- Знаешь что? - неожиданно сказала она. - Что?
- Ты милый. - Ее лицо осветила улыбка.
Я не знал, что ответить. Горло вдруг сдавил спазм. Поэтому я просто сглотнул и позволил себе понежиться в захлестнувшей меня волне смущения и счастья.
Она подошла ко мне, как восхитительное видение, как богиня из сновидений. Ее глаза сияли. На лице отражалась удивительная смесь невинности, радости, чистоты, здоровья, доброты и старомодного вожделения. Я точно знал, кого она мне напоминает…
- Ты ведь голубая фея, да? - прошептал я.
- Я то, что ты хочешь во мне видеть, - с хрипотцой прошептала она.
- Я не могу говорить неправду, - медленно произнес я. - Увеличивается у меня не нос.
Генерал Лизард Тирелли, самая прекрасная женщина, которую я когда-либо знал, или любил, или поклонялся, стащила с меня легкое летнее одеяло, обнажив мое голое тело и полную меру моего влечения к ней.
- М-м, - с восхищением протянула она. - Это явно десять.
- Ну, не совсем. В действительности всего лишь семь, но работают они, как все десять.
Она рассмеялась, забравшись ко мне в постель.
- Почему ты не позволяешь мне быть судьей?
- О? Меня оценивают согласно рейтингу?
Я повернулся на бок, опершись на локоть, чтобы смотреть на нее.
Она с наслаждением вытянулась, медленным грациозным движением разгладив на себе ночную рубашку.
- Квалифицируют согласно рейтингу, - поправила она. - Сегодня финал.
- Ясно, - сказал я. - Пусть лучше это будет не финал, а старт.
Я сполз к ее ногам и приподнял рубашку, оценивая открывшееся мне зрелище. Под любым углом зрения она была неотразима.
- Ну-ка, что там у нас?
В ночной рубашке хватало места для двоих. Я начал в шутку заползать в нее. Одно цеплялось за другое, и…
- М-м-м, сделай так еще раз. И я гарантирую, что ты достигнешь промежуточной отметки.
- Угу. Я не намерен останавливаться. И не собираюсь оставлять никаких отметок. По крайней мере, там, где они заметны.
- М-м-м, - повторила она. - Я ожидаю, что ты уделишь самое пристальное внимание всем деталям… по пути наверх.
- Я уже наверху. Привет. - Просунув голову в широкий вырез ночной сорочки, я поцеловал ее в нос, в губы и подбородок. - Нам здесь просторно, не так ли?
- Я специально ее выбрала, потому что в ней хватает места и для моего дружка.
- Я очень дружелюбен, - отпарировал я.
Она повернулась, чтобы получше нацелить моего дружка.
- Это намного больше, чем обычное дружелюбие, - заметила она. - Это восторг.
- Я в полном восторге от…
- М-м, лучше бы тебе быть в восторге в…
Мы устроились поудобнее в объятиях друг друга, она расправила рубашку вокруг нас, и потом в течение какого-то времени ни один не мог сказать ничего вразумительного. Кровать энергично покачивалась, и то, что происходило внутри ночной сорочки, вызывало массу восторженного хихиканья и простодушного удивления.
Позже… когда мы плыли над землей умиротворения, ночная рубашка по- прежнему обволакивала нас чувственной амниотической оболочкой. Я принялся зачесывать ей волосы назад, убирая их с глаз и подбородка, чтобы видеть линию ее шеи, нежное горло и дальше - до изгибов грудей. Мы лежали обнявшись, в то же время оба удивительно расслабленные, и по очереди вздыхали, благодарно и блаженно. Ее щеки были мокрыми от слез радости.
Она дотронулась кончиком пальца до моего носа.
- Ты не забыл сказать Богу: «Привет»? - проказливо спросила она.
- Ага - на обратном пути.
- Я тоже. Я сказала спасибо. Зато, что мне позволено провести это время с тобой. За этот подарок. Я никогда не думала, что снова буду такой счастливой.
- И я никогда не думал, что буду таким счастливым - когда-нибудь.
Закрыв глаза, я зарылся лицом в ее шею, ее волосы, вдыхая ее восхитительный запах.
Неожиданно Лиз схватила меня, перекатила на спину и начала выползать из рубашки.
- Что ты делаешь?
- Постережешь мое местечко? - Прежде чем я успел ответить, она сказала: - Ладно, не беспокойся, я помечу свое место. Где тебе оставить засос? Не бойся, я буду бесстрастной, как гермафродит.
- Это не засос…
Она прервалась только для того, чтобы сказать: «Мне все равно», - и продолжила свое занятие. Я корчился в экстазе. Внезапно она остановилась.
- Ну вот, теперь у тебя есть кое-что, чтобы не забывать меня. - И выползла из-под подола ночной рубашки со злодейской ухмылкой.
- А? Что ты говоришь? - Кажется, я потерял сознание, когда кровь отлила от мозга.
Она рассмеялась и пошлепала в ванную. В мягком лунном свете она казалась привидением. У нее были самые длинные ноги. Она была высокая, атлетически сложена, выше меня ростом и почти такая же мускулистая, как и я. И при этом - сексуальна.
Мне нравилось быть в постели с человеком, который не боялся и не стеснялся возвращать ласки. Я любил ее агрессивность, ее энтузиазм и готовность трудиться сразу за двоих, которой она делилась только со мной. Только с Лиз я мог полностью расслабиться и позволить кому-то еще контролировать ситуацию, не ощущая при этом опасности. Осознание того, как сильно я ее люблю, захлестывало меня волнами, накатывающими одна за другой. Может быть, поэтому нам было так хорошо вместе.
Иногда это был даже не секс, а борцовский матч. Она любила быть сильной, а я любил ее такой - обволакивающей и сильной. Я растворялся в ее физическом превосходстве. А иногда бывало наоборот, и я становился суперменом, скользящим на серфе по огромной розовой волне океана женственности, проваливаясь и взлетая на крутых «русских горках» потрясающего секса, мощный и сильный, стремящийся вперед сквозь влажный экстаз, словно ревущий дракон, пока мир не взрывался вокруг нас обоих. А иной раз была просто… нежность. Молчаливая, без единого слова… просто тихое пространство между нашими глазами. Стояла тишина, потому что ничего не надо было говорить. Когда я смотрел в ее глаза, мир исчезал. Исчезали различия между мужчиной и женщиной. Исчезал секс. И все те глупые роли, которые мы вынуждены играть. Все это существовало где-то еще. А мы становились половинками нашего "я".
Когда Лиз вернулась, она не стала забираться ко мне в рубашку, а просто скользнула под одеяло, прижалась ко мне и, обвив меня своими длинными гибкими ногами и руками, замурлыкала: - Отдать тебе рубашку?
- Нет, мне и так удобно. А тебе?
Я слишком хорошо чувствовал себя, чтобы пошевелиться. Мне не хотелось вылезать из рубашки.
- Со мной все прекрасно.
Некоторое время она нежно поглаживала меня, ее рука скользила вверх и вниз по моему бедру, спине, боку.
- Тебе хорошо.
- Тебе тоже.
- Твоя кожа как шелковая, - хихикнула она.
- По-моему, это полагалось бы сказать мне, - возразил я.
- А может, какому-нибудь из твоих мальчиков?
- О, даже так? - сказал я. Это навело меня на-одну мысль. - Эй, у меня к тебе вопрос.
Мой тон был достаточно серьезен, чтобы движение ее руки вниз по моему телу остановилось. Я поднес ее руку к своему лицу, чтобы поцеловать кончики ее пальцев.
- Что? - спросила она.
- Какая разница между половым извращением и чувственностью?
- Очень простая, - ответила Лиз. - Перо чувственно. А целая курица - это уже извращение.
- Да, но как узнать, когда переходишь грань?
Она задумалась. Отвела глаза, словно надеялась найти в пространстве бегущую строку с подсказкой, но явно ничего там не увидела.
- Я не знаю. Не думаю, что это вообще можно заметить, пока не перейдешь. - И потом добавила: - Мне все равно. Я люблю заниматься извращениями с тобой.
- Значит, мы извращенцы?
- По-моему, да. Мне кажется, что мы опустошили целый курятник. С тобой все в порядке?
Ответ был очевиден для нас обоих. Но тем не менее я заявил: - Даже не могу представить себя говорящим тебе «нет». Что бы ты ни захотела, дорогая, мой ответ будет: да. Мне нравится заниматься половыми извращениями с тобой.
- М-м-м-м, - одобрительно промурлыкала Лиз и обмякла в моих руках. - Отлично. Давай поизвращаемся еще немножко.
В конце концов мы исчерпали до конца свои силы и заснули. А потом было утреннее солнце, золотое и бодрящее, заливавшее комнату нестерпимо ярким светом. Лиз вышла из ванной обнаженная, вытирая полотенцем волосы.
- Доброе утро, соня.
Я зевнул и оглянулся вокруг в поисках своих часов.
- Который час?
- Не беспокойся, Шон перенес все наши встречи на полдень.
- Почему ты меня не разбудила? - спросил я, сев на кровати, скрестив руки на груди, стыдясь показаться ей в своей/ее ночной сорочке. Потом понял, что я делаю, и, смутившись, опустил руки.
Она засмеялась.
- Ты выглядел таким хорошеньким, когда спал в ней, что мне не хотелось тебя будить. - Она подошла к кровати и поцеловала меня, только слегка мазнув губами. Я схватил ее за руку и повалил на себя.
- У меня возникла идея, - сказал я. - Если ты пообещаешь не кричать об этом во все горло, я покажу тебе, как сильно могу высунуть язык.
Насмеявшись вдоволь, она обняла меня и поцеловала - на этот раз как полагается. Она прижималась ко мне и целовала меня до тех пор, пока последняя капля крови не отлила от моего мозга. Полотенце упало на пол, забытое, а она легла в постель рядом со мной, и мы обвились вокруг друг друга. Какое-то время говорили только наши пальцы.
- У нас есть время?
- Молчи и целуй меня.
Я подчинился превосходящей силе. Ну, превосходящей идее, во всяком случае. После еще более продолжительного молчания мы остановились, чтобы отдышаться.
- Вот теперь я могу ответить на твой вопрос.
- Какой?
- Помнишь, однажды ты спросил, почему я люблю тебя?
- Я очень боялся за тебя. За нас.
- Не бойся, - сказала она, радостно пришпилив меня к кровати. - Потому что теперь я наконец знаю ответ. Настоящий ответ. Ты готов? Я назову истинную причину, почему так сильно люблю тебя, мой сладкий маленький мальчик в мамочкиной ночной рубашке. Частично потому, что мне нравится, как ты краснеешь, но в основном потому, что с тобой лучше играть, чем с кем бы то ни было.
Я ошеломленно уставился на нее.
- Ты не шутишь?
- Нет, не шучу. - И она поцелуем поставила точку - Ты не боишься и не стыдишься. Ты так же сильно любишь играть, как и я. - Она застенчиво улыбнулась. - Иногда у меня возникают глупые, извращенные желания - они ничего не значат, но мне все равно хочется их удовлетворить. Ты единственный мужчина из всех, кого я знаю, который хочет разделить их со мной. Ты прелесть, Джим, потому что не боишься показаться глупым. Поэтому я тоже могу быть глупой рядом с тобой. А кроме того, ты выглядишь лучше меня в моей ночной сорочке.
- Нет, хуже, - возразил я. - На тебе она оттопыривается в двух местах, а на мне только в одном.
- Это дело вкуса, - сказала Лиз, и по какой-то причине это показалось нам таким смешным, что мы начали смеяться и не могли остановиться.
Мы хохотали так сильно, что едва не задохнулись. Пароксизм веселья унес нас безнадежно далеко. Каждый раз, когда кто-нибудь останавливался, чтобы перевести дыхание, смех другого снова заражал обоих. Она лежала на мне и ничего не могла поделать с собой, а истерические спазмы накатывали на нас волна за волной. Мы смеялись, хихикали, хохотали, икали, задыхались, изнемогая от беспричинного смеха.
А потом, когда мы наконец пришли в себя, не имея даже сил отдышаться, я глупо ухмыльнулся и сообщил: - А знаешь, мне нравится в твоей рубашке. Я имел в виду сразу обе причины.
- Мне тоже нравится в моей рубашке.
Она позволила своим пальцам заняться исследованием, они прошлись вниз и вверх, потом внутрь, пока она не обнаружила единственную часть моего тела с гладкой кожей и ласково проследила ее по всей длине. Ее пальцы были как бархат.
- Если ты будешь продолжать стоять на своем, - простонал я, - мне придется вылезти из рубашки.
- Если ты будешь продолжать стоять, - со значением заметила Лиз, - то мне придется влезть в рубашку.
- Давай! А ну-ка рискни!
И она рискнула. И я рискнул. Мы оба рискнули. Целых два раза.
Потом Лиз заказала завтрак прямо в постель. Его принес Шон. Свежие яйца, взбитые с маслом! Апельсиновый сок! И настоящий кофе! Подарок от капитана. Шон показал себя безукоризненным джентльменом. Он подавал еду, не замечая моего наряда. Возможно, ему доводилось видеть гораздо больше, чем я мог себе представить. Но я был слишком хорошо воспитан, чтобы спросить.
Он, впрочем, намекнул, что рубашка надета задом наперед.
- Лучше, если этикетка будет сзади. Позовите меня, когда потребуется еще что-нибудь.
Лиз сумела удержаться от смеха, пока дверь за ним не закрылась. А потом едва не прыснула кофе на одеяло.
- О господи, - задохнулась она. - Ну и репутация у тебя будет.
- В тебе говорит ревность, - фыркнул я. - Как ты думаешь, в розовом я был бы таким же хорошеньким?
«Горячее кресло», передача от 3 апреля (продолжение):
РОБИНСОН… Хорошо, доктор Форман. Давайте вернемся к этой вашей «сердцевинной группе». Хторран-ское заражение - идеальное прикрытие для ваших замыслов. У вас же есть секретный план, не так ли?
ФОРМАН. Если я вам скажу, каким же он будет секретным?
РОБИНСОН. Ага!
ФОРМАН. Это шутка, Джон. Вы помните, что такое шутки, а?
РОБИНСОН. Но у вас все-таки есть секретный план, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91