое, часто -
труднопреодолимое... Но впереди все равно маячит утро, оно обязательно
настанет, и по мере того, как стрелка часов подвигается к тому часу, когда
ложишься спать и видишь сны о чем-то большем, мрачная тень завтрашнего дня
все сильнее заволакивает светлеющую, улетающую ночь. Она постепенно
облачает людей в свинцовую оболочку презрения и отчужденности, чтобы они
не облучились надеждой; никто не посеял семя подсолнуха - и не посеет.
Тают жизненные силы, пустеют улицы. Смолкает музыка ночи, умирает
рваный ритм. В бутылке с выпивкой идет химическая реакция, основа всего
живого, алкоголь делается слабым, как вода или кровь. Случайно встречаются
старые приятели, протягивают друг другу руки, но рука хватает пустоту и
стыдливо прячется в карман. Чтобы получилось крепкое дружеское
рукопожатие, требуется несбыточное - нечто большее... Одному попадается у
парка симпатичная женщина, но, присмотревшись, он видит, что она -
лунатик, и обнаруживает, что забыл родной язык и может говорить лишь на
каком-то чужом, которого сам не понимает, хотя учил. Другой натыкается на
труп, валяющийся на мостовой, зовет полицию, однако санитарная машина
увозит в морг его самого. Несчастный случай. Ха. Будто все не случайно - в
этом-то мире... Труп, кстати, встает и уходит туда же, куда накануне
вечером последний на дню самоубийца. А может, это он и был.
Перебраны все возможности, исхожены, кажется, все дороги, спешиваются
усталые всадники, чтобы опочить на обочине, но засыпают навсегда. Давайте
ходить друг к другу в гости, люди: мы к вам на поминки, вы к нам на
именины. По-прежнему звучит рояль, но и он теперь механический. Голубой
ключ в руках - только отпирает он не те двери...".
Мотивы...
...претворяя свой замысел, она шла по лестнице осуществления,
преодолевая ступеньку за ступенькой. Она решала возникающие по мере
продвижения задачи и думала, думала...
"...люди - всегда люди. Во все времена. Разница лишь в том, что со
временем у них появляется больше возможностей для уничтожения: друг друга,
среды обитания, живых существ других видов. Зверей так называемых. Тварей
неразумных.
Животные - благороднее. Люди - слуги Дьявола. Они недостойны
освобождения, они злы и безжалостны, они не заслужили свободы от
собственных приобретений, дарованных разумом. Свободным может быть лишь
человек добрый. Но добра в людях нет и никогда не было... Люди всегда -
люди".
"И во всей неприглядной "красе" своей предстают они в кровати. В
постель маску не наденешь, кем-то отличным от себя не прикинешься... Там
импотент, как ни будет стараться, сексуальным террористом не станет. И
наоборот... Естество себя проявит. Но каждой половине свое. Мужики в
постели зациклены на физиологической стороне отношений, тогда как женщины
- на эмоционально-психологической... Так кто же ближе к ЛЮДЯМ,
спрашивается?! Те, кому важны "техника секса", или те, кто жаждет
любить?.. И так во всем... мир, в котором я живу - мир патриархата, и все
феминистские организации вместе взятые существующего положения вещей
изменить не в состоянии. И вынуждены мы прозябать в мире, созданном не
нами и не для нас... Все в нем, начиная с мировых религий, лексических
структур языков, так называемой этики, ориентированной на господство
половины с пенисами между ног, навязанной женщинам морали, априори
постулирующей, что если "бабы и ЧЕЛОВЕКИ, то НЕДО"... и заканчивая
элементарными повседневными бытовыми мелочами... и вот в этом (иногда
тихо, а иногда очень даже громко!) женоненавидящем мире я обречена была
жить и умереть... У них свои боги, они молятся им, и меня заставляют. А я
НЕ ХОЧУ. Я ХОЧУ УБИТЬ ВАШИХ БОГОВ, СЛЫШИТЕ??!!!".
"Я должна отыскать место, где концентрация ненависти и страха, этих
основополагающих чувств, присущих людям, живущим в мире, выстроенном
мужчинами под себя и свои прихоти, сильнее всего на этом свете. Я отыщу
его, и в этом месте наступлю на глотку самому страшному хищнику,
порожденному Природой во вред себе, на погибель себе. Самому страшному
монстру, убивающему НЕ для того, чтобы выжить. Способному на убийство во
имя своих идолов - Ненависти, Страха, Голода. Во имя верховного божества -
Смерти... Природа - это жизнь. Человек - смерть. Несущему смерть - за
грехи смерть и воздана будет".
...когда-то упрятанная в подсознание информационная бомба системы
"The N.Y. of Tom McGratt" взорвалась в положенное (судьбой?..) время Икс.
Взрыв и его последствия вынудили преодолевать трудности экзотические и
вначале непривычные для вынужденной провести свою жизнь за железным
забором личности, но - личность на то и личность, чтобы добиваться
поставленной Цели. Она взбиралась упорно, преодолевая ступень за ступенью;
и выбор Города ознаменовал собою промежуточный финиш, "площадку" между
пролетами.
"...Я нашла свою землю, нейтралом здесь не останешься, черт подери!
Эта земля - моя. Она будто создана для того, чтобы принять в свою
скалистую почву колючее семя ненависти. В этом городе нет времени для
любви. Есть только страх. Они, все, живущие тут отродясь, знают это.
Недаром действие их фильмов, сюжеты их книг разворачиваются зачастую на
здешней почве, а не в каком-нибудь Джонстон-сити, штат Айдахо, с
населением в три тыщи фермеров и пенсионеров... Отсюда начнет метастазами
распространяться раковая опухоль, и она поразит весь этот мир - с моей
заботливой культивирующей помощью. - Марина сидела за столиком на открытой
террасе какого-то третьеразрядного бара в Вест-Сайде, потягивая через
кривую "соломинку" холодный чай. "Усилок" покоился в сумке, лежащей на
коленях. Самое злое приобретение разума. Вершина прогресса. В этом у нее
за годы, проведенные в Нью-Йорке, было время убедиться. Теперь, когда
завершалась последняя стадия подготовки к реализации замысла, рожденного
шесть с половиной лет объективного времени назад в далеком, очень далеком
теперь, городе на берегу лимана степной реки, оставшемся лишь в
воспоминаниях, как одна из ступенек лестницы, по которой пришлось пройти,
прежде чем очутиться в этом баре, в _э_т_о_м_ _г_о_р_о_д_е_, в устьях
совершенно других рек... "Завтра я отправлюсь дальше, - подумала Марина. -
В мир, созданный мною. Тот, который начнет рождаться в этом времени завтра
же, с началом реализации... Славно поработала я на здешней ниве,
унавоживая почву и лелея посевы. Настал час собирать урожай".
"Я классный "агроном". ЛЮДИ в свое время постарались меня воспитать
как надо".
- ...Эй, малая, подь сюды.
Маринка подумала, что зовут не ее, и не обернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
размера и туловища сорок пятого, а из припасов у них - лишь бутылка
дешевого виски. Они едут через легендарный перевал золотоискателей Чилкут,
или по Чизолмовой Скотогонной тропе, на форде-развалюхе. Ночуют под
черными скалами, прикрытые от холода только друг дружкой. Неподалеку
бродит последний бизон - сгорбатившийся, фыркающий, обреченный на
вымирание, но этим двоим, погруженным в блаженный окаменелый сон, не до
него. Это первопроходцы, быть может, именно в них наше спасение, потому
что они не участвуют в карнавале погони за добычей, хотя они тоже ночные
птахи, но пробирающиеся в девственные, неизгаженные приобретениями разума
края... Но тебе, нейтралу, межеумку, только кажется, что они еще свободны
и что рояль еще не переделали в механическое пианино, в саунд-синтезатор,
в музыкальный компьютер. Город - логово стаи одиноких волков и волчиц,
сбившихся в мохнатый клубок в тщетной надежде обрести друг в друге
спасение от холода. Но долго ли сохраняется тепло суровой зимой?.. Когда в
циклонном безвоздушье отчаяния лопаются стекла в окнах, когда постель
продувают студеные ветры, несущие запахи мертвых бизонов и исчезнувших
индейских племен, запахи утренних гудков и боя часов, свидетельствующих о
неудержимом беге времени, предвещающих приближение небытия, - надолго ли
хватит того теплого сладостного дыхания лежащего рядом? А потом, снова в
мертвой постели, ты будешь говорить с тенями тех, кого любил... Тебе,
нейтралу, ничейному человеку на ничейной земле, не надо задумываться над
такими вещами, ибо единственное твое назначение - быть зрячим среди
слепцов. Ты наблюдаешь, как на улицах начинается карнавал погони за
добычей. Но долго ли ты останешься нейтралом, если ты, - такой же,
человек, да... Все города одинаковы в сути своей, засасывающей воронкой
торнадо вбирающие в себя чувства, грезы, надежды, сминающие их в
скрежещущей мясорубке ненависти, страха, голода, порожденных одиночеством.
И чем больше город, тем выше уровень концентрации зла в нем, тем страшнее
в нем жить, тем противоестественнее думать о любви на его улицах... Чем
больше человек ненавидит, тем сильнее отдаляется он от заветной цели -
торжества справедливости и свободы. Кто боится, тот свободен быть не
может. Не сумеет.
...посреди ревущих, островерхих, как акульи зубы, вод Манхэттена
разбросаны атоллы парков, где прячутся влюбленные, одолеваемые иллюзиями.
На них старенькая, немодная одежда, и лунный свет кислотой льется сквозь
порванные головные уборы им на голову. Они в стороне от судоходных путей,
где-то далеко, им кажется, на неисчисленной широте, на неучтенном
меридиане. У них кораллами в кровь сбиты ноги, у них нет ни ружья, ни
удилища, приближается пора муссонов, умирают от неизвестных болезней
кокосовые пальмы. Никакой возможности выжить. Но им кажется: те, кто
любит, уцелеют. Наивные мечты обессиленных жертв...
Стихия истерии достигает сверхчеловеческих отметок. Слабость каждого
усиливает во сто крат слабость всех, и уровень страха выходит за пределы
человеческого восприятия. В одиннадцать вечера надежды начинают
рассеиваться. Все перепробовано, и все впустую. Полуночное мечтание -
полная противоположность полуденному плану, но они связаны меж собою
неразрывно иронией бытия. Между погоней за добычей и ее противоположностью
- несчастным случаем, - тоже есть связь, и эта связь - счастливый случай,
хотя нищий попадает в постель к жене банкира только тогда, когда он уже
потерял от голода мужскую силу. Железнодорожный экспресс отправляется к
Великим Озерам, но прыгает через пути и в итоге прибывает во Флориду,
однако вся соль в том, что диспетчер направил поезд в Сан-Франциско, а
машинист хотел попасть в Хьюстон. Красное переходит в черное, чет в нечет;
а белым здесь и не пахло. О "сером", золотой середине, никто и не смеет
мечтать... Заевшее механическое пианино без конца барабанит один и тот же
мотив, который давно пора пришла забыть, а саксофоны ржут, как жеребцы,
лезущие на кобылу. Колокола сорвались с цепей и поплыли над городом,
вызванивая все часы суток одновременно. Поджигатель исхитрился спалить
пожарное депо, но только потому, что этой ночью ничего больше не
загорится. В полицейском участке избивают убийцу. Он давно во всем
признался и говорит чистую правду, очищая душу, но легавые не верят ему и
бьют, бьют его - до тех пор, пока он не начнет отрицать вину, а тем
временем их капитан, днем вершащий судьбы задержанных преступников,
выходит на охоту: он сексуальный маньяк, и это его третий месяц тщетно
ищут все городские копы... Крапленые карты позабыли шулеров, а дома
вывесили свои номера.
И все же никто не хочет сдаваться. Всегда найдется бар, куда ты еще
не заглядывал, а там проститутка, готовая утолить твою жажду любви, и ты
думаешь, что все идет как надо; и всегда сыщется последний глоток, который
опьянит тебя, и последняя надежда - та, что переживет ночь и наутро
подымет ясный, как у подсолнуха, лик, и окрасит мир, тот, что вокруг. Но
если надежда ночью умрет, тогда знай, - пора уходить. В мир иной. Как?
Зависит от тебя. Либо на сотый этаж небоскреба лезь, либо: выйди вон через
дверь...
По ночному, погруженному в кошмарные сны городу рыщут исчезнувшие
племена, преследуя вымершего косматого мамонта. Раскладываются и
разверзаются тротуары, падают стены. За каждым поворотом - ад, и под
каждой кроватью, придавленной телами - дьявол; обыкновенный ад и совсем не
страшный, примелькавшийся дьявол, вдруг оборачивающийся в того
единственного друга, которого ты ждал всю жизнь, - так же, как длительное
знакомство переходит иногда в нечто большее. Говорят, любовь, но это -
привычка. Привычка - тоже состояние всеобъемлющее, великое, часто -
труднопреодолимое... Но впереди все равно маячит утро, оно обязательно
настанет, и по мере того, как стрелка часов подвигается к тому часу, когда
ложишься спать и видишь сны о чем-то большем, мрачная тень завтрашнего дня
все сильнее заволакивает светлеющую, улетающую ночь. Она постепенно
облачает людей в свинцовую оболочку презрения и отчужденности, чтобы они
не облучились надеждой; никто не посеял семя подсолнуха - и не посеет.
Тают жизненные силы, пустеют улицы. Смолкает музыка ночи, умирает
рваный ритм. В бутылке с выпивкой идет химическая реакция, основа всего
живого, алкоголь делается слабым, как вода или кровь. Случайно встречаются
старые приятели, протягивают друг другу руки, но рука хватает пустоту и
стыдливо прячется в карман. Чтобы получилось крепкое дружеское
рукопожатие, требуется несбыточное - нечто большее... Одному попадается у
парка симпатичная женщина, но, присмотревшись, он видит, что она -
лунатик, и обнаруживает, что забыл родной язык и может говорить лишь на
каком-то чужом, которого сам не понимает, хотя учил. Другой натыкается на
труп, валяющийся на мостовой, зовет полицию, однако санитарная машина
увозит в морг его самого. Несчастный случай. Ха. Будто все не случайно - в
этом-то мире... Труп, кстати, встает и уходит туда же, куда накануне
вечером последний на дню самоубийца. А может, это он и был.
Перебраны все возможности, исхожены, кажется, все дороги, спешиваются
усталые всадники, чтобы опочить на обочине, но засыпают навсегда. Давайте
ходить друг к другу в гости, люди: мы к вам на поминки, вы к нам на
именины. По-прежнему звучит рояль, но и он теперь механический. Голубой
ключ в руках - только отпирает он не те двери...".
Мотивы...
...претворяя свой замысел, она шла по лестнице осуществления,
преодолевая ступеньку за ступенькой. Она решала возникающие по мере
продвижения задачи и думала, думала...
"...люди - всегда люди. Во все времена. Разница лишь в том, что со
временем у них появляется больше возможностей для уничтожения: друг друга,
среды обитания, живых существ других видов. Зверей так называемых. Тварей
неразумных.
Животные - благороднее. Люди - слуги Дьявола. Они недостойны
освобождения, они злы и безжалостны, они не заслужили свободы от
собственных приобретений, дарованных разумом. Свободным может быть лишь
человек добрый. Но добра в людях нет и никогда не было... Люди всегда -
люди".
"И во всей неприглядной "красе" своей предстают они в кровати. В
постель маску не наденешь, кем-то отличным от себя не прикинешься... Там
импотент, как ни будет стараться, сексуальным террористом не станет. И
наоборот... Естество себя проявит. Но каждой половине свое. Мужики в
постели зациклены на физиологической стороне отношений, тогда как женщины
- на эмоционально-психологической... Так кто же ближе к ЛЮДЯМ,
спрашивается?! Те, кому важны "техника секса", или те, кто жаждет
любить?.. И так во всем... мир, в котором я живу - мир патриархата, и все
феминистские организации вместе взятые существующего положения вещей
изменить не в состоянии. И вынуждены мы прозябать в мире, созданном не
нами и не для нас... Все в нем, начиная с мировых религий, лексических
структур языков, так называемой этики, ориентированной на господство
половины с пенисами между ног, навязанной женщинам морали, априори
постулирующей, что если "бабы и ЧЕЛОВЕКИ, то НЕДО"... и заканчивая
элементарными повседневными бытовыми мелочами... и вот в этом (иногда
тихо, а иногда очень даже громко!) женоненавидящем мире я обречена была
жить и умереть... У них свои боги, они молятся им, и меня заставляют. А я
НЕ ХОЧУ. Я ХОЧУ УБИТЬ ВАШИХ БОГОВ, СЛЫШИТЕ??!!!".
"Я должна отыскать место, где концентрация ненависти и страха, этих
основополагающих чувств, присущих людям, живущим в мире, выстроенном
мужчинами под себя и свои прихоти, сильнее всего на этом свете. Я отыщу
его, и в этом месте наступлю на глотку самому страшному хищнику,
порожденному Природой во вред себе, на погибель себе. Самому страшному
монстру, убивающему НЕ для того, чтобы выжить. Способному на убийство во
имя своих идолов - Ненависти, Страха, Голода. Во имя верховного божества -
Смерти... Природа - это жизнь. Человек - смерть. Несущему смерть - за
грехи смерть и воздана будет".
...когда-то упрятанная в подсознание информационная бомба системы
"The N.Y. of Tom McGratt" взорвалась в положенное (судьбой?..) время Икс.
Взрыв и его последствия вынудили преодолевать трудности экзотические и
вначале непривычные для вынужденной провести свою жизнь за железным
забором личности, но - личность на то и личность, чтобы добиваться
поставленной Цели. Она взбиралась упорно, преодолевая ступень за ступенью;
и выбор Города ознаменовал собою промежуточный финиш, "площадку" между
пролетами.
"...Я нашла свою землю, нейтралом здесь не останешься, черт подери!
Эта земля - моя. Она будто создана для того, чтобы принять в свою
скалистую почву колючее семя ненависти. В этом городе нет времени для
любви. Есть только страх. Они, все, живущие тут отродясь, знают это.
Недаром действие их фильмов, сюжеты их книг разворачиваются зачастую на
здешней почве, а не в каком-нибудь Джонстон-сити, штат Айдахо, с
населением в три тыщи фермеров и пенсионеров... Отсюда начнет метастазами
распространяться раковая опухоль, и она поразит весь этот мир - с моей
заботливой культивирующей помощью. - Марина сидела за столиком на открытой
террасе какого-то третьеразрядного бара в Вест-Сайде, потягивая через
кривую "соломинку" холодный чай. "Усилок" покоился в сумке, лежащей на
коленях. Самое злое приобретение разума. Вершина прогресса. В этом у нее
за годы, проведенные в Нью-Йорке, было время убедиться. Теперь, когда
завершалась последняя стадия подготовки к реализации замысла, рожденного
шесть с половиной лет объективного времени назад в далеком, очень далеком
теперь, городе на берегу лимана степной реки, оставшемся лишь в
воспоминаниях, как одна из ступенек лестницы, по которой пришлось пройти,
прежде чем очутиться в этом баре, в _э_т_о_м_ _г_о_р_о_д_е_, в устьях
совершенно других рек... "Завтра я отправлюсь дальше, - подумала Марина. -
В мир, созданный мною. Тот, который начнет рождаться в этом времени завтра
же, с началом реализации... Славно поработала я на здешней ниве,
унавоживая почву и лелея посевы. Настал час собирать урожай".
"Я классный "агроном". ЛЮДИ в свое время постарались меня воспитать
как надо".
- ...Эй, малая, подь сюды.
Маринка подумала, что зовут не ее, и не обернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75