Вокруг было слишком много крови, и определить, где именно она ранена, было невозможно, но немыслимый угол, под которым была вывернута ее шея, и жуткий изгиб спины не оставляли сомнений в непоправимости случившегося.
Горе охватило Дэмьена с такой силой, что он потерял контроль над Творением, и свет погас. Вновь пала тьма. Тьма и смерть…
— Нет! — закричала девочка.
Она подскочила к самому краю, словно сама решила броситься в пропасть, но Дэмьен сгреб ее сзади за ворот и оттянул от бездны.
— Нет!
Ничего не соображая, Йенсени принялась вырываться у него из рук, как будто сражалась не со своим спасителем, а с самой Смертью. Фрагменты радужного сияния вились вокруг нее, пока она взывала к Хессет, произнося слова, которых Дэмьен не понимал, — неужели по-ракхански? Она была вне себя, она билась в истерике. Дэмьен кротко сносил все это. Она горевала сейчас за них обоих, оплакивая ужас утраты, и справлялась с этим лучше, чем удалось бы ему.
Хессет. Ее не стало. Она погибла в Избытии. Она сражалась бок-о-бок с Дэмьеном так долго, что он просто не мог представить себе, что этого больше не будет. В конце концов и у него побежали слезы, словно он только сейчас осознал тяжесть утраты. На мгновение он даже позавидовал Йенсени — она в своем возрасте имела полное право горевать неистово и самозабвенно, тогда как он чувствовал себя вправе всего лишь понурить голову и позволить паре слезинок сбежать по щекам.
Какое-то время спустя девочка утихла и, всхлипывая, опустилась на колени. Тогда священник привлек ее к себе, нежно обнял. Сперва она было воспротивилась, но затем отчаянно приникла к нему, зарыла лицо в его окровавленную рубаху и горестно застенала. Неужели от нее до сих пор едва заметно пахнет погибшей ракханкой? Дэмьен, опустив голову, принюхался к ее волосам и сам на долгое время затих. Теперь они остались в Избытии одни-одинешеньки.
В конце концов боль в плече и свежие раны на животе напомнили ему о том, что надо идти дальше. Со всей нежностью, на которую он был способен, Дэмьен прошептал:
— Йенсени, мы не можем оставаться здесь.
Девочка отпрянула от него, ее личико скривилось от ярости.
— Но мы не можем оставить ее там!
— Йенсени, прошу тебя!
— Не можем!
Он отодвинул ее от себя на расстояние вытянутой руки с тем, чтобы она волей-неволей смотрела прямо на него.
— Йенсени, послушай меня. Хессет больше нет. — Он проговорил это со всею возможной мягкостью, и все же эти слова доставили им обоим жгучую боль. Он видел, как отчаянно заморгала девочка, когда он произнес эти слова, как замотала головой, категорически отказываясь смириться с самим этим понятием… но, разумеется, она все понимала. Конечно же понимала. — Ее душа теперь свободна. Все, что осталось там, внизу, — это всего лишь пустая оболочка. А то, что любило тебя, и то, что любила ты… оно теперь воссоединилось с ее народом. То, что ты видела там, внизу, это всего лишь… сосуд. Она в нем больше не нуждается.
— Она нас оставила, — хрипло выдохнула девочка. — Она нас оставила.
— О Господи. — Дэмьен вновь привлек ее к себе и прижал как можно плотнее — так, чтобы не оставалось и щелки, в которую могли бы проникнуть горе, одиночество или любые другие источники темных страхов для этой исстрадавшейся юной души. — Она не хотела уходить, Йенсени. Она пыталась защитить нас. Она не хотела причинить тебе боль, вот уж чего она не хотела ни в коем случае! — Он стряхнул с глаз набежавшие слезы, погладил ее по волосам. — Она очень любила тебя, — прошептал он.
И внезапно на него накатила страшная слабость. Священник заставил себя оттолкнуть девочку и какое-то время просто просидел на месте, борясь с обмороком. Затем, когда мир вроде бы обрел привычные очертания, расстегнул рубаху. Грудь и живот под кровавыми тряпками, израненные и исцарапанные, самое меньшее, в десятке мест, были буквально залиты кровью, кровь натекла и в штаны. И словно в подтверждение тому, что он только что увидел, на него нахлынула новая волна боли — причем с такой силой, что он, не удержавшись, сложился пополам. Его вырвало.
— О Господи…
Он попытался провести Исцеление, чтобы затянуть свои раны, однако Фэа, пропитанное кровью, ускользало и не отвечало ему. Он кое-как продышался и совершил еще одно Творение — и на этот раз оно не осталось безответным. Он почувствовал, как все тело зачесалось под прикосновением земных потоков, как начали закрываться и срастаться поврежденные клетки, как пошла на убыль боль. Когда он закончил, осталась лишь легкая ломота в груди — слабое, слава Богу, совсем слабое эхо недавних мук. И пустота, которую не могло Излечить никакое Творение.
Девочка следила за ним широко раскрытыми испуганными глазами. По крайней мере, наконец успокоилась. Как будто зрелище того, как затягиваются его раны, вернуло ей душевный покой.
«Она ведь могла потерять нас обоих, — подумал он. — И возможно, именно это ее и потрясло».
— Пошли, — прошептал он. — Нам пора в путь.
Помогая девочке подняться на ноги, он старался не думать о Хессет. Старался не думать о том, как подвижна и энергична была она всего какой-то час назад. И какой она проделала путь — неужели только затем, чтобы здесь ее прикончили эти твари? — и как погибла она буквально в нескольких шагах от победного финиша. Он старался не думать обо всем этом, потому что иначе глаза его наполнялись слезами, горло неимоверно саднило, и ему даже становилось трудно идти. А им надо было идти во что бы то ни стало, и ему самому, и девочке. Иначе они станут беспомощной добычей деревьев.
Мили. Часы. Он применил Поиск и обнаружил еще один гранитный островок, но никакое колдовство не перенесло бы их туда, так что приходилось идти самим. Он заставлял себя делать шаг за шагом — и лишь когда девочка слишком уставала, или пугалась, или горевала, чтобы идти, они устраивали короткий привал — именно короткий, чтобы не попасть во власть к деревьям, — и выпивали по нескольку глотков из своих стремительно сокращающихся припасов или съедали по нескольку кусков всухомятку. И еда была совершенно безвкусна. Казалось, гибель Хессет убрала из мира все краски, все запахи, все вкусовые ощущения. Они шли по черной земле под серым небом — и даже когда приливное Фэа время от времени собиралось вокруг Йенсени и лепило перед ней образ ракханки, сам этот образ оказывался соткан из бесцветного тумана и пара.
Уже сильно заполдень они вышли к новому гранитному островку. Этот островок вздымался из базальтового моря под таким крутым углом, что им пришлось обойти вокруг, прежде чем они отыскали более или менее сносный подъем. Собственно говоря, это была не столько тропа, сколько достаточно пологая, осевшая слоями стена, которую в случае крайней необходимости можно было использовать в качестве лестницы.
И когда, наконец, они забрались на место, подходящее для привала, — это была широкая площадка, расположенная футов на десять ниже вершины гранитного утеса, — Дэмьен почувствовал, что горе все-таки одолело его, обрушилось на него с полной силой. И он не стал противиться собственным чувствам. Девочка улеглась на камень, — подальше от обрыва, он уж об этом позаботился, — и принялась тихо плакать, дав волю всему горю и всем страхам, вынесенным ею за этот долгий день. Дэмьен не стал вмешиваться. На своем веку он насмотрелся на человеческие страдания и понимал, что без них исцеление не бывает полным. Ни одна рана не закроется, пока вся влага не вытечет из нее до последней капли.
Наконец он негромко окликнул ее по имени.
Сначала Йенсени, казалось, пропустила его обращение мимо ушей. Затем, через несколько секунд после того, как прозвучало ее имя, посмотрела на него. Глаза у нее были красными и опухшими, все лицо заливали слезы. Дрожа всем телом, она утерла глаза и нос рукавом, — и только потом посмотрела на него, не зная, что он сейчас скажет.
— Я хочу помолиться за упокой души Хессет. Это особая молитва, мы читаем ее, лишь если кто-нибудь умирает. Обычно… — И вдруг он поперхнулся собственными словами. — Обычно мы читаем эту молитву, когда хороним кого-нибудь. Но бывает и так, что люди, которых мы любим, умирают вдали от нас или же что-нибудь случается с их телами… как это произошло с Хессет. Тогда мы просто читаем молитву там, где находимся, потому что Бог… Он может услышать ее отовсюду. — Дэмьен взял минутную паузу, давая ей возможность обдумать услышанное, а потом, тихо и нежно, попросил: — Мне бы хотелось, чтобы ты помолилась со мной.
Она сперва помолчала. Потом хриплым шепотом спросила:
— А как это?
Он сделал глубокий вдох:
— Мы расскажем Господу о том, как мы любили Хессет, о том, как нам жаль, что ее не стало. И потом расскажем ему обо всем хорошем, что она сделала, и о том, как она обо всех заботилась, а потом попросим Бога позаботиться о ней и проследить за тем, чтобы она воссоединилась со своим народом, воссоединилась бы с душами тех, кого она любила… И это все, — столь же хрипло, как девочка, закончил он. — Это всего лишь… своего рода прощанье. — Он подал ей руку. — Давай же. Я буду тебя направлять.
Сперва она даже не шевельнулась. В глазах у нее стояло странное выражение, и поначалу Дэмьен приписал его страху перед Святой Церковью. На мгновение он испугался того, что принял неправильное решение, что, собравшись утешить ее, на самом деле только разбередил ее раны.
Но тут Йенсени прошептала со слезами в голосе:
— А после того, как мы это сделаем для Хессет… можно… мы сделаем то же самое для моего отца?
— Ах ты Господи… — Он притянул ее к себе, нежно и в то же самое время настороженно, потому что боялся, что она оттолкнет его. Но она припала к нему сама, она обняла его, она снова принялась плакать, уткнувшись в лохмотья его рубахи, принялась лить слезы, которые сдерживала так долго, что они, должно быть, выжгли изнутри всю ее душу. — Разумеется, Йенсени. Разумеется. — Он поцеловал ее в темя. — Да простит меня Бог за то, что я сам до этого не додумался. Ну конечно же.
И посреди пустыни при свете луны они принялись молиться за упокой души тех, кого любили.
12
Реку захлестнуло весеннее половодье, и ее ледяные потоки с легкостью преодолевали многочисленные подводные камни, отмели и водовороты, которые могли бы представлять собой опасность в другое время года. Три лодки стремительно скользили по воде, весла слаженно опускались в волны, на которых плясали золотые блики Коры, весла опускались и поднимались, опускались и поднимались.
Сегодня они решили не использовать пар. Ни пар, ни любой другой источник энергии, способный поднять хоть какой-нибудь шум. Если бы охота шла только на людей, капитан, возможно, и рискнул бы, но одной из беглянок была ракханка — а в здешних местах слух ракха может различить шум мотора за сотню миль. Особенно когда беглянка понимает, что для нее это вопрос жизни и смерти.
Странно было охотиться на соплеменницу. Странно и… интересно.
Они подплыли ко входу в ущелье, где он скомандовал вытащить лодки на берег. Его руки в тонких кожаных перчатках смахивали на человеческие, и он осознал комизм ситуации, подав команду жестом.
Его подчиненные вытащили лодки повыше, чтобы их не смыло паводком, и встали в кружок около своего капитана. Экономя слова и жесты, он описал место, в котором они находятся, цель и задачу.
— Живьем? — спросил один из них.
— По возможности, — ответил капитан.
Он откинул на плечи капюшон, защищавший его лицо и голову от солнечного света. Холодный бриз взметнул в воздух густую гриву. Он принюхался, выискивая какие-нибудь любопытные запахи. Но ничего полезного не учуял.
— А вы уверены, что они высадятся именно здесь? — поинтересовался один из его людей. — Не выставить ли нам засаду в каком-нибудь другом месте?
Капитан повернулся лицом к этому человеку. Ему не понадобилось даже предостерегающе зашипеть — хватило одной гримасы. И без того бледное лицо человека стало еще бледнее.
— Его Высочество утверждает, что они высадятся здесь. — В голосе капитана прозвучало нескрываемое презрение и абсолютная уверенность в себе того, кто получил свой пост не только в результате цивилизованного человеческого общения, но по закону крови и благодаря собственным клыкам и когтям. — Какие-нибудь сомнения на этот счет?
— Нет, сэр. — Человек подобострастно затряс головой. — Разумеется, нет, сэр.
Капитан пренебрежительно отвернулся от него.
— Ладно, — хмыкнул он. — План вам известен. Расходитесь по постам и будьте наготове. Не шумите. И помните: у них в запасе колдовство. Так что не слишком рискуйте.
— Сэр?..
Ох уж эти люди. Его всегда поражало, что им все приходится буквально разжевывать.
— Как только увидите, что они собираются колдовать, — пояснил он, — сразу же убивайте. — И, понимая, что имеет дело с людьми, а следовательно — с глупцами, он добавил: — Какие-нибудь вопросы?
На этот раз никаких вопросов не последовало.
13
Вскоре после заката случилось землетрясение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Горе охватило Дэмьена с такой силой, что он потерял контроль над Творением, и свет погас. Вновь пала тьма. Тьма и смерть…
— Нет! — закричала девочка.
Она подскочила к самому краю, словно сама решила броситься в пропасть, но Дэмьен сгреб ее сзади за ворот и оттянул от бездны.
— Нет!
Ничего не соображая, Йенсени принялась вырываться у него из рук, как будто сражалась не со своим спасителем, а с самой Смертью. Фрагменты радужного сияния вились вокруг нее, пока она взывала к Хессет, произнося слова, которых Дэмьен не понимал, — неужели по-ракхански? Она была вне себя, она билась в истерике. Дэмьен кротко сносил все это. Она горевала сейчас за них обоих, оплакивая ужас утраты, и справлялась с этим лучше, чем удалось бы ему.
Хессет. Ее не стало. Она погибла в Избытии. Она сражалась бок-о-бок с Дэмьеном так долго, что он просто не мог представить себе, что этого больше не будет. В конце концов и у него побежали слезы, словно он только сейчас осознал тяжесть утраты. На мгновение он даже позавидовал Йенсени — она в своем возрасте имела полное право горевать неистово и самозабвенно, тогда как он чувствовал себя вправе всего лишь понурить голову и позволить паре слезинок сбежать по щекам.
Какое-то время спустя девочка утихла и, всхлипывая, опустилась на колени. Тогда священник привлек ее к себе, нежно обнял. Сперва она было воспротивилась, но затем отчаянно приникла к нему, зарыла лицо в его окровавленную рубаху и горестно застенала. Неужели от нее до сих пор едва заметно пахнет погибшей ракханкой? Дэмьен, опустив голову, принюхался к ее волосам и сам на долгое время затих. Теперь они остались в Избытии одни-одинешеньки.
В конце концов боль в плече и свежие раны на животе напомнили ему о том, что надо идти дальше. Со всей нежностью, на которую он был способен, Дэмьен прошептал:
— Йенсени, мы не можем оставаться здесь.
Девочка отпрянула от него, ее личико скривилось от ярости.
— Но мы не можем оставить ее там!
— Йенсени, прошу тебя!
— Не можем!
Он отодвинул ее от себя на расстояние вытянутой руки с тем, чтобы она волей-неволей смотрела прямо на него.
— Йенсени, послушай меня. Хессет больше нет. — Он проговорил это со всею возможной мягкостью, и все же эти слова доставили им обоим жгучую боль. Он видел, как отчаянно заморгала девочка, когда он произнес эти слова, как замотала головой, категорически отказываясь смириться с самим этим понятием… но, разумеется, она все понимала. Конечно же понимала. — Ее душа теперь свободна. Все, что осталось там, внизу, — это всего лишь пустая оболочка. А то, что любило тебя, и то, что любила ты… оно теперь воссоединилось с ее народом. То, что ты видела там, внизу, это всего лишь… сосуд. Она в нем больше не нуждается.
— Она нас оставила, — хрипло выдохнула девочка. — Она нас оставила.
— О Господи. — Дэмьен вновь привлек ее к себе и прижал как можно плотнее — так, чтобы не оставалось и щелки, в которую могли бы проникнуть горе, одиночество или любые другие источники темных страхов для этой исстрадавшейся юной души. — Она не хотела уходить, Йенсени. Она пыталась защитить нас. Она не хотела причинить тебе боль, вот уж чего она не хотела ни в коем случае! — Он стряхнул с глаз набежавшие слезы, погладил ее по волосам. — Она очень любила тебя, — прошептал он.
И внезапно на него накатила страшная слабость. Священник заставил себя оттолкнуть девочку и какое-то время просто просидел на месте, борясь с обмороком. Затем, когда мир вроде бы обрел привычные очертания, расстегнул рубаху. Грудь и живот под кровавыми тряпками, израненные и исцарапанные, самое меньшее, в десятке мест, были буквально залиты кровью, кровь натекла и в штаны. И словно в подтверждение тому, что он только что увидел, на него нахлынула новая волна боли — причем с такой силой, что он, не удержавшись, сложился пополам. Его вырвало.
— О Господи…
Он попытался провести Исцеление, чтобы затянуть свои раны, однако Фэа, пропитанное кровью, ускользало и не отвечало ему. Он кое-как продышался и совершил еще одно Творение — и на этот раз оно не осталось безответным. Он почувствовал, как все тело зачесалось под прикосновением земных потоков, как начали закрываться и срастаться поврежденные клетки, как пошла на убыль боль. Когда он закончил, осталась лишь легкая ломота в груди — слабое, слава Богу, совсем слабое эхо недавних мук. И пустота, которую не могло Излечить никакое Творение.
Девочка следила за ним широко раскрытыми испуганными глазами. По крайней мере, наконец успокоилась. Как будто зрелище того, как затягиваются его раны, вернуло ей душевный покой.
«Она ведь могла потерять нас обоих, — подумал он. — И возможно, именно это ее и потрясло».
— Пошли, — прошептал он. — Нам пора в путь.
Помогая девочке подняться на ноги, он старался не думать о Хессет. Старался не думать о том, как подвижна и энергична была она всего какой-то час назад. И какой она проделала путь — неужели только затем, чтобы здесь ее прикончили эти твари? — и как погибла она буквально в нескольких шагах от победного финиша. Он старался не думать обо всем этом, потому что иначе глаза его наполнялись слезами, горло неимоверно саднило, и ему даже становилось трудно идти. А им надо было идти во что бы то ни стало, и ему самому, и девочке. Иначе они станут беспомощной добычей деревьев.
Мили. Часы. Он применил Поиск и обнаружил еще один гранитный островок, но никакое колдовство не перенесло бы их туда, так что приходилось идти самим. Он заставлял себя делать шаг за шагом — и лишь когда девочка слишком уставала, или пугалась, или горевала, чтобы идти, они устраивали короткий привал — именно короткий, чтобы не попасть во власть к деревьям, — и выпивали по нескольку глотков из своих стремительно сокращающихся припасов или съедали по нескольку кусков всухомятку. И еда была совершенно безвкусна. Казалось, гибель Хессет убрала из мира все краски, все запахи, все вкусовые ощущения. Они шли по черной земле под серым небом — и даже когда приливное Фэа время от времени собиралось вокруг Йенсени и лепило перед ней образ ракханки, сам этот образ оказывался соткан из бесцветного тумана и пара.
Уже сильно заполдень они вышли к новому гранитному островку. Этот островок вздымался из базальтового моря под таким крутым углом, что им пришлось обойти вокруг, прежде чем они отыскали более или менее сносный подъем. Собственно говоря, это была не столько тропа, сколько достаточно пологая, осевшая слоями стена, которую в случае крайней необходимости можно было использовать в качестве лестницы.
И когда, наконец, они забрались на место, подходящее для привала, — это была широкая площадка, расположенная футов на десять ниже вершины гранитного утеса, — Дэмьен почувствовал, что горе все-таки одолело его, обрушилось на него с полной силой. И он не стал противиться собственным чувствам. Девочка улеглась на камень, — подальше от обрыва, он уж об этом позаботился, — и принялась тихо плакать, дав волю всему горю и всем страхам, вынесенным ею за этот долгий день. Дэмьен не стал вмешиваться. На своем веку он насмотрелся на человеческие страдания и понимал, что без них исцеление не бывает полным. Ни одна рана не закроется, пока вся влага не вытечет из нее до последней капли.
Наконец он негромко окликнул ее по имени.
Сначала Йенсени, казалось, пропустила его обращение мимо ушей. Затем, через несколько секунд после того, как прозвучало ее имя, посмотрела на него. Глаза у нее были красными и опухшими, все лицо заливали слезы. Дрожа всем телом, она утерла глаза и нос рукавом, — и только потом посмотрела на него, не зная, что он сейчас скажет.
— Я хочу помолиться за упокой души Хессет. Это особая молитва, мы читаем ее, лишь если кто-нибудь умирает. Обычно… — И вдруг он поперхнулся собственными словами. — Обычно мы читаем эту молитву, когда хороним кого-нибудь. Но бывает и так, что люди, которых мы любим, умирают вдали от нас или же что-нибудь случается с их телами… как это произошло с Хессет. Тогда мы просто читаем молитву там, где находимся, потому что Бог… Он может услышать ее отовсюду. — Дэмьен взял минутную паузу, давая ей возможность обдумать услышанное, а потом, тихо и нежно, попросил: — Мне бы хотелось, чтобы ты помолилась со мной.
Она сперва помолчала. Потом хриплым шепотом спросила:
— А как это?
Он сделал глубокий вдох:
— Мы расскажем Господу о том, как мы любили Хессет, о том, как нам жаль, что ее не стало. И потом расскажем ему обо всем хорошем, что она сделала, и о том, как она обо всех заботилась, а потом попросим Бога позаботиться о ней и проследить за тем, чтобы она воссоединилась со своим народом, воссоединилась бы с душами тех, кого она любила… И это все, — столь же хрипло, как девочка, закончил он. — Это всего лишь… своего рода прощанье. — Он подал ей руку. — Давай же. Я буду тебя направлять.
Сперва она даже не шевельнулась. В глазах у нее стояло странное выражение, и поначалу Дэмьен приписал его страху перед Святой Церковью. На мгновение он испугался того, что принял неправильное решение, что, собравшись утешить ее, на самом деле только разбередил ее раны.
Но тут Йенсени прошептала со слезами в голосе:
— А после того, как мы это сделаем для Хессет… можно… мы сделаем то же самое для моего отца?
— Ах ты Господи… — Он притянул ее к себе, нежно и в то же самое время настороженно, потому что боялся, что она оттолкнет его. Но она припала к нему сама, она обняла его, она снова принялась плакать, уткнувшись в лохмотья его рубахи, принялась лить слезы, которые сдерживала так долго, что они, должно быть, выжгли изнутри всю ее душу. — Разумеется, Йенсени. Разумеется. — Он поцеловал ее в темя. — Да простит меня Бог за то, что я сам до этого не додумался. Ну конечно же.
И посреди пустыни при свете луны они принялись молиться за упокой души тех, кого любили.
12
Реку захлестнуло весеннее половодье, и ее ледяные потоки с легкостью преодолевали многочисленные подводные камни, отмели и водовороты, которые могли бы представлять собой опасность в другое время года. Три лодки стремительно скользили по воде, весла слаженно опускались в волны, на которых плясали золотые блики Коры, весла опускались и поднимались, опускались и поднимались.
Сегодня они решили не использовать пар. Ни пар, ни любой другой источник энергии, способный поднять хоть какой-нибудь шум. Если бы охота шла только на людей, капитан, возможно, и рискнул бы, но одной из беглянок была ракханка — а в здешних местах слух ракха может различить шум мотора за сотню миль. Особенно когда беглянка понимает, что для нее это вопрос жизни и смерти.
Странно было охотиться на соплеменницу. Странно и… интересно.
Они подплыли ко входу в ущелье, где он скомандовал вытащить лодки на берег. Его руки в тонких кожаных перчатках смахивали на человеческие, и он осознал комизм ситуации, подав команду жестом.
Его подчиненные вытащили лодки повыше, чтобы их не смыло паводком, и встали в кружок около своего капитана. Экономя слова и жесты, он описал место, в котором они находятся, цель и задачу.
— Живьем? — спросил один из них.
— По возможности, — ответил капитан.
Он откинул на плечи капюшон, защищавший его лицо и голову от солнечного света. Холодный бриз взметнул в воздух густую гриву. Он принюхался, выискивая какие-нибудь любопытные запахи. Но ничего полезного не учуял.
— А вы уверены, что они высадятся именно здесь? — поинтересовался один из его людей. — Не выставить ли нам засаду в каком-нибудь другом месте?
Капитан повернулся лицом к этому человеку. Ему не понадобилось даже предостерегающе зашипеть — хватило одной гримасы. И без того бледное лицо человека стало еще бледнее.
— Его Высочество утверждает, что они высадятся здесь. — В голосе капитана прозвучало нескрываемое презрение и абсолютная уверенность в себе того, кто получил свой пост не только в результате цивилизованного человеческого общения, но по закону крови и благодаря собственным клыкам и когтям. — Какие-нибудь сомнения на этот счет?
— Нет, сэр. — Человек подобострастно затряс головой. — Разумеется, нет, сэр.
Капитан пренебрежительно отвернулся от него.
— Ладно, — хмыкнул он. — План вам известен. Расходитесь по постам и будьте наготове. Не шумите. И помните: у них в запасе колдовство. Так что не слишком рискуйте.
— Сэр?..
Ох уж эти люди. Его всегда поражало, что им все приходится буквально разжевывать.
— Как только увидите, что они собираются колдовать, — пояснил он, — сразу же убивайте. — И, понимая, что имеет дело с людьми, а следовательно — с глупцами, он добавил: — Какие-нибудь вопросы?
На этот раз никаких вопросов не последовало.
13
Вскоре после заката случилось землетрясение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47