Человечек был ярко-розового цвета и абсолютно гол. Ростом – сантиметров двадцать пять – тридцать. На меня таращилась злобная мордочка с огромной челюстью и тупыми коричневыми зубами, но все равно – человечьими, как и все прочее. Странно, по мне не было страшно. Я схватил его за край третьего крыла – мне казалось, что так он меня не достанет. Этот мини-бэтман попытался удрать, взмахи его крыльев были настолько мощны, что он сумел оторвать меня от пола, но не больше чем на несколько десятков сантиметров. То третье крыло, за которое я его схватил, начало вытягиваться, пока не превратилось в длинный белый шлейф наподобие нитяной сетки. Я продолжал сжимать его в руках. Сил у существа было достаточно, чтобы передвигаться вместе со мною огромными скачками; он то поднимал меня на полметра, то опускал. Мне это даже понравилось, и я стал помогать ему, изо всех сил отталкиваясь ногами от земли. Скачки увеличились, но полностью взлететь мы не смогли. В какой-то момент он то ли вырвался, то ли исчез… Не помню. Я вышел во двор, и там были вы, то есть ты, Йохан, Татьяна, Ванда, на счет тебя, Марго – точно не помню…
– Ну вот, все интересное, как всегда, без меня, – вставила Марго. Мы зашипели на нее, чтоб не перебивала.
– Ладно, была ты там, как же можно без тебя, – миролюбиво согласился Стас. – Но, собственно, это уже конец. Выйдя из дома, я рассказал вам про того бэтмана, но, зная, что вы мне не поверите, представил все как некую странную галлюцинацию. А вы, в свою очередь, стали гадать, отчего она могла произойти, но так ничего и не придумали…
Стас закончил рассказывать. Никто не решался говорить первым – мы помнили о данном Стасу обещании. Ванда не нашла ничего умнее, как спросить:
– А почему у него было три крыла?
– Не знаю. Может, крыло и с самого начала было шлейфом… Да нет, вроде крылом – теперь уже трудно вспомнить.
– Три крыла – это странно, – задумчиво произнесла Татьяна, как будто что-то вспоминая.
– Вот-вот, – согласился Йохан, – даже три ноги – не совсем удобно, а три крыла – и подавно. Татьяна вспомнила, что хотела:
– Федр, помнишь, ты спрашивал меня про . как его там, бикадал триподу, про трехногого? Три ноги – три крыла – забавно, не находишь?
Я не находил ничего забавного. Ну сколько можно объяснять: на людях спрашивай меня, только если знаешь, что я отвечу. А не знаешь – отведи в сторонку, шепни на ухо, я и скажу, может быть. А еще лучше, дождись, пока все разойдутся. Но не мог же я ответить, что встретил «трехногого» в Институте антропоморфологии перед тем, как поговорить с Перком, которого сразу после нашей с ним беседы убили.
– Трехногий мне приснился, как и Стасу, – ответил я. Естественно, Стас подумал, что я над ним издеваюсь:
– Начинается! Вы же обещали! Йохан решил блеснуть эрудицией:
– Тебе Трискелион приснился, – сказал он мне, – знак такой, три ноги из одного места. У древних греков этот знак означал победу и прогресс.
– А три крыла что-нибудь значат? – спросила его Ванда.
Меня как током ударило. Вот умница, думаю. О знаке на груди Номуры я уже давно подумал, но, даже пользуясь таким случаем, спросить о трех крыльях не рискнул. Ответ Йохана меня разочаровал:
– Ни разу не встречал… Не знаю. Человек – летучая мышь встречается довольно часто. Это мог быть, например, Камазоц, Повелитель Мышей у индейцев Центральной Америки, но у того голова была мышиная, а ты, Стас, говоришь, видел человечью?
Стас обрадовался, что о нем снова вспомнили:
– Да, голова была человечья. Челюсти и зубы – большие, то есть больше, чем у людей, но по форме – все равно человечьи.
– А уши?
– Уши? Обычные уши. Уши как уши. Как у Марго, например.
Марго фыркнула, но смолчала. Йохан шутливо заключил: – Ну если как у Марго, тогда точно не Камазоц. У того уши огромные – больше, чем сама голова. Я почему вспомнил про Америку – твой сон, возможно, запоздалая реакция на ту экспедицию в Перу. Помнишь, мы хотели сравнивать образцы, наиденные на Оркусе, с изображениями на камнях из Ики
– Помню, помню. Я тоже так подумал. Насекомые тогда нас достали – на Фаоне их значительно меньше.
– Вы все неправильно интерпретируете, – возразила вновь осмелевшая Марго, – на самом деле тот мыш – это частица твоего внутреннего "Я" и, удерживая его, ты отстаиваешь целостность своей души… Ну скажи, ведь я права? – обратилась она за поддержкой к Татьяне.
– Не думаю. Почему именно мыш?
– Да это я так, для определенности его мышем назвала… Человечек с крыльями – испокон веку так представляли себе душу.
– Ее как только не представляли! Твою, например, я представляю себе в виде…
– Все, все, молчу. Больше – ни слова. – Марго не захотела, чтобы Стас рассказал всем, как он представляет себе ее душу.
В начале одиннадцатого все наконец решили, что таинственных историй на сегодня уже достаточно – надо что-нибудь оставить и на другой раз. Встав из-за стола, Стас захватил несколько грязных тарелок, чтобы отнести их на кухню (по случаю прихода гостей Татьяна не стала выставлять одноразовые). Все, за исключением Марго, последовали его примеру. Тогда Стас, обращаясь к ней, сказал вполголоса: «Поднявшись с постели, сгладь отпечатки тела». Марго покраснела до корней волос, а Стас как ни в чем не бывало пояснил:
– Это Пифагор сказал – тот, которого ты не любишь.
– Отчего же, люблю, – тихо ответила Марго и взялась за тарелки.
Татьяна со Стасом оседлали нейросимулятор и о чем-то оживленно спорили. Ванда с Марго сплетничали на кухне. Мы с Йоханом остались наедине. Я подумал, что раз Ванда уже спрашивала про три крыла, а я сказал, что мне приснился трехногий, то не будет ничего страшного, если я спрошу его про треугольник. Потом скажу, что треугольник приснился Татьяне.
– Йохан, ты, случайно, не встречал такой знак: треугольник с тремя крыльями и с человеческим глазом посередине? – Про глаз я добавил для конспирации.
– Далась вам эта цифра три… – усмехнулся он. – Треугольник с человеческим глазом – знак достаточно распространенный. Типичная оккультная символика, я бы сказал – «Всевидящее око» или вроде того. Про крылья сказать ничего не могу. А ты уверен, что именно крылья, а не, скажем, листья?
– Точно! – спохватился я. – Там были листья! А они что значат?
– Три листа клевера, вплетенные в треугольник – это раннехристианский символ. По преданию, с помощью трехлистного клевера святой Патрик объяснял язычникам-ирланцам триединство божественных сущностей… Продолжать? – спросил он, видя, что я его не слушаю. Хоть клевер и не растет на Фаоне, но я способен отличить крылья от листьев.
– Спасибо, я все понял, – поблагодарил я его, – теперь я знаю, где про это можно найти в литературе.
– Всегда пожалуйста, – ответил Йохан и пошел на кухню.
Гости разошлись в половине двенадцатого. Стас все норовил остаться «еще на полчасика», но мы его выпроводили вслед за Марго.
Остаток вечера мы с Татьяной провели в напряженном молчании. Она продолжала на меня дуться неизвестно за что. Когда мы уже погасили свет, я решил, что последнее слово должно остаться за мной.
– Вот, пришлось опять из-за тебя врать. Зачем ты вспомнила про бикадала? – спросил я безо всякого предисловия, словно мы до этого не молчали, а только и делали, что обсуждали трехногого.
– Больно нужен мне твой безногий… А он что, как-то связан с твоим заданием?
– Напрямую. – Я снова покривил душой, но уж больно мне хотелось вызвать у Татьяны угрызения совести.
– Извини, не знала. Сказал бы…
– А почему ты его безногим обозвала? У него их целых три – больше, чем у нас.
– Не знаю. У животных их обычно четыре, вот и сказала – безногий.
Ее ответ меня заинтересовал.
– А у кого четыре крыла?
– У кого, у кого… у бабочек.
– А бабочки у кого? – настаивал я.
– Федррр, отстань… у японцев… спи давай, – пробубнила она еле слышно – гости ее утомили, и она уже засыпала.
Занятно, ведь Номура – японец. Точнее, его предки когда-то ими были. Мистика, как говорит Ванда. Напоследок я подумал, что если сегодня ночью мне приснится кто-нибудь трехногий, трехкрылый и с повадками Марго, то, пожалуй, придется сменить работу.
С утра я просмотрел новости. О моем деле там ни словом не обмолвились. "Спасение – предусмотрительным! – пророчествовало «Глобальное Страховое Общество» в промежутках между новостийными блоками. Ну как тут возразишь!
Разбирая почту, наткнулся на дело того самоубийцы, чье тело потом пропало из патологоанатомической лаборатории. Виттенгер решил, что раздело о смерти Эммы Перк закрыто, то почему бы и не выполнить мою давнишнюю просьбу.
Когда я взглянул на снимок жертвы, я понял, почему врач рекомендовал мне по крайней мере месяц избегать любых потрясений. Сердце учащенно забилось, затылок сдавила тупая боль. Я сполз с кресла на пол – почему-то мне казалось, что чем ниже я буду находиться, тем скорее пройдет дурнота. Я сел, прислонившись спиной к столу, потом лег. Потолок то надвигался на меня, то отодвигался. Татьяна с утра уехала в Университет, и ждать помощи мне было не от кого. К счастью, ничья помощь и не понадобилась: волны еще раз прошли по потолку и все успокоилось. Затих и тот шторм, что бушевал в моей голове. Я снова сел в кресло.
Если бы не две родинки под подбородком, то вряд ли бы я его узнал так быстро. Я продолжал вглядываться в снимок. Казалось, словно два разных изображения слились вместе. Одно из них в течение минуты я разглядывал в кабинете профессора Франкенберга. Другое изображение принадлежало существу из пещер Южного мыса. Я с трудом взял себя в руки и стал сопоставлять изображение жертвы и собственные воспоминания, какими бы смутными они ни были. Узкие скулы, тонкий нос, глубокие темные глазницы – все это скорее относилось к «туристу». Но у «туриста» было лицо ожившего мертвеца, а это… стоп. Голова совсем не работает – я же смотрю на снимок, сделанный уже после смерти. Разницу можно было бы сформулировать так: у «туриста» – лицо ожившего мертвеца, а на снимке – лицо умершего… чуть не сказал живца… – нет, человека, умершего буквально только что. К делу о самоубийстве прилагался единственный прижизненный снимок – с личной карточки жертвы. Нет сомнений – я видел этого человека на экране профессорского компьютера. Странно, теперь я назвал гомоида человеком. Но у него вполне человеческое имя – Джек Браун! Сведения о нем были крайне скудны. Жил один, работал… ого!. , техником в Институте антропоморфологии. Опять Институт! Однако, кроме названия места работы, в материалах дела не содержалось ничего такого, что указывало бы на связь Джека Брауна с Перком. СОБ пришла к выводу, что документы Брауна подделаны, хотя довольно искусно. В патологоанатомическую лабораторию тело привезли поздно вечером, а уже ночью оно было выкрадено, поэтому среди материалов дела не было результатов вскрытия.
Я связался с Витгенгером. Он сидел у себя в департаменте; говорить со мной из офиса ему не хотелось. Я сразу это понял и потому был предельно лаконичен.
– Привет, что-то давно тебя не слышно, – вяло поздоровался он.
– Привет-привет, дела были кое-какие… Спасибо за сообщение, ну, за то, последнее…
– Я понял, продолжай… – поторопил он меня.
– Только в нем кое-чего не хватает.
– И чего же?
– У последнего пациента отсутствует история болезни.
– Ее нет, – кратко ответил Виттенгер. Это и так ясно. Я спросил:
– Снимки тела успели сделать?
– Да.
– В обычном или расширенном диапазоне?
– Расширенном…
– Пришли.
– А тебе зачем?.. Стоп, не надо, не объясняй. Потом, при встрече… А босс в курсе?
Он сказал «босс», а не «твой босс» или «твой шеф», – словно у нас с ним один босс на двоих. Видимо, они с Шефом здорово сблизились, пока я был вне игры.
– В курсе, – соврал я не моргнув глазом.
– Хорошо, пришлю, – пообещал он.
– Спасибо. Тогда до встречи.
– Не за что. Пока.
Вот так история! Что только не делают гомоиды, чтобы их не обнаружили, – даже трупы воруют!
Через полчаса пришли снимки. Длинное, худое, истощенное тело. Что-то не срослось у господина профессора – сверхчеловеки оказались слабоваты. Но никаких намеков ни на трехкрылый треугольник, ни на какой-либо другой-опознавательный знак. Затея с самого начала выглядела безнадежной. Очевидно, Номура не из их компании.
Снимок Джека Брауна подтвердил опасения, зародившиеся в тот момент, когда я впервые увидел гомоида воочию. Отныне мне не следует надеяться на то, что два оставшихся гомоида будут походить на профессорские снимки. Вероятно, они делались давно – лет пять, может, десять назад, и с тех пор гомоиды сильно изменились. Говорить о сходстве можно лишь по некоторым формальным признакам: строение черепа, цвет и разрез глаз. Номура не подходил ни по одному параметру. Мне очень хотелось, чтобы круг лиц, причастных к «делу гномов», ограничивался самими гномами и сотрудниками Института. Номура не был сотрудником Института – он был нашим сотрудником. И он – не гном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Ну вот, все интересное, как всегда, без меня, – вставила Марго. Мы зашипели на нее, чтоб не перебивала.
– Ладно, была ты там, как же можно без тебя, – миролюбиво согласился Стас. – Но, собственно, это уже конец. Выйдя из дома, я рассказал вам про того бэтмана, но, зная, что вы мне не поверите, представил все как некую странную галлюцинацию. А вы, в свою очередь, стали гадать, отчего она могла произойти, но так ничего и не придумали…
Стас закончил рассказывать. Никто не решался говорить первым – мы помнили о данном Стасу обещании. Ванда не нашла ничего умнее, как спросить:
– А почему у него было три крыла?
– Не знаю. Может, крыло и с самого начала было шлейфом… Да нет, вроде крылом – теперь уже трудно вспомнить.
– Три крыла – это странно, – задумчиво произнесла Татьяна, как будто что-то вспоминая.
– Вот-вот, – согласился Йохан, – даже три ноги – не совсем удобно, а три крыла – и подавно. Татьяна вспомнила, что хотела:
– Федр, помнишь, ты спрашивал меня про . как его там, бикадал триподу, про трехногого? Три ноги – три крыла – забавно, не находишь?
Я не находил ничего забавного. Ну сколько можно объяснять: на людях спрашивай меня, только если знаешь, что я отвечу. А не знаешь – отведи в сторонку, шепни на ухо, я и скажу, может быть. А еще лучше, дождись, пока все разойдутся. Но не мог же я ответить, что встретил «трехногого» в Институте антропоморфологии перед тем, как поговорить с Перком, которого сразу после нашей с ним беседы убили.
– Трехногий мне приснился, как и Стасу, – ответил я. Естественно, Стас подумал, что я над ним издеваюсь:
– Начинается! Вы же обещали! Йохан решил блеснуть эрудицией:
– Тебе Трискелион приснился, – сказал он мне, – знак такой, три ноги из одного места. У древних греков этот знак означал победу и прогресс.
– А три крыла что-нибудь значат? – спросила его Ванда.
Меня как током ударило. Вот умница, думаю. О знаке на груди Номуры я уже давно подумал, но, даже пользуясь таким случаем, спросить о трех крыльях не рискнул. Ответ Йохана меня разочаровал:
– Ни разу не встречал… Не знаю. Человек – летучая мышь встречается довольно часто. Это мог быть, например, Камазоц, Повелитель Мышей у индейцев Центральной Америки, но у того голова была мышиная, а ты, Стас, говоришь, видел человечью?
Стас обрадовался, что о нем снова вспомнили:
– Да, голова была человечья. Челюсти и зубы – большие, то есть больше, чем у людей, но по форме – все равно человечьи.
– А уши?
– Уши? Обычные уши. Уши как уши. Как у Марго, например.
Марго фыркнула, но смолчала. Йохан шутливо заключил: – Ну если как у Марго, тогда точно не Камазоц. У того уши огромные – больше, чем сама голова. Я почему вспомнил про Америку – твой сон, возможно, запоздалая реакция на ту экспедицию в Перу. Помнишь, мы хотели сравнивать образцы, наиденные на Оркусе, с изображениями на камнях из Ики
– Помню, помню. Я тоже так подумал. Насекомые тогда нас достали – на Фаоне их значительно меньше.
– Вы все неправильно интерпретируете, – возразила вновь осмелевшая Марго, – на самом деле тот мыш – это частица твоего внутреннего "Я" и, удерживая его, ты отстаиваешь целостность своей души… Ну скажи, ведь я права? – обратилась она за поддержкой к Татьяне.
– Не думаю. Почему именно мыш?
– Да это я так, для определенности его мышем назвала… Человечек с крыльями – испокон веку так представляли себе душу.
– Ее как только не представляли! Твою, например, я представляю себе в виде…
– Все, все, молчу. Больше – ни слова. – Марго не захотела, чтобы Стас рассказал всем, как он представляет себе ее душу.
В начале одиннадцатого все наконец решили, что таинственных историй на сегодня уже достаточно – надо что-нибудь оставить и на другой раз. Встав из-за стола, Стас захватил несколько грязных тарелок, чтобы отнести их на кухню (по случаю прихода гостей Татьяна не стала выставлять одноразовые). Все, за исключением Марго, последовали его примеру. Тогда Стас, обращаясь к ней, сказал вполголоса: «Поднявшись с постели, сгладь отпечатки тела». Марго покраснела до корней волос, а Стас как ни в чем не бывало пояснил:
– Это Пифагор сказал – тот, которого ты не любишь.
– Отчего же, люблю, – тихо ответила Марго и взялась за тарелки.
Татьяна со Стасом оседлали нейросимулятор и о чем-то оживленно спорили. Ванда с Марго сплетничали на кухне. Мы с Йоханом остались наедине. Я подумал, что раз Ванда уже спрашивала про три крыла, а я сказал, что мне приснился трехногий, то не будет ничего страшного, если я спрошу его про треугольник. Потом скажу, что треугольник приснился Татьяне.
– Йохан, ты, случайно, не встречал такой знак: треугольник с тремя крыльями и с человеческим глазом посередине? – Про глаз я добавил для конспирации.
– Далась вам эта цифра три… – усмехнулся он. – Треугольник с человеческим глазом – знак достаточно распространенный. Типичная оккультная символика, я бы сказал – «Всевидящее око» или вроде того. Про крылья сказать ничего не могу. А ты уверен, что именно крылья, а не, скажем, листья?
– Точно! – спохватился я. – Там были листья! А они что значат?
– Три листа клевера, вплетенные в треугольник – это раннехристианский символ. По преданию, с помощью трехлистного клевера святой Патрик объяснял язычникам-ирланцам триединство божественных сущностей… Продолжать? – спросил он, видя, что я его не слушаю. Хоть клевер и не растет на Фаоне, но я способен отличить крылья от листьев.
– Спасибо, я все понял, – поблагодарил я его, – теперь я знаю, где про это можно найти в литературе.
– Всегда пожалуйста, – ответил Йохан и пошел на кухню.
Гости разошлись в половине двенадцатого. Стас все норовил остаться «еще на полчасика», но мы его выпроводили вслед за Марго.
Остаток вечера мы с Татьяной провели в напряженном молчании. Она продолжала на меня дуться неизвестно за что. Когда мы уже погасили свет, я решил, что последнее слово должно остаться за мной.
– Вот, пришлось опять из-за тебя врать. Зачем ты вспомнила про бикадала? – спросил я безо всякого предисловия, словно мы до этого не молчали, а только и делали, что обсуждали трехногого.
– Больно нужен мне твой безногий… А он что, как-то связан с твоим заданием?
– Напрямую. – Я снова покривил душой, но уж больно мне хотелось вызвать у Татьяны угрызения совести.
– Извини, не знала. Сказал бы…
– А почему ты его безногим обозвала? У него их целых три – больше, чем у нас.
– Не знаю. У животных их обычно четыре, вот и сказала – безногий.
Ее ответ меня заинтересовал.
– А у кого четыре крыла?
– У кого, у кого… у бабочек.
– А бабочки у кого? – настаивал я.
– Федррр, отстань… у японцев… спи давай, – пробубнила она еле слышно – гости ее утомили, и она уже засыпала.
Занятно, ведь Номура – японец. Точнее, его предки когда-то ими были. Мистика, как говорит Ванда. Напоследок я подумал, что если сегодня ночью мне приснится кто-нибудь трехногий, трехкрылый и с повадками Марго, то, пожалуй, придется сменить работу.
С утра я просмотрел новости. О моем деле там ни словом не обмолвились. "Спасение – предусмотрительным! – пророчествовало «Глобальное Страховое Общество» в промежутках между новостийными блоками. Ну как тут возразишь!
Разбирая почту, наткнулся на дело того самоубийцы, чье тело потом пропало из патологоанатомической лаборатории. Виттенгер решил, что раздело о смерти Эммы Перк закрыто, то почему бы и не выполнить мою давнишнюю просьбу.
Когда я взглянул на снимок жертвы, я понял, почему врач рекомендовал мне по крайней мере месяц избегать любых потрясений. Сердце учащенно забилось, затылок сдавила тупая боль. Я сполз с кресла на пол – почему-то мне казалось, что чем ниже я буду находиться, тем скорее пройдет дурнота. Я сел, прислонившись спиной к столу, потом лег. Потолок то надвигался на меня, то отодвигался. Татьяна с утра уехала в Университет, и ждать помощи мне было не от кого. К счастью, ничья помощь и не понадобилась: волны еще раз прошли по потолку и все успокоилось. Затих и тот шторм, что бушевал в моей голове. Я снова сел в кресло.
Если бы не две родинки под подбородком, то вряд ли бы я его узнал так быстро. Я продолжал вглядываться в снимок. Казалось, словно два разных изображения слились вместе. Одно из них в течение минуты я разглядывал в кабинете профессора Франкенберга. Другое изображение принадлежало существу из пещер Южного мыса. Я с трудом взял себя в руки и стал сопоставлять изображение жертвы и собственные воспоминания, какими бы смутными они ни были. Узкие скулы, тонкий нос, глубокие темные глазницы – все это скорее относилось к «туристу». Но у «туриста» было лицо ожившего мертвеца, а это… стоп. Голова совсем не работает – я же смотрю на снимок, сделанный уже после смерти. Разницу можно было бы сформулировать так: у «туриста» – лицо ожившего мертвеца, а на снимке – лицо умершего… чуть не сказал живца… – нет, человека, умершего буквально только что. К делу о самоубийстве прилагался единственный прижизненный снимок – с личной карточки жертвы. Нет сомнений – я видел этого человека на экране профессорского компьютера. Странно, теперь я назвал гомоида человеком. Но у него вполне человеческое имя – Джек Браун! Сведения о нем были крайне скудны. Жил один, работал… ого!. , техником в Институте антропоморфологии. Опять Институт! Однако, кроме названия места работы, в материалах дела не содержалось ничего такого, что указывало бы на связь Джека Брауна с Перком. СОБ пришла к выводу, что документы Брауна подделаны, хотя довольно искусно. В патологоанатомическую лабораторию тело привезли поздно вечером, а уже ночью оно было выкрадено, поэтому среди материалов дела не было результатов вскрытия.
Я связался с Витгенгером. Он сидел у себя в департаменте; говорить со мной из офиса ему не хотелось. Я сразу это понял и потому был предельно лаконичен.
– Привет, что-то давно тебя не слышно, – вяло поздоровался он.
– Привет-привет, дела были кое-какие… Спасибо за сообщение, ну, за то, последнее…
– Я понял, продолжай… – поторопил он меня.
– Только в нем кое-чего не хватает.
– И чего же?
– У последнего пациента отсутствует история болезни.
– Ее нет, – кратко ответил Виттенгер. Это и так ясно. Я спросил:
– Снимки тела успели сделать?
– Да.
– В обычном или расширенном диапазоне?
– Расширенном…
– Пришли.
– А тебе зачем?.. Стоп, не надо, не объясняй. Потом, при встрече… А босс в курсе?
Он сказал «босс», а не «твой босс» или «твой шеф», – словно у нас с ним один босс на двоих. Видимо, они с Шефом здорово сблизились, пока я был вне игры.
– В курсе, – соврал я не моргнув глазом.
– Хорошо, пришлю, – пообещал он.
– Спасибо. Тогда до встречи.
– Не за что. Пока.
Вот так история! Что только не делают гомоиды, чтобы их не обнаружили, – даже трупы воруют!
Через полчаса пришли снимки. Длинное, худое, истощенное тело. Что-то не срослось у господина профессора – сверхчеловеки оказались слабоваты. Но никаких намеков ни на трехкрылый треугольник, ни на какой-либо другой-опознавательный знак. Затея с самого начала выглядела безнадежной. Очевидно, Номура не из их компании.
Снимок Джека Брауна подтвердил опасения, зародившиеся в тот момент, когда я впервые увидел гомоида воочию. Отныне мне не следует надеяться на то, что два оставшихся гомоида будут походить на профессорские снимки. Вероятно, они делались давно – лет пять, может, десять назад, и с тех пор гомоиды сильно изменились. Говорить о сходстве можно лишь по некоторым формальным признакам: строение черепа, цвет и разрез глаз. Номура не подходил ни по одному параметру. Мне очень хотелось, чтобы круг лиц, причастных к «делу гномов», ограничивался самими гномами и сотрудниками Института. Номура не был сотрудником Института – он был нашим сотрудником. И он – не гном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59