— Да ты еще и дипломат, — сдержанно улыбнувшись, произнес Защитник. — Тебе, Младший Страж, достаточно знать следующее. У меня есть веские основания считать, что Божественный стремится увеличить собственное могущество, захватив часть моего. Не довольствуясь изданием указов, разрешением земельных споров и брачными соглашениями, он вопреки традициям хочет вмешаться в сбор податей и, что еще хуже, — в вопросы объявления войны. С этой целью, — продолжил Защитник, кладя руку на предплечье Сильвита, что считалось проявлением большого доверия и заставило молодого эльфа буквально трепетать от оказанной ему чести, — так вот, с этой целью Божественный направил мне приказ. По его мнению, которое он считает взвешенным и продуманным, охрану входа в Портал следует поручить его солдатам. Солдаты нашего Дома, Дома Киннотов, которые с самого момента создания Портала охраняли и охраняют вход, должны уступить им место.
Сильвит ужаснулся. Ему было трудно поверить, чтобы Божественный действительно мог отважиться на такую дерзость и предъявить Защитнику подобные требования. Это расценивалось как смертельное оскорбление. Сильвит удивился, как Дома еще не начали войну.
— Вскоре после издания этого приказа Божественный отменил его, — сказал Защитник, отвечая на молчаливый вопрос Сильвита. — Он сообразил, что зашел слишком далеко. Но от своего замысла не отказался. Этот господин Мабретон, которого ты сегодня видел, — один из сподвижников Божественного. Его рука. А ты, — продолжал Защитник, сжимая плечо Сильвита, — будешь моей рукой.
— Ваша милость, я недостоин такой чести, — ответил Сильвит, как того требовал этикет.
— Ты ее достоин, Сильвит, — сказал Защитник, назвав Младшего Стража по имени и выказав ему тем самым еще большее расположение. — Я давно слежу за тобой, помня, что ты как раз годишься для подобного дела.
— Что требуется от меня, ваша честь?
— Перед господином Мабретоном и другими послами от эльфов стоит задача: убедить короля Тамароса в том, что Божественный имеет все права взять охрану Портала в свои руки. Для человека, король Тамарос мудр. Он не захочет вмешиваться в междоусобные дела эльфов. Божественный рассчитывает, что сумеет убедить короля послать человеческих солдат для охраны нашего входа в Портал.
— Неужели Божественный обезумел? — забыв всякую осторожность, откровенно и громко спросил Сильвит.
Поймав в темноте короткий взгляд Защитника, он прикусил язык. Слуг поблизости не было, но почти наверняка в окружении Защитника находились платные доносчики, которые сейчас вполне могли прятаться в тени деревьев и подслушивать. Защитник конечно же попытается разузнать, кто они, станет за ними следить и перехватывать их донесения. Однако осторожность и благоразумие еще никогда не мешали.
— Нет, на самом деле Божественный весьма умен, — сказал Защитник. — Если Тамарос поверит, что война между эльфами будет угрожать и Виннингэльской империи, и подумает, что, допустим, я имею свои виды на Портал, поскольку намереваюсь переправить по туннелю армию эльфов и начать с ним войну, у человеческого короля не будет иного выбора, как послать своих солдат для охраны входа. Когда тебя, меня и остальных эльфов из Дома Киннотов перестанут пускать в Портал, когда наши купцы не смогут отправиться в Виннингэль для продажи своих товаров, и наша казна опустеет, Божественный сможет, не потеряв лица, заявить нам, что во всем виноваты люди, стремящиеся нас ослабить.
— Ваша милость, разве Божественный хочет войны с людьми?
— Да, Младший Страж, он хочет, чтобы Дом Киннотов начал войну против людей. Ослабив наш Дом, он сможет захватить власть, которой мы сейчас обладаем.
— А что заставляет его думать, будто человеческие армии станут делать различия между двумя нашими Домами?
— Ты попал в точку, — сказал Защитник. — Люди похожи на блох. Стоит им проникнуть в жилище, как от них бывает трудно избавиться. Божественный этого не понимает. Он вообще не способен видеть дальше своего носа.
— Какова ваша воля относительно меня? — спросил Сильвит, кровь которого бурлила от волнения.
— Разумеется, у тебя не будет никакой официальной должности. Ты отправляешься туда как ученый и потому представляешь сам себя. Тамарос — тоже ученый; он приблизит тебя к себе, допустит в свою громадную библиотеку, что находится прямо в королевском замке. Добейся его расположения, Сильвит. Стань для него приятным спутником, заслужи его доверие. Если только у тебя появится возможность войти в число королевских придворных, хватайся за нее обеими руками. Тогда ты сможешь сообщать мне обо всем, что говорят и делают посланники Божественного. Если ты окажешься способным и удачливым, то займешь при дворе такое положение, которое позволит тебе их раздавить.
— Вы оказываете мне столь высокое доверие, что испытываемую мною радость невозможно передать словами, — сказал Сильвит.
Он встал и низко поклонился, почти коснувшись лбом коленей.
— Я смотрю, что радость действует на тебя целительным образом. Она способна даже вылечить растянутую лодыжку.
Защитник широко улыбнулся. Встав, он протянул Сильвиту руку.
— Идем, Младший Страж. Думаю, лодыжка все же еще болит. Держись за мою руку. Я отведу тебя в дом. Скорее всего, несколько дней тебе придется похромать.
— Вы правы, мой господин. Я ощущаю сильную боль. Благодарю вашу милость за помощь.
Опираясь на руку Защитника, Младший Страж проковылял через сад и вошел в дом, где горничная расстелила ему матрас и приготовила постель.
Сильвит хромал и на следующий день, когда он вместе с господином Мабретоном и госпожой Вэлурой оказался у входа в Портал, ведущий в город Виннингэль.
Глава 3
Урок чтения
Жизнь во дворце сильно отличалась от прежней жизни Гарета. В той жизни он целыми днями слонялся по пустым комнатам родительского дома, завистливо глядя из окна на шумные игры и потасовки крестьянских детей, или сидел, держа на руках нянину пряжу, которую она сматывала в большие клубки. Прошло несколько недель, прежде чем Гарет начал делать попытки хоть как-то разобраться в окружающей его новой жизни и приспособиться к ней. Никто не потрудился ему объяснить, что он должен и чего не должен делать, и это лишь усугубляло трудности мальчика. Взрослые думали, будто все это он впитает сам, как растение впитывает солнечный свет.
Выходило так, что наказания Гарет получал преимущественно по своей вине, а не из-за провинностей принца. В первые дни после появления мальчика во дворце Дагнарус, обычно бурно протестовавший против учебы и зевавший на уроках, вел себя безупречно. Эваристо, долготерпеливый учитель принца, гордился тем, что его замысел наказывать вместо Дагнаруса другого ребенка возымел столь большой успех. Поведение принца исправилось, ибо он не хотел видеть, как наказывают его маленького друга. Таково было восторженное заключение Эваристо, которым он поделился с их величествами. Правда, очень скоро взрослым пришлось расстаться с подобными иллюзиями.
Первые ночи, оказываясь в своей каморке, расположенной рядом с просторной спальней принца, Гарет, прежде чем уснуть, плакал навзрыд. Его одеревеневшее тело болело от многочисленных ударов, призванных научить мальчика учтивому придворному поведению. Гарет тосковал по дому и няне. Тоска была настолько сильной, что мальчику всерьез думалось: еще немного, и он умрет от этой тоски. Пусть родительский дом был скучным и одиноким, пустым и холодным — зато там все было знакомым, и Гарет знал, чего от него ждут.
Многого от него не ожидали. Как-никак, он был еще ребенком.
Попав во дворец, Гарет перестал быть ребенком. Здесь его считали взрослым или почти взрослым. От Гарета ждали, что и вести себя он будет, как взрослый. По правде говоря, камергер и учитель своими наказаниями не собирались замучить его насмерть. Они пытались помочь девятилетнему мальчишке как можно скорее повзрослеть.
В первый раз Гарета наказали на следующий же день после его появления во дворце.
В обязанности мальчика для битья входило каждое утро появляться в спальне его высочества и присутствовать при вставании принца с постели. Дома Гарет привык спать сколько хотел; чем дольше он спал, тем меньше хлопот доставлял слугам. Вылезать в ранний час из теплой постели казалось ему верхом жестокости. Но принц Дагнарус не выносил долгого сна. Он поднимался рано, стремясь взять все от наступившего дня, и поздно ложился, не желая упускать того, что можно взять от ночи.
После напряженного дня и затянувшейся заполночь стрельбы горохом по сложенной из книг крепости, Гарет провалился в сон и проспал до самого колокольчика, созывавшего слуг в спальню его высочества. Какой-то слуга шлепнул Гарета по голому заду и вышиб мальчика из сладких снов. Слуга с такой поспешностью натянул на него одежду, что нижнее белье сбилось под панталонами в комок, а блуза оказалась надетой задом наперед. Гарета передали камергеру, который как следует встряхнул заспанного мальчика для битья и потащил его в спальню королевского отпрыска.
Стоя рядом со слугами, Гарет наблюдал, как его высочество завтракал в постели. Дагнарус пил горячий шоколад, заедая его теплыми сахарными булочками. От еды исходил божественный аромат, в особенности мучительный для Гарета, если учесть, что во вчерашней суматохе взрослые как-то позабыли его накормить. Его голодный желудок громко заурчал в торжественной тишине спальни, заставив одного из слуг с удивительной поспешностью дать хозяину желудка затрещину.
Моргая от боли, Гарет попытался чем-нибудь себя отвлечь от дразнящего запаха горячего шоколада. Он стал разглядывать спальню: огромную резную деревянную кровать под тяжелым бархатным балдахином, шкафы и комоды, заполненные одеждой. Мальчик смотрел на выстроившиеся рядами пары остроносых башмаков принца, на шпалеры, заботливо вышитые рукой самой королевы.
Дагнарус восседал среди груды подушек. На кровати лежало бархатное покрывало, украшенное фамильным гербом с изображением двух грифонов, держащих солнце. Все это было вышито золотыми нитями. Дагнарус с изяществом и аккуратностью доел последнюю булочку и выпил остатки шоколада. Он позволил вымыть себе лицо и руки и расчесать волосы. После этого принц выбрался из постели.
Вопреки всем стараниям Гарета, ему отчаянно хотелось спать.
Мальчик зевнул, и не просто зевнул, а зевнул во весь рот, отчего хрустнули челюсти.
Камергер с холодным и надменным видом обернулся и так сильно ударил Гарета по лицу, что тот упал и покатился прямо в шкаф.
Принц мельком взглянул на Гарета и отвел глаза. Гарет, держащийся за поцарапанную и саднящую жгучей болью щеку, надеялся, что принц отчитает камергера за подобную жестокость, но напрасно. Дагнарус не сказал ни слова. Он скрылся в отхожем месте, примыкавшем непосредственно к спальне, чтобы исторгнуть из тела накопившиеся за ночь ненужности.
Поскольку дворец находился у реки, в нем был устроен водопровод. Дворец снабжался водой при помощи хитроумной системы желобов и колес. Вода уносила и все высочайшие нечистоты. Гарет еще никогда не видел ничего подобного. Он привык, что отхожие места находятся вне дома. Так было там, где он жил. Мальчик не мог отделаться от ощущения, что справлять естественные надобности внутри дворца грязно и неприлично. Ему было никак не побороть это чувство, что в первую ночь доставило ему немало страданий. Он мучился до тех пор, пока не обнаружил, что может незаметно сбегать в отхожие места для слуг, располагавшиеся с внешней стены двора.
Облегчившись, его высочество вернулся в спальню и позволил слугам его одеть. Гарет стоял тихо, словно кролик, заслышавший лай гончих. Он боялся даже дышать, лишь бы не совершить новой провинности.
После того, как принца одели, Дагнарус отправился пожелать доброго утра своему отцу, королю Тамаросу, который тоже вставал рано. Гарета быстро отвели назад в его каморку, где слуга бросил ему черствый огрызок сахарной булочки и дал чашку снятого молока. После этого мальчика препроводили в комнату для игр, велев дожидаться его высочество.
Дагнарус не заставил себя ждать.
— Наконец-то освободился, — объявил он и сразу же подбежал к катапульте. — Ты не представляешь, что это за скука — ежедневно желать отцу доброго утра.
Гарет пододвинул свой стул поближе к принцу, рассчитывая, что его высочество заметит поцарапанную щеку и выскажет хоть какое-то сожаление. Увы, и здесь мальчика для битья ожидало разочарование. Внимание Дагнаруса целиком было приковано к боевому орудию.
Слова принца удивили Гарета.
— Почему вы так сказали? Ваш отец гневается на вас?
— Ну и болван же ты! — воскликнул Дагнарус, недовольно покосившись на Гарета. — Он и не думает гневаться на меня. Мой отец вообще ни на кого не гневается, даже на тех, кто этого заслуживает. Скучное это дело, вот и все. Каждый день одно и то же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85