Лайаму вскорости все это надоело, он извинился и встал.
– Что-то сынок ваш задерживается. Пойду посмотрю, куда он пропал.
Привратница стала упрашивать «доброго лорда» посидеть с ней еще, однако тот решительно затворил за собой дверь и с наслаждением вдохнул свежий холодный воздух.
«Вот ведь старая кляча!» В прежние времена он никогда бы себе не позволил подумать о Бекке в таком нелицеприятном ключе. К ней было принято относиться с благоговением, и все ее россказни словно окутывал некий многозначительно-таинственный флер. «Бабьи сплетни и более ничего, – поморщился Лайам. – Может, мы так с ней носились лишь потому, что она многое нам спускала?» Да иногда ведь и не спускала. Ей ничего не стоило, например, вдруг осердиться и захлопнуть ворота перед носом припозднившегося студента, а нарушителям режима в коллегии грозили весьма крупные неприятности.
Лайам сделал пару шагов и прислонился лицом к влажной кованой решетке. Слева, в окнах студенческого крыла горели огни, и листва колючих кустарников, которые заполняли весь внутренний двор, переливалась в их свете. Между кустами мокро поблескивал гравий очень извилистых и узких дорожек. Одной из старейших традиций братства коллегии «Обалденствия» было обязать новичка пройти по какой-либо из них – сильно подвыпившего и с завязанными глазами. Лайам умиленно заулыбался, но резкий хруст гравия отвлек его от приятных воспоминаний.
– Он вас примет, – недовольно буркнул преемник Бекки, отпирая замок. – Он живет там же, где прежде жил Бахорель. Соберетесь уйти – позвоните.
Увалень указал подбородком на длинный шнурок и, проскользнув в ворота, с лязгом захлопнул их за собой.
Северо-западное крыло почтенного учебного заведения, подпирающее угрюмую башню и являющееся обителью преподавательского состава коллегии, тоже могло о многом напомнить ему, но веселого в этих воспоминаниях было бы мало. Разносы, накачки, нотации, выговоры: студиозус Ренфорд был не очень радив. Поэтому, подходя к нему, Лайам расправил плечи и выпятил подбородок. «Помни – ты уже не студент! Ты взрослый самостоятельный человек, ты торговец, ты квестор грозного герцога Южного Тира! – твердил он себе, поднимаясь по узенькой темной лестнице, ведущей к личным покоям профессоров. – А еще не забудь, что ты также преступник, которого разыскивает столичная стража!»
Как ни странно, последняя мысль вселила в него бодрость. Если уж он способен противостоять тысяче миротворцев Торквея («Способен ли?» – хмыкнул внутренний голосок), то разговор с каким-то ученым ему нипочем.
Наверху все было по-прежнему: те же темные панели на стенах, те же неровные, жутко поскрипывающие полы, те же мрачные твердого дерева двери, от стука в которые у студентов ныли костяшки пальцев. Лайам постучал в нужную дверь, ушибся, не рассчитав силу удара, и в ярости зашипел, но тут ворчливый голос пригласил гостя войти.
Башня есть башня, в ней не очень-то разбежишься, да и воск в Торквее дороговат, так что комната мастера Толлердига представляла собой нечто вроде чулана неправильной формы и освещалась одной-единственной – и весьма тощей – свечой. Ученый сидел у высокого секретера, уткнувшись в какую-то книгу. Он поднял голову и близоруко прищурился.
– А-а! Вы, значит, и есть господин Ренфорд? – Мэтр слез с табурета и отвесил легкий поклон.
– Толлердиг, к вашим услугам. – Блуждающая полуулыбка и туманный взгляд хозяина кабинета выдавали в нем человека рассеянного, витающего в заоблачных высях, однако этому поспешному выводу стойко противоречили как аккуратность костюма мэтра, так и вся окружающая его обстановка. Бордово-зеленая мантия безупречно отглажена и чиста, книги расставлены по формату, стопки бумаг выровнены, перья и чернильница расположены так, чтобы до них легко было дотянуться.
– Я так понимаю, у вас ко мне какое-то дело?
– Дело? Ах, ну да, разумеется. Это даже не дело, а так – пустячок. У меня имеется одна маленькая вещица… да вот, не угодно ли поглядеть?
Лайам выудил из кармана загадочную посылку, на ходу сочиняя приемлемую историю того, как она попала к нему.
– Один мой друг, точнее, знакомый, нашел кое-что странное… среди вещей своего скоропостижно умершего отца. И ему захотелось узнать, что этот предмет из себя представляет. И что может находиться внутри.
Он умолк и протянул сверток ученому.
Толлердиг бережно развернул бумагу и поднес флакон к самому носу. Повертел в руках. Лайам обратил внимание, что ногти его ровно подстрижены и что, однако, их кончики грязны от чернил. Исследование длилось и длилось. Наконец мэтр поморщился и оттопырил губу.
– Хм!
– Что?
– Да, это похоже, похоже.
Не вдаваясь в дальнейшие пояснения, мэтр отошел к столу, взял маленький ножичек, лежавший возле стопки бумаг, и, прежде чем Лайам успел вмешаться, провел лезвием по черной оплетке.
– Эй!
Толлердиг не повел и ухом.
– Так я и думал, – сказал он и продемонстрировал Лайаму флакончик и нож. – Видите, на ноже остались зазубрины, с металлом же ничего не случилось.
Зазубрины были внушительными. Лайам присвистнул.
– Верный знак, что это – идеальный металл.
– Идеальный металл?
– Именно так, – кивнул Толлердиг. – Теперь поглядим, что у нас со стеклом…
Ученый снял с верхней полки ступку, сунул туда склянку и занес над ней пестик.
На этот раз Лайам оказался проворнее: он накрыл ступку рукой.
– Что вы себе позволяете?! – Ученый растерянно заморгал.
– Как что? Проверяю гипотезу.
– Вы же ее разобьете!
Толлердиг улыбнулся и покачал головой.
– Если все верно, то не разобью.
– А если нет?!
Лайаму хотелось сказать, что из-за этой штуковины уже погибли двое людей и что в его намерения вовсе не входит так глупо ею рисковать. Однако он ничего не сказал и только выхватил флакончик из ступки.
Мэтр Толлердиг вдруг заупрямился и потянулся к странному пузырьку.
– Это наверняка не стекло!
– А что же, профессор, что же?
– Идеальный хрусталь. И, судя по всему, королевский!
Лайам ошеломленно уставился на ученого. Тот закатил глаза и пустился в терпеливые пояснения.
– Идеальный хрусталь известен также как магическое стекло, хотя ни один из ныне живущих магов не способен его изготовить. Секрет получения этого вещества, равно как и других идеальных материалов, утрачен задолго до того, как Семнадцать семейств осели в этих краях, чтобы создать таралонское королевство…
Далее стало ясно, что идеальные материалы уничтожить практически невозможно и что именно они и составляют основу многих древнейших реликвий.
– Взять Эдаранские Мечи… – Мэтр воздел палец и смолк, вопросительно глядя на гостя. Лайам кивнул. Он знал, что эти мечи действительно существуют и что их изображение входит в гербовую символику династии, управляющей Таралоном. – Им уже тысяча лет, они побывали в бесчисленных битвах, и, однако же, на их лезвиях нет ни единой царапины!
– Королевский хрусталь, – продолжал Толлердиг, – это тот же идеальный хрусталь, только алый. Пэры и герцоги имеют право владеть хрусталем любого другого цвета, но алый может принадлежать лишь королям.
Он вновь умолк, потом с пафосом прокричал:
– Да не познает грешных вин мой кубок – царственный рубин! Это цитата из сочинений Гальбы Благочестивого. Итак, я с огромной степенью вероятности утверждаю: место вашей вещице – в сокровищнице короля. А если вам нужны дополнительные доказательства – пожалуйста. Взгляните на пробку.
«В сокровищнице короля?» Лайам нахмурился, разглядывая флакончик.
– Как видите, она имеет форму короны. – «Имеет-имеет!» Лайам совсем помрачнел.
«Если этой штуковиной владел сам король, то как же она попала к Веспасиану?»
– А каким же образом эта вещица могла оказаться… ну, не там, где ей должно бы находиться?
– Воровство, – лаконично откликнулся Толлердиг, затем заколебался. – Ну, в принципе ее могли преподнести кому-нибудь в дар, такое бывает. Редко, конечно, но все же бывает, причем документально такая акция практически нигде не фиксируется. У нас вообще ничего не фиксируется! – взъярился он вдруг. – Известно ли вам, например, что таралонский архив до сих пор не имеет более-менее основательного каталога всех королевских реликвий? Это бесценные редкости, раритеты, а между тем толком о них никто ничего не знает!
Он отмахнулся, словно бы отвергая возражения гостя, хотя гость и не думал ему возражать.
– Нет-нет, об Эдаранских Мечах наслышаны все и распрекрасно себе представляют, как они выглядят. Любой вам опишет и Квинтинов Щит, и Псаллантову Колесницу. Но что такое, скажите на милость, Десница Урдоха? Одни полагают, что это жезл с навершием в форме раскрытой ладони, другие – что это боевая перчатка, есть тьма других домыслов, и чему же нам верить? А Пиллова Кладовая, а Око Северна, а Монаршая Панацея!.. Века прошли с тех времен, как появились упоминания об этих диковинах, но их описаний у нас нет как нет!
Ученый вздохнул поглубже и продолжил свой монолог, но Лайам уже не слушал его, погрузившись в свои размышления. На доме, куда он был послан, висел герб с шевроном, означающим, что там живет человек не простой, а принадлежащий к роду, верой и правдой служащему монаршей фамилии. Значит, вполне возможно, что герцог намеревался переправить этот странный флакончик именно королю. «Но почему таким обходным путем? Зачем все эти сложности? Почему Кейд не мог попросту поручить мне зайти в королевскую канцелярию? Почему, наконец, сам герцог мне этого не поручил?» Внезапно ему в голову пришла сумасшедшая мысль. Никанор ведь болен, и, судя по слухам, смертельно. Вполне вероятно, что во флакончике снадобье, сулящее ему исцеление!
Но Лайам тут же отверг это предположение. «Имея лекарство, способное исцелить короля, герцог вряд ли его доверил бы заботам простого посыльного. Нет, он отправил бы такое ценное снадобье в бронированном сундуке, в сопровождении рыцарей, под пение труб…»
Однако же из-за этого крохотного флакончика уже погибло два человека и за ним охотится сам пацифик Торквея. Стало быть, за всем этим что-то стоит. «Но что же? Что?» Лайам мучительно застонал, скривился – и не сразу сообразил, что мэтр Толлердиг уже перестал бубнить и теперь смотрит на него, по-совиному моргая глазами.
– Простите, я отвлекся. Что вы сказали?
– Я спросил, – ученый укоризненно мотнул головой, – я спросил, не согласитесь ли вы оставить эту вещь у меня? Я мог бы порыться в библиотеке коллегии и попробовать выяснить, нет ли о ней каких-либо упоминаний.
– Ага, – кивнул Лайам. Идея ему понравилась. – Только оставить ее вам я не могу. Мой знакомый – человек щепетильный и весьма чтит все, что связано с памятью об отце. Я обещал ему не расставаться с этой безделицей. Сколько времени могут занять изыскания?
Толлердиг заколебался – он явно был огорчен.
– День-два, не больше. Но… понадобятся расходы. Свечи, чернила, может, придется нанять помощника, чтобы делать необходимые выписки… и вообще…
– Хорошо-хорошо.
Лайам достал два золотых. Глаза ученого загорелись.
– Мой корабль скоро уходит, у меня мало времени. Через день-другой я к вам загляну.
«Если, конечно, не окажусь за решеткой или не буду лежать в безымянной могиле».
Монеты перешли из рук в руки, и Толлердиг засуетился.
– Я немедля примусь за работу. Вы позволите мне для памяти зарисовать этот предмет?
Не дожидаясь ответа, он уселся на табурет и подтянул к себе лист бумаги.
– Превосходно, – сказал Лайам, глядя на королевский хрусталь в идеальной оправе, лежащий у него на ладони. В свете свечи склянка приобрела цвет крови. – Превосходно! – повторил он и сунул флакончик в карман.
Пригоршня мелочи творит чудеса. Сын старой Бекки заулыбался и рассыпался в благодарностях, но Лайам жестом оборвал его излияния и повелел принести себе кусочек бечевки.
«Фануил, – позвал он, когда требуемое было получено и привратник скрылся в каморке, – спустись-ка сюда!»
Дракончик влетел под арку.
«Ну что, мастер, порядок?»
«Порядок-порядок. – Лайам встал на колени и вынул из кармана флакончик. – Ты можешь его поносить?»
Дракончик склонил голову набок.
«Не очень долго. В зубах или в когтях».
Лайам показал бечевку.
«Не в зубах и не в когтях, а на спине?»
Фануил только фыркнул.
«Так надежней. Меня могут поймать, тебя – нет».
«Разумеется, мастер. – Дракончик дернулся и развернул крылья. – Так я смогу носить эту штуку сколько угодно. Хорошая мысль».
Конечно, хорошая. У нас плохих не бывает. Похваливая себя за сообразительность, Лайам пропустил бечевку под узкой грудью рептилии, завел ее за основания крыльев, обмотал вокруг пузырька и завязал двойным узлом ближе к хвосту.
«Не туго?»
Фануил встал и по-кошачьи выгнулся. Потом взмахнул крыльями, вильнул хвостом, подпрыгнул, подвигал задом. Пузырек не шевелился.
«Нет, не туго. Все хорошо».
Лайам с шумом выдохнул воздух.
– Вот и ладно. Теперь двинем к Маркейд.
«А где она живет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Что-то сынок ваш задерживается. Пойду посмотрю, куда он пропал.
Привратница стала упрашивать «доброго лорда» посидеть с ней еще, однако тот решительно затворил за собой дверь и с наслаждением вдохнул свежий холодный воздух.
«Вот ведь старая кляча!» В прежние времена он никогда бы себе не позволил подумать о Бекке в таком нелицеприятном ключе. К ней было принято относиться с благоговением, и все ее россказни словно окутывал некий многозначительно-таинственный флер. «Бабьи сплетни и более ничего, – поморщился Лайам. – Может, мы так с ней носились лишь потому, что она многое нам спускала?» Да иногда ведь и не спускала. Ей ничего не стоило, например, вдруг осердиться и захлопнуть ворота перед носом припозднившегося студента, а нарушителям режима в коллегии грозили весьма крупные неприятности.
Лайам сделал пару шагов и прислонился лицом к влажной кованой решетке. Слева, в окнах студенческого крыла горели огни, и листва колючих кустарников, которые заполняли весь внутренний двор, переливалась в их свете. Между кустами мокро поблескивал гравий очень извилистых и узких дорожек. Одной из старейших традиций братства коллегии «Обалденствия» было обязать новичка пройти по какой-либо из них – сильно подвыпившего и с завязанными глазами. Лайам умиленно заулыбался, но резкий хруст гравия отвлек его от приятных воспоминаний.
– Он вас примет, – недовольно буркнул преемник Бекки, отпирая замок. – Он живет там же, где прежде жил Бахорель. Соберетесь уйти – позвоните.
Увалень указал подбородком на длинный шнурок и, проскользнув в ворота, с лязгом захлопнул их за собой.
Северо-западное крыло почтенного учебного заведения, подпирающее угрюмую башню и являющееся обителью преподавательского состава коллегии, тоже могло о многом напомнить ему, но веселого в этих воспоминаниях было бы мало. Разносы, накачки, нотации, выговоры: студиозус Ренфорд был не очень радив. Поэтому, подходя к нему, Лайам расправил плечи и выпятил подбородок. «Помни – ты уже не студент! Ты взрослый самостоятельный человек, ты торговец, ты квестор грозного герцога Южного Тира! – твердил он себе, поднимаясь по узенькой темной лестнице, ведущей к личным покоям профессоров. – А еще не забудь, что ты также преступник, которого разыскивает столичная стража!»
Как ни странно, последняя мысль вселила в него бодрость. Если уж он способен противостоять тысяче миротворцев Торквея («Способен ли?» – хмыкнул внутренний голосок), то разговор с каким-то ученым ему нипочем.
Наверху все было по-прежнему: те же темные панели на стенах, те же неровные, жутко поскрипывающие полы, те же мрачные твердого дерева двери, от стука в которые у студентов ныли костяшки пальцев. Лайам постучал в нужную дверь, ушибся, не рассчитав силу удара, и в ярости зашипел, но тут ворчливый голос пригласил гостя войти.
Башня есть башня, в ней не очень-то разбежишься, да и воск в Торквее дороговат, так что комната мастера Толлердига представляла собой нечто вроде чулана неправильной формы и освещалась одной-единственной – и весьма тощей – свечой. Ученый сидел у высокого секретера, уткнувшись в какую-то книгу. Он поднял голову и близоруко прищурился.
– А-а! Вы, значит, и есть господин Ренфорд? – Мэтр слез с табурета и отвесил легкий поклон.
– Толлердиг, к вашим услугам. – Блуждающая полуулыбка и туманный взгляд хозяина кабинета выдавали в нем человека рассеянного, витающего в заоблачных высях, однако этому поспешному выводу стойко противоречили как аккуратность костюма мэтра, так и вся окружающая его обстановка. Бордово-зеленая мантия безупречно отглажена и чиста, книги расставлены по формату, стопки бумаг выровнены, перья и чернильница расположены так, чтобы до них легко было дотянуться.
– Я так понимаю, у вас ко мне какое-то дело?
– Дело? Ах, ну да, разумеется. Это даже не дело, а так – пустячок. У меня имеется одна маленькая вещица… да вот, не угодно ли поглядеть?
Лайам выудил из кармана загадочную посылку, на ходу сочиняя приемлемую историю того, как она попала к нему.
– Один мой друг, точнее, знакомый, нашел кое-что странное… среди вещей своего скоропостижно умершего отца. И ему захотелось узнать, что этот предмет из себя представляет. И что может находиться внутри.
Он умолк и протянул сверток ученому.
Толлердиг бережно развернул бумагу и поднес флакон к самому носу. Повертел в руках. Лайам обратил внимание, что ногти его ровно подстрижены и что, однако, их кончики грязны от чернил. Исследование длилось и длилось. Наконец мэтр поморщился и оттопырил губу.
– Хм!
– Что?
– Да, это похоже, похоже.
Не вдаваясь в дальнейшие пояснения, мэтр отошел к столу, взял маленький ножичек, лежавший возле стопки бумаг, и, прежде чем Лайам успел вмешаться, провел лезвием по черной оплетке.
– Эй!
Толлердиг не повел и ухом.
– Так я и думал, – сказал он и продемонстрировал Лайаму флакончик и нож. – Видите, на ноже остались зазубрины, с металлом же ничего не случилось.
Зазубрины были внушительными. Лайам присвистнул.
– Верный знак, что это – идеальный металл.
– Идеальный металл?
– Именно так, – кивнул Толлердиг. – Теперь поглядим, что у нас со стеклом…
Ученый снял с верхней полки ступку, сунул туда склянку и занес над ней пестик.
На этот раз Лайам оказался проворнее: он накрыл ступку рукой.
– Что вы себе позволяете?! – Ученый растерянно заморгал.
– Как что? Проверяю гипотезу.
– Вы же ее разобьете!
Толлердиг улыбнулся и покачал головой.
– Если все верно, то не разобью.
– А если нет?!
Лайаму хотелось сказать, что из-за этой штуковины уже погибли двое людей и что в его намерения вовсе не входит так глупо ею рисковать. Однако он ничего не сказал и только выхватил флакончик из ступки.
Мэтр Толлердиг вдруг заупрямился и потянулся к странному пузырьку.
– Это наверняка не стекло!
– А что же, профессор, что же?
– Идеальный хрусталь. И, судя по всему, королевский!
Лайам ошеломленно уставился на ученого. Тот закатил глаза и пустился в терпеливые пояснения.
– Идеальный хрусталь известен также как магическое стекло, хотя ни один из ныне живущих магов не способен его изготовить. Секрет получения этого вещества, равно как и других идеальных материалов, утрачен задолго до того, как Семнадцать семейств осели в этих краях, чтобы создать таралонское королевство…
Далее стало ясно, что идеальные материалы уничтожить практически невозможно и что именно они и составляют основу многих древнейших реликвий.
– Взять Эдаранские Мечи… – Мэтр воздел палец и смолк, вопросительно глядя на гостя. Лайам кивнул. Он знал, что эти мечи действительно существуют и что их изображение входит в гербовую символику династии, управляющей Таралоном. – Им уже тысяча лет, они побывали в бесчисленных битвах, и, однако же, на их лезвиях нет ни единой царапины!
– Королевский хрусталь, – продолжал Толлердиг, – это тот же идеальный хрусталь, только алый. Пэры и герцоги имеют право владеть хрусталем любого другого цвета, но алый может принадлежать лишь королям.
Он вновь умолк, потом с пафосом прокричал:
– Да не познает грешных вин мой кубок – царственный рубин! Это цитата из сочинений Гальбы Благочестивого. Итак, я с огромной степенью вероятности утверждаю: место вашей вещице – в сокровищнице короля. А если вам нужны дополнительные доказательства – пожалуйста. Взгляните на пробку.
«В сокровищнице короля?» Лайам нахмурился, разглядывая флакончик.
– Как видите, она имеет форму короны. – «Имеет-имеет!» Лайам совсем помрачнел.
«Если этой штуковиной владел сам король, то как же она попала к Веспасиану?»
– А каким же образом эта вещица могла оказаться… ну, не там, где ей должно бы находиться?
– Воровство, – лаконично откликнулся Толлердиг, затем заколебался. – Ну, в принципе ее могли преподнести кому-нибудь в дар, такое бывает. Редко, конечно, но все же бывает, причем документально такая акция практически нигде не фиксируется. У нас вообще ничего не фиксируется! – взъярился он вдруг. – Известно ли вам, например, что таралонский архив до сих пор не имеет более-менее основательного каталога всех королевских реликвий? Это бесценные редкости, раритеты, а между тем толком о них никто ничего не знает!
Он отмахнулся, словно бы отвергая возражения гостя, хотя гость и не думал ему возражать.
– Нет-нет, об Эдаранских Мечах наслышаны все и распрекрасно себе представляют, как они выглядят. Любой вам опишет и Квинтинов Щит, и Псаллантову Колесницу. Но что такое, скажите на милость, Десница Урдоха? Одни полагают, что это жезл с навершием в форме раскрытой ладони, другие – что это боевая перчатка, есть тьма других домыслов, и чему же нам верить? А Пиллова Кладовая, а Око Северна, а Монаршая Панацея!.. Века прошли с тех времен, как появились упоминания об этих диковинах, но их описаний у нас нет как нет!
Ученый вздохнул поглубже и продолжил свой монолог, но Лайам уже не слушал его, погрузившись в свои размышления. На доме, куда он был послан, висел герб с шевроном, означающим, что там живет человек не простой, а принадлежащий к роду, верой и правдой служащему монаршей фамилии. Значит, вполне возможно, что герцог намеревался переправить этот странный флакончик именно королю. «Но почему таким обходным путем? Зачем все эти сложности? Почему Кейд не мог попросту поручить мне зайти в королевскую канцелярию? Почему, наконец, сам герцог мне этого не поручил?» Внезапно ему в голову пришла сумасшедшая мысль. Никанор ведь болен, и, судя по слухам, смертельно. Вполне вероятно, что во флакончике снадобье, сулящее ему исцеление!
Но Лайам тут же отверг это предположение. «Имея лекарство, способное исцелить короля, герцог вряд ли его доверил бы заботам простого посыльного. Нет, он отправил бы такое ценное снадобье в бронированном сундуке, в сопровождении рыцарей, под пение труб…»
Однако же из-за этого крохотного флакончика уже погибло два человека и за ним охотится сам пацифик Торквея. Стало быть, за всем этим что-то стоит. «Но что же? Что?» Лайам мучительно застонал, скривился – и не сразу сообразил, что мэтр Толлердиг уже перестал бубнить и теперь смотрит на него, по-совиному моргая глазами.
– Простите, я отвлекся. Что вы сказали?
– Я спросил, – ученый укоризненно мотнул головой, – я спросил, не согласитесь ли вы оставить эту вещь у меня? Я мог бы порыться в библиотеке коллегии и попробовать выяснить, нет ли о ней каких-либо упоминаний.
– Ага, – кивнул Лайам. Идея ему понравилась. – Только оставить ее вам я не могу. Мой знакомый – человек щепетильный и весьма чтит все, что связано с памятью об отце. Я обещал ему не расставаться с этой безделицей. Сколько времени могут занять изыскания?
Толлердиг заколебался – он явно был огорчен.
– День-два, не больше. Но… понадобятся расходы. Свечи, чернила, может, придется нанять помощника, чтобы делать необходимые выписки… и вообще…
– Хорошо-хорошо.
Лайам достал два золотых. Глаза ученого загорелись.
– Мой корабль скоро уходит, у меня мало времени. Через день-другой я к вам загляну.
«Если, конечно, не окажусь за решеткой или не буду лежать в безымянной могиле».
Монеты перешли из рук в руки, и Толлердиг засуетился.
– Я немедля примусь за работу. Вы позволите мне для памяти зарисовать этот предмет?
Не дожидаясь ответа, он уселся на табурет и подтянул к себе лист бумаги.
– Превосходно, – сказал Лайам, глядя на королевский хрусталь в идеальной оправе, лежащий у него на ладони. В свете свечи склянка приобрела цвет крови. – Превосходно! – повторил он и сунул флакончик в карман.
Пригоршня мелочи творит чудеса. Сын старой Бекки заулыбался и рассыпался в благодарностях, но Лайам жестом оборвал его излияния и повелел принести себе кусочек бечевки.
«Фануил, – позвал он, когда требуемое было получено и привратник скрылся в каморке, – спустись-ка сюда!»
Дракончик влетел под арку.
«Ну что, мастер, порядок?»
«Порядок-порядок. – Лайам встал на колени и вынул из кармана флакончик. – Ты можешь его поносить?»
Дракончик склонил голову набок.
«Не очень долго. В зубах или в когтях».
Лайам показал бечевку.
«Не в зубах и не в когтях, а на спине?»
Фануил только фыркнул.
«Так надежней. Меня могут поймать, тебя – нет».
«Разумеется, мастер. – Дракончик дернулся и развернул крылья. – Так я смогу носить эту штуку сколько угодно. Хорошая мысль».
Конечно, хорошая. У нас плохих не бывает. Похваливая себя за сообразительность, Лайам пропустил бечевку под узкой грудью рептилии, завел ее за основания крыльев, обмотал вокруг пузырька и завязал двойным узлом ближе к хвосту.
«Не туго?»
Фануил встал и по-кошачьи выгнулся. Потом взмахнул крыльями, вильнул хвостом, подпрыгнул, подвигал задом. Пузырек не шевелился.
«Нет, не туго. Все хорошо».
Лайам с шумом выдохнул воздух.
– Вот и ладно. Теперь двинем к Маркейд.
«А где она живет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40