Главное преимущество Волеску в том, что он о вас знает, и он не в том положении, чтобы хвастаться, что нашел вас.
– Давайте нам его е-мейл, – сказал Боб. – С этого начнем.
8
Цели
От: Betterman%CroMagnon@HomeAddress.com [Бесплатная почта! Подпиши своего друга]
Кому: Humble%Assistant@HomeAddress.com [Иисус тебя любит! ChosenOnes.org]
Тема: Спасибо за помощь
Дорогой анонимный благодетель!
Пусть я сидел в тюрьме, но все же не под могильной плитой. Я знаю, кто Вы, и знаю, что Вы сделали. Так что когда Вы мне предлагаете помощь в продолжении моих исследований, прерванных пожизненным приговором, и намекаете, что благодаря Вам было изменено мне обвинение и смягчен приговор, я не могу не заподозрить какой-то скрытый мотив.
Полагаю, что мое предполагаемое свидание с этими предполагаемыми людьми Вы хотите использовать как средство для их убийства. Примерно как Ирод просил волхвов сказать ему, где новорожденный царь, чтобы он тоже пришел ему поклониться.
От: Humble%Assistant@HomeAddress.com [Не возвращайся домой ОДИН! Одинокие сердца]
Кому: Betterman%CroMagnon@HomeAddress.com [Ваша реклама в сети! Бесплатная почта]
Тема: Вы меня не так поняли
Дорогой доктор!
Вы меня не так поняли. Я не заинтересован ни в чьей смерти. Мне хотелось бы помочь этим людям завести детей, не имеющих ни тех талантов, ни тех проблем, что есть у их отца. Сделайте их дюжину.
Но попутно, если Вам случится получить сколько-нибудь эмбриончиков, которые обладают талантами отца, не выбрасывайте их, пожалуйста. Сохраните их в надежном и тихом месте. Для меня. Для нас. Есть на свете люди, которые были бы очень не против вырастить садик бобовых растений.
Джон Пол Виггин несколько лет назад заметил, что воспитание детей оборачивается совсем не так, как было задумано. Может быть, где-то есть так называемые нормальные дети, но возле его дома ни одного такого не попадалось.
Нельзя сказать, чтобы он не любил своих детей – он их любил. Любил сильнее, чем они могли бы знать, сильнее, чем, если подумать, знал об этом сам. В конце концов, никогда не знаешь, насколько любишь человека, пока не придет минута испытания. Согласен ли ты умереть за него? Закроешь ли своим телом гранату, сохранишь ли тайну под пыткой, чтобы спасти его жизнь? Почти никто никогда заранее ответить не может. И даже те, кто знает, не до конца уверены, в любви тут дело или в долге, или в самоуважении и воспитании, или других многочисленных возможных причинах.
Джон Пол Виггин своих детей любил. Но либо у него их было слишком мало, либо слишком много. Если бы их было больше, то увез бы двоих из них в дальние колонии, откуда они при его жизни не вернутся, – может, это было бы не так плохо, потому что еще осталось бы несколько штук, которым можно было бы радоваться, помогать, восхищаться, как всегда хочется родителям восхищаться детьми.
А если бы их было на одного меньше… Если бы правительство не потребовало бы третьего ребенка… Если бы Эндрю никогда не родился, не был бы принят в программу, которая отвергла Питера, то патологическое честолюбие Питера могло бы остаться в нормальных границах. Быть может, зависть и обида, потребность доказать свою ценность не отравили бы всю его жизнь.
Конечно, если бы Эндрю не родился, мир превратился бы сейчас в муравьиный улей, и только кое-где выжили бы стайки людей в какой-то неприветливой местности, вроде Тьерра-дель-Фуэго, или в Гренландии, или на Луне.
И дело было не в требовании правительства. Малоизвестный факт: Эндрю почти наверняка был зачат до этого требования. Джон Пол Виггин совсем не был добрым католиком, пока не осознал, что закон о контроле над рождаемостью запрещает ему таким быть. Тогда, поскольку он был упрямый поляк, или свободолюбивый американец, или потому что он представлял собой причудливую смесь генов и воспоминаний по имени Джон Пол Виггин, для него не стало ничего более важного, чем быть добрым католиком, особенно когда дело дошло до закона об ограничении рождаемости.
В этом была основа его брака с Терезой. Сама она не была католичкой – что показывает, что Джон Пол не был настолько уж педантичен в следовании правилам, – но у нее в роду большие семьи были традицией, и она с ним еще до свадьбы согласилась, что детей у них будет больше двух, чего бы им это ни стоило.
Оказалось, что это не стоило ничего особенного. Они не потеряли ни работы, ни престижа, даже получили великую честь как родители того, кто спас все человечество.
Только им теперь никогда не увидеть свадьбы Валентины или Эндрю, не увидеть их детей. Они даже вряд ли столько проживут, чтобы узнать, долетели ли дети до своей колонии.
И теперь они состояли при ребенке, который им меньше всего нравился.
Если сказать правду, то Джону Полу Питер не нравился гораздо в меньшей степени, чем его матери. Питер не доставал его так, как он умел доставать Терезу. Может быть, потому, что у Джона Пола был хороший противовес для Питера: отец мог быть ему полезен. Когда Питер занимался сразу сотней дел, ничего не доводя до конца, именно Джон Пол ставил точки над каждым «i». И поэтому, не определяя точно, в чем состоит его работа, Джон Пол пристально смотрел за всем, что делает Питер, и следил, чтобы это было действительно сделано. Когда Питер считал, что подчиненные поймут, чего он хочет, и сами дальше сделают, Джон Пол знал, что они все перепутают, и объяснял им по складам, следил, чтобы они делали именно так, как сказано.
Разумеется, для этого Джону Полу приходилось притворяться, что он – глаза и уши Питера. К счастью, люди, которых он поправлял, не имели причин идти к Питеру и объяснять, какой дуростью они занимались, пока не приходил Джон Пол со своими вопросами, списками проверки, оживленной болтовней, которая и близко не напоминала наставления.
Но что мог сделать Джон Пол, когда проект, который сейчас продвигал Питер, был таким невероятно опасным, да просто глупым, и меньше всего Джон Пол хотел бы ему помогать именно в этом?
Положение Джона Пола в тесной общине гегемонийцев не позволяло ему мешать действиям Питера. Он был неформалом, а не бюрократом, упрощал, а не усложнял.
В прошлом самое лучшее, что он мог бы сделать – не делать вообще ничего. Без его постоянных подталкиваний, поправок ход дела замедлялся, и часто тот или иной проект без его помощи тихо испускал дух.
Но с Ахиллом на это шансов не было. Зверь, как его называли Тереза и Джон Пол, был настолько же методичен, насколько Питер не был. Судя по всему, он ничего не оставлял на волю случая. Так что если Джон Пол просто оставит его в покое, он добьется всего, чего хочет.
– Питер, ты со своего места не видишь, что делает Зверь.
– Отец, я знаю, что он делает.
– У него есть время для всех, – продолжал Джон Пол. – Он дружит с каждым клерком, уборщиком, секретарем, чиновником. С людьми, мимо которых ты проносишься, взмахнув рукой или даже и того не сделав, он сидит и болтает, заставляя их чувствовать себя нужными.
– Да, он умеет быть обаятельным.
– Питер…
– Отец, у нас тут не соревнование в популярности.
– Нет, в лояльности. Ты можешь сделать лишь то, что люди, которые тебе служат, решат, что ты должен сделать – и ничего больше. Они и есть твоя власть, эти служащие, которые на тебя работают, а он их переманивает на свою сторону.
– Это же только видимость, – отмахнулся Питер.
– Для большинства людей видимость и есть суть. Они действуют под влиянием мгновенных эмоций. Сейчас он им нравится больше тебя.
– Всегда есть кто-то, кто людям больше нравится, – сказал Питер со злобной улыбкой.
Джон Пол удержался от очевидной ремарки – одного слова, потому что оно бы вывело Питера из себя. Слово это было «да».
– Питер, когда Зверь отсюда уедет, кто знает, сколько здесь останется людей, которым он достаточно нравится, чтобы передать ему тот или иной слух время от времени? Или секретный документ?
– Отец, я ценю твою заботу. Но опять повторяю: у меня все под контролем.
– Ты считаешь, что чего ты не знаешь, того и знать не стоит, – не в первый раз заметил Джон Пол.
– А ты, кажется, считаешь, что все, что я делаю, делается недостаточно хорошо, – ответил Питер в сотый раз.
Всегда, когда разговор доходил до этого пункта, Джон Пол не пытался его форсировать дальше: если он станет слишком докучным, если Питера слишком будет угнетать присутствие родителей, их лишат любого влияния.
А это будет невыносимо. Это будет значить потерю последнего ребенка.
– Надо нам действительно завести еще ребенка или парочку, – сказала однажды Тереза. – Я еще достаточно молода, и мы всегда хотели иметь больше тех троих, что правительство нам отвело.
– Вряд ли, – ответил Джон Пол.
– Почему? Ты все еще добрый католик, или это продолжалось лишь до тех пор, пока быть католиком значило быть бунтарем?
Джону Полу не понравились эти слова, частично потому, что в них могла быть и доля правды.
– Нет, милая Тереза. Мы не можем завести новых детей, потому что нам ни за что не дадут оставить их при себе.
– Кто? Правительству теперь совершенно все равно, сколько у нас детей. Для них это все будущие налогоплательщики, или производители детей, или пушечное мясо.
– Мы – родители Эндера Виггина, Демосфена, Локи. Если мы родим нового ребенка, это будет международная новость. Я боялся этого еще до того, как похитили боевых товарищей Эндрю, но после этого и сомнений нет.
– Ты серьезно думаешь, будто люди решат, что раз наши первые трое детей были так…
– Милая, – сказал Джон Пол, зная, как она терпеть не может, когда он ее так называет – потому что он не мог не вкладывать в это слово сарказм, – они упрут этих детей из колыбельки, не успеют они родиться. Они станут целями с момента зачатия, и только и будут ждать, пока кто-то превратит их в марионеток того или иного режима. А если бы мы даже могли их защитить, каждый миг их жизни проходил бы под прессом любопытства публики. Если нам кажется, что Питеру сурово пришлось в тени Эндера, представь себе, каково будет им.
– Быть может, легче, – сказала Тереза. – Они не будут помнить, как когда-то не были в тени брата.
– От этого только хуже. Они будут думать о себе лишь как о братьях или сестрах кого-то.
– Это было так, умозрительное замечание.
– Я бы хотел, чтобы мы могли, – вздохнул Джон Пол.
Легко быть великодушным после победы.
– Мне… мне просто не хватает здесь детей.
– И мне. И если бы я считал, что они смогут быть просто детьми…
– Из наших никто не был по-настоящему ребенком. Беззаботным ребенком.
Джон Пол рассмеялся:
– Только те считают детей беззаботными, кто забыл собственное детство.
Тереза задумалась, потом тоже засмеялась:
– Ты прав. В детстве всегда или небо падает на землю, или конец света приходит.
Этот разговор был еще в Гринсборо, когда Питер открыл свое истинное лицо, но до того, как он получил почти пустой ныне титул Гегемона. И к этому разговору они редко возвращались.
Но теперь эта идея выглядела более привлекательной. Бывали дни, когда Джон Пол хотел вернуться домой, сгрести Терезу в охапку, сказать: «Милая, – без малейшей тени сарказма, – я взял билеты в космос. Мы поедем в какую-нибудь колонию. Оставим этот мир и все его заботы, родим новых детей там, в космосе, где они не будут ни спасать мир, ни править им».
Потом Тереза устроила эту свою попытку проникнуть в комнату Ахилла, и Джон Пол искренне заволновался, не сказалось ли на ее умственных способностях напряжение, под которым она находится.
Именно потому что он так беспокоился об этом, он не стал обсуждать это с ней еще пару дней, ожидая, не поднимет ли она сама этот вопрос.
Она этого не сделала, но он не очень и надеялся.
Когда Джон Пол решил, что первое смущение у нее уже прошло и она сможет вести обсуждение, не пытаясь оправдываться, он как-то за ужином завел этот разговор:
– Значит, ты хочешь быть домоправительницей.
– Я все ждала, когда же ты наконец об этом заговоришь, – усмехнулась Тереза.
– А я ждал, когда ты, – ответил Джон Пол с такой же иронической усмешкой.
– Теперь ты уже этого не узнаешь.
– Я думаю, – сказал Джон Пол, – ты задумывала его убить.
Тереза расхохоталась:
– А как же! Я получила задание от своего резидента.
– Это я и предположил.
– Шучу, – тут же сказала Тереза.
– А я нет. Что-то такое сказал Графф? Или просто шпионский роман?
– Я не читаю шпионских романов.
– Знаю.
– Это не было задание. Но действительно, мысль эту мне заронил он. Лучше всего будет для всех, если Зверь не уедет из Бразилии живым.
– На самом деле я так не думаю, – сказал Джон Пол.
– А почему? Ведь ты же не считаешь, что он представляет какую-то ценность для мира.
– Он вытащил всех из укрытия, разве не так? Каждый показал свой истинный цвет.
– Не каждый. Еще не каждый.
– Все теперь делается открыто. Мир разделился на военные лагеря. Амбиции вышли наружу, предатели названы.
– Значит, его работа сделана, – сказала Тереза, – и больше от него пользы нет.
– Я никогда не думал о тебе как об убийце.
– А я и не убийца.
– Но ведь план у тебя был?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Давайте нам его е-мейл, – сказал Боб. – С этого начнем.
8
Цели
От: Betterman%CroMagnon@HomeAddress.com [Бесплатная почта! Подпиши своего друга]
Кому: Humble%Assistant@HomeAddress.com [Иисус тебя любит! ChosenOnes.org]
Тема: Спасибо за помощь
Дорогой анонимный благодетель!
Пусть я сидел в тюрьме, но все же не под могильной плитой. Я знаю, кто Вы, и знаю, что Вы сделали. Так что когда Вы мне предлагаете помощь в продолжении моих исследований, прерванных пожизненным приговором, и намекаете, что благодаря Вам было изменено мне обвинение и смягчен приговор, я не могу не заподозрить какой-то скрытый мотив.
Полагаю, что мое предполагаемое свидание с этими предполагаемыми людьми Вы хотите использовать как средство для их убийства. Примерно как Ирод просил волхвов сказать ему, где новорожденный царь, чтобы он тоже пришел ему поклониться.
От: Humble%Assistant@HomeAddress.com [Не возвращайся домой ОДИН! Одинокие сердца]
Кому: Betterman%CroMagnon@HomeAddress.com [Ваша реклама в сети! Бесплатная почта]
Тема: Вы меня не так поняли
Дорогой доктор!
Вы меня не так поняли. Я не заинтересован ни в чьей смерти. Мне хотелось бы помочь этим людям завести детей, не имеющих ни тех талантов, ни тех проблем, что есть у их отца. Сделайте их дюжину.
Но попутно, если Вам случится получить сколько-нибудь эмбриончиков, которые обладают талантами отца, не выбрасывайте их, пожалуйста. Сохраните их в надежном и тихом месте. Для меня. Для нас. Есть на свете люди, которые были бы очень не против вырастить садик бобовых растений.
Джон Пол Виггин несколько лет назад заметил, что воспитание детей оборачивается совсем не так, как было задумано. Может быть, где-то есть так называемые нормальные дети, но возле его дома ни одного такого не попадалось.
Нельзя сказать, чтобы он не любил своих детей – он их любил. Любил сильнее, чем они могли бы знать, сильнее, чем, если подумать, знал об этом сам. В конце концов, никогда не знаешь, насколько любишь человека, пока не придет минута испытания. Согласен ли ты умереть за него? Закроешь ли своим телом гранату, сохранишь ли тайну под пыткой, чтобы спасти его жизнь? Почти никто никогда заранее ответить не может. И даже те, кто знает, не до конца уверены, в любви тут дело или в долге, или в самоуважении и воспитании, или других многочисленных возможных причинах.
Джон Пол Виггин своих детей любил. Но либо у него их было слишком мало, либо слишком много. Если бы их было больше, то увез бы двоих из них в дальние колонии, откуда они при его жизни не вернутся, – может, это было бы не так плохо, потому что еще осталось бы несколько штук, которым можно было бы радоваться, помогать, восхищаться, как всегда хочется родителям восхищаться детьми.
А если бы их было на одного меньше… Если бы правительство не потребовало бы третьего ребенка… Если бы Эндрю никогда не родился, не был бы принят в программу, которая отвергла Питера, то патологическое честолюбие Питера могло бы остаться в нормальных границах. Быть может, зависть и обида, потребность доказать свою ценность не отравили бы всю его жизнь.
Конечно, если бы Эндрю не родился, мир превратился бы сейчас в муравьиный улей, и только кое-где выжили бы стайки людей в какой-то неприветливой местности, вроде Тьерра-дель-Фуэго, или в Гренландии, или на Луне.
И дело было не в требовании правительства. Малоизвестный факт: Эндрю почти наверняка был зачат до этого требования. Джон Пол Виггин совсем не был добрым католиком, пока не осознал, что закон о контроле над рождаемостью запрещает ему таким быть. Тогда, поскольку он был упрямый поляк, или свободолюбивый американец, или потому что он представлял собой причудливую смесь генов и воспоминаний по имени Джон Пол Виггин, для него не стало ничего более важного, чем быть добрым католиком, особенно когда дело дошло до закона об ограничении рождаемости.
В этом была основа его брака с Терезой. Сама она не была католичкой – что показывает, что Джон Пол не был настолько уж педантичен в следовании правилам, – но у нее в роду большие семьи были традицией, и она с ним еще до свадьбы согласилась, что детей у них будет больше двух, чего бы им это ни стоило.
Оказалось, что это не стоило ничего особенного. Они не потеряли ни работы, ни престижа, даже получили великую честь как родители того, кто спас все человечество.
Только им теперь никогда не увидеть свадьбы Валентины или Эндрю, не увидеть их детей. Они даже вряд ли столько проживут, чтобы узнать, долетели ли дети до своей колонии.
И теперь они состояли при ребенке, который им меньше всего нравился.
Если сказать правду, то Джону Полу Питер не нравился гораздо в меньшей степени, чем его матери. Питер не доставал его так, как он умел доставать Терезу. Может быть, потому, что у Джона Пола был хороший противовес для Питера: отец мог быть ему полезен. Когда Питер занимался сразу сотней дел, ничего не доводя до конца, именно Джон Пол ставил точки над каждым «i». И поэтому, не определяя точно, в чем состоит его работа, Джон Пол пристально смотрел за всем, что делает Питер, и следил, чтобы это было действительно сделано. Когда Питер считал, что подчиненные поймут, чего он хочет, и сами дальше сделают, Джон Пол знал, что они все перепутают, и объяснял им по складам, следил, чтобы они делали именно так, как сказано.
Разумеется, для этого Джону Полу приходилось притворяться, что он – глаза и уши Питера. К счастью, люди, которых он поправлял, не имели причин идти к Питеру и объяснять, какой дуростью они занимались, пока не приходил Джон Пол со своими вопросами, списками проверки, оживленной болтовней, которая и близко не напоминала наставления.
Но что мог сделать Джон Пол, когда проект, который сейчас продвигал Питер, был таким невероятно опасным, да просто глупым, и меньше всего Джон Пол хотел бы ему помогать именно в этом?
Положение Джона Пола в тесной общине гегемонийцев не позволяло ему мешать действиям Питера. Он был неформалом, а не бюрократом, упрощал, а не усложнял.
В прошлом самое лучшее, что он мог бы сделать – не делать вообще ничего. Без его постоянных подталкиваний, поправок ход дела замедлялся, и часто тот или иной проект без его помощи тихо испускал дух.
Но с Ахиллом на это шансов не было. Зверь, как его называли Тереза и Джон Пол, был настолько же методичен, насколько Питер не был. Судя по всему, он ничего не оставлял на волю случая. Так что если Джон Пол просто оставит его в покое, он добьется всего, чего хочет.
– Питер, ты со своего места не видишь, что делает Зверь.
– Отец, я знаю, что он делает.
– У него есть время для всех, – продолжал Джон Пол. – Он дружит с каждым клерком, уборщиком, секретарем, чиновником. С людьми, мимо которых ты проносишься, взмахнув рукой или даже и того не сделав, он сидит и болтает, заставляя их чувствовать себя нужными.
– Да, он умеет быть обаятельным.
– Питер…
– Отец, у нас тут не соревнование в популярности.
– Нет, в лояльности. Ты можешь сделать лишь то, что люди, которые тебе служат, решат, что ты должен сделать – и ничего больше. Они и есть твоя власть, эти служащие, которые на тебя работают, а он их переманивает на свою сторону.
– Это же только видимость, – отмахнулся Питер.
– Для большинства людей видимость и есть суть. Они действуют под влиянием мгновенных эмоций. Сейчас он им нравится больше тебя.
– Всегда есть кто-то, кто людям больше нравится, – сказал Питер со злобной улыбкой.
Джон Пол удержался от очевидной ремарки – одного слова, потому что оно бы вывело Питера из себя. Слово это было «да».
– Питер, когда Зверь отсюда уедет, кто знает, сколько здесь останется людей, которым он достаточно нравится, чтобы передать ему тот или иной слух время от времени? Или секретный документ?
– Отец, я ценю твою заботу. Но опять повторяю: у меня все под контролем.
– Ты считаешь, что чего ты не знаешь, того и знать не стоит, – не в первый раз заметил Джон Пол.
– А ты, кажется, считаешь, что все, что я делаю, делается недостаточно хорошо, – ответил Питер в сотый раз.
Всегда, когда разговор доходил до этого пункта, Джон Пол не пытался его форсировать дальше: если он станет слишком докучным, если Питера слишком будет угнетать присутствие родителей, их лишат любого влияния.
А это будет невыносимо. Это будет значить потерю последнего ребенка.
– Надо нам действительно завести еще ребенка или парочку, – сказала однажды Тереза. – Я еще достаточно молода, и мы всегда хотели иметь больше тех троих, что правительство нам отвело.
– Вряд ли, – ответил Джон Пол.
– Почему? Ты все еще добрый католик, или это продолжалось лишь до тех пор, пока быть католиком значило быть бунтарем?
Джону Полу не понравились эти слова, частично потому, что в них могла быть и доля правды.
– Нет, милая Тереза. Мы не можем завести новых детей, потому что нам ни за что не дадут оставить их при себе.
– Кто? Правительству теперь совершенно все равно, сколько у нас детей. Для них это все будущие налогоплательщики, или производители детей, или пушечное мясо.
– Мы – родители Эндера Виггина, Демосфена, Локи. Если мы родим нового ребенка, это будет международная новость. Я боялся этого еще до того, как похитили боевых товарищей Эндрю, но после этого и сомнений нет.
– Ты серьезно думаешь, будто люди решат, что раз наши первые трое детей были так…
– Милая, – сказал Джон Пол, зная, как она терпеть не может, когда он ее так называет – потому что он не мог не вкладывать в это слово сарказм, – они упрут этих детей из колыбельки, не успеют они родиться. Они станут целями с момента зачатия, и только и будут ждать, пока кто-то превратит их в марионеток того или иного режима. А если бы мы даже могли их защитить, каждый миг их жизни проходил бы под прессом любопытства публики. Если нам кажется, что Питеру сурово пришлось в тени Эндера, представь себе, каково будет им.
– Быть может, легче, – сказала Тереза. – Они не будут помнить, как когда-то не были в тени брата.
– От этого только хуже. Они будут думать о себе лишь как о братьях или сестрах кого-то.
– Это было так, умозрительное замечание.
– Я бы хотел, чтобы мы могли, – вздохнул Джон Пол.
Легко быть великодушным после победы.
– Мне… мне просто не хватает здесь детей.
– И мне. И если бы я считал, что они смогут быть просто детьми…
– Из наших никто не был по-настоящему ребенком. Беззаботным ребенком.
Джон Пол рассмеялся:
– Только те считают детей беззаботными, кто забыл собственное детство.
Тереза задумалась, потом тоже засмеялась:
– Ты прав. В детстве всегда или небо падает на землю, или конец света приходит.
Этот разговор был еще в Гринсборо, когда Питер открыл свое истинное лицо, но до того, как он получил почти пустой ныне титул Гегемона. И к этому разговору они редко возвращались.
Но теперь эта идея выглядела более привлекательной. Бывали дни, когда Джон Пол хотел вернуться домой, сгрести Терезу в охапку, сказать: «Милая, – без малейшей тени сарказма, – я взял билеты в космос. Мы поедем в какую-нибудь колонию. Оставим этот мир и все его заботы, родим новых детей там, в космосе, где они не будут ни спасать мир, ни править им».
Потом Тереза устроила эту свою попытку проникнуть в комнату Ахилла, и Джон Пол искренне заволновался, не сказалось ли на ее умственных способностях напряжение, под которым она находится.
Именно потому что он так беспокоился об этом, он не стал обсуждать это с ней еще пару дней, ожидая, не поднимет ли она сама этот вопрос.
Она этого не сделала, но он не очень и надеялся.
Когда Джон Пол решил, что первое смущение у нее уже прошло и она сможет вести обсуждение, не пытаясь оправдываться, он как-то за ужином завел этот разговор:
– Значит, ты хочешь быть домоправительницей.
– Я все ждала, когда же ты наконец об этом заговоришь, – усмехнулась Тереза.
– А я ждал, когда ты, – ответил Джон Пол с такой же иронической усмешкой.
– Теперь ты уже этого не узнаешь.
– Я думаю, – сказал Джон Пол, – ты задумывала его убить.
Тереза расхохоталась:
– А как же! Я получила задание от своего резидента.
– Это я и предположил.
– Шучу, – тут же сказала Тереза.
– А я нет. Что-то такое сказал Графф? Или просто шпионский роман?
– Я не читаю шпионских романов.
– Знаю.
– Это не было задание. Но действительно, мысль эту мне заронил он. Лучше всего будет для всех, если Зверь не уедет из Бразилии живым.
– На самом деле я так не думаю, – сказал Джон Пол.
– А почему? Ведь ты же не считаешь, что он представляет какую-то ценность для мира.
– Он вытащил всех из укрытия, разве не так? Каждый показал свой истинный цвет.
– Не каждый. Еще не каждый.
– Все теперь делается открыто. Мир разделился на военные лагеря. Амбиции вышли наружу, предатели названы.
– Значит, его работа сделана, – сказала Тереза, – и больше от него пользы нет.
– Я никогда не думал о тебе как об убийце.
– А я и не убийца.
– Но ведь план у тебя был?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41