Я очень рассчитывал на то, что на похоронах не принято расспрашивать, кто и зачем пришел.
– Я знаком с его работами, – ответил я достаточно стандартной фразой и тем же тоном.
– Вы биолог? – еще проникновеннее спросил Джонс.
– Не нужно быть биологом, чтобы по достоинству оценить значение его открытий, – ответил я совсем елейным голоском. Если так и дальше пойдет, то скоро мы с ним разрыдаемся. Наверное, он это понял, и следующий вопрос был задан уже с нажимом:
– Тогда кто вы? Репортер?
В другой обстановке я бы послал его за радиус Хаббла, но в крематории полагалось держать себя в руках.
– Вы почти угадали, – ответил я. Джонс неожиданно признался:
– А вы знаете, я грешным делом подумал, что вы из Службы Общественной Безопасности, они ведь ходят на такие… хм, мероприятия.
– Насколько я слышал, Перк сам… ну, вы понимаете… – Я не договорил.
– Да, я понимаю, но они и на самоубийства ходят, то есть, я хотел сказать, туда, где хоронят тех, кто – сами, – еле слышным шепотом, с трудом подбирая слова, ответил он.
– Ученый, изучавший жизнь, добровольно выбрал смерть… Парадоксально, вы не находите?
– Я об этом не думал… – ответил он.
Заиграла траурная музыка, все склонили головы, и гроб медленно двинулся в жерло кремационной печи. Когда люк закрылся, свет стал ярче, музыка стихла, и висевшее в воздухе напряжение стало понемногу спадать. Через десять минут должны были вынести прах покойного.
Кто-то тронул меня за локоть. Я ожидал снова увидеть Джонса, но тощий молодой человек вдруг превратился в коротышку Шлаффера.
– Я знал, что вы придете, – прошептал он мне на ухо и подмигнул. – Здесь поспокойнее, чем в институте, правда?
Я согласился. К чему это он про спокойствие-то вспомнил?
– Полиция меня допрашивала, – продолжал нашептывать он, – но про вас я не сказал ни слова.
– А с какой стати вы должны говорить им обо мне? – удивился я. – Насколько я помню, речь мы вели не о Перке.
– Иными словами, вы настаиваете на том, что ваш визит в институт и самоубийство Перка никак не связаны?
– Никоим образом, – заверил его я и отвернулся.
– Обидно, – пробормотал он, вновь коснувшись моего локтя, – обидно, что я, пренебрегая, можно сказать, своим гражданским долгом, молчу как рыба, а вы не хотите мне ничего рассказать. Это нечестно.
Уж не шантажировать ли он меня собрался. Он начинал меня злить.
– Шлаффер, придет время, и вы сами прибежите ко мне… Вы же не хотите последовать вслед за Перком? – брякнул я первое, что пришло в голову.
Он отшатнулся от меня, как от зачумленного. Воспользовавшись его замешательством, я направился к Лоре Дейч.
По тому, как она на меня посмотрела, я понял, что она меня узнала и, похоже, удивилась.
– Печальный день… – сказал я.
– Да, вы правы. – Лора отчего-то смутилась, нервно сжала в замок кисти рук, и когда они хрустнули, вздохнула так, будто этот хруст принес ей облегчение.
– По-моему, вы опечалены больше, чем все остальные вместе взятые.
Это была не просто вежливость, я действительно так подумал. Лора промолчала. Не было никакого желания ее беспокоить, но я пришел на похороны не по собственной прихоти.
– Я смотрю сейчас в ваши глаза и знаете, что они мне напоминают?
– И что же? – Лора поняла, что сейчас грянет комплимент.
– У вас радужная оболочка вокруг зрачка светлее, чем у края. Понимаете, получаются такие светло-коричневые лучики вокруг черного зрачка, у края они сходят на нет… В общем, солнечное затмение маленькое такое…
– … Или фонарь в Зале Прощания, – закончила она мою мысль. – Фонари навели вас на этот необычный комплимент?
– Нет, что вы… – растерянно пробормотал я. Играть с ней в ассоциации на деньги я бы не стал. Но зато решил блеснуть интуицией:
– Почему вы не сказали полиции, что я встречался с Перком незадолго до его смерти?
– Мне и в голову не пришло, что тут есть связь… А она действительно есть? – испуганно спросила она.
Ситуация вышла прямо противоположная той, что была со Шлаффером.
– Просто мне это показалось странным.
– Постойте, а откуда вы знаете, что я не сказала им о вашем визите? – спохватилась она. – Вы работаете на полицию?
– Я работаю только на себя, – ответил я. Слышал бы Шеф, каким гордым тоном я это сказал. Вдохновленный, я продолжал угадывать:
– Возможно, мне это только послышалось, но некоторым из присутствующих не нравится, что вы сюда пришли, и мне кажется, я знаю почему…
Она вспыхнула:
– Я не понимаю, о чем вы говорите. И вообще, почему вы все время ко всем лезете, что вам нужно, в конце-то концов?
Только-только наладив контакт, я вмиг все испортил. Начал неуклюже извиняться:
– Ради бога, простите, я не имел в виду ничего дурного… И успокойтесь, прошу вас… У меня одна цель – разобраться в том, что произошло, только и всего. Но если вы не хотите сейчас об этом говорить, я не буду настаивать – в другой раз поговорим. Расскажите мне лучше о сотрудниках. Вот, например, Джонс – такой молодой, а уже старший…
Она могла бы и не отвечать. Но обрадованная тем, что я не стал больше касаться ее отношений с покойным, она ответила:
– Он способный, Перк ему очень симпатизировал. Джонс его протеже, если можно так выразиться.
– Давно он у вас работает?
– Лет шесть. Он начинал у Перка простым лаборантом. Не знаю, откуда Перк его выкопал, но он в Джонсе не ошибся.
– Ясно, а Шлаффер, он что за тип?
– Неприятный – жуткий сплетник и всюду сует свой нос как…
Я подсказал:
– Как я?
– Вас я не знаю, – сказала она резко, – может, и как вы… Ой, извините, но вы сами напросились.
– Согласен, – кивнул я, – а Симонян?
– Серьезный ученый, я с ним мало знакома, но он большой авторитет в своей области.
Как бы опровергая только что сказанное, Дэн Симонян окликнул Лору по имени. Обменявшись координатами, мы попрощались.
Тем временем урну с прахом вынесли, все потянулись к выходу. На площадке перед зданием крематория стоял черный флаер-катафалк – на нем вдова и двое сотрудников похоронной команды полетят к тому месту, где покойный завещал развеять свой прах. Пока я наблюдал за погрузкой урны, человек средних лет, одетый в костюм настолько неприметный, что это сразу же бросалось в глаза, отделился от стены (последние пять минут он ее старательно подпирал) и направился ко мне.
– Тэд Ильинский? – строго спросил он. Никаких иллюзий по поводу того, к какому ведомству он принадлежит, я не испытывал.
– Нет, – ответил я.
Мужчина секунду колебался, затем представился:
– Майор Виттенгер, Служба Общественной Безопасности. Возможно, мы ошиблись касательно имени, но это ничего не меняет. У нас есть к вам ряд вопросов, поэтому прошу вас проехать с нами.
– Если вы даже с именем ошиблись, то могли ошибиться и в остальном. Почему я должен с вами ехать? – Для начала я решил немного понаглеть, там видно будет.
– Тише, не стоит привлекать внимание – это не нужно ни вам, ни мне, – прошипел полицейский.
Я посмотрел вокруг. Никого мы с майором не интересовали, все давно прошли вперед, к посадочной площадке.
– Начинайте прямо здесь, а я уж решу, где нам будет удобнее, – сказал я.
Майор Виттенгер, без сомнения, знал, как произвести нужный эффект. Он не стал грозить или уговаривать. Он просто произнес мне на ухо несколько букв и цифр, и я понял, что мои худшие опасения сбылись.
– Ладно, поехали поговорим, – сказал я.
– Вот так-то лучше, – мягко произнес он, и мы двинулись к полицейскому флаеру.
В департаменте расследований тяжких преступлений было победнее, чем у нас в Отделе. Департамент располагался там же, где и все остальные городские учреждения – в сером аляповатом здании муниципалитета. Оно одиноко стояло на высоком песчаном холме в десяти километрах к северу от озера – отсюда весь город виден как на ладони. Кабинет Виттенгера был тесен и грязноват, но обладал одним неоспоримым преимуществом перед кабинетом Шефа: высокие застекленные двери выходили на просторный балкон, размерами превосходивший сам кабинет. Из-за таких просторных, беспорядочно расположенных балконов здание муниципалитета и казалось аляповатым и бесформенным.
Виттенгер не спешил начинать беседу. Он указал мне на жесткий металлический стул, стоявший возле обшарпанного казенного стола; спросил, нет ли у меня каких пожеланий (думаю, спросил не всерьез), затем прошел к балконным дверям и распахнул их настежь. Колкая холодная пыль вперемешку с шумом взлетавших и садившихся флаеров заполнила комнату. Постояв у выхода на балкон с полминуты, он, со словами «нет, так, пожалуй, будет холодновато», закрыл двери и вернулся к своему столу. Пока он стоял в дверях, я успел его рассмотреть (во флаере мы сидели в разных отсеках – он в кабине пилота, я – в «садке» для задержанных). Виттенгеру было лет сорок – сорок пять; одного со мной роста, но пиджак носил на три размера больше моего. Квадратная челюсть, крупный мясистый нос, серые глаза, полные высокомерного презрения, – в общем, полный набор, чтобы не дослужиться даже до лейтенанта. Однако Виттенгер был майором и начальником группы по расследованию убийств. Кроме нас двоих в кабинете никого не было, но при желании за нами могла наблюдать хоть сотня человек. Оружие и комлог у меня, разумеется, отобрали.
– Почему вы сказали, что вас зовут не Тэд Ильинский? – поинтересовался он первым делом.
Я молча сунул ему карточку журналиста. Он взял ее двумя пальцами, взглянул.
– Ну извините, всех вас не выучишь. – Извинение, плавно переходящее в хамство.
– Кого это «нас»? – спросил я с любопытством.
– Сами знаете, – недолго думая ответил он. – Чем занимаетесь, господин Ильинский?
– Там написано, – я ткнул в карточку, – для грамотных…
Виттенгер небрежно бросил карточку на стол – так, как бросают в урну использованную салфетку.
– Значит, «Сектор Фаониссимо», говорите… И с каких это пор репортеры носят с собой оружие?
– В нашем деле всякое бывает – как и в вашем.
– Ладно… Так что вы там делали?
– Где, в «Секторе Фаониссимо»?
– Нет – в квартире Перка, – прорычал он.
– А я там был?
– Перестаньте, – поморщился Виттенгер. Создавалось впечатление, что всерьез он меня не воспринимает. – На похоронах я был не один, а со свидетелем, который видел вас выходящим из квартиры Перка сразу после того, как Перк выпал из окна. Свидетель вас опознал. Метод допотопный, я согласен, но на этот раз он сработал.
– А как вы узнали мое имя?
– От одного из ваших знакомых. Он немного ошибся, но вы уж его извините.
Шлаффер настучал, подумал я. И спросил:
– А вы уверены, что Перк не сам выпрыгнул из окна?
– Сам – не сам, разберемся. Важно, что вы там были и унесли с собою кое-какую вещь, так что давайте, рассказывайте, пока мы разговариваем по-хорошему.
– Рассказывать я ничего не буду. Хотите – спрашивайте.
– Во-первых, мне нужно знать, как и почему вы там оказались. Во-вторых, мне нужен комлог, в-третьих, вы мне скажете имя абонента, которому Перк звонил перед смертью.
– Здесь у нас разговор не получится, – сказал я, выдержав паузу, и обвел взглядом комнату.
– Все отключено, – сообщил Виттенгер.
– Не-а, давайте где-нибудь на свежем воздухе, а еще лучше – у меня дома, а то ведь вы и за километр способны все записать, – предложил я.
Он задумался. Поведение Виттенгера меня настораживало. Зачем-то выложил мне все, что знает. И совсем не так я представлял себе допрос в СОБ – один на один, я имею в виду. У Виттенгера был вид игрока, обдумывающего следующую ставку. Наконец он созрел:
– Балкон подойдет? Я уперся:
– Нет уж, везите меня назад, откуда взяли. Место там спокойное, располагающее к беседе.
– Там на другие темы хочется говорить, – усмехнулся он. – Ладно, пойдемте, заберете свое барахло и вперед. Не ожидал я, что он так быстро согласится.
Перед крематорием было пусто, двери закрыты. Мы прогуливались от его флаера к моему и обратно и беседовали как старые знакомые. Правда, пять минут назад эти старые знакомые поискали друг у друга подслушивающие устройства. Наверное, со стороны это выглядело по-идиотски. У меня было две причины приоткрыть ему свои карты. Во-первых, он если и не мог навесить на меня убийство, то уж продержать неделю-другую в камере вполне способен. И даже обязан. А это означало конец моему расследованию и весьма туманные перспективы продолжить работу в Отделе. Во-вторых… а во-вторых, он сказал:
– Я могу лишь предполагать, на кого вы работаете, но уверен в одном – огласка вам нужна меньше всего. А я легко могу это устроить.
В глубине души я надеялся, что еще не все на свете знают, на кого я работаю. Поэтому необходимо было искать компромисс. Оставался только один вопрос: стоит ли откровенничать с Виттенгером, не переговорив предварительно с Шефом.
– Мне нужно переговорить со своим руководством, – сказал я.
– Хотите приберечь информацию для первой полосы? Ладно, валяйте, – позволил он.
Я соединился с Шефом и обрисовал ему ситуацию. Тот велел позвать Витгенгера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Я знаком с его работами, – ответил я достаточно стандартной фразой и тем же тоном.
– Вы биолог? – еще проникновеннее спросил Джонс.
– Не нужно быть биологом, чтобы по достоинству оценить значение его открытий, – ответил я совсем елейным голоском. Если так и дальше пойдет, то скоро мы с ним разрыдаемся. Наверное, он это понял, и следующий вопрос был задан уже с нажимом:
– Тогда кто вы? Репортер?
В другой обстановке я бы послал его за радиус Хаббла, но в крематории полагалось держать себя в руках.
– Вы почти угадали, – ответил я. Джонс неожиданно признался:
– А вы знаете, я грешным делом подумал, что вы из Службы Общественной Безопасности, они ведь ходят на такие… хм, мероприятия.
– Насколько я слышал, Перк сам… ну, вы понимаете… – Я не договорил.
– Да, я понимаю, но они и на самоубийства ходят, то есть, я хотел сказать, туда, где хоронят тех, кто – сами, – еле слышным шепотом, с трудом подбирая слова, ответил он.
– Ученый, изучавший жизнь, добровольно выбрал смерть… Парадоксально, вы не находите?
– Я об этом не думал… – ответил он.
Заиграла траурная музыка, все склонили головы, и гроб медленно двинулся в жерло кремационной печи. Когда люк закрылся, свет стал ярче, музыка стихла, и висевшее в воздухе напряжение стало понемногу спадать. Через десять минут должны были вынести прах покойного.
Кто-то тронул меня за локоть. Я ожидал снова увидеть Джонса, но тощий молодой человек вдруг превратился в коротышку Шлаффера.
– Я знал, что вы придете, – прошептал он мне на ухо и подмигнул. – Здесь поспокойнее, чем в институте, правда?
Я согласился. К чему это он про спокойствие-то вспомнил?
– Полиция меня допрашивала, – продолжал нашептывать он, – но про вас я не сказал ни слова.
– А с какой стати вы должны говорить им обо мне? – удивился я. – Насколько я помню, речь мы вели не о Перке.
– Иными словами, вы настаиваете на том, что ваш визит в институт и самоубийство Перка никак не связаны?
– Никоим образом, – заверил его я и отвернулся.
– Обидно, – пробормотал он, вновь коснувшись моего локтя, – обидно, что я, пренебрегая, можно сказать, своим гражданским долгом, молчу как рыба, а вы не хотите мне ничего рассказать. Это нечестно.
Уж не шантажировать ли он меня собрался. Он начинал меня злить.
– Шлаффер, придет время, и вы сами прибежите ко мне… Вы же не хотите последовать вслед за Перком? – брякнул я первое, что пришло в голову.
Он отшатнулся от меня, как от зачумленного. Воспользовавшись его замешательством, я направился к Лоре Дейч.
По тому, как она на меня посмотрела, я понял, что она меня узнала и, похоже, удивилась.
– Печальный день… – сказал я.
– Да, вы правы. – Лора отчего-то смутилась, нервно сжала в замок кисти рук, и когда они хрустнули, вздохнула так, будто этот хруст принес ей облегчение.
– По-моему, вы опечалены больше, чем все остальные вместе взятые.
Это была не просто вежливость, я действительно так подумал. Лора промолчала. Не было никакого желания ее беспокоить, но я пришел на похороны не по собственной прихоти.
– Я смотрю сейчас в ваши глаза и знаете, что они мне напоминают?
– И что же? – Лора поняла, что сейчас грянет комплимент.
– У вас радужная оболочка вокруг зрачка светлее, чем у края. Понимаете, получаются такие светло-коричневые лучики вокруг черного зрачка, у края они сходят на нет… В общем, солнечное затмение маленькое такое…
– … Или фонарь в Зале Прощания, – закончила она мою мысль. – Фонари навели вас на этот необычный комплимент?
– Нет, что вы… – растерянно пробормотал я. Играть с ней в ассоциации на деньги я бы не стал. Но зато решил блеснуть интуицией:
– Почему вы не сказали полиции, что я встречался с Перком незадолго до его смерти?
– Мне и в голову не пришло, что тут есть связь… А она действительно есть? – испуганно спросила она.
Ситуация вышла прямо противоположная той, что была со Шлаффером.
– Просто мне это показалось странным.
– Постойте, а откуда вы знаете, что я не сказала им о вашем визите? – спохватилась она. – Вы работаете на полицию?
– Я работаю только на себя, – ответил я. Слышал бы Шеф, каким гордым тоном я это сказал. Вдохновленный, я продолжал угадывать:
– Возможно, мне это только послышалось, но некоторым из присутствующих не нравится, что вы сюда пришли, и мне кажется, я знаю почему…
Она вспыхнула:
– Я не понимаю, о чем вы говорите. И вообще, почему вы все время ко всем лезете, что вам нужно, в конце-то концов?
Только-только наладив контакт, я вмиг все испортил. Начал неуклюже извиняться:
– Ради бога, простите, я не имел в виду ничего дурного… И успокойтесь, прошу вас… У меня одна цель – разобраться в том, что произошло, только и всего. Но если вы не хотите сейчас об этом говорить, я не буду настаивать – в другой раз поговорим. Расскажите мне лучше о сотрудниках. Вот, например, Джонс – такой молодой, а уже старший…
Она могла бы и не отвечать. Но обрадованная тем, что я не стал больше касаться ее отношений с покойным, она ответила:
– Он способный, Перк ему очень симпатизировал. Джонс его протеже, если можно так выразиться.
– Давно он у вас работает?
– Лет шесть. Он начинал у Перка простым лаборантом. Не знаю, откуда Перк его выкопал, но он в Джонсе не ошибся.
– Ясно, а Шлаффер, он что за тип?
– Неприятный – жуткий сплетник и всюду сует свой нос как…
Я подсказал:
– Как я?
– Вас я не знаю, – сказала она резко, – может, и как вы… Ой, извините, но вы сами напросились.
– Согласен, – кивнул я, – а Симонян?
– Серьезный ученый, я с ним мало знакома, но он большой авторитет в своей области.
Как бы опровергая только что сказанное, Дэн Симонян окликнул Лору по имени. Обменявшись координатами, мы попрощались.
Тем временем урну с прахом вынесли, все потянулись к выходу. На площадке перед зданием крематория стоял черный флаер-катафалк – на нем вдова и двое сотрудников похоронной команды полетят к тому месту, где покойный завещал развеять свой прах. Пока я наблюдал за погрузкой урны, человек средних лет, одетый в костюм настолько неприметный, что это сразу же бросалось в глаза, отделился от стены (последние пять минут он ее старательно подпирал) и направился ко мне.
– Тэд Ильинский? – строго спросил он. Никаких иллюзий по поводу того, к какому ведомству он принадлежит, я не испытывал.
– Нет, – ответил я.
Мужчина секунду колебался, затем представился:
– Майор Виттенгер, Служба Общественной Безопасности. Возможно, мы ошиблись касательно имени, но это ничего не меняет. У нас есть к вам ряд вопросов, поэтому прошу вас проехать с нами.
– Если вы даже с именем ошиблись, то могли ошибиться и в остальном. Почему я должен с вами ехать? – Для начала я решил немного понаглеть, там видно будет.
– Тише, не стоит привлекать внимание – это не нужно ни вам, ни мне, – прошипел полицейский.
Я посмотрел вокруг. Никого мы с майором не интересовали, все давно прошли вперед, к посадочной площадке.
– Начинайте прямо здесь, а я уж решу, где нам будет удобнее, – сказал я.
Майор Виттенгер, без сомнения, знал, как произвести нужный эффект. Он не стал грозить или уговаривать. Он просто произнес мне на ухо несколько букв и цифр, и я понял, что мои худшие опасения сбылись.
– Ладно, поехали поговорим, – сказал я.
– Вот так-то лучше, – мягко произнес он, и мы двинулись к полицейскому флаеру.
В департаменте расследований тяжких преступлений было победнее, чем у нас в Отделе. Департамент располагался там же, где и все остальные городские учреждения – в сером аляповатом здании муниципалитета. Оно одиноко стояло на высоком песчаном холме в десяти километрах к северу от озера – отсюда весь город виден как на ладони. Кабинет Виттенгера был тесен и грязноват, но обладал одним неоспоримым преимуществом перед кабинетом Шефа: высокие застекленные двери выходили на просторный балкон, размерами превосходивший сам кабинет. Из-за таких просторных, беспорядочно расположенных балконов здание муниципалитета и казалось аляповатым и бесформенным.
Виттенгер не спешил начинать беседу. Он указал мне на жесткий металлический стул, стоявший возле обшарпанного казенного стола; спросил, нет ли у меня каких пожеланий (думаю, спросил не всерьез), затем прошел к балконным дверям и распахнул их настежь. Колкая холодная пыль вперемешку с шумом взлетавших и садившихся флаеров заполнила комнату. Постояв у выхода на балкон с полминуты, он, со словами «нет, так, пожалуй, будет холодновато», закрыл двери и вернулся к своему столу. Пока он стоял в дверях, я успел его рассмотреть (во флаере мы сидели в разных отсеках – он в кабине пилота, я – в «садке» для задержанных). Виттенгеру было лет сорок – сорок пять; одного со мной роста, но пиджак носил на три размера больше моего. Квадратная челюсть, крупный мясистый нос, серые глаза, полные высокомерного презрения, – в общем, полный набор, чтобы не дослужиться даже до лейтенанта. Однако Виттенгер был майором и начальником группы по расследованию убийств. Кроме нас двоих в кабинете никого не было, но при желании за нами могла наблюдать хоть сотня человек. Оружие и комлог у меня, разумеется, отобрали.
– Почему вы сказали, что вас зовут не Тэд Ильинский? – поинтересовался он первым делом.
Я молча сунул ему карточку журналиста. Он взял ее двумя пальцами, взглянул.
– Ну извините, всех вас не выучишь. – Извинение, плавно переходящее в хамство.
– Кого это «нас»? – спросил я с любопытством.
– Сами знаете, – недолго думая ответил он. – Чем занимаетесь, господин Ильинский?
– Там написано, – я ткнул в карточку, – для грамотных…
Виттенгер небрежно бросил карточку на стол – так, как бросают в урну использованную салфетку.
– Значит, «Сектор Фаониссимо», говорите… И с каких это пор репортеры носят с собой оружие?
– В нашем деле всякое бывает – как и в вашем.
– Ладно… Так что вы там делали?
– Где, в «Секторе Фаониссимо»?
– Нет – в квартире Перка, – прорычал он.
– А я там был?
– Перестаньте, – поморщился Виттенгер. Создавалось впечатление, что всерьез он меня не воспринимает. – На похоронах я был не один, а со свидетелем, который видел вас выходящим из квартиры Перка сразу после того, как Перк выпал из окна. Свидетель вас опознал. Метод допотопный, я согласен, но на этот раз он сработал.
– А как вы узнали мое имя?
– От одного из ваших знакомых. Он немного ошибся, но вы уж его извините.
Шлаффер настучал, подумал я. И спросил:
– А вы уверены, что Перк не сам выпрыгнул из окна?
– Сам – не сам, разберемся. Важно, что вы там были и унесли с собою кое-какую вещь, так что давайте, рассказывайте, пока мы разговариваем по-хорошему.
– Рассказывать я ничего не буду. Хотите – спрашивайте.
– Во-первых, мне нужно знать, как и почему вы там оказались. Во-вторых, мне нужен комлог, в-третьих, вы мне скажете имя абонента, которому Перк звонил перед смертью.
– Здесь у нас разговор не получится, – сказал я, выдержав паузу, и обвел взглядом комнату.
– Все отключено, – сообщил Виттенгер.
– Не-а, давайте где-нибудь на свежем воздухе, а еще лучше – у меня дома, а то ведь вы и за километр способны все записать, – предложил я.
Он задумался. Поведение Виттенгера меня настораживало. Зачем-то выложил мне все, что знает. И совсем не так я представлял себе допрос в СОБ – один на один, я имею в виду. У Виттенгера был вид игрока, обдумывающего следующую ставку. Наконец он созрел:
– Балкон подойдет? Я уперся:
– Нет уж, везите меня назад, откуда взяли. Место там спокойное, располагающее к беседе.
– Там на другие темы хочется говорить, – усмехнулся он. – Ладно, пойдемте, заберете свое барахло и вперед. Не ожидал я, что он так быстро согласится.
Перед крематорием было пусто, двери закрыты. Мы прогуливались от его флаера к моему и обратно и беседовали как старые знакомые. Правда, пять минут назад эти старые знакомые поискали друг у друга подслушивающие устройства. Наверное, со стороны это выглядело по-идиотски. У меня было две причины приоткрыть ему свои карты. Во-первых, он если и не мог навесить на меня убийство, то уж продержать неделю-другую в камере вполне способен. И даже обязан. А это означало конец моему расследованию и весьма туманные перспективы продолжить работу в Отделе. Во-вторых… а во-вторых, он сказал:
– Я могу лишь предполагать, на кого вы работаете, но уверен в одном – огласка вам нужна меньше всего. А я легко могу это устроить.
В глубине души я надеялся, что еще не все на свете знают, на кого я работаю. Поэтому необходимо было искать компромисс. Оставался только один вопрос: стоит ли откровенничать с Виттенгером, не переговорив предварительно с Шефом.
– Мне нужно переговорить со своим руководством, – сказал я.
– Хотите приберечь информацию для первой полосы? Ладно, валяйте, – позволил он.
Я соединился с Шефом и обрисовал ему ситуацию. Тот велел позвать Витгенгера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59