Я не знаю, как погиб Ральф, но он, без сомнения, знал о несанкционированных исследованиях Устья Канала. После его смерти вам должны были прислать третьего астронавта, но это бы означало, что вам придется делиться тайной и с ним. Поэтому вы поспешили изобрести третьего астронавта прежде, чем ВАКоП сделает это за вас. Не изобретет то есть, а пришлет настоящего. Поначалу все шло отлично. С Абметовым вы поддерживали связь; информация для него вот-вот должна была поступить с нового спутника. Но тут у станции меняется владелец, и прилетает комиссия из АККО. Заметьте, вы узнали о смене владельца уже после того, как выдумали Сторма, а не до этого, как вы пытаетесь меня убедить. Теперь Сторм должен был исчезнуть. Одно непонятно, почему вы организовали его исчезновение так безыскусно, что мы вмиг обнаружили инсценировку?
Мы обнаружили обман отнюдь не «вмиг», но на Вэнджа мои слова произвели впечатление.
– Так и было задумано, – спокойно сказал Вэндж. – Сторму надлежало исчезнуть таким образом, чтобы его в любой момент можно было вернуть или воскресить…
– Что?! – Я не поверил своим ушам.
– Как вы сказали, исследования мы держали в тайне. О них знали лишь я, Зимин и Абметов. Пока у нас был виртуальный Сторм, была страховка, что Абметов нас не тронет. Ведь если есть неуловимый третий – какой смысл расправляться с нами двумя? Поэтому мы и убрали Сторма так, чтобы его исчезновение и походило, и одновременно не походило на смерть.
– У вас были основания опасаться Абметова? – спросил я.
– Безусловно.
– Черт, зря мы отдали их Флоксу! – воскликнул Виттенгер с досадой.
– Так вы его поймали? – удивился Вэндж.
– А как вы думаете, от кого мы узнали о ваших с ним делах? – задал я встречный вопрос.
– Кто б мог подумать… – еле слышно простонал Зимин.
– Так что все-таки требовал от вас Берх? – Я напомнил Вэнджу, что он так и не ответил на мой первый вопрос.
– Во-первых, он спрашивал насчет Сторма. Хотите верьте, хотите нет, но он не догадался, что мы Сторма выдумали. Но он вплотную подошел к разгадке. Во-вторых, Берх требовал, чтобы мы расшифровали наши исследовательские записи. Мы ему уступили. Без нас он бы никогда не нашел ключа.
– Он объяснил, зачем ему понадобились ваши исследования?
– Хотите верьте, хотите…
– Вы это уже говорили, – перебил я его.
– Да… но сами посудите… Этот, извините, псих собрался войти вместе с беспилотным кораблем в Устье Канала. Мы отговаривали его, как могли. А четыре дня назад он перестал отвечать по интеркому. Мы решили, что он все-таки улетел и теперь нас ждет смерть – долгая и мучительная. Не знаю, знакомо ли вам это ощущение. Отчаяние могло убить нас раньше, чем нехватка воды или воздуха…
– Я вас понимаю, – ответил я, вспомнив свои блуждания в лабиринте пещер Южного Мыса. На этот раз я Вэнджу поверил – его слова соответствовали записям самого Верха. Оставалось проверить еще только одну вещь. Пожалуй, это скоро войдет у меня в привычку. Я сказал:
– Небольшой тест – сугубо для истории. Расстегните, пожалуйста, куртку, а вы, Зимин, опустите одеяло, – и достал ультрафиолетовый фонарик.
– Вы что задумали?! А если я не соглашусь? – возмутился Вэндж.
– Отказываться не советую, мы ведь установили, что стрелять внутри станции вполне безопасно, – предупредил Виттенгер. Они подчинились.
Ни у того, ни у другого никакого крылатого треугольника не оказалось. «Надо бы на всякий случай и у себя проверить», – подумал я.
Больше делать на Плероме нам было нечего. Дождавшись спасательного корабля, мы загрузили в него Верха и покинули планету.
Доклад Шефу успеха не имел. Никакого – даже наоборот.
– Господи, за что ты наказал меня такими сотрудниками! – причитал Шеф, стоя у окна. Можно подумать, если б он взывал к Господу сидя в кресле, то Господь его бы не услышал. Я взял со стола медную проволочку и скрутил ее в трехкрылый треугольник. Виттенгер сидел молчаливый и слегка бледный. Ларсон раздумывал, относится ли замечание Шефа и к нему тоже или только к нам с полковником.
– Нет, вы подумайте, – продолжал стенать Шеф, обращаясь все к той же инстанции, – один оказался предателем (я рассказал ему о Номуре), другой – психом ненормальным, а третий все время лезет куда не просят! Такое дело загубили, такое дело! Виттенгер, вы тоже хороши, пошли на поводу у Ильинского. Да вы же ему в отцы годитесь!
Это уже что-то новенькое. О каком деле говорил Шеф, я искренне не понимал. Ларсона Шеф не упомянул, и у того отлегло от сердца. Теперь Шеф обращался ко мне лично:
– Со Стормом ты их ловко вычислил – не спорю. Твой метод следует взять на вооружение: всякий раз, когда мы не в состоянии найти какого-нибудь человека, мы будем говорить, что такого человека попросту нет на свете. Нет – и точка. Но скажи, какого черта ты без спросу полез на станцию?! Тебя просили? Абметов, дескать, замышлял вселенский заговор. Тоже мне, нашел злого гения. Да на Оркусе таких полоумных – через два на третьего!
– Абметов – с Земли… – вставил я.
– А на Земле и подавно – через одного. Ну хорошо, поймал ты его, ну и молодец. Раскрыл убийство какого-то там торговца – прекрасно! Если ты взялся выполнять за оркусовскую полицию их работу – ради бога, переходи тогда работать к ним. Тебе кто зарплату платит? – Это уже удар ниже пояса, зарплата – это святое. – Молчишь? Зачем на Плером полетел?
– Вы же видели, что стало с Берхом… – оправдывался я.
– Только не говори мне, что ты не знал о его планах. Ведь тебе известен порядок… Сообщил бы мне, вместе бы что-нибудь придумали. Поэтому не надо прикрываться Берхом – он из-за тебя пострадал!
В чем-то Шеф был прав. Гоняясь за Абметовым, я оставил Верха наедине с его безумными фантазиями, но мог ли я его остановить…
Шеф продолжил разбор полетов:
– Идем дальше. Ладно, прилетел ты на Плером – полбеды, но дать этим двум полуживым пройдохам так обвести себя вокруг пальца – это как назвать, спрашивается?
– Я… я не понимаю… – пролепетал я в полной растерянности. Ларсон, должно быть, торжествовал.
– Не понимаю, – передразнил Шеф, но совсем не похоже. – Они уцепились за твою версию как астронавт за кислородный шланг. Ха, Абметова они, дескать, испугались. Подумать только, какой страшный этот господин доктор Абметов!
– Но я же…
– Все, никаких «но». Убирайтесь все с глаз долой. Ларсон, что вы там ухмыляетесь, вас это тоже касается. А вы, инспектор, наоборот, останьтесь.
Пристыженный Ларсон поплелся к дверям. Я не был уверен, что не ослышался, и не сразу двинулся с места. Виттенгер, понимавший все происходящее не лучше меня, не смел и шелохнуться. Выходя из кабинета, я столкнулся с Яной, она прошмыгнула мимо меня не поднимая глаз. В руках она держала поднос с одним-единственным стаканом. Судя по запаху – там был не кофе. Выйдя в коридор, мы с Ларсоном пошли в разные стороны.
– Ты что-нибудь понял? – спросил я его вдогонку. Его ответа я не расслышал.
По пути домой я заехал в госпиталь, навестить Верха. Никаких изменений ни в лучшую, ни в худшую сторону не произошло. С тех пор как мы погрузили его на корабль спасателей, у него разве что чуть порозовели щеки. Или все дело в освещении. Врач сказал, что особых надежд возлагать не стоит.
Стеклянный колпак, паутина проводов и трубок, яркий, чересчур яркий свет ламп. "Зачем такой яркий свет? " – спросил я у врача. «Здесь всегда так», – ответил он. "Он что-нибудь чувствует? " – снова спросил я. «Странно, но все задают этот вопрос… нет, не чувствует». "Но ему, должно быть, что-то снится? ". «Не думаю». Я вспомнил ларсоновскую шутку с аппаратом для записи снов. "Можно ли считать мыслящим того, кто только спит и видит сны? " Мне кажется, он меня не понял.
Если врачи смогут вернуть Верха обратно в кеному, не подумает ли он, что над ним опять жестоко подшутили, – с такой мыслью я вышел из палаты. Закрывая дверь, посмотрел на номер. Берх лежал в той же палате, что и я, когда вернулся из пещер Южного Мыса. Я освободил ее для него, получается так…
Дома Татьяна спросила, как дела у Верха.
– У него больше нет никаких дел, – ответил я.
– А будут?
– Вряд ли…
– Как так получилось?
– Как у гностиков – «он пригубил чашу забвения, приняв ее из рук Архонта». Плерома не пускает в себя раньше времени… Вот и Верха – остановили.
– Кто остановил?
– Карлики…
– Ты сам-то понимаешь, что говоришь?
– Кто это «сам»?
До Татьяны дошло, что сейчас ко мне лучше не приставать с расспросами.
Поздно вечером я позвонил Виттенгеру. Ничего нового он мне не сообщил, велел только не расстраиваться и сказал, что на самом деле все не так плохо. Он имел в виду, чтобы я не расстраивался из-за того, что Шеф на меня наорал. Но немилость Шефа волновала меня меньше всего. Я переживал совсем не из-за этого. Если понимать Шефа буквально, то все, чем занимался я, Берх, Виттенгер, – это так, детские забавы. А у Шефа есть дела поважней. Последнее утверждение Виттенгер наотрез отказался комментировать.
Эмма Перк была уверена, что я в состоянии догадаться, кто является четвертым гомоидом. Очевидно, она переоценила мою догадливость, потому что у меня не было ни малейшей идеи на этот счет. С другой стороны, Лора Дейч была единственным человеком, оказавшимся в стороне от «дела гомоидов». За время расследования (а с его начала прошло без трех дней два стандартных месяца) я несколько раз вспоминал о ней. Но со дня похорон Альма Перка побеседовать с ней так и не удосужился. Хью Ларсон нашел бы этому объяснение. Он сказал бы, что я уподобился Берху – оставил самого важного свидетеля на потом, искусственно отдаляя тот момент, когда не останется ни свидетелей, ни правдоподобных версий. И он отчасти был бы прав – лишь отчасти, поскольку и без Лоры Дейч мне хватало работы. Вчера, слушая Шефа, я подумал, что в скором времени я могу остаться вообще без работы. Сегодня утром мне позвонила Яна и предложила, разумеется, не от своего имени, взять отпуск на недельку-другую. Я сказал, что подумаю, а сам позвонил Симоняну и спросил, где сейчас Лора. Ни один из ее номеров не отвечал, а в лаборатории Тонких Нейроструктур мне сказали, что она у них больше не работает. Симонян спросил, зачем она мне понадобилась. Я ответил, что его это не касается – в хорошем для него смысле, после чего он сообщил мне ее новый адрес.
Лора уволилась из Института антропоморфологии больше месяца назад. После увольнения она уехала из города и теперь жила в полузабытом-полузаброшенном поселке первых переселенцев. Предварительно я навел справки в медицинском центре, куда Лора не раз обращалась за помощью, и я узнал, что там хранится и запись ее генома. Следовательно, она – не гомоид, те свои геномы кому попало не раздают. Такой вывод меня не обескуражил, поскольку с самого начала я был уверен, что она – обычный человек. То есть не обычный, а довольно-таки симпатичный человек. И поговорить с ней мне нужно было обязательно. Потребовалось полчаса, чтобы уговорить ее принять меня хотя бы минут на десять. В конце концов она согласилась, я ввел координаты поселка в автопилот флаера, и тот понес меня на восток.
В пятистах километрах к востоку от Фаон-Полиса начинается плоскогорье, предваряющее Горный Фаон – страну ледяных пятнадцатикилометровых пиков, действующих вулканов и гейзеров. Из-за доносимого ветром вулканического пепла снег на плоскогорье имеет сероватый оттенок, и однообразные, в цвет снегу, купола домиков переселенцев с высоты кажутся мыльными пузырями, вздувшимися на мутной белесой воде. Флаер сам нашел, где приземлиться. Два абсолютно одинаковых купола стояли поодаль, и если бы Лора не вышла на порог, я бы не знал, к которому из куполов идти. Не считая нас, на улице не было ни души и ни единого звука, кроме шелеста поземки. После коротких взаимных приветствий мы прошли в дом.
Когда я снимал куртку в прихожей, я обратил внимание, как Лора несколько раз тревожно взглянула на дверь, ведущую из гостиной в соседнюю комнату. Проходя мимо этой двери, я нарочно остановился, как бы в раздумье; Лора сразу же указала мне на диван у окна – подальше от двери. Предложила чаю. Я, естественно, не отказался.
– Чем вы теперь занимаетесь? – спросил я.
– Пока ничем. Наверное, совсем уеду с Фаона.
– Даже так… А из-за чего вы ушли из института?
Она молчала. Я зажал чашку с горячим чаем между ладонями, ощутил ее тепло, и уют одинокого жилища стал проникать в меня через кончики пальцев.
– Замерзли?
Она прекрасно знала, что я не замерз – от флаера до дома не больше пятидесяти шагов. Но мне было приятно, что она так спросила.
– Нет, – ответил я, но сразу же поправился, – только ладони – чуть-чуть… Я спросил вас про институт, – добавил я.
– Мне тяжело об этом говорить. После смерти Альма я не могла там больше оставаться.
– Но как же лаборатория, исследования? Не жалко бросать?
– Не все от нас зависит… – сказала она одними губами.
Я понимал, что чем дольше я буду находиться в этом доме, тем меньше у меня будет желания задавать бестактные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Мы обнаружили обман отнюдь не «вмиг», но на Вэнджа мои слова произвели впечатление.
– Так и было задумано, – спокойно сказал Вэндж. – Сторму надлежало исчезнуть таким образом, чтобы его в любой момент можно было вернуть или воскресить…
– Что?! – Я не поверил своим ушам.
– Как вы сказали, исследования мы держали в тайне. О них знали лишь я, Зимин и Абметов. Пока у нас был виртуальный Сторм, была страховка, что Абметов нас не тронет. Ведь если есть неуловимый третий – какой смысл расправляться с нами двумя? Поэтому мы и убрали Сторма так, чтобы его исчезновение и походило, и одновременно не походило на смерть.
– У вас были основания опасаться Абметова? – спросил я.
– Безусловно.
– Черт, зря мы отдали их Флоксу! – воскликнул Виттенгер с досадой.
– Так вы его поймали? – удивился Вэндж.
– А как вы думаете, от кого мы узнали о ваших с ним делах? – задал я встречный вопрос.
– Кто б мог подумать… – еле слышно простонал Зимин.
– Так что все-таки требовал от вас Берх? – Я напомнил Вэнджу, что он так и не ответил на мой первый вопрос.
– Во-первых, он спрашивал насчет Сторма. Хотите верьте, хотите нет, но он не догадался, что мы Сторма выдумали. Но он вплотную подошел к разгадке. Во-вторых, Берх требовал, чтобы мы расшифровали наши исследовательские записи. Мы ему уступили. Без нас он бы никогда не нашел ключа.
– Он объяснил, зачем ему понадобились ваши исследования?
– Хотите верьте, хотите…
– Вы это уже говорили, – перебил я его.
– Да… но сами посудите… Этот, извините, псих собрался войти вместе с беспилотным кораблем в Устье Канала. Мы отговаривали его, как могли. А четыре дня назад он перестал отвечать по интеркому. Мы решили, что он все-таки улетел и теперь нас ждет смерть – долгая и мучительная. Не знаю, знакомо ли вам это ощущение. Отчаяние могло убить нас раньше, чем нехватка воды или воздуха…
– Я вас понимаю, – ответил я, вспомнив свои блуждания в лабиринте пещер Южного Мыса. На этот раз я Вэнджу поверил – его слова соответствовали записям самого Верха. Оставалось проверить еще только одну вещь. Пожалуй, это скоро войдет у меня в привычку. Я сказал:
– Небольшой тест – сугубо для истории. Расстегните, пожалуйста, куртку, а вы, Зимин, опустите одеяло, – и достал ультрафиолетовый фонарик.
– Вы что задумали?! А если я не соглашусь? – возмутился Вэндж.
– Отказываться не советую, мы ведь установили, что стрелять внутри станции вполне безопасно, – предупредил Виттенгер. Они подчинились.
Ни у того, ни у другого никакого крылатого треугольника не оказалось. «Надо бы на всякий случай и у себя проверить», – подумал я.
Больше делать на Плероме нам было нечего. Дождавшись спасательного корабля, мы загрузили в него Верха и покинули планету.
Доклад Шефу успеха не имел. Никакого – даже наоборот.
– Господи, за что ты наказал меня такими сотрудниками! – причитал Шеф, стоя у окна. Можно подумать, если б он взывал к Господу сидя в кресле, то Господь его бы не услышал. Я взял со стола медную проволочку и скрутил ее в трехкрылый треугольник. Виттенгер сидел молчаливый и слегка бледный. Ларсон раздумывал, относится ли замечание Шефа и к нему тоже или только к нам с полковником.
– Нет, вы подумайте, – продолжал стенать Шеф, обращаясь все к той же инстанции, – один оказался предателем (я рассказал ему о Номуре), другой – психом ненормальным, а третий все время лезет куда не просят! Такое дело загубили, такое дело! Виттенгер, вы тоже хороши, пошли на поводу у Ильинского. Да вы же ему в отцы годитесь!
Это уже что-то новенькое. О каком деле говорил Шеф, я искренне не понимал. Ларсона Шеф не упомянул, и у того отлегло от сердца. Теперь Шеф обращался ко мне лично:
– Со Стормом ты их ловко вычислил – не спорю. Твой метод следует взять на вооружение: всякий раз, когда мы не в состоянии найти какого-нибудь человека, мы будем говорить, что такого человека попросту нет на свете. Нет – и точка. Но скажи, какого черта ты без спросу полез на станцию?! Тебя просили? Абметов, дескать, замышлял вселенский заговор. Тоже мне, нашел злого гения. Да на Оркусе таких полоумных – через два на третьего!
– Абметов – с Земли… – вставил я.
– А на Земле и подавно – через одного. Ну хорошо, поймал ты его, ну и молодец. Раскрыл убийство какого-то там торговца – прекрасно! Если ты взялся выполнять за оркусовскую полицию их работу – ради бога, переходи тогда работать к ним. Тебе кто зарплату платит? – Это уже удар ниже пояса, зарплата – это святое. – Молчишь? Зачем на Плером полетел?
– Вы же видели, что стало с Берхом… – оправдывался я.
– Только не говори мне, что ты не знал о его планах. Ведь тебе известен порядок… Сообщил бы мне, вместе бы что-нибудь придумали. Поэтому не надо прикрываться Берхом – он из-за тебя пострадал!
В чем-то Шеф был прав. Гоняясь за Абметовым, я оставил Верха наедине с его безумными фантазиями, но мог ли я его остановить…
Шеф продолжил разбор полетов:
– Идем дальше. Ладно, прилетел ты на Плером – полбеды, но дать этим двум полуживым пройдохам так обвести себя вокруг пальца – это как назвать, спрашивается?
– Я… я не понимаю… – пролепетал я в полной растерянности. Ларсон, должно быть, торжествовал.
– Не понимаю, – передразнил Шеф, но совсем не похоже. – Они уцепились за твою версию как астронавт за кислородный шланг. Ха, Абметова они, дескать, испугались. Подумать только, какой страшный этот господин доктор Абметов!
– Но я же…
– Все, никаких «но». Убирайтесь все с глаз долой. Ларсон, что вы там ухмыляетесь, вас это тоже касается. А вы, инспектор, наоборот, останьтесь.
Пристыженный Ларсон поплелся к дверям. Я не был уверен, что не ослышался, и не сразу двинулся с места. Виттенгер, понимавший все происходящее не лучше меня, не смел и шелохнуться. Выходя из кабинета, я столкнулся с Яной, она прошмыгнула мимо меня не поднимая глаз. В руках она держала поднос с одним-единственным стаканом. Судя по запаху – там был не кофе. Выйдя в коридор, мы с Ларсоном пошли в разные стороны.
– Ты что-нибудь понял? – спросил я его вдогонку. Его ответа я не расслышал.
По пути домой я заехал в госпиталь, навестить Верха. Никаких изменений ни в лучшую, ни в худшую сторону не произошло. С тех пор как мы погрузили его на корабль спасателей, у него разве что чуть порозовели щеки. Или все дело в освещении. Врач сказал, что особых надежд возлагать не стоит.
Стеклянный колпак, паутина проводов и трубок, яркий, чересчур яркий свет ламп. "Зачем такой яркий свет? " – спросил я у врача. «Здесь всегда так», – ответил он. "Он что-нибудь чувствует? " – снова спросил я. «Странно, но все задают этот вопрос… нет, не чувствует». "Но ему, должно быть, что-то снится? ". «Не думаю». Я вспомнил ларсоновскую шутку с аппаратом для записи снов. "Можно ли считать мыслящим того, кто только спит и видит сны? " Мне кажется, он меня не понял.
Если врачи смогут вернуть Верха обратно в кеному, не подумает ли он, что над ним опять жестоко подшутили, – с такой мыслью я вышел из палаты. Закрывая дверь, посмотрел на номер. Берх лежал в той же палате, что и я, когда вернулся из пещер Южного Мыса. Я освободил ее для него, получается так…
Дома Татьяна спросила, как дела у Верха.
– У него больше нет никаких дел, – ответил я.
– А будут?
– Вряд ли…
– Как так получилось?
– Как у гностиков – «он пригубил чашу забвения, приняв ее из рук Архонта». Плерома не пускает в себя раньше времени… Вот и Верха – остановили.
– Кто остановил?
– Карлики…
– Ты сам-то понимаешь, что говоришь?
– Кто это «сам»?
До Татьяны дошло, что сейчас ко мне лучше не приставать с расспросами.
Поздно вечером я позвонил Виттенгеру. Ничего нового он мне не сообщил, велел только не расстраиваться и сказал, что на самом деле все не так плохо. Он имел в виду, чтобы я не расстраивался из-за того, что Шеф на меня наорал. Но немилость Шефа волновала меня меньше всего. Я переживал совсем не из-за этого. Если понимать Шефа буквально, то все, чем занимался я, Берх, Виттенгер, – это так, детские забавы. А у Шефа есть дела поважней. Последнее утверждение Виттенгер наотрез отказался комментировать.
Эмма Перк была уверена, что я в состоянии догадаться, кто является четвертым гомоидом. Очевидно, она переоценила мою догадливость, потому что у меня не было ни малейшей идеи на этот счет. С другой стороны, Лора Дейч была единственным человеком, оказавшимся в стороне от «дела гомоидов». За время расследования (а с его начала прошло без трех дней два стандартных месяца) я несколько раз вспоминал о ней. Но со дня похорон Альма Перка побеседовать с ней так и не удосужился. Хью Ларсон нашел бы этому объяснение. Он сказал бы, что я уподобился Берху – оставил самого важного свидетеля на потом, искусственно отдаляя тот момент, когда не останется ни свидетелей, ни правдоподобных версий. И он отчасти был бы прав – лишь отчасти, поскольку и без Лоры Дейч мне хватало работы. Вчера, слушая Шефа, я подумал, что в скором времени я могу остаться вообще без работы. Сегодня утром мне позвонила Яна и предложила, разумеется, не от своего имени, взять отпуск на недельку-другую. Я сказал, что подумаю, а сам позвонил Симоняну и спросил, где сейчас Лора. Ни один из ее номеров не отвечал, а в лаборатории Тонких Нейроструктур мне сказали, что она у них больше не работает. Симонян спросил, зачем она мне понадобилась. Я ответил, что его это не касается – в хорошем для него смысле, после чего он сообщил мне ее новый адрес.
Лора уволилась из Института антропоморфологии больше месяца назад. После увольнения она уехала из города и теперь жила в полузабытом-полузаброшенном поселке первых переселенцев. Предварительно я навел справки в медицинском центре, куда Лора не раз обращалась за помощью, и я узнал, что там хранится и запись ее генома. Следовательно, она – не гомоид, те свои геномы кому попало не раздают. Такой вывод меня не обескуражил, поскольку с самого начала я был уверен, что она – обычный человек. То есть не обычный, а довольно-таки симпатичный человек. И поговорить с ней мне нужно было обязательно. Потребовалось полчаса, чтобы уговорить ее принять меня хотя бы минут на десять. В конце концов она согласилась, я ввел координаты поселка в автопилот флаера, и тот понес меня на восток.
В пятистах километрах к востоку от Фаон-Полиса начинается плоскогорье, предваряющее Горный Фаон – страну ледяных пятнадцатикилометровых пиков, действующих вулканов и гейзеров. Из-за доносимого ветром вулканического пепла снег на плоскогорье имеет сероватый оттенок, и однообразные, в цвет снегу, купола домиков переселенцев с высоты кажутся мыльными пузырями, вздувшимися на мутной белесой воде. Флаер сам нашел, где приземлиться. Два абсолютно одинаковых купола стояли поодаль, и если бы Лора не вышла на порог, я бы не знал, к которому из куполов идти. Не считая нас, на улице не было ни души и ни единого звука, кроме шелеста поземки. После коротких взаимных приветствий мы прошли в дом.
Когда я снимал куртку в прихожей, я обратил внимание, как Лора несколько раз тревожно взглянула на дверь, ведущую из гостиной в соседнюю комнату. Проходя мимо этой двери, я нарочно остановился, как бы в раздумье; Лора сразу же указала мне на диван у окна – подальше от двери. Предложила чаю. Я, естественно, не отказался.
– Чем вы теперь занимаетесь? – спросил я.
– Пока ничем. Наверное, совсем уеду с Фаона.
– Даже так… А из-за чего вы ушли из института?
Она молчала. Я зажал чашку с горячим чаем между ладонями, ощутил ее тепло, и уют одинокого жилища стал проникать в меня через кончики пальцев.
– Замерзли?
Она прекрасно знала, что я не замерз – от флаера до дома не больше пятидесяти шагов. Но мне было приятно, что она так спросила.
– Нет, – ответил я, но сразу же поправился, – только ладони – чуть-чуть… Я спросил вас про институт, – добавил я.
– Мне тяжело об этом говорить. После смерти Альма я не могла там больше оставаться.
– Но как же лаборатория, исследования? Не жалко бросать?
– Не все от нас зависит… – сказала она одними губами.
Я понимал, что чем дольше я буду находиться в этом доме, тем меньше у меня будет желания задавать бестактные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59