– Его сиятельство велели никого не допускать, – настойчиво повторял слуга очень мягким тоном славянина, но тем не менее с определенной решительностью.
– Может быть, он нездоров? – спросил барон. – Я не утомлю князя долгим визитом.
– Нет, сударь, он здоров, но занят очень серьезным делом.
– Во всяком случае, надеюсь, у него найдутся несколько минут, чтобы получить деньги, которые я ему должен, десять тысяч франков.
– Вы можете, господин барон, передать их его сиятельству через мое посредство.
;– Не могу, ваш господин вправе счесть такой поступок невежливым, и будет трудно возразить.
– И все-таки, господин…
– Друг мой, пойми меня правильно, ты же не хочешь, чтобы князь был оскорблен.
– Разумеется, не хочу.
– Так вот, ты оскорбишь князя таким поступком и заставишь также меня оскорбить его.
В общем, он так запутал своими словами Владислава, что тот его пропустил. Барон пошел через холл как человек, хорошо знающий дом. Выездной лакей ограничился лишь тем, что нажал звонок, предупреждая камердинера о посетителе, и Мальтаверн свободно ступил во внутренние апартаменты, сказав встретившему его слуге:
– Доложите его сиятельству о моем приходе, князь ждет меня.
Слуга открыл последнюю дверь и объявил:
– Господин барон де Мальтаверн!
Мишель Березов слышал все звонки, понял, что его запрет на посещение нарушен, и был совершенно взбешен. Как раз на это и рассчитывал барон, проявляя настойчивость.
– Дорогой мой! К вам, оказывается, очень трудно проникнуть, – сказал он без всяких предисловий.
– Я об этом хорошо знаю, поскольку сам отдал категорическое распоряжение никого не принимать.
– Даже близких друзей… Таких как я… кто всегда имел к вам свободный доступ!
– Распоряжение касается и лично меня?
– Дорогой Ги, вы становитесь нескромным! – сказал князь спокойным тоном, но при этом даже губы его побелели.
– Ваши слова довольно невежливы, дорогой.
– А нескромных я беру за какую-нибудь часть их особы и…
При этих словах князь схватил барона за кисть руки, повернул его, подвел к лестнице и добавил:
– Я все еще поступаю с вами как с другом, иначе я спустил бы вас с лестницы. Надеюсь, вы сойдете с нее сами.
– Князь Березов, вы ответите мне за оскорбление, которого я никак не заслужил своим поведением.
– Убирайтесь, или я вас сейчас убью! – закричал Мишель совершенно вне себя.
– Осторожнее, князь, осторожнее! – насмешливо произнес Ги, – вы забываете, что мы живем во Франции и принадлежим к одному кругу людей. Так вы можете обращаться только с вашими слугами… Через два часа я пришлю к вам секундантов, они переговорят с вашими, и мы встретимся в другом месте.
– Черт подери! Где хотите, когда хотите и с каким угодно оружием, а пока убирайтесь вон!
Добившись своего, Ги насмешливо поклонился и сказал со злобной усмешкой:
– До скорой приятной встречи!
Князь не ответил и пошел к Жермене, заставив себя улыбаться, чтобы у нее не возникло и тени тревоги.
Жермена, ничего не заподозрив, как обычно ласково встретила его.
В это время барон, спускаясь по лестнице, думал: «Он забыл о десяти тысячах франков!.. Он будет со мной драться, я убью его и получу еще столько же. Выгодное дельце!»
Князь, со своей стороны, думал: «Теперь мне придется драться. Месяц тому назад это меня позабавило бы… Может быть, я даже позволил бы ему убить меня… Но теперь я должен жить, я горячо, страстно люблю самую красивую, самую честную и самую совершенную из женщин. Я буду защищаться! Необходимо скрыть от Жермены все и позаботиться об обеспечении ее жизни на случай, если произойдет несчастье».
Князь пошел в свои комнаты и позвал к себе Владислава.
Дворецкий хотел объяснить хозяину, как все произошло, и попросить прощения, но тот остановил его, сказав:
– Незачем толковать об этом… Произошло, что должно было произойти. Завтра после полудня я, вероятно, буду драться с бароном на дуэли.
– Господи! Это я во всем виноват.
– Молчи и не перебивай меня. Ты поедешь сейчас к Морису Вандолю и привезешь его сюда.
– Это все? Барин…
– Это все, но привези его непременно.
По счастью, Морис Вандоль оказался у себя. Он тут же приехал к другу, и тот сразу ему объяснил:
– У меня вышла дурацкая история с этим кретином Мальтаверном, и я рассчитываю иметь тебя своим секундантом.
– И правильно делаешь, – сказал Морис, крепко пожимая руку. – А кто будет вторым секундантом?
– Мой соотечественник, атташе при посольстве, которого ты наверняка встречал у меня, Серж Роксиков.
– Отлично. А условия дуэли?
– Я оскорбил барона, и право предлагать условия – за ним. Я приму все, что он предложит.
– Значит, дело серьезное?
– Пустяк. Ги ворвался ко мне, несмотря на запрет, и я выпроводил его не совсем вежливо.
– И это все?
– Все! Тебе понятно – я хочу, чтобы Жермену не тревожили. Ее здоровью необходимо спокойствие. Нельзя, чтобы ко мне как прежде заявлялись кому вздумается и в любое время дня и ночи, отчего мой дом превращался в проходной двор… Кстати, для тебя исключение: хочешь повидать мою дорогую больную?
– Благодарю, но только не сегодня. Я должен поскорее встретиться с твоим вторым секундантом.
– Ты прав, ступай, и спасибо тебе от всего сердца, мой друг!
Не прошло и двух часов, как лакей подал князю на подносе две визитные карточки: на одной стояло имя виконта де Франкорвиля, на другой – маркиза де Бежена.
(Ввиду сложившихся обстоятельств князь отменил приказ никого не пропускать.)
Мишель тут же принял двух хлыщей, явившихся с серьезными, подобающими случаю выражениями лиц.
Князь приветствовал их со слегка надменной вежливостью и сказал:
– Господа, догадываюсь о цели вашего визита. Ведь вы прибыли по поручению барона де Мальтаверна?
– Да, князь, – ответил псевдомаркиз. – Наш друг поручил просить у вас сатисфакции в связи с печальной неприятностью, произошедшей между вами.
– Действительно весьма печальной, по крайней мере, в том, что касается меня… – заметил Мишель.
– Этими словами вы подтверждаете согласие на дуэль? – с поспешностью спросил маркиз де Бежен.
Князь добавил:
– Я предоставил все полномочия моим друзьям, господам Морису Вандолю и Сержу Роксикову. Господин Роксиков живет при Русском посольстве на улице Гренобль, семьдесят девять, и вы сейчас застанете его у себя вместе с господином Вандолем. Желаю успеха.
Франкорвиль и Бежен поднялись и, церемонно откланявшись, с важностью удалились.
Когда они уселись в экипаж, торжественное выражение слетело с их лиц.
– Ты видел, как этот северный медведь себя держал? – сказал Бежен.
– Посмотрим, что получится у него. Он вроде неважно стреляет.
– Тогда Ги собьет с него спесь!
– И хорошо сделает! Я буду очень рад, когда один из этих иностранцев, кичащихся своим богатством, знатностью и успехом у женщин, получит хороший урок.
Встреча в Русском посольстве заняла не более пяти минут. Секунданты расстались, договорившись об условиях дуэли.
Художник и секретарь посольства отправились к Березову.
– Так вы договорились? – спросил Мишель.
– Да. Встречаетесь завтра в три часа в Багателль, – ответил Морис.
– Очень хорошо.
– Деретесь на шпагах.
– Правильно! Чуть не забыл спросить тебя о выбранном оружии. А теперь, друзья, если хотите сделать мне большое удовольствие, отобедайте со мной.
– Вы непременно хотите этого, мой друг? – спросил секретарь посольства.
– Совершенно обязательно! Мы пообедаем очень легко, как полагается накануне сражения, и вы рано уйдете. Я буду счастлив, мой милый Серж, представить тебя особе, с которой Морис уже знаком, и прошу позаботиться о ней в случае, если со мной произойдет несчастье.
– Хорошо! Но зачем эти черные мысли! – остановил его Вандоль.
– Это не черные мысли, а нормальная предусмотрительность трезвомыслящего человека. Всегда надо предвидеть худшее.
– Правильно, я с тобой вполне согласен. Истинная храбрость не исключает трезвость учета обстоятельств, – сказал Серж.
У Жермены и Мориса с момента ее спасения установились дружеские отношения. Кроме того, художник постоянно навещал ее во время болезни, и она видела его у своей постели с тех пор, как стала приходить в себя. Девушка встретила его очень сердечно и также с большой приветливостью отнеслась к Сержу Роксикову, как к соотечественнику и другу Мишеля.
Обед был таким, каким и следовало быть: очень хорошо приготовленным и беззаботным.
Жермена ела с большим аппетитом, как водится у выздоравливающих, а трое друзей изощрялись в остроумии и сумели развеселить ее.
Разошлись рано, предварительно договорившись в комнате Мишеля о завтрашнем дне во всех подробностях.
В девять Мишель пожелал Жермене покойной ночи. Она ласково погладила его руку и сказала:
– Желаю и вам покоя, дорогой мой большой брат Мишель! Спасибо за все ваши заботы… Я чувствую себя лучше… гораздо лучше и благодаря вам счастлива…
– Доброй ночи, моя дорогая сестра Жермена, – говорил князь, целуя исхудавшую белую руку. – Вам не за что меня благодарить, это я вам всем обязан. Будьте счастливы, как вы того заслуживаете. До завтра, Жермена!
В своей комнате князь некоторое время ходил взад и вперед, закурил папиросу, сел и задумался.
Подумав с четверть часа, он открыл секретер, где хранил ценные документы, взял чистый лист и начал писать красивым твердым почерком, очень разборчивым, каким российский император повелел составлять бумаги всем дипломатам, военным и гражданским чиновникам.
«Мое завещание
Последняя воля напрасно прожившего свою жизнь человека, которому, может быть, вскоре придется расстаться с земным существованием.
Завтра мне предстоит драться на дуэли с одним из моих бывших соучастников в развлечениях и, признаюсь честно, дуэль, последствием коей может стать смерть одного из нас, имеет совершенно ничтожный повод, в возникновении которого виновен только я.
Если я умру, я получу заслуженную расплату за мою несдержанность и пожалею о жизни, хотя она и кажется мне тяжелой, ненавистной и в высшей степени скучной.
Так как я богат, очень богат, я буду иметь счастье обеспечить жизнь единственного во всем мире существа, любимого мною.
Я говорю о Жермене Роллен, живущей в настоящее время в моем доме, о той, кого моя смерть может сделать совершенно беззащитной и нищей.
Молодая особа, заслуживающая всяческого уважения своей добродетельностью, мужеством и пережитыми несчастьями, не связана со мной никакими формальными узами. Но я люблю ее безмерно, хотя она не испытывает ко мне ничего, кроме дружеского расположения.
У меня нет наследников, кроме совсем далеких родных, которые к тому же все очень богаты. Они унаследуют в России то, что принадлежит мне там и что я не имею права по нашим законам завещать иностранцу. Поэтому я не могу завещать Жермене Роллен свои российские владения, деньги, сокровища.
Но меня утешает, что я имею полное право оставить ей мой дом в Париже на авеню Ош со всем находящимся в нем имуществом: мебелью, произведениями искусства, украшениями, богатой конюшней, экипажами и т. д.
Четыреста тысяч франков во французской валюте, находящихся в моем домашнем сейфе, и еще девяносто четыре тысячи франков золотом и ассигнациями.
Сумма в размере четырехсот девяносто четырех тысяч франков получена мною в результате займа в банке «Апервейер и К», законно гарантированного моим имуществом в России.
Эти деньги я также завещаю Жермене Роллен, что позволит ей дать приданое ее сестрам Берте и Марии и помочь основать собственное дело Жану Роберу Бобино.
Я хочу, чтобы последний сочетался браком с Бертой Роллен и назвал своего первенца в мою память Mишелем.
Мои два друга, Морис Вандоль и Серж Роксиков, будут моими душеприказчиками.
Прошу их принять на память обо мне мое оружие и мои драгоценности и разделить их между собой.
Моему верному слуге Владиславу завещаю подмосковное имение на р. Клязьме. Владислав сумеет сделать его более ценным, хотя оно и теперь приносит доход больше шестидесяти тысяч рублей серебром в год.
Ведя бесполезную жизнь, я поощрял к безделью других. Это я понял, к сожалению, очень поздно, чтобы иметь время исправиться; понял, что человек не создан для того, чтобы бессмысленно тратить деньги, заработанные тяжелым трудом других.
Но сейчас не время философствовать и строить теории, и я кончаю мое завещание следующими словами:
Я умираю, исповедуя православную христианскую веру, которой всю жизнь был привержен. Прошу прощения у людей, для которых не сделал ничего полезного, и молю Господа простить мне, что я так бессмысленно прожил жизнь, дарованную Создателем.
Написано в Париже 6/18 ноября одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого года.
Мишель Березов».
Он спокойно перечитал написанное, нашел, что слишком холодно сказал обо всем, касающемся Жермены, подумал было переделать, потом решил, что все главное выразил. «Завещание обеспечивает независимость женщине, которую я люблю, – размышлял Мишель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61