Она теперь не бежит, не скрывается, не боится его, как прежде, но спокойно отвечает на поклон и разговаривает так, будто забыла темное и жестокое прошлое…
Граф испытал острую ревность.
Кому обязана Жермена этой роскошью? Вышла замуж? Или, наоборот, пошла по пути греха и просто отдала богатому, молодому то, в чем отказывала ему с таким упорством?
Мондье не смел об этом спросить, но, кто бы ни был ее муж или любовник, граф этого человека ненавидел, видя в Жермене свою собственность.
И, однако, больше всего приводило в недоумение именно то, что девушка не выказывала прежней ненависти, а говорила с ним пускай кратко, пускай с холодной учтивостью светской дамы, но все-таки – говорила!
В замешательстве, удивлении, радости Мондье думал: «Наверное, она больше не в обиде на меня. Женщины всегда прощают такие поступки».
Жермена держалась даже с некоторой пускай обидно-снисходительной, но все же благосклонностью, и он возымел некоторые надежды.
Граф ехал шагом возле экипажа и от искреннего волнения не находил слов для разговора. Однако он был не из тех, кто останавливается на полпути, и не переносил неопределенности в отношениях, особенно любовных. Не имея больше сил сдерживаться, Мондье сказал:
– Жермена! Я люблю вас как прежде и еще сильнее. Я не стану вас умолять простить прошлое. Каким бы ни был бесчестным мой поступок, он совершен из любви к вам, и страсть служит мне оправданием, потому что не всякий может так любить – до безумия, до преступления! Жермена! Будете вы меня слушать наконец?!
Гуляющие один за другим проезжали мимо них и с интересом и восхищением смотрели на Жермену.
Ги де Мальтаверн на коне, принадлежавшем ранее князю Березову, гарцевал рядом с коляской, которой правила Андреа. Увидев Жермену, женщина воскликнула:
– Какая красавица!
Она и сама была хороша, потому охотно отдала должное достоинствам незнакомки.
– Действительно, только чертов Мондье способен найти такую красотку. И где он ее обнаружил? – ответил Ги.
Виконт де Франкорвиль и его неразлучный Жан де Бежен пялили глаза и всячески старались проведать, кто эта незнакомка, чтобы поддержать свою репутацию всезнающих, когда вечером в свете их станут о ней расспрашивать.
Дезире Мутон, все такой же толстый, как и прежде, ехал на взятой напрокат лошадке, качаясь в седле, как почти все, кому прежде доводилось оседлывать только валик кожаного дивана в своей конторе.
Все поглядывали друг на друга с озадаченным выражением охотничьих собак, сделавших стойку на рябчика и вдруг обнаруживших тигра.
В ответ на страстное признание графа Жермена улыбнулась, как опытная кокетка, и, состроив насмешливую гримаску, проговорила:
– Вы опять все о том же! Но ведь это сюжет из древней истории! Мой милый граф, скажите что-нибудь новенькое, ведь все прошлое было так давно, что с тех пор, боюсь, Триумфальная арка успела обрасти мхом!
Она произнесла «мой милый граф» таким непринужденным тоном, будто преступление Мондье не разделило обоих непереходимой пропастью. Сказала, как говорят с человеком, равным по положению в обществе.
– Жермена! Умоляю вас! Не надо так! Ведь я неимоверно страдаю!
– Разумеется, очень мило, что вы все еще мучаетесь из-за меня, но без конца слушать объяснения в любви… не очень интересно. Вы, господа мужчины, по вашей эгоистичности только и делаете, что говорите нам о пламени, сжигающем вас… Это, право, скучно.
Она произнесла: «пла…мени» с нарочитым пафосом и врастяжку, отчего слово прозвучало насмешливо.
Граф удивился проявлению таланта актрисы и одновременно восхитился, он не мог удержаться от улыбки и подумал: «Она в самом деле необыкновенная! А я-то принимал ее за маленькую плаксу! Какая женщина!»
– Знаете, мой милый, довольно разговоров о любви, на все свое время.
– Но у меня его нет! А вы – дадите ли вы мне свое время?
– Кто знает!
– Позволите ли вы мне увидеть вас еще раз?
– Почему же нет? Я намерена широко открыть двери своей гостиной для известных людей Парижа.
– Вы окажете огромную честь, если позволите быть в числе избранных.
– Это не слишком большая милость, потому что избранных будет много.
– Об иной милости, как быть одним из многих, я и не прошу.
– И прекрасно! Я буду охотно принимать вас с условием, что вы не будете пылать и не устроите пожар.
– Я стану вас беспрекословно слушаться, Жермена, и вы не будете иметь более покорного и преданного слуги, нежели я.
– Золотые слова! И коль скоро вы такой рассудительный, я сейчас предложу вам место в этом экипаже.
– Ах, Жермена!
– А вы не боитесь, что это вас скомпрометирует?
– Такая милость для меня бесценна… У меня сразу появится тысяча завистников и столько же врагов! Мою лошадь слуга поведет за нами в поводу.
– Сидя рядом со мной, вы будете мне называть всех приметных особ обоего пола, кого будем встречать.
– Чрезвычайно польщен! И раз вы поручаете вести хронику всех любующихся вами и завидующих мне, я постараюсь сделать это интересным.
– Чудно! Меньшего я от вас и не ожидала. А когда придет время возвращаться, вы проводите меня до дверей. Но только до дверей!
– Вы живете?
– На улице Элер. Мой управляющий узнал, что Регина Фейдартишо обеднела, и купил у нее для меня по дешевке дом вместе с мебелью. Всего за восемьсот или за девятьсот тысяч франков.
«Черт побери! Она широко живет!» – подумал граф, садясь рядом с прелестной женщиной, что более и более заинтриговывала и привлекала его.
Когда восьмирессорная карета тронулась, послышался звоночек. Велосипедист пронесся мимо экипажа. Как ни быстро он катил, он все-таки успел переглянуться с Жерменой понимающим взглядом, а потом скрылся в толчее с ловкостью опытного гонщика, лавируя между ними.
Однако один из всадников, старавшихся пробраться к группе, собравшейся возле барона Мальтаверна, юношу на велосипеде заметил и узнал.
«Бобино!.. Пусть черт меня удавит, если это не он! Ведь я всадил ему нож в спину и в газетах напечатали, что он умер, а я его вижу живым и здоровым! Я готов навсегда потерять свое имя Бамбош, если кто-нибудь объяснит, как это чудо случилось».
ГЛАВА 2
Де Мондье проводил негаданную спутницу до подъезда изящного особнячка, принадлежавшего некогда Регине, а теперь ставшего собственностью Жермены.
Она подала на прощанье руку как будто дружелюбно, но явно холодно, а граф испытывал страстное волнение.
Он уехал, не зная куда и не замечая ничего вокруг, преследуемый образом женщины, любимой и желанной сильнее прежнего; пообедал в модном кабаре, не разбирая, что ест, потом беспокойным шагом побрел по бульварам, выкуривая папиросу за папиросой, и, чтобы как-то убить время, отправился в клуб; сел за карты, играл как новичок, промотал большую сумму, чего раньше с ним никогда не случалось.
– Несчастлив в картах – счастлив в любви, – посмеиваясь, сказал очередную банальность Ги де Мальтаверн.
– Да, граф, вы не случайно продулись! – добавил Франкорвиль. – Но нельзя считать, будто вы слишком дорого заплатили за свидание с прекрасной незнакомкой. Надеюсь, вы меня представите ей при первой возможности?
– Вы мне надоели! – резко оборвал Мондье.
– Может быть, вы ревнуете?
– Вполне естественно, – заметил Жан де Бежен. – Графу наверняка не хочется вводить в окружение своей дамы нашу компанию «лакированных бычков».
Мондье ушел, не ответив ни слова.
Дома он лег и не мог сомкнуть глаз. Мысли о девушке его совершенно захватили.
Наутро он скупил все цветы в ближайшем магазине и отправил Жермене. В два часа он пришел к ее дому, но услышал только лакейское: «Мадам сегодня никого не принимает». Вечер он пребывал в нервном возбуждении, в клубе опять проигрался и снова не мог уснуть, мучимый все теми же терзаниями. Подобное повторилось и на следующий день.
Жермена не показывалась на прогулке в Булонском лесу, а в ее доме был один ответ: «Мадам никого не принимает».
Мондье впал в отчаяние, но пока еще в голову не приходили планы насилия, какие прежде он осуществлял с дерзостью. На какое-то время граф стал таким, как все.
Но иногда страстный деспотический характер все-таки проявлялся, тогда развратник думал: «Она смеется надо мной, что ли?.. Хочет поводить за нос… мстит за прошлое, сводя меня с ума?.. Если так… я снова пойду на преступление, чтобы овладеть ею!» Но тут же одергивал себя: «Нет! Не могу овладеть ею, как тогда… бесчувственное тело… Проклятья… Ненависть… А мне нужна любовь! Хочу, чтобы отдалась добровольно».
Четыре дня прошли в мучениях. На пятый он наконец услышал:
– Мадам просит господина графа, месье может пройти.
От радости Мондье сунул в руку слуги чуть ли не полную горсть луидоров. Лакей, не избалованный столь щедрыми чаевыми, весьма удивился и, конечно, обрадовался. Он преувеличенно любезно проводил щедрого посетителя в гостиную.
Минут через пять туда вышла Жермена, спокойно подала руку, волнующе и загадочно улыбаясь.
Граф открыто, даже подчеркнуто любовался покоряющей красотой хозяйки дома.
– Милая Жермена, почему вы лишили меня счастья видеть вас эти четыре дня?! – спрашивал он.
– Наверное, потому, что не испытывала слишком настойчивого желания встретиться с вами наедине, – ответила она с нескрываемой насмешкой.
– Однако сегодня вы приняли меня сразу и…
– Это упрек?.. Я поступаю как мне хочется. Или вам не нравятся мои маленькие прихоти?
– Жермена! Я просто не узнаю вас!
– Я изменилась… подурнела?..
– Нет, вы хороши… даже слишком! Но вы – не прежняя Жермена!..
– Вы хотите сказать: не прежняя маленькая дурочка. Вы сожалеете? Вам не нравится, что я привыкла к роскоши, красивым туалетам, удобствам? Не нравится, что я приобрела некоторые светские навыки и привычки?
Граф все более недоумевал.
Возможно ли? Скромная швея, настолько гордая и целомудренная, застенчивая и неопытная, что отвергала все его искания, вплоть до предложения законного брака, неожиданно и вдруг сделалась светской дамой, свободно чувствующей себя среди роскоши и разговаривающей с ним, графом, так озадачивающе самоуверенно.
Мондье решил, что, как многие девушки из народа, замученная тяжелой жизнью, Жермена пошла по дорожке порока. Страстное влечение графа нисколько не уменьшилось, он подумал, что теперь легче добиться своего, она сдастся, быть может, вполне добровольно, наконец удовлетворит его неуемную, почти юношескую страсть.
– Напротив, – сказал Мондье, отвечая на вопрос о ее преображении. – Я счастлив видеть вас такой, какова вы теперь. И люблю еще сильнее.
– Ну вот!.. Опять вы за свои глупости, – сказала хозяйка тоном парижского мальчишки, тем тоном, какому мог бы позавидовать Бобино. – Милый друг, вы постоянно играете только на одной струне, это скучно!
– Но если я вас люблю в самом деле и не могу думать ни о чем ином…
– Вы неисправимы! А если я вас не люблю?
– Я заставлю вас меня полюбить! Если вы мне простили то, что было… Ведь я вас любил и тогда!..
– Но что вам дает право думать, что я вас простила?
– Хотя бы то, что я сейчас здесь нахожусь… дружеский тон, каким вы разговариваете…
Посмотрев на него прямо, Жермена сказала:
– А может быть, я притворяюсь?.. Разыгрываю комедию?.. Смеюсь над вами… Дразню, чтобы еще сильнее разжечь вашу страсть, по-видимому упорную, раз она так долго длится?
– Не играйте вот в эту минуту, Жермена! – решительно сказал Мондье, меняя тон.
– Почему же?
– Потому что такая игра опасна, вы можете разбудить человека со звериными инстинктами, что укрывается под личиной светского господина.
– Интересно было бы на это посмотреть! – сказала Жермена с бравадой, что приводила графа в недоумение.
– Да, потому что совершивший однажды преступление ради любви, может его повторить.
Жермена расхохоталась и сказала:
– Это будет уж совсем забавно, видите ли, он поступит со мной, как с Лукрецией!
Граф окончательно пришел в замешательство. Он видел, что становится смешным, его попросту дразнят.
Чувствуя окончательный проигрыш, Мондье решил действовать иначе, зная по опыту, что дерзкое наступление часто ведет к победе.
Он бросился к Жермене, молниеносно схватил ее, норовя зажать рот поцелуем и повалить на диван.
Не крикнув, не позвав на помощь, даже не переставая улыбаться, Жермена сильным движением высвободилась из рук графа, отступила и, не смущаясь, приподняла платье, из нижней юбки достала изящный револьвер, драгоценную безделушку.
И, снова весело засмеявшись, прицелилась в насильника, пораженного ее силой и необыкновенным присутствием духа.
– Образумьтесь! – спокойно сказала Жермена. – Не то мне придется подпортить вашу красоту, досадно… такой обаятельный мужчина даже в не слишком юные годы. А эта вот на вид игрушка имеет пробивную силу и точность необыкновенные, притом стреляет беззвучно… Убедитесь. – И Жермена прицелилась в шишечку оконного шпингалета и выстрелила дважды с одинаковым успехом. – Теперь вы поняли? Убедились, что я могу остановить слишком предприимчивого влюбленного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61