С его говорливостью он не мог смолчать.
Когда он закончил, я кивнул, надеясь, что больше ничего об этом не услышу. Но рядом сидела Дел, жаждавшая узнать тему долгого рассказа на незнакомом языке.
– О чем он говорил?
– Мы правильно догадались, что такое акетни: это группа людей, которые создали свою религию. Такое часто случается в Пендже… когда боги отворачиваются от племени, или когда племя проигрывает большую битву, или когда начинается болезнь, когда «магия» слабеет и так далее люди расходятся. Иногда племена распадаются на семьи. Видимо это и есть такой акетни. Когда-то они ушли из племени, решив жить по-своему, по своим законам и их собственной вере, – я пожал плечами. – Я никогда не интересовался жизнью племен, но несколько раз приходилось сталкиваться с такими людьми.
– Значит Кеми акетни?
Я скривился.
– Нет, Кеми совсем другие. Они выделились очень давно, пытаясь распространить свое учение по всей Пендже. Потом в каком-то древнем разрушенном городе нашлись манускрипты и Кеми решили поклоняться им.
– Манускрипты Хамида, – кисло сказала она, – в которых записано, что женщина это мерзость?
– Да ну их, – торопливо бросил я прежде чем ее понесло дальше. – Дело в том, что акетни Мехмета выделился очень давно. Этот старик – хустафа – внук основателя. А значит у них уже есть своя история, – я пожал плечами в ответ на ее хмурый взгляд. – Такие группы единоверцев обычно быстро распадаются, иногда за одно поколение. Борджуни, самумы, засуха, болезни… Этому акетни уже пять поколений. Его можно считать долгожителем.
Дел посмотрела на старика.
– А этот… хустафа. Кто он?
– Святой, – ответил я. – Провидец, если хочешь. Насколько я понял, это слово примерно так переводится на Пустынный с их языка. Вообще, отделяясь, каждый акетни вместе со своей религией создает и свой язык. Язык этого акетни я понимаю только наполовину, но и в этой половине могу ошибаться.
– Так что они здесь делают? – спросила Дел. – Почему они пошли так далеко?
– Они идут в Искандар, – мрачно объяснил я. – Они отправились в путь исключительно ради того, чтобы увидеть появление джихади.
Дел отпрянула.
– Нет…
Я предостерегающе поднял палец – тот, на котором еще был ноготь, если я не ошибался.
– Подожди… Ты смотришь на предсказание как на странные слова о человеке, которого ты хорошо знаешь. До них людей дошли слухи о джихади… и их хустафа давно ожидал его появления.
– Я не могу поверить, что эти люди покинули свой дом только ради…
– А остальные? – напомнил я. – Алрик и Лена, Эламайн и Эснат, не говоря уже о десятках танзиров и племен.
Она уставилась на меня.
– Но ты же говоришь, что ТЫ джихади…
– КТО-ТО же должен им быть! – я нахмурился и перешел на Северный язык, чтобы Южане не поняли, о чем разговор. – Слушай, я сам не понимаю, что происходит и почему твой брат показал на меня…
– …если он показал не на Аджани…
– …и я не знаю, что мне теперь делать… – я злобно покосился на нее, – но одно я знаю точно: ты не должна говорить им кто я.
– Что? – переспросила Дел, прищурив голубые глаза.
– Ты не должна говорить им, что я джихади. Даже если по твоему мнению это хороший повод для веселья.
Она нахмурилась.
– А почему нет? Если они решили дойти до Искандара только ради того, чтобы увидеть джихади, почему бы не показать им его?
Я посмотрел на старого хустафу, на Мехмета, на остальных Южан, и порадовался, что выучил Северный, и разговор им непонятен.
– Потому что, – процедил я сквозь стиснутые зубы. – Если бы ты всю жизнь поклонялась лжи, приятно было бы тебе узнать об этом?
– Лжи?
– Эти люди поклоняются джихади. Джамайл объявил джихади меня. Захотела бы ты поклоняться мне? – я продолжил не дожидаясь ответа, потому что знал, что она скажет. – Они живут мечтой, что когда-то сбудется главное пророчество: песок Юга превратиться в траву, – я помрачнел, вспоминая предположение Дел об ошибке. – Не знаю в траву или в стекло, но только этим они и живут. Вот в этом смысл ритуала, – я приложил ладонь к песку и провел грязную полосу через лоб. – Это значит, что однажды песок снова станет травой, как было при Создании. Это сделает джихади.
– Создание, – пробормотала Дел. – Ты хочешь сказать… как с яватмой?
– Речь идет обо всем мире, Дел, а не о магическом мече.
– Значит, – заговорила она после короткого размышления, – они хотят добраться до Искандара, чтобы увидеть джихади, – она взглянула на старика.
– Но ты им хоть что-то расскажешь? Свою версию происходящего?
– Нет. Я тебе это уже говорил.
– Значит ты хочешь, чтобы они и дальше верили, как верили пять поколений их предков, что придет джихади и изменит их мир?
– Хуже им от этого не станет.
Дел покачала головой.
– Если бы ты сказал им правду, старику не пришлось бы мучиться всю дорогу до Искандара.
Я посмотрел на хустафу. Живые глаза были такими темными, что казались одним зрачком. Я чувствовал его силу. Мехмет мог не говорить мне, что их хустафа особенный. Я бы и сам понял это.
– Тигр?
Волосы на затылке встали дыбом, желудок болезненно сжался.
– Нет, – отрезал я, понимая, что разговор еще не окончен.
Дел плотно сжала губы.
– Тебе так хочется получить награду?
Не подумав, я по привычке рявкнул на Южном:
– Мне плевать на награду. У этих людей ничего нет.
Мехмет поднял голову.
– Есть, – заявил он, – и мы обязательно вознаградим вас.
Я устало махнул рукой.
– Нет… нам ничего не нужно…
Но Мехмет, не слушая меня, быстро заговорил со стариком. Хустафа улыбнулся, потрогал рот, сказал что-то в ответ. Мехмет повернулся к нам.
– Он согласен.
– Согласен на что? – насторожился я.
– Он бросит для тебя песок.
Что-то дернулось у меня в животе. На лбу выступили крупные капли пота. Даже в словах хустафы была скрыта сила.
– Бросит… – я не закончил, не понимая, что со мной происходит. Что-то давило на меня. Огромная сильная рука. – Ты хочешь сказать… – я вспомнил наш разговор прошлой ночью о людях, укравших у акетни воду и деньги. – Ты сказал, что они сами выбрали свою судьбу.
Мехмет кивнул.
– Конечно.
– Тогда… – я повернулся к старику. Их складок дряблых век на меня смотрели живые горящие глаза.
– В чем дело? – заинтересовалась Дел. – Что он говорит, Тигр?
Мехмет взглянул на нее.
– Он – Бросающий песок.
– Бросающий песок… – повторила Дел. Голубые глаза смотрели на меня в ожидании объяснений.
Грудь сдавило. Дышать было тяжело.
– Бросающий песок, – угрюмо сказал я, – это человек, который может предсказывать будущее.
– Но ты же не веришь в эту чушь… – удивилась Дел. – Ты всегда говорил…
Мне стало совсем плохо. Я облизнул сухие губы и посмотрел через круг на старика.
– Ты не понимаешь.
– Он предсказывает будущее, – кивнула она, пожав плечами. – Многие этим занимаются. На кимри, на базарах, даже на улицах…
– Это другое, – бросил я. Что-то шевелилось во мне. – Я не хочу ничего знать. Ни о сегодня, ни о завтра, ни о том, что будет в следующем месяце. Я просто ничего не хочу знать.
Дел рассмеялась.
– Думаешь он предскажет тебе плохую судьбу после того, что ты для них сделал?
– Он говорит только ПРАВДУ! – зашипел я. – Хорошую или плохую, не имеет значения. Он показывает то, что действительно случится, хочешь ты этого или нет.
Дел пожала плечами. Она просто не понимала.
Я вообще-то тоже.
А Чоса Деи понимал.
22
Ритуал был долгим и сложным. Определенный участок светлого песка Пенджи был окружен всеми членами акетни, за исключением старика. Он сидел на своей подушке, наблюдая за проходившей прямо перед ним подготовкой. Каждый Южанин провел по песку короткими деревянными граблями, чтобы выбрать комки и камешки. Потом песок проверили граблями потоньше, и, наконец, пригладили его лопаткой, чтобы получилась ровная площадка. И грабли, и лопатка были сделаны из сердцевины умершего от старости дерева и покрыты светло-коричневыми узорами. Узоры напомнили мне руны, но я не узнал их. Я поежился. Капли пота стекали по вискам. Я стер их безволосым шелушащимся предплечьем и тут же рука безвольно упала. Старик смотрел на меня.
Сумерки переходили в ночь. Мехмет и остальные вытащили из фургона хустафы два факела, поставили их по обе стороны от старика и подожгли пропитанные маслом тряпки. На гладком совершенстве песка заметались резкие жутковатые тени.
Мехмет принес семь небольших мешочков, поставил по три справа и слева от старика, а седьмой опустил прямо перед ним. Мешочки были сшиты из мягкой светлой кожи и перевязаны шнурками с бусинами. Мехмет осторожно открыл каждый, стараясь не коснуться священного содержимого и не просыпать его. Закончив, он присоединился к полукругу закутанных в бурнусы и вуали акетни, застывшему за спиной хустафы.
Дел сидела рядом со мной. От хустафы нас отделяли несколько футов гладкого как шелк песка и миля нежелания.
С моей стороны.
Капли пота упрямо стекали, вырисовывая похожие на руны узоры на моем правом виске, потом они добрались до углублений шрамов на щеке и потекли к подбородку.
Пальцы сами собой поднялись, чтобы проследить повлажневшие шрамы, следуя узору линий, вырезанных на моем лице.
Дел собралась. Я знал, что она хотела встать и оставить меня одного, поэтому потянулся и поймал ее за запястье.
– Останься, – прошептал я.
– Но он будет бросать песок для тебя…
– Останься, – повторил я.
Секунду она колебалась, потом вздохнула и снова устроилась рядом.
Я сглотнул комок в горле и чуть не задохнулся. Затылок зачесался. Сухожилия по всему телу напряглись так, что могли порвать покрытую мурашками кожу.
Хустафа закрыл глаза. У меня мелькнула безумная мысль, что он просто уснул, но потом я заметил, что морщинистые веки подрагивают, а губы слабо шевелятся. Жилистые руки сомкнулись на согнутых коленях.
Никто из акетни не издал ни звука.
Пламя факелов задрожало от ветра, которого секунду назад не было. Завеса дыма разорвалась в тишине как старая тонкая ткань.
Старый хустафа забормотал. Глаза резко открылись.
Я понял, что он ничего не видит. Полностью уйдя в транс, он не замечал что вокруг него темная ночь, перед ним площадка песка, наполнявшего воздух чистым сиянием Пенджи, а рядом с площадкой сидит танцор меча, который уже не может скрывать свою нервозность.
Не глядя, хустафа безошибочно потянулся к первому мешочку. Из него в ладонь посыпался песок. Бронзовый, блестящий. Хустафа рассыпал его по гладкой поверхности, перекидывая из руки в руку и напевая что-то непонятное. Бронзовые песчинки в беспорядке легли на площадку.
Он делал это шесть раз, шесть порций песка: бронзовый, алый, охровый, оранжевый, желтый, голубой. По горсти каждого песка.
Он бросал не задумываясь, не пытаясь смешивать цвета или получить контрастный узор. Песок падал как получалось.
Последний мешочек. Старик засунул руку под широкий бурнус, вытащил что-то и поднес это к свету. Деревяшка напоминала ложку, но без дна. Вместо дна на медном обруче был натянут кусок тончайшей ткани. Одну ладонь старик положил под ткань, в другую набрал песок из последнего мешочка. Когда ладонь разжалась, в свете факелов засияли чистые кристаллы Пенджи.
Старик приподнял ложку и начал ею покачивать, осторожно, медленно, проводя рукой над площадкой. Кристаллы Пенджи проходили сквозь тонкую ткань и покрывали цветные узоры. Шесть ярких цветов померкли под полупрозрачным слоем сверкающих льдистых кристаллов.
Старик спрятал ложку. Мехмет завязал и убрал мешочки. Хустафа, уже выйдя из транса, наклонился к ровной площадке, покрытой случайными узорами цветного песка. Он подул. Ветерок, не сильнее дыхания младенца, приподнял кристаллы. Хустафа отодвинулся и жестом предложил мне сделать то же.
Я задохнулся от вони магии. Все, что было у меня в желудке, поползло к горлу.
Старый хустафа ждал.
Я стиснул зубы. Наклонился. Чуть подул на поверхность, представляя, каким дураком я должен был выглядеть со стороны.
Черные глаза сверкнули. Он приподнял дрожащие руки, тихонько хлопнул в ладоши, потом скрестил руки и прижал ладони к груди. Втер зашептал в пламени факелов. Легчайший порыв ветра. Он приласкал веки, погладил губы, подразнил потную кожу. Потом добрался до палитры цветного песка, покрытого кристаллами. Я не мог оторваться. Ветер играл кристаллами Пенджи, мешал цветной песок. При каждом порыве рождался новый цвет. Случайные узоры начали создавать образы. Потом образы в образах.
– Смотри, – пригласил хустафа.
Ветер затих и песок улегся. Хустафа терпеливо ждал, позволяя мне смотреть. Акетни за его спиной ничего не говорили и не двигались. Рядом со мной тихо сидела Дел.
Я вдруг оказался один. Подчинившись хустафе, я вгляделся в песок и прочитал то, что скрывали узоры, свернутые как черви кольцами. Бронзовые, охровые, пепельные. Разные. Цвета, отозвавшиеся на магию, чтобы раскрыть тайну. Я смотрел на тройственное будущее, нарисованное дыханием ветра. Что может случиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51