«Странненький старичок!» Он покачал головой и пошел за плащом.
Университетские наставники Лайама не уставали твердить, что в мире нет столицы, равной Торквею. Людям практичным строиться в этаком месте никогда бы и в голову не пришло. Говорили они это с оттенком гордости, словно состояли с основателями Торквея в родстве, хотя этого ничуть не бывало. Основали диковинный град семнадцать семейств, в незапамятные времена подчинившие Таралон своей воле и поставившие над ним своего короля. Здравый смысл повелевал им расположить опорный город короны в центре страны, но религия повернула дело иначе. Древние жрецы-прорицатели, поднаторевшие в толковании снов и гаданиях по перелетам птиц и бараньим лопаткам, объявили, что новому королю надлежит поселиться на восточном побережье подвластной ему территории, близ долины, в которой брала начало очень короткая и очень стремительная река. Долину нарекли звучно – Рентриллиан, именно там, по утверждениям жрецов, следовало короновать и погребать королей Таралона.
Век за веком столица врастала в скалы ущелья, по дну которого катился водный поток, низвергавшийся в море с гигантского естественного уступа. Строиться там было практически невозможно, но это жрецов заботило мало. К утесам, где прежде лепился лишь плющ, стали лепиться и здания. Семнадцать семейств уважали волю небес и никакие трудности их не пугали. Реку назвали Монаршей, а водам ее приписали чудесные свойства.
Так что столица единым городом отнюдь не была, а содержала в себе целых три не смыкавшихся друг с другом Торквея: Торквей священный, расположенный в долине Рентриллиан, Торквей королевский, лепившийся к скалам между долиной и водопадом, и нижний Торквей – морской порт, куда завозилось все, в чем могли нуждаться жители необыкновенного полиса, а нуждались они буквально во всем. Подняться наверх из Беллоу-сити (так назывался порт) можно было двумя способами: либо воспользовавшись подъемником, доступным лишь богатеям и знати, либо подсев на какую-нибудь повозку, ползущую по серпантину дороги, вырубленной в склоне горы. Парящая Лестница делала в день всего семь рейсов, тогда как дорога, именуемая Хлебным трактом, не отдыхала круглые сутки. По ней непрерывным потоком ползли телеги, груженные зерном, мясом, вином, пивом, мануфактурой, углем, древесиной, керамической плиткой, кирпичом, бумагой, стеклом, благовониями – короче, всем, чего только может желать человек.
В нескольких милях к югу от водопада имелась и боковая дорога, но она шла в обход города по соседней долине и вела прямиком к гробницам усопших монархов. Никаких товаров по ней не возили: ею пользовались толпы паломников, посещающих святые места.
«Идиотский город!» – подумал Лайам, не решаясь сойти с крыльца. Отчасти это суждение породила дурная погода, отчасти – странное собеседование с белобородым ученым, в результате которого мэтр остался в тепле, а гостю предстояло тащиться куда-то, несмотря на то что его плащ еще не просох. Но ведь и в самом деле: не безумие ли – строиться там, где и птицам не угнездиться? «Гнусный город, совершенно дурацкий!»
Лайам сунул руки в карманы плаща, поежился от охватившей их сырости и мысленно воззвал сквозь дождь:
«Фануил!»
В его мозгу незамедлительно возник отклик:
«Да, мастер?»
«Ты где?»
«Здесь, мастер». Миниатюрный черный дракончик, спикировав откуда-то сверху, плюхнулся перед ним на камни крыльца. Он встряхнулся как пес, посмотрел на хозяина и чихнул.
– Ты что, простудился?
На памяти Лайама дракончик еще ни разу не прихворнул, а ведь они были знакомы уже больше года. Да, уже больше года прошло с той ночи, когда Лайам наткнулся на труп чародея, невдалеке от которого, как потом оказалось, валялась издыхающая крылатая тварь.
Дракончик снова чихнул и пояснил:
«Мне вода в нос натекла».
Лайам посмотрел на серое небо, на мелкий, непрерывно моросящий дождь и поморщился.
«Что ж ты не спрятался?»
«Надеялся поохотиться».
«Вряд ли тут в городе найдется что-нибудь, кроме крыс. Тебе не стоит их есть. Попозже я что-нибудь раздобуду. Ты ведь не умираешь с голоду?»
Фануил почесал нос лапкой и сунул голову под крыло.
«Нет, мастер. Я могу подождать».
«И хорошо, – Лайам вновь угрюмо покосился на небо. – Потому что сейчас нам с тобой предстоит кое-что сделать. – Тут он вспомнил о странном предостережении Кейда. – Точнее, не нам, а мне. Я должен отнести одну вещь в Королевский распадок – на ту сторону речки. А ты найди себе местечко посуше и жди. Ты понял?»
Уродец вытащил голову из-под крыла и воззрился на Лайама.
«Ты уверен, что хочешь пойти один?»
Такой уверенности Лайам не ощущал. Фануил был ему преданным другом и верным слугой. В случае чего, он мог оказаться полезным, он уже не раз выручал Лайама из беды. Несмотря на свои небольшие размеры, уродец обладал абсолютным бесстрашием и умел творить мелкие заклинания, способные обезвредить врага. Частичка души, которой Лайаму пришлось против воли своей поступиться в уплату за это приобретение, теперь не казалась ему чересчур великой ценой. Собственно говоря, он ничем и не поступился, ибо потери не замечал. Душа его не стала ущербной, а лишь раздвоилась, войдя какой-то своей частью в дракончика, чтобы тот мог жить. Случай, который привел Лайама в дом чародея в ту ночь, был для уродца несомненно счастливым. И похоже, не для него одного. Лайам вздохнул.
«Я отправляюсь не на войну. К чему нам обоим мокнуть? До встречи!»
И он решительно шагнул из-под навеса под дождь.
Кейд проживал в небольшом тупичке рядом с улицей Мастеровых, главной артерией Ремесленного распадка. Семь подобных распадков, пробитых талой водой и ручьями, прорезали Торквей, сбегая к Монаршей реке, так что добраться до нее было проще простого. Лайам вышел на улицу и зашагал под гору, оскальзываясь на мокром булыжнике мостовой. Окошечки местных лавок и мастерских призывно светились, но он на них даже не поглядывал, угрюмо кутаясь в свой старенький плащ, который с каждым шагом становился все тяжелее. На набережной было пустынно, и Лайам, откинув со лба прядь липких волос, стал озираться в поисках лодки. Он не проделал еще и половины пути, а вся одежда на нем уже успела промокнуть.
Лодок на Монаршей не наблюдалось: река разбухла от ливней, и лодочники не рисковали пускаться в опасный путь. Лайам приставил ко лбу ладонь, но другого берега не увидел: его скрывала сплошная завеса дождя. Выругавшись, он повернул направо – на запад – и зашагал по каменным плитам, образовывавшим прогулочный тротуар.
«Гнусный, дурацкий город!» Когда-то, впрочем, Лайам так не считал. Торквей просто очаровал паренька, выросшего в мидландской глубинке. Он с изумлением взирал на знаменитые башни коллегий, оплетенные своевольным плющом, на изысканные особняки знати и причудливые дома чародеев; кажется, сотни лодок сновали тогда по реке… Ярким, праздничным, пропитанным солнцем – вот каким был в то время Торквей.
«Ну, выдавались и хмурые дни! – сказал себе Лайам, пересекая огромную лужу. – Отнюдь не всегда тут было безоблачно, отнюдь не всегда!» Но память его отмахнулась от этой скептической мысли, ему ужасно вдруг захотелось вновь стать семнадцатилетним и бесшабашным студентом. И чтобы отец был жив, и замок Ренфордов стоял нерушимо… «Я бы учился гораздо лучше, – давал неизвестно кому обещания Лайам. – Я посещал бы все лекции и совсем бы не пил!»
Он хмуро встряхнул головой, так что с волос его полетели во все стороны брызги, и прогнал бесполезные мечтания прочь. И ему уже не семнадцать, и лорд Ренфорд мертв, и на месте отчего замка – груда развалин. «А ты, при всей своей гордости, – всего лишь посыльный. Пора бы к тому привыкнуть и не расстраиваться по пустякам!»
Погрузившись в раздумья, он незаметно дошел до Башенного распадка. В начале уводящей в него улицы Мантий обнаружились две стоящие друг против друга таверны: по левую руку – «Кувшинчик», по правую – «Торба с гвоздями». Увидев знакомые вывески, Лайам повеселел. Он подумал, не завернуть ли в «Торбу»? Там можно погреться и пропустить стаканчик-другой. Студенты разных коллегий во времена его ученичества имели обыкновение бражничать в определенных тавернах. Лайам принадлежал к приверженцам «Торбы», причем к самым рьяным из них.
«Небо, каким же я был тогда идиотом!» Тот, кого хотя бы единожды вышибали из этого почтенного заведения, покрывал свое имя неувядаемой славой. Лайама вышибали из «Торбы» четырежды! Затем он припомнил, какими похмельными муками отзывалась наутро каждая из подобных пирушек, содрогнулся и решил не сбиваться с пути.
Еще десять минут торопливой ходьбы – и в пелене дождя проступила изящная арка моста Полукрон. Лайам похлопал себя по карману и усмехнулся. Легенда гласила, что некогда переход через реку действительно стоил полкроны, однако один из властителей Таралона откупил этот мост у скаредного владельца и повелел пропускать пешеходов бесплатно, а в тех местах, где стояли сборщики полукрон, благодарные горожане установили бюстики щедрого государя. Лайам походя потер плечико миниатюрного изваяния. Так делали все прохожие – на удачу, и потому эти бюстики приходилось чуть ли не ежегодно менять.
Мост был узкий, только-только разминуться двум пешеходам, и потому в погожие дни через него текли нескончаемые вереницы людей. Но сегодня столичные жители предпочитали посиживать дома, и Лайаму встретился лишь один человек. Далеко внизу кипела вода, шум дождя отдавался под каменным сводом. Быстро смеркалось, тучи над головой постепенно чернели.
Перейдя реку, Лайам вновь повернул на запад. Он так промок, что перестал кутаться в плащ, выпрямился и зашагал, высоко вскинув голову, не обращая внимания на струи дождя. Из носа текло, вода заливала глаза, но в сапогах было сухо. Обувку он приобрел у хорошего мастера, а вот с плащом промахнулся. «Надо добыть где-то клеенчатый плащ!»
Впрочем, мучиться оставалось недолго: впереди уже показались два гигантских столпа. Эти мраморные, свободно стоявшие на своих постаментах колонны означали вход в Королевский распадок. Вокруг каждой из них располагались жаровни с навесами, к ним жались какие-то люди – в капюшонах и длиннополых плащах. В отсветах тлеющих углей их силуэты казались охваченными оранжевой окантовкой. Лайам услышал приглушенное бормотание.
«Возносят молитвы во здравие приболевшего государя», – подумал он и зашагал вверх по улице Шествий. За государя можно бы помолиться, но у него есть дела. Довлеющий над распадком королевский дворец был отчетливо виден даже сейчас: сияние многих сотен огней разрывало дождевую завесу. Особняки знати, его окружавшие, прятались за высокими стенами, оплетенными вездесущим плющом. В канавах бурлила вода.
Все это великолепие Лайама не очень смущало, ибо дружок чокнутого профессора должен был проживать тремя кварталами ниже. Он отсчитал нужное количество перекрестков, потом свернул, миновал два проулка и в глубине квартала обнаружил внушительное каменное строение, весьма схожее с тем, что было ему описано, правда, Лайам рассчитывал увидеть что-нибудь поскромней. Мокрая мостовая искрилась от света дюжины фонарей, озаряющих ярко-красную дверь, выступу над которой была придана форма гребня волны.
«Ничего себе домик! – подумал Лайам, медленно поднимаясь по ступеням крыльца. – Этот приятель мэтра, должно быть, из шишек!» Вывод его подтверждали и бронза массивной дверной ручки, и красовавшийся над нею эмалевый герб. Четыре белых дельфина резвились на синем поле под золотистым шевроном. Лайам присвистнул. Такие шевроны с бухты-барахты не раздавались. Ими отмечались лишь семьи, служившие верой и правдой короне на протяжении многих веков. Он встряхнулся, пригладил волосы, вытер нос, пошаркал по каменным плитам подошвами и только затем постучал в дверь бронзовым, специально для того предназначенным молотком. И принялся ждать, переминаясь с ноги на ногу и дуя в кулак, чтобы согреть окоченевшие пальцы.
Ждать пришлось долго, томительно долго. Лайам уже собирался постучать вдругорядь, но тут дверь отворилась. Наружу выглянул невероятно тощий лакей – в синей с белым ливрее.
Он смерил нежданного гостя немигающим взглядом и застыл в ожидании, поджав губы и выпятив огромный кадык.
– Я принес пакет для мэтра Берта, – сказал Лайам, расправив плечи и стараясь не показать, как задевает его поведение господского холуя. Лицо лакея даже не дрогнуло. – От профессора Оссиана Кейда.
– Что ж, заходите.
Лайаму показалось странным, что пропуском в дом послужило второе, а не первое из названных им имен, но с поручением следовало покончить как можно скорее, а потому без особых раздумий он прошел мимо слуги и очутился в продолговатом, увешанном блеклыми гобеленами холле. Прорези вычурной стойки у входа заполняли резные толстые трости, два набалдашника тускло блеснули, наверное серебром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Университетские наставники Лайама не уставали твердить, что в мире нет столицы, равной Торквею. Людям практичным строиться в этаком месте никогда бы и в голову не пришло. Говорили они это с оттенком гордости, словно состояли с основателями Торквея в родстве, хотя этого ничуть не бывало. Основали диковинный град семнадцать семейств, в незапамятные времена подчинившие Таралон своей воле и поставившие над ним своего короля. Здравый смысл повелевал им расположить опорный город короны в центре страны, но религия повернула дело иначе. Древние жрецы-прорицатели, поднаторевшие в толковании снов и гаданиях по перелетам птиц и бараньим лопаткам, объявили, что новому королю надлежит поселиться на восточном побережье подвластной ему территории, близ долины, в которой брала начало очень короткая и очень стремительная река. Долину нарекли звучно – Рентриллиан, именно там, по утверждениям жрецов, следовало короновать и погребать королей Таралона.
Век за веком столица врастала в скалы ущелья, по дну которого катился водный поток, низвергавшийся в море с гигантского естественного уступа. Строиться там было практически невозможно, но это жрецов заботило мало. К утесам, где прежде лепился лишь плющ, стали лепиться и здания. Семнадцать семейств уважали волю небес и никакие трудности их не пугали. Реку назвали Монаршей, а водам ее приписали чудесные свойства.
Так что столица единым городом отнюдь не была, а содержала в себе целых три не смыкавшихся друг с другом Торквея: Торквей священный, расположенный в долине Рентриллиан, Торквей королевский, лепившийся к скалам между долиной и водопадом, и нижний Торквей – морской порт, куда завозилось все, в чем могли нуждаться жители необыкновенного полиса, а нуждались они буквально во всем. Подняться наверх из Беллоу-сити (так назывался порт) можно было двумя способами: либо воспользовавшись подъемником, доступным лишь богатеям и знати, либо подсев на какую-нибудь повозку, ползущую по серпантину дороги, вырубленной в склоне горы. Парящая Лестница делала в день всего семь рейсов, тогда как дорога, именуемая Хлебным трактом, не отдыхала круглые сутки. По ней непрерывным потоком ползли телеги, груженные зерном, мясом, вином, пивом, мануфактурой, углем, древесиной, керамической плиткой, кирпичом, бумагой, стеклом, благовониями – короче, всем, чего только может желать человек.
В нескольких милях к югу от водопада имелась и боковая дорога, но она шла в обход города по соседней долине и вела прямиком к гробницам усопших монархов. Никаких товаров по ней не возили: ею пользовались толпы паломников, посещающих святые места.
«Идиотский город!» – подумал Лайам, не решаясь сойти с крыльца. Отчасти это суждение породила дурная погода, отчасти – странное собеседование с белобородым ученым, в результате которого мэтр остался в тепле, а гостю предстояло тащиться куда-то, несмотря на то что его плащ еще не просох. Но ведь и в самом деле: не безумие ли – строиться там, где и птицам не угнездиться? «Гнусный город, совершенно дурацкий!»
Лайам сунул руки в карманы плаща, поежился от охватившей их сырости и мысленно воззвал сквозь дождь:
«Фануил!»
В его мозгу незамедлительно возник отклик:
«Да, мастер?»
«Ты где?»
«Здесь, мастер». Миниатюрный черный дракончик, спикировав откуда-то сверху, плюхнулся перед ним на камни крыльца. Он встряхнулся как пес, посмотрел на хозяина и чихнул.
– Ты что, простудился?
На памяти Лайама дракончик еще ни разу не прихворнул, а ведь они были знакомы уже больше года. Да, уже больше года прошло с той ночи, когда Лайам наткнулся на труп чародея, невдалеке от которого, как потом оказалось, валялась издыхающая крылатая тварь.
Дракончик снова чихнул и пояснил:
«Мне вода в нос натекла».
Лайам посмотрел на серое небо, на мелкий, непрерывно моросящий дождь и поморщился.
«Что ж ты не спрятался?»
«Надеялся поохотиться».
«Вряд ли тут в городе найдется что-нибудь, кроме крыс. Тебе не стоит их есть. Попозже я что-нибудь раздобуду. Ты ведь не умираешь с голоду?»
Фануил почесал нос лапкой и сунул голову под крыло.
«Нет, мастер. Я могу подождать».
«И хорошо, – Лайам вновь угрюмо покосился на небо. – Потому что сейчас нам с тобой предстоит кое-что сделать. – Тут он вспомнил о странном предостережении Кейда. – Точнее, не нам, а мне. Я должен отнести одну вещь в Королевский распадок – на ту сторону речки. А ты найди себе местечко посуше и жди. Ты понял?»
Уродец вытащил голову из-под крыла и воззрился на Лайама.
«Ты уверен, что хочешь пойти один?»
Такой уверенности Лайам не ощущал. Фануил был ему преданным другом и верным слугой. В случае чего, он мог оказаться полезным, он уже не раз выручал Лайама из беды. Несмотря на свои небольшие размеры, уродец обладал абсолютным бесстрашием и умел творить мелкие заклинания, способные обезвредить врага. Частичка души, которой Лайаму пришлось против воли своей поступиться в уплату за это приобретение, теперь не казалась ему чересчур великой ценой. Собственно говоря, он ничем и не поступился, ибо потери не замечал. Душа его не стала ущербной, а лишь раздвоилась, войдя какой-то своей частью в дракончика, чтобы тот мог жить. Случай, который привел Лайама в дом чародея в ту ночь, был для уродца несомненно счастливым. И похоже, не для него одного. Лайам вздохнул.
«Я отправляюсь не на войну. К чему нам обоим мокнуть? До встречи!»
И он решительно шагнул из-под навеса под дождь.
Кейд проживал в небольшом тупичке рядом с улицей Мастеровых, главной артерией Ремесленного распадка. Семь подобных распадков, пробитых талой водой и ручьями, прорезали Торквей, сбегая к Монаршей реке, так что добраться до нее было проще простого. Лайам вышел на улицу и зашагал под гору, оскальзываясь на мокром булыжнике мостовой. Окошечки местных лавок и мастерских призывно светились, но он на них даже не поглядывал, угрюмо кутаясь в свой старенький плащ, который с каждым шагом становился все тяжелее. На набережной было пустынно, и Лайам, откинув со лба прядь липких волос, стал озираться в поисках лодки. Он не проделал еще и половины пути, а вся одежда на нем уже успела промокнуть.
Лодок на Монаршей не наблюдалось: река разбухла от ливней, и лодочники не рисковали пускаться в опасный путь. Лайам приставил ко лбу ладонь, но другого берега не увидел: его скрывала сплошная завеса дождя. Выругавшись, он повернул направо – на запад – и зашагал по каменным плитам, образовывавшим прогулочный тротуар.
«Гнусный, дурацкий город!» Когда-то, впрочем, Лайам так не считал. Торквей просто очаровал паренька, выросшего в мидландской глубинке. Он с изумлением взирал на знаменитые башни коллегий, оплетенные своевольным плющом, на изысканные особняки знати и причудливые дома чародеев; кажется, сотни лодок сновали тогда по реке… Ярким, праздничным, пропитанным солнцем – вот каким был в то время Торквей.
«Ну, выдавались и хмурые дни! – сказал себе Лайам, пересекая огромную лужу. – Отнюдь не всегда тут было безоблачно, отнюдь не всегда!» Но память его отмахнулась от этой скептической мысли, ему ужасно вдруг захотелось вновь стать семнадцатилетним и бесшабашным студентом. И чтобы отец был жив, и замок Ренфордов стоял нерушимо… «Я бы учился гораздо лучше, – давал неизвестно кому обещания Лайам. – Я посещал бы все лекции и совсем бы не пил!»
Он хмуро встряхнул головой, так что с волос его полетели во все стороны брызги, и прогнал бесполезные мечтания прочь. И ему уже не семнадцать, и лорд Ренфорд мертв, и на месте отчего замка – груда развалин. «А ты, при всей своей гордости, – всего лишь посыльный. Пора бы к тому привыкнуть и не расстраиваться по пустякам!»
Погрузившись в раздумья, он незаметно дошел до Башенного распадка. В начале уводящей в него улицы Мантий обнаружились две стоящие друг против друга таверны: по левую руку – «Кувшинчик», по правую – «Торба с гвоздями». Увидев знакомые вывески, Лайам повеселел. Он подумал, не завернуть ли в «Торбу»? Там можно погреться и пропустить стаканчик-другой. Студенты разных коллегий во времена его ученичества имели обыкновение бражничать в определенных тавернах. Лайам принадлежал к приверженцам «Торбы», причем к самым рьяным из них.
«Небо, каким же я был тогда идиотом!» Тот, кого хотя бы единожды вышибали из этого почтенного заведения, покрывал свое имя неувядаемой славой. Лайама вышибали из «Торбы» четырежды! Затем он припомнил, какими похмельными муками отзывалась наутро каждая из подобных пирушек, содрогнулся и решил не сбиваться с пути.
Еще десять минут торопливой ходьбы – и в пелене дождя проступила изящная арка моста Полукрон. Лайам похлопал себя по карману и усмехнулся. Легенда гласила, что некогда переход через реку действительно стоил полкроны, однако один из властителей Таралона откупил этот мост у скаредного владельца и повелел пропускать пешеходов бесплатно, а в тех местах, где стояли сборщики полукрон, благодарные горожане установили бюстики щедрого государя. Лайам походя потер плечико миниатюрного изваяния. Так делали все прохожие – на удачу, и потому эти бюстики приходилось чуть ли не ежегодно менять.
Мост был узкий, только-только разминуться двум пешеходам, и потому в погожие дни через него текли нескончаемые вереницы людей. Но сегодня столичные жители предпочитали посиживать дома, и Лайаму встретился лишь один человек. Далеко внизу кипела вода, шум дождя отдавался под каменным сводом. Быстро смеркалось, тучи над головой постепенно чернели.
Перейдя реку, Лайам вновь повернул на запад. Он так промок, что перестал кутаться в плащ, выпрямился и зашагал, высоко вскинув голову, не обращая внимания на струи дождя. Из носа текло, вода заливала глаза, но в сапогах было сухо. Обувку он приобрел у хорошего мастера, а вот с плащом промахнулся. «Надо добыть где-то клеенчатый плащ!»
Впрочем, мучиться оставалось недолго: впереди уже показались два гигантских столпа. Эти мраморные, свободно стоявшие на своих постаментах колонны означали вход в Королевский распадок. Вокруг каждой из них располагались жаровни с навесами, к ним жались какие-то люди – в капюшонах и длиннополых плащах. В отсветах тлеющих углей их силуэты казались охваченными оранжевой окантовкой. Лайам услышал приглушенное бормотание.
«Возносят молитвы во здравие приболевшего государя», – подумал он и зашагал вверх по улице Шествий. За государя можно бы помолиться, но у него есть дела. Довлеющий над распадком королевский дворец был отчетливо виден даже сейчас: сияние многих сотен огней разрывало дождевую завесу. Особняки знати, его окружавшие, прятались за высокими стенами, оплетенными вездесущим плющом. В канавах бурлила вода.
Все это великолепие Лайама не очень смущало, ибо дружок чокнутого профессора должен был проживать тремя кварталами ниже. Он отсчитал нужное количество перекрестков, потом свернул, миновал два проулка и в глубине квартала обнаружил внушительное каменное строение, весьма схожее с тем, что было ему описано, правда, Лайам рассчитывал увидеть что-нибудь поскромней. Мокрая мостовая искрилась от света дюжины фонарей, озаряющих ярко-красную дверь, выступу над которой была придана форма гребня волны.
«Ничего себе домик! – подумал Лайам, медленно поднимаясь по ступеням крыльца. – Этот приятель мэтра, должно быть, из шишек!» Вывод его подтверждали и бронза массивной дверной ручки, и красовавшийся над нею эмалевый герб. Четыре белых дельфина резвились на синем поле под золотистым шевроном. Лайам присвистнул. Такие шевроны с бухты-барахты не раздавались. Ими отмечались лишь семьи, служившие верой и правдой короне на протяжении многих веков. Он встряхнулся, пригладил волосы, вытер нос, пошаркал по каменным плитам подошвами и только затем постучал в дверь бронзовым, специально для того предназначенным молотком. И принялся ждать, переминаясь с ноги на ногу и дуя в кулак, чтобы согреть окоченевшие пальцы.
Ждать пришлось долго, томительно долго. Лайам уже собирался постучать вдругорядь, но тут дверь отворилась. Наружу выглянул невероятно тощий лакей – в синей с белым ливрее.
Он смерил нежданного гостя немигающим взглядом и застыл в ожидании, поджав губы и выпятив огромный кадык.
– Я принес пакет для мэтра Берта, – сказал Лайам, расправив плечи и стараясь не показать, как задевает его поведение господского холуя. Лицо лакея даже не дрогнуло. – От профессора Оссиана Кейда.
– Что ж, заходите.
Лайаму показалось странным, что пропуском в дом послужило второе, а не первое из названных им имен, но с поручением следовало покончить как можно скорее, а потому без особых раздумий он прошел мимо слуги и очутился в продолговатом, увешанном блеклыми гобеленами холле. Прорези вычурной стойки у входа заполняли резные толстые трости, два набалдашника тускло блеснули, наверное серебром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40