– Но мне рассказывали, будто удавчик может развязаться только после того, как высосет из жертвы все соки, и она похудеет.
– Это не более чем легенда, – заверил меня Шлаффер, – или вы на что-то намекаете?
– Ничуть, – возразил я. – А зачем вам Смит? – спросил я без паузы.
– А вам он зачем? – огрызнулся тот.
– Шлаффер, вы странный какой-то сегодня – то трясетесь, как лист на ветру, то грубите… Что с вами? Что вас тревожит, скажите мне, и мы вместе придумаем, как вам помочь, – ласково посоветовал я ему.
Мои увещевания не возымели никакого действия.
– Вы сами все прекрасно понимаете, – заявил Шлаффер, – и сколько бы вы ни пытались меня запугать, у вас ничего не выйдет. Вы подлый шантажист – вот вы кто! – прошипел он.
«Вот это новость!» – подумал я и постарался сообразить, хорошо для меня или плохо то, что Шлаффер считает меня шантажистом. Понять бы, чем я его так зацепил.
Запищал комлог – Бруц спешил с докладом.
– Ладно, потом договорим, – сказал я Шлафферу и добавил: – Десяти тысяч с меня хватит.
Я похлопал его по плечу – мол, иди собирай деньги, и пересел за другой столик, чтобы поговорить с Бруцем без помех. Шлаффера как ветром сдуло. Детектив сообщил, что на завтра Дидо запланировал экскурсию к Большой Воронке. Прогулочный флаер отправится от отеля к воронке ровно в десять утра. Я попросил Бруца найти мне пару свободных мест. Бруц поинтересовался:
– Одно для вас – это понятно, а для кого второе – для вашей спутницы?
– Нет, на этот раз спутница будет сидеть дома. Закажите место для Бланцетти.
– Я понимаю, вы хотите их свести – преступника и жертву, как в кино, – усмехнулся Бруц, – а Бланцетти согласится?
– Надеюсь, что да. Кино – не кино, но либо она его вспомнит, либо Дидо чем-нибудь себя выдаст. Или, скажем, она сделает вид, что вспомнила, и попробует его… пошантажировать, что ли… – Обвинения Шлаффера навели меня на эту мысль.
– Рискованная затея, – усомнился Бруц, – но если Бланцетти не будет против, то попробуйте. С местами во флаере проблем не будет.
Переговорив с Бруцем, я послал задание для Яны: либо найти, либо придумать, чем могли бы себя скомпрометировать Шлаффер и Симонян. По дороге к своему номеру я постучал в дверь Бланцетти, но там никто не откликнулся.
Татьяна сидела перед телевизором. На экране мелькали шикарные пляжи океанского побережья, и Татьяна, с каменным лицом, смотрела на загорелых курортников, резвящихся в газированном молоке – так на оркусовских пляжах выглядит океанский прибой.
– Ты неудачно выбрала программу, – сказал я ей.
– А ты – профессию, – ответила Татьяна.
– Сходила бы в бассейн окунулась…
– Уже сходила и уже окунулась.
– Не помогло?
– Отстань.
Я отстал. Затем позвонил через интерком в номер Бланцетти и оставил ей сообщение с просьбой связаться со мной как можно скорее.
– Зачем она тебе понадобилась? – спросила Татьяна. Я честно ответил:
– По делу.
Татьяна фыркнула и снова уставилась в экран. Я включил гостиничный компьютер и до одиннадцати вечера просматривал местные и секторные новости. Попутно, используя свои каналы, я пытался установить местонахождение Лесли Джонса, но безуспешно. В одиннадцать я позвонил Абметову и изложил ему план действий. В содействии Абметова особой нужды не было, но все же лучше держать доктора в поле зрения. Абметов одобрил план и согласился составить мне компанию. На вопрос, поедет ли с нами Татьяна, я ответил «нет». Абметов ответил, что ему жаль, а Татьяна сказала «гы-гы, я так и знала». Мелькнула мысль, а не взять ли с собой Шлаффера – до полного, что называется, комплекта, но Шлаффер на звонки не отвечал, да к тому же без Йохана и Джонса полного комплекта все равно не получится.
Через двадцать минут после беседы с Абметовым позвонила Бланцетти. Испросив разрешения зайти к ней по очень важному делу, я встал и под испепеляющим взглядом Татьяны направился к дверям.
– Сегодня ждать? – спросила она.
Ничего не ответив, я вышел в коридор и постучал в соседний, двести пятьдесят третий номер. Меня тут же впустили.
– Извините, я ужасно обгорела на солнце и теперь вот мажу себя всякими спасительными средствами, – сказала мне Бланцетти. Лицо у нее было густо намазано каким-то белым кремом. – Располагайтесь.
Она вернулась к зеркалу на туалетном столике в спальне. Слава богу, не попросила растереть ей спину.
– Почему вы сняли номер по соседству с нами? – спросил я.
– А почему вы думаете, что это не была просто случайность? – возразила она, продолжая растирать крем.
– Если хотите, можно уточнить у портье.
– Хорошо, вы меня поймали, – улыбнулась она. В сочетании с кремом улыбка у нее получилась так себе. – Я путешествую в одиночестве, и мне хотелось, чтобы поблизости был настоящий мужчина! – слишком откровенно призналась Бланцетти. Приятно, черт побери, когда о тебе так говорят, подумал я.
– Но вы же видели, что я не один.
– Конечно, видела. Но я не подразумевала ничего такого, что могло бы вызвать гнев вашей подруги. Вы, мужчины, все понимаете только в одном, вполне определенном, смысле. – Обиняками и несколько многословно она свела на нет свой же комплимент. – Это и есть ваше срочное дело? – поинтересовалась она.
– Нет, это так, к слову. На самом деле я пришел поговорить о вчерашнем нападении.
– Нападении? – переспросила она. – Но я уже рассказала все что знаю.
– Хорошо, если так… Скажите, вы свободны завтра в первой половине дня?
– Это зависит от того, что вы собираетесь предложить мне взамен, – ответила она.
Кокетство или ирония – недоумевал я. И сказал, что, к сожалению, ничего предложить ей не могу. Но Бланцетти была противоположного мнения. "Как, встретиться лицом к лицу с убийцей?! Это же здорово! " – воскликнула' она. Мы досконально обговорили все детали: что она должна говорить в том или ином случае, как ей себя вести, если ситуация выйдет из-под контроля, ну и тому подобные веши. Кое-что мы даже прорепетировали.
Когда я вернулся в свой номер, Татьяна уже спала – или делала вид.
Пока мы завтракали, Татьяна беспрестанно канючила, напрашиваясь на поездку к Большой Воронке.
– Мне страшно оставаться тут одной, – сказала она после того, как я в очередной раз отказал.
– Я тебе бластер оставлю, хочешь, – предложил я.
– Зачем он мне? – удивилась она.
– Для храбрости.
– Для храбрости у меня есть только ты! – Видя, что мольбами она ничего не добьется, Татьяна перешла на грубую лесть.
Признав ее безусловную правоту, я твердо отказал и теперь уже окончательно.
– Ну и ладно, – неожиданно успокоилась Татьяна и включила телевизор.
По пути к посадочной площадке я зашел в гостиничный медпункт. В персонально подобранные антиаллергены верилось с трудом, поэтому, вопреки совету Шлаффера, я собирался поглотить все, чем располагала оркусовская медицина. И если бы не врач, то мне бы это вполне удалось. Врач остановил меня на шестой таблетке, сделал инъекцию и велел носить с собой специальную маску-респиратор.
Полтора десятка экскурсантов топтались на северной посадочной площадке. Я планировал познакомиться с Себастьяном Дидо как бы случайно и даже придумал несколько способов, как это сделать, не вызвав подозрений. Но когда я поднялся на площадку, Абметов и Дидо были уже там и уже о чем-то спорили. Абметов представил меня как своего давнего знакомого, и мы с Дидо пожали друг другу руки. Пожатие у него оказалось вялым, да и сам Дидо выглядел флегматичным студентом-отличником. «Паломник», – шепнул мне на ухо Абмеюв и повернулся к Дидо.
– Так вы говорите оркусознание… хм… и у кого, позвольте спросить, об этом можно прочитать?
– У профессора Воробейского. – Дидо с трудом выговорил фамилию.
– Ха, да с такой фамилией я бы и под анекдотом не подписался! – высокомерно воскликнул Абметов. Можно подумать, у самого фамилия ну по крайней мере Орловский. Дидо оскорбился и замолчал. Поэтому я так и не узнал, о чем они спорили.
Бланцетти пришла в числе последних. Для прогулки по джунглям она выбрала бежевый комбинезон из тонкой плотной ткани, панама была подобрана в тон комбинезону; вуалетка отсутствовала, поскольку она не сочеталась с ярко-розовыми солнцезащитными очками. По плану, я с Бланцетти незнаком, но ничто не мешало нам познакомиться по дороге. Места во флаере заранее не распределили, и все уселись кто куда хотел. Абметову место тоже нашлось. Он и Дидо сели прямо передо мной. Бланцетти – справа, в другом ряду. В пять минут одиннадцатого мы взлетели.
Я впервые увидел Оркус-Отель с высоты птичьего полета и при свете дня. Архитекторы так и задумали – рассматривать отель следовало не с земли, а сверху. Взлетно-посадочные ладони оказались не протянутыми как за подаянием, а поднятыми в приветственном жесте: коренной гоморкус, голову которого изображал отель, делал ручкой (точнее – ручками) кому-то в небесах. Из-за избытка пальм гоморкус выглядел порядком заросшим и нецивилизованным. Два больших симметрично расположенных бассейна служили гоморкусу глазами. Россыпь бассейнов размерами поменьше изображала, должно быть, слезы умиления.
Флаер пересек узкую полоску джунглей, что отделяла Оркус-Отель от океанского побережья, повернул на запад и около получаса летел над бескрайними песчаными пляжами, теми самыми, куда так влекло Татьяну. Затем мы повернули на юг, в глубь континента. Флаер проглатывал километры сотня за сотней; поднимавшаяся над влажными джунглями сизая дымка испарений обтекала корпус как океанская волна, давая ощущение скорости, хотя на самом деле флаер летел не слишком быстро, дабы пассажиры могли хорошенько рассмотреть пока еще не захламленные человеком знаменитые оркусовские джунгли.
Воронка возникла прямо под нами так неожиданно, что на мгновение мне показалось, будто разверзлась чья-то пасть и флаер вот-вот в нее затянет – для этого хозяину пасти достаточно было лишь легонечко вдохнуть. Флаер шел вниз по спирали, мы опустились примерно на два километра ниже края воронки и на полтора километра ниже уровня океана. Из чрева воронки поднимался горячий смог, и дальнейший спуск ничего бы нового не дал – видимость и так была уже нулевой. Мы вынырнули – сначала из смога, потом – из воронки и пошли на посадку.
Посадочную площадку «Большая Воронка» построили в полукилометре от воронки. Первым, кого я увидел выходя из флаера, была Татьяна – рот до ушей и еще машет мне руками, будто я только ее и ждал. И сразу стало понятно, что держали в голове архитекторы Оркус-Отеля, когда проектировали посадочные ладони. «Супруга – всюду за ним следит», – услышал я за спиной приглушенный голос Абметова – так он объяснил Дидо внезапное появление Татьяны. Пока я устраивал ей выговор, Абметов познакомился с Бланцетти (я ее предупредил, что тот в курсе операции) и подвел ее к Дидо. Дидо пожал ей руку, но более никак не отреагировал. Кроме нашего флаера, возле воронки стояло с десяток похожих прогулочных судов. Еще два флаера сели сразу после нас, и толпы туристов заполонили всю посадочную площадку. Я боялся, как бы не потерять Дидо в этой суматохе. Наконец толпа кое-как сорганизовалась и длинной вереницей двинулась к смотровой площадке.
Природа позаботилась о том, чтобы подойти к краю воронки и заглянуть в нее (а это – мечта любого, кто прилетает на Оркус) было невозможно. До странности беззвучная, непролазная оркусовская сельва (по научному – orcuselvas) делала невидимыми крутые склоны и не давала подойти к манящей бездне ближе, чем на двести – триста метров. Для любителей острых ощущений соорудили специальную смотровую площадку, своего рода неширокий помост длиною с полкилометра. Он начинался сразу за посадочной площадкой, проходил над зарослями, а затем двухсотметровой стрелой нависал над самой пропастью.
Когда толпа схлынула, я заметил, что Дидо, Абметов и Бланцетти стоят все на том же месте – рядом с флаером. Абметов оживленно жестикулировал, показывая то в сторону смотровой площадки, то в сторону джунглей. Нахохлившийся Дидо мотал головой из стороны в сторону, видимо, от чего-то отказываясь. Мы с Татьяной подошли.
– Чего не поделили? – спросила Татьяна.
Абметов ответил, что, мол, вот, смотрите сами, Дидо наотрез отказывается идти вместе со всеми на смотровую площадку.
– Детские забавы, – сквозь зубы процедил Дидо.
– Он хочет отыскать проход прямо к воронке, – пояснил Абметов.
– Зачем вам туда понадобилось? – спросила Татьяна у Дидо. Ее непосредственность меня когда-нибудь доконает. Дидо вспылил:
– Я уже говорил господину Абметову, не заставляйте меня повторять. И вам меня не отговорить!
Видимо, Абметов порядком его достал, если он так резко отреагировал на вполне безобидный вопрос. Я посмотрел на Абметова. Тот развел руками и, будто оправдываясь, забормотал:
– Я его отговаривал. Подумать только – голос вселенной из преисподней. Себастьян считает, что поле Оркуса претерпевает в воронках определенные физические изменения, концентрируется особым образом, и воспоминания приобретают смысл – как сообщения или послания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59