Коричневые круглые глаза утонули в складках морщин. На месте носа остались щели, которые могли раздуваться или полностью закрываться. Рот с поджатыми губами напоминал заживающую рану в нижней части костяной тарелки. Сейчас ноздри Хулага были плотно сжаты: бай не хотел показывать свое неудовольствие. У регулов быстрые выдохи соответствовали нахмурившемуся лицу человека.
Хулаг внезапно демонстративно повернулся спиной к Дункану и улыбнулся Ставросу; глаза и ноздри регула расслабились, рот немного приоткрылся. Является ли такой жест естественным для регула или это всего лишь попытка подражать человеку, сказать было трудно.
— Как хорошо, что юноша Дункан вернулся, — пророкотал Хулаг на базовом языке.
— Да, — громко ответил Ставрос на языке регулов. Установленный на его тележке дисплей повернулся к Дункану; на нем появились слова на базовом языке: «Садись. Жди."
Дункан отыскал стул возле стены и, усевшись, стал слушать. Ему хотелось узнать, почему его вызвали на это совещание, почему Ставрос решил использовать его в этом устроенном явно для Хулага спектакле. Дункан плохо знал язык регулов, поэтому он мало что смог разобрать из слов бая, а ответов Ставроса вообще не понял. С того места, где он сидел, Дункану был хорошо виден дисплей старика, но ему удалось прочитать лишь несколько слов, написанных замысловатыми иероглифами — сами регулы почти никогда не использовали их: для них в этом не было нужды.
Регулу достаточно было один раз услышать что-либо, и он уже никогда это не забывал, независимо от сложности. Бумага им не требовалась. Свои записи они обычно надиктовывали на пленку, распечатывая их лишь в том случае, когда считалось, что те будут необходимы в течение очень долгого периода времени.
Услышав свое имя и фразу «освобожден от обязанностей», Дункан замер. Он сидел тихо, вцепившись руками в края массивного стула, пока два дипломата обменивались бесконечными любезностями. Наконец Хулаг собрался уезжать.
Тележка бая развернулась. Хулаг снова одарил его своей фальшивой улыбкой. — Славный денек, юноша, — сказал он.
У Дункана хватило ума подняться и поклониться, как подобало поступить юноше по отношению к старшему; и тележка умчалась в открытую дверь, оставив его сжимающим кулаки и глядящим на Ставроса.
— Садись, — сказал Ставрос.
Дверь закрылась. Дункан пододвинул стул к тележке старика. Окна потемнели, отрезая их от внешнего мира. Осталось лишь комнатное освещение.
— Мои поздравления, — произнес Ставрос. — Ты — великолепный актер!
— Меня переведут? — прямо спросил Дункан, вызвав недовольный блеск в глазах Ставроса. Дункан сразу же пожалел об этом — ведь Ставрос мог подумать, что он вот-вот сорвется, а Дункану вовсе не хотелось, чтобы у старика появились подобные мысли.
— Терпение, — посоветовал ему Ставрос. Затем он вызвал секретаря в приемной, велев никого не впускать, и лишь тогда, вздохнув, позволил себе расслабиться, по-прежнему пристально наблюдая за Дунканом. — Мне удалось уговорить Хулага, — заговорил Ставрос, — не снимать с тебя голову. Я сказал ему, что от пережитого тобой в пустыне твой рассудок помутился. Такое оправдание Хулага, похоже, устроило: это позволяет ему считать свою гордость не задетой. Теперь он согласен терпеть твое присутствие, хотя это ему и не нравится.
— Этот регул, — сказал Дункан, упорно продолжая твердить свое, хотя это уже стоило ему карьеры, — уничтожил целую расу. Даже если он сам не нажимал кнопку, он приказал это сделать кому-то. Я представил вам свои выводы о событиях той ночи. Вы знаете, что я говорю правду. Вы знаете это.
— Официально, — проговорил Ставрос, — я не знаю. Дункан, пойми же меня, наконец! Дело не такое простое, как тебе бы хотелось. Хулаг сам пострадал от всего этого: он лишился корабля, своих юношей, остатков своего богатства, своего престижа и престижа рода. Род регулов, невероятно важный для человечества, может пасть! Ты понимаешь, что я тебе говорю? Род Хулага — против войны. Его падение будет опасно для всех нас, и не только для тех, кто сейчас находится на Кесрит. Речь идет о мире, ты понимаешь это?!
Они снова вернулись на круги своя. Здесь начинались споры, исход которых был уже предрешен. Дункан открыл было рот, чтобы снова, в который раз, упорно отстаивать свои выводы, но Ставрос нетерпеливым жестом велел ему замолчать, зная тщетность всего этого разговора. Дункан вдруг почувствовал страшную усталость. Надежда покинула его. Он больше не верил тем, кто управлял Кесрит, и особенно этому человеку, которому он когда-то служил.
— Послушай, — резко бросил Ставрос. — На Хэйвене земляне тоже умирали…
— Я был там, — с горечью отозвался Дункан. Он не стал говорить о том, что Дункан не был на Хэйвене. Там, на Элаге-Хэйвене и остальных десяти планетах той зоны, многих из сослуживцев Дункана даже не удалось похоронить. А дипломаты отсиживались в глубоком тылу.
— Там земляне тоже умирали от рук мри, — настойчиво гнул свое Ставрос. — И земляне снова начнут умирать, если мир будет нарушен, если где-то регул, который желает войны, придет к власти… и еще получит наемников, подобных мри. Или ты не берешь это в расчет?
— Беру.
Ставрос некоторое время молчал. Он подъехал на своей тележке к столу и взял стоящую на краю чашку с соем. Сделав глоток, старик посмотрел на Дункана поверх чашки и снова поставил ее. — Я знаю, что это имеет значение, — сказал он в конце концов. — Дункан, мне жаль, что тебя пришлось заменить.
Дункан впервые слышал это от Ставроса. — Да, сэр, — пробормотал Дункан. — Я знаю, это было необходимо.
— Причин было несколько, — сказал Ставрос. — Во-первых, ты нанес прямое оскорбление баю Хулагу, и тебе еще повезло, что после этого ты остался в живых. Во-вторых, ты попал в лазарет, и никто не знал, что с тобой… а мне была необходима помощь… — Он махнул рукой на свое тело, утонувшее в металле. — Ты не врач. И с этой точки зрения Эванс подходит куда лучше. А ты нигде не пропадешь.
Дункан слушал, с болью осознавая, что им играют, готовя для чего-то. Никто не смел управлять Джорджем Ставросом; Ставрос управлял всеми. В этом он был профессионалом; и разум в его упрятанном в металл теле был чужд человеческим условностям. Этот старик, задолго до возникновения планетарной разведки управлявший планетами и улаживавший военные конфликты, забросил семью и спокойную тихую старость ради поста губернатора на Кесрит. Еще недавно Дункану казалось, что между ним и Ставросом возникла некая привязанность; ради старика он был готов на все… даже поверил в него настолько, чтобы рассказать ему правду. Но для того, чтобы так коварно, даже безжалостно управлять другими, требовалось немалое искусство. Что ж, Ставрос недаром получил свое назначение; Дункан больше не верил ему; злости на то, что его использовали, у него не было… и он знал, что даже после всего происшедшего Ставрос умудрился солгать ему снова.
— Я, как мог, оправдывал твои действия, — сказал Ставрос. — Но теперь от тебя, как от моего помощника, пользы никакой. Да, мне удалось убедить Хулага терпеть твое присутствие. Но если ты опять возьмешься за старое, он вряд ли это вынесет, и тогда я не ручаюсь за твою жизнь. Мне не нужны подобные проблемы, Дункан, как, впрочем, и те, которые могут возникнуть в случае твоей смерти. Регул просто не поймет, что у нас убийство юноши — это то же самое, что и убийство старика.
— Я не хочу, чтобы меня выдворили с планеты.
— Не хочешь?
— Нет, сэр. Не хочу.
Ставрос вгляделся в него. — Ты буквально не отходишь от этих двоих мри. Это просто какая-то одержимость! Когда дело касается мри, ты просто теряешь рассудок, Дункан. Подумай. Объясни мне. Что ты надеешься сделать или отыскать? Чем объяснить твою столь внезапную тягу к знаниям, эти часы в библиотеке, на глазах у регулов? Что ты ищешь?
— Я не знаю, сэр.
— Ты не знаешь. Но тебе нужна любая информация о мри.
Дункан стиснул зубы, откинулся назад и заставил себя дышать ровно. Ставрос молча ждал. — Я хочу знать, — в конце концов произнес Дункан, — что они из себя представляли. Я видел их мертвыми. На моих глазах умирала целая раса. Я хочу понять то, что я видел уничтоженным.
— Это бессмыслица.
— Я был там. Вы — нет. — Перед глазами Дункана вновь встала ночь, тьма, слепящий свет смерти. Тело мри, придавившее его; землянин и мри, оба такие беззащитные перед силами, уничтожившими расу.
Ставрос долго смотрел на него. Лицо старика было усталым, в глазах застыла непривычная для Ставроса жалость. — О чем ты думаешь? Что это из-за тебя погибла раса? Тебя гложет мысль, что ты не меньше Хулага виновен в случившемся?
Вопрос почти попал в цель. Дункан сидел тихо, зная, что не сможет спокойно говорить об этом. Ставрос на некоторое время позволил воцариться тишине.
— Наверное, — в конце концов проговорил Ставрос, — будет лучше, если ты на некоторое время вернешься на «Сабер», в более привычную для тебя обстановку, где ты сможешь привести свои мысли в порядок.
— Нет, сэр. Лучше не будет. Вы сняли меня с должности. Я согласился с этим. Но дайте мне что-то еще: я не собираюсь уезжать домой или выходить в отставку. Дайте мне другое назначение, здесь, на Кесрит.
— Это просьба, как я понимаю.
— Да, сэр. Это просьба.
— Все твои поступки с тех пор, как ты стал моим секретарем, регул запомнил и считает далеко не случайными. А ты продолжаешь стоять на своем. Ты пришел сюда, чтобы помогать, ПлаР Дункан, а не формировать политику.
Дункан не ответил. В этом не было нужды. От продолжительной речи губы Ставроса свела судорога. Он тяжело дышал, и Дункану стало жаль старика: юноша вспомнил, что Ставрос болен, и, несмотря на это, пытается среди всех остальных обязанностей не забывать и о личном долге. И Дункан решил держать себя в руках.
— Ты обвинил бая Хулага в убийстве, — сказал наконец Ставрос. — Ты едва не свел на нет все дипломатические усилия на Кесрит. Возможно, ты считаешь себя правым. Хорошо, пускай… — Сиплый, напряженный голос Ставроса смягчился. — Хорошо, допустим, что ты действительно прав. Но не тебе это решать, Дункан. И ты должен знать это, будь ты хоть тысячу раз прав.
— Да, сэр, — произнес он очень тихо.
— Когда это произошло, — сказал Ставрос, — я был целиком на твоей стороне. И я уверен, что бай хотел убить тебя, хотя я и пытался его разубедить. Увидеть тебя среди мри — для него это было слишком. Я думаю, ты понимаешь это. И, наверное, ты думаешь, что в этом нет ничего особенного. Мне бы очень хотелось разубедить тебя в этом, Дункан. Но я не могу. Хулаг, скорее всего, действительно виновен. Но подобные обвинения вредят нашей нынешней политике. Мне удалось вернуть тебя живым. Это просто чудо, если учесть то, что творится здесь. Кроме того, мне удалось сохранить жизнь твоим мри.
— Жалкие остатки! Врачи…
— Да. Жалкие остатки. Но здесь ты уже ничего не исправишь, даже при всем твоем желании.
— Да, сэр.
— Врачи доложили мне, что ты практически здоров.
— Да, сэр. — Дункан глубоко вздохнул, решив, что Ставрос просто-напросто пытается успокоить его. Глядя, как губернатор неуклюже пристраивает пустую чашку в автомат, Дункан поднялся и помог старику, наполнив чашку, которую губернатор собирался предложить ему. Ставрос поблагодарил его, улыбнувшись одной стороной лица.
— Я все еще не тот, что прежде, — удрученно проговорил Ставрос. — Врачи ничего не обещают, но гимнастика делает свое дело. По крайней мере, я теперь уже гораздо лучше управляюсь с этим. Подай мне, пожалуйста, чашку.
Дункан выполнил просьбу, вложив чашку в руку Ставроса, потом уселся, сжимая в ладонях свою. Немного погодя он сделал первый глоток, наслаждаясь приятным теплом. Сой являлся слабым стимулятором. Дункан с удивлением обнаружил, что выпил больше, чем обычно пил в эти последние несколько дней; но с тех пор, как он побывал в пустыне, у него пропали вкусовые ощущения. Он отпил горячей жидкости и расслабился, думая, что Ставросу все же удалось втянуть его в свои искусные интриги, успокоить, сместить, даже дать ему новое назначение; и о том, во имя чего все это делалось. Что ж, теперь ему оставалось только верить, что Ставрос все прекрасно понимает, и заискивания старика перед регулом — всего лишь игра.
— Мое публичное заявление было ошибкой, — это признание у Дункана еще никому не удавалось вырвать. — Нет, я прекрасно понимал, что я говорю. Но мне не следовало говорить об этом регулу.
— У тебя был упадок сил. Я все понимаю.
Дункан криво усмехнулся и отставил чашку в сторону.
— Парни из Службы безопасности накачали меня наркотиками, чтобы я помалкивал, и вам это известно. Так что это был не упадок сил.
— Ты говорил о священном месте, — сказал Ставрос. — Но в отчетах об этом ни слова, а на вопросы ты отвечать отказываешься. Это там ты нашел артефакт, который принес с собой?
Взгляд Дункана заметался, сердце бешено застучало. Руки задрожали. Пытаясь скрыть это, он потянулся за пластиковой чашкой и крепко стиснул ее обеими руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41