— Мы отдохнем в городе, снова обретем то, что оставили там, зададим друг другу вопросы. Убирайте палатки!
Палатка начала пустеть; слышались возгласы на му'а джей'эном, звучали приказы.
И Ньюн стоял, наблюдая за их суетой, и, когда Мелеин вышла в ночь, Дункан поднялся и вместе с Ньюном последовал за ней; дусы неслышно выскользнули следом.
Мелеин оставила их, присоединившись к сенам. Здесь кел'ейнам было не место. Дункан стоял, ежась на холодном ветру, и Ньюн, в конце концов, отозвал его в сторону, откуда они могли наблюдать за тем, как валились палатки, и где легко дышалось.
Встревоженные дусы жались к ним.
— Не беспокойся за себя, — внезапно проговорил Ньюн.
— Я не беспокоюсь.
— Мне горько, — сказал Ньюн, — что пришлось убить.
И он с присущим мри пренебрежением к мебели сел на песок, на котором они стояли. Дункан опустился на колени рядом с ним, глядя, как Ньюн достал из складок своей мантии завернутые в кусок ткани джи'тэй, доставшиеся ему после смерти Мирея; как начал прикреплять их к поясу, на котором они должны были висеть на свободно свисающих шнурах поверх его мантии.
Сложные узлы. Узлы мри. Тонкие пальцы Ньюна ткали неизвестные еще Стэну узоры — землянин пока не научился понимать смысл этой сложности ради сложности.
Он попытался сосредоточиться на этом, отвлечь свой мозг от того, что увидел в палатке; от крика, который все еще звучал в его ушах — сотни вздымающихся голосов.
Вокруг них замелькали голубые мантии, убирая палатку, где проходил совет; старшие юноши и девушки вытаскивали столбы, выполняя самую тяжелую часть работы, а женщины и подростки помогали им. Лишь самые маленькие дети иногда, совсем растерявшись, начинали хныкать на руках у своих матерей, а малыши, что могли ходить, в конце концов не выдержали и затеяли игру в пятнашки, бегая между занятыми делом старшими, не понимая, какие изменения перевернули их мир.
— Лицо, что Смеется, — сказал о них Ньюн. — Ах, Дункан, как здорово видеть это!
Холод охватил Дункана, тяжесть дурного предчувствия, вызванного Предвидением госпожи… голоса детей во мраке, когда палатка упала, смех…
Башни, что падали на Кесрит…
— Позвольте мне вернуться, — внезапно сказал Дункан. — Ньюн, спроси госпожу. Сейчас, когда стемнело, позвольте мне вернуться на корабль.
Мри обернулся, посмотрел на Стэна; взгляд его был пронзительным и любопытным.
— Боишься нас?
— За вас. За них.
— Ты оставил маяки. Госпожа ведь сказала тебе, что этого достаточно. Ты слышал ее слово. Если ты вернешься, они захватят тебя, а мы не допустим этого.
— Я пленник?
Глаза Ньюна закрылись мигательной перепонкой.
— Ты кел'ен этих келов, и мы не бросим тебя. Ты хочешь вернуться?
Какое-то время Дункан не мог ответить. Кричали, громко смеялись дети, и он вздрагивал от этих звуков.
— Я из этих келов, — сказал он наконец. — И там я смогу лучше служить им.
— Это решать госпоже, и госпожа уже решила. Если она пожелает отослать тебя, она сделает это.
— Так будет лучше. Я не хочу находиться здесь. И я мог бы быть полезен там.
— Я бы умер за тебя, если тебе причинят вред. Держись поближе ко мне. Ни один кел'ен, который заслужил сет'ал, не осмелится бросить тебе вызов, но те, у кого еще нет шрамов, могут… а все со шрамами будут иметь дело со мной. Выброси это из головы. Твое место здесь, не там.
— Это не потому, что я хотел бы убежать от них. Это из-за того, что я услышал. Вас ничему не научило то, что вы видели. Мертвые миры, Ньюн.
— Сов-кел, — проговорил Ньюн, и голос его был резок, — будь осторожен.
— Ты готовишься воевать.
— Мы — мри.
Дус рядом пошевелился. Дункан обнял его, в ушах стучала кровь.
— Выживание расы.
— Да, — ответил Ньюн.
— Ради этого вы будете… делать что, Ньюн?
— Все.
Наступила долгая тишина.
— Ты будешь пытаться вернуться к ним? — спросил Ньюн.
— Я подчиняюсь госпоже, — сказал Стэн в конце концов. — Моя раса все равно проклянет меня. Только иногда прислушивайтесь ко мне. Вы собираетесь мстить?
Ноздри мри раздувались от быстрого дыхания, и его странно грациозные руки с длинными пальцами перебирали бархатный мех дуса.
— Спасение расы в том, чтобы объединить Народ. В том, чтобы обрести родину. В том, чтобы быть мри.
Ему ответили. Та часть Стэна, что была землянином, оказалась не в силах постичь этого; но был закон Келов… чтобы объединить в себе то, чем когда-либо был мри, а это означало не быть ничем связанным.
Никаких соглашений, никаких условий, никаких обещаний.
И если мри нравится убивать, они будут убивать — потому что они мри.
В хол'эйри было четыре слова, означавших мир. Эй'а соответствовало внутреннему миру и использовалось для обозначения собственной сущности; эн'эд, мир в доме, что покоился на госпоже; и кута'и — спокойствие природы; и сэй'эхан, спокойствие силы.
Договор о мире являлся словом из му'а, а му'а остался в прошлом, вместе с регулами, что нарушили его.
Мелеин совершила убийство, чтобы обрести власть, и еще не раз сделает это, чтобы объединить Народ.
Будет использовать эли, бывших союзников мри.
Овладеет Кутат.
«У нас будут корабли», — слышал, казалось, Дункан, голос ее сердца.
И им был известен путь к владениям землян и регулов.
Это не было местью в понимании землян — лишь мир, мир сэй'эхан, который только и мог существовать во вселенной мри.
Никакого соглашения.
— Идем, — сказал Ньюн. — Они почти закончили. Мы выступаем сейчас.
21
Дом зажурчал голосами, взрослыми и детскими. Народ с изумлением осматривался вокруг, с любопытством глядя на то, что за столь многие века видели лишь сен'ейны… восхищаясь огнями, их яркостью — и, как и подобало мри, ничему не удивляясь. Силы присутствовали здесь; им суждено было быть использованными. Многое было непонятно катам или келам, но они могли пользоваться этим.
И Святилище вновь озарилась светом: Мелеин своими руками зажгла лампы, и принесли пан'ен, и поставили там, позади изъеденных коррозией экранов — чтобы вновь взять его, если Народ отправится в путь, чтобы Дом мог поклоняться ему, пока они остаются на месте. Были исполнены ритуальные обряды — Шон'джир мри, покинувших Кутат; и Ан'джир мри, что оставались на родной планете.
Мы те, кто не ушел: те, кто ходит по земле, те, кто смотрит в небо;
Мы те, кто не ушел: те, кто правит миром, те, кто хранит веру;
Мы те, кто не ушел: и прекрасно наше утро;
Мы те, кто не ушел: и прекрасна наша ночь.
От ритмических слов дрожал воздух: долгая ночь, — подумал Дункан, стоя рядом с Ньюном… народ, что ждал своего конца на умирающей Кутат.
Пока не пришла Мелеин.
Смолкли песни; холл погрузился в оцепенение; Народ разошелся по своим делам.
Вот и холл Келов.
Длинную винтовую лестницу и еще недавно полутемный холл внезапно затопил свет… Келы расстилали ковры, что прежде служили полом в их палатках — на них еще остались следы песка: уборщики, что шныряли во внешнем холле, старались держаться подальше.
Келы уселись, образовав круг. Теперь, в уединенности холла, настало время любопытства. Глаза изучали Ньюна, дусов, и, больше всего, Дункана.
— Он будет хорошо принят, — внезапно бросил Ньюн, отвечая на невысказанный вопрос.
Неодобрительные взгляды, но никаких слов. Дункан обвел глазами круг, встречая колючие немигающие взгляды золотистых глаз — в них не было любви, не было доверия, но, — внезапно подумал Стэн, — не было и неприкрытой ненависти. Он по очереди смотрел в лица кел'ейнов, позволяя им самим вдоволь насмотреться; и он бы снял даже зейдх, и позволил бы им убедиться в том, насколько он отличается от них; но подобное действие было бы воспринято как унижение, а сделай Стэн это в гневе — как оскорбление, упрек для кел'ейнов. Они же не могли просить его об этом, ибо для Дункана подобная просьба явилась бы глубочайшим оскорблением.
Передали чашу — вначале Ньюну, затем — Дункану: в медной чаше была выжатая из голубого трубчатого дерева вода. Дункан слегка смочил губы и передал чашу Хлилу, что сидел рядом. Хлил мгновение колебался, словно ему предстояло пить после дусов; и потом кел'ен коснулся ее своими губами и передал дальше.
Один за другим спокойно пили они… даже обе кел'е'ен, родственницы Мирея. Отказов не было.
Затем Ньюн положил свой длинный меч на колени Дункана и, следуя этой странной и замысловатой церемонии, каждый из кел'ейнов положил свой меч на колени соседу, и ав'ейн-келы, и в том числе принадлежащий Дункану, переходили по кругу от мужчины к женщине, пока у каждого в руках не оказался его собственный меч.
После этого, один за другим, они назвали свои полные имена. У некоторых были имена обоих родителей, у других лишь имя Сочил, а Дункан, опустив глаза, вымолвил свое — Дункан-без-Матери, чувствуя себя странно потерянным среди этих людей, которые знали, кем были.
— Ритуал келов, — сказал Ньюн, когда это закончилось, — по-прежнему тот же.
Похоже, им было приятно узнать, что они все сделали верно; они закивали, соглашаясь.
— Вы научите нас му'а, — проговорил Ньюн, — му'а родины.
— Да, — с готовностью отозвался Хлил.
Наступила долгая тишина.
— Одну часть ритуала, что известен мне, — сказал Ньюн, — я не слышал.
Хлил, у которого шрамов было больше, чем сет'ал, Хлил с'Сочил, чье лицо было грубоватым для мри, но сам он был изящен и прекрасно сложен, занервничал.
— Наши каты… наши каты боятся этого… — Хлил едва не сказал ци'мри и в упор взглянул на Дункана.
— Ты не хочешь, — спросил Ньюн, — открыто сказать об этом?
— Мы обеспокоены, — сказал Хлил, опустив глаза.
— Мы?
— Кел'ант, — едва слышно вымолвил Хлил, — это твое право… и его.
— Нет, — тихо сказал Дункан, но Ньюн сделал вид, что ничего не расслышал; оглядываясь вокруг, Ньюн ждал.
— Вас приглашают Каты, — проговорила одна из пожилых кел'е'ен.
— Вас приглашают Каты, — эхом откликнулись остальные, и последним из них — Хлил.
— Что ж, — сказал Ньюн и поднялся, ожидая Дункана — в то время как остальные сидели, а Дункан пытался понять хоть что-нибудь по устремленным на него взглядам.
Дусы поднялись было следом, но Ньюн запретил им.
И они вдвоем покинули холл келов, и спустились вниз по лестнице. Ночь была уже на исходе. Дункан чувствовал холод и боялся предстоящей встречи с катами, женщинами и детьми Дома, и… — Стэн надеялся, что это всего лишь церемония, обычный ритуал, в котором он сможет остаться тихим и незаметным.
Они поднялись в башню Катов; кат'ант встретила их у входа. Она молча провела их внутрь, где на своих циновках и коврах растянулись уставшие малыши, и несколько взрослых мужчин и женщин не спали в возбуждении ночи, рассматривая их из полумрака.
Они подошли к двери в тесный холл:
— Входи, — сказала кат'ант Дункану; тот повиновался и увидел, что холл пуст и устлан коврами. Дверь закрылась; Ньюн и кат'ант оставили его одного в этой мрачной комнате, освещенной масляной лампой.
Тогда он устроился в углу, вначале предчувствуя недоброе, а потом вдруг осознав, что замерз и хочет спать, и что, скорее всего, кат'ейны, испытывая к нему отвращение, вообще не придут. Мысль была горькой, но все же это было лучше, чем неприятности, которые он предвидел. Стэн хотел лишь, чтобы его оставили одного и позволили ему поспать хотя бы оставшуюся часть ночи, и потом ни о чем не спрашивать.
И дверь открылась.
Одетая в голубую мантию женщина шагнула внутрь, неся небольшой поднос с едой и питьем; дверь закрылась за ней, и женщина приблизилась к Стэну и, опустившись на колени, опустила поднос перед ним, и чашки на подносе громко дребезжали. У нее не было вуали, волосы ее были распущены; она была приблизительно его лет и — несмотря на то, что лицо ее, как заметил Дункан в свете лампы, было печально — красива.
С дрожащих ресниц по щекам ее скатывались слезы.
— Тебя заставили прийти? — спросил он.
— Нет, кел'ен. — Она подняла лицо, прежде нежное; теперь на нем застыла упрямая гордость. — Сейчас мой черед, и я не откажусь от этого.
Стэн подумал о том, как ему следует вести себя с ней, и решил соблюдать сдержанность.
— Должно быть, кат будет горько обижена, если мы будем просто сидеть и разговаривать?
Золотистые глаза изучали его лицо сквозь пелену слез. Перепонка мигнула, стряхивая слезы.
— Обидит ли это? — спросил он снова.
Гордость. Честь мри. Стэн видел, как в ее глазах борются обида и доброжелательность. В глазах Ньюна он зачастую видел лишь осторожность.
— Нет, — решилась наконец она, расправляя подол мантии, и через мгновение склонила голову так, что ее подбородок уперся в грудь. — Мой сын будет звать тебя отцом, как и все.
— Я не понимаю.
Она казалась недоуменной, как и он.
— Я хотела сказать, что никому не расскажу о том, что ты пожелал. Моего сына зовут Ка'арос, и ему пять лет. Это лишь вежливость, понимаешь?
— Мы… постоянные?
Она неожиданно рассмеялась, совершенно не задумываясь, как это выглядит со стороны, и смех ее был мягок, и приятным было внезапное прикосновение ее руки.
— Кел'ен, кел'ен… нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41