Их глаза встретились, и сердце Эррила окаменело.
Нет! Этого не может быть! Но обнаженный меч выпал у Эррила из рук, прозвенев по каменной мостовой.
Тогда старик поднял посох и сильно ударил им по булыжнику. Душная мгла поднялась из-под земли и плотным саваном окутала и мага, и мальчика.
— Неужели годы не научили тебя ничему, Эррил?!
Однако черная стена в мгновение ока исчезла, вспыхнув напоследок жгучим пламенем. Там, где только что стояли старик и мальчик, вдруг стало пусто.
Сзади голосом, полным отчаяния и горя, закричала девочка, а Эррил упал на колени, низко опустив темную голову.
Он плохо слышал, что именно кричала девочка, ибо перед глазами его все еще стояло лицо черного мага — слишком знакомое лицо. Тот же сломанный нос, выдающиеся острые скулы, тонкие поджатые губы. И культя на правой руке.
Он вспомнил человека, скорченного вместе с Шорканом в восковом кругу много столетий назад, в ночь появления Кровавого Дневника.
И тогда с его губ слетело подлинное имя черного мага:
— Грешюм!
КНИГА ВТОРАЯ
ОЧАГИ И КАМЕННЫЕ ПЛИТЫ
Толчук осторожно пробирался между камнями в лощине, ощущая их сухое тепло. Дождей не было уже давно. Он обернулся и посмотрел на скалы, выстроившиеся на горизонте, как настоящая армия: самая высокая из них по прозвищу Большой Клык, тянувшаяся к небу на далеком севере, окуталась черным облаком. Скоро лощина снова потонет в грязи, которую разносят по всему своему пути потоки, устремляясь с высоких гор в бескрайние долины.
Толчук снова вернулся к своим камням. Теперь раскаты грома слышались уже совершенно явственно, и надо было спешить. К несчастью, солнце скрылось за ближними скалами, и потому различать желтоватый отблеск благоуханных камней становилось все труднее. К тому же в этой сухой лощинке, за целое лето без дождей, уже явно перебывало немало народу.
В поисках камней он ощупывал все вокруг, царапая сероватыми когтистыми лапами скалы, припадал к земле, и его чувствительные ноздри, раздуваясь, ловили тончайшие оттенки разносящихся вокруг запахов.
Толчук хорошо знал те места, где благоуханные камни бывали чаще всего, но предпочитал поиски в незнакомых районах. Пусть найти их там труднее, зато никогда не столкнешься с кем-нибудь из своих. Толчук любил одиночество и независимость от остальных огров. Особенно сейчас, в преддверии своего ритуала магры. Да, завтра должно было произойти событие, которое сделает его равным всем остальным членам трибы. А потому для сегодняшней ночи ему просто необходимы были благоуханные камни, собранные им самим в канун магры.
Он наклонился над крупной песчаной плитой, провел по ней когтем, царапая поверхность, и понюхал коготь: нет, это был действительно только песчаник.
Толчук сделал еще несколько шагов и вновь склонился над очередной грудой, но тут в плечо ему неожиданно ударил камень величиной с дыню. От неожиданности Толчук даже упал на острые камни, больно ударился и откатился в сторону.
Из-за скалы выглянул Финшва.
Послышалось рычание, толстые губы Толчука поднялись в нехорошей улыбке, обнажив ровные желтоватые клыки. Он вскочил на ноги и, полусогнувшись, стал красться к скале, для верности одной рукой опираясь о землю. Поза его не предвещала для врага ничего хорошего.
Финшва тут же нырнул обратно за скалу, но Толчук еще успел заметить его широко распахнутые желтые глаза и схваченный камень. Согнувшись, как и Толчук, что было принятой нормой драки, Финшва тоже зарычал; соломенного цвета волосы на его голове поднялись дыбом и рассыпались по кожистой спине. Противник надменно улыбнулся, показав обломанные клыки. Финшва был старше Толчука всего лишь на одну зиму, но постоянно демонстрировал свои щербатые зубы, говорившие о том, что он уже имеет подругу.
Все женщины почему-то обожали Финшву, всячески заигрывали с ним и урчали, когда он проходил мимо. Никто никогда не вел себя так по отношению к Толчуку, никто из них так не выгибал спину и не стучал по камням когтями. Увы, Толчук знал, что он уродлив; глаза у него были меньше, чем у всех взрослых огров, да еще и поставлены как-то миндально косо, совсем не похоже на огромные круглые глаза остальных в племени. Нос его тоже выдавался вперед чересчур сильно, а когти выросли слишком короткими — ими нельзя было и думать завоевать подругу.
Даже волосы у него не стояли сами по себе, и бедняге Толчуку приходилось прибегать к помощи пчелиного воска, чтобы заставить их держаться, как надо. Но все равно все знали об этом пороке и смеялись.
Финшва половчее перехватил в руке камень:
— Вот ужо пообломаю тебе зубки, ублюдок! — радостно сообщил он.
Толчук вспыхнул от неслыханного оскорбления:
— Ты знаешь закон, Финшва! У меня завтра магра, и ты не смеешь меня тревожить.
— Солнце еще не село! — ухмыльнулся Финшва и бросил камень. Этот удар Толчук отразил легко, что очень его вдохновило.
Финшва подобрал третий камень, на этот раз побольше прежних, и глаза его сощурились от злобы.
— Оставь меня в покое, Финшва!
— Трус! Ты не огр, а жалкая козявка!
Это было уже слишком даже для привыкшего к насмешкам Толчука и не могло оставаться неотомщенным. Назвать огра трусом! Толчук отбросил всякие условности и выпрямился во весь рост. Он стоял прямо на обеих ногах, что, в общем-то ограм запрещалось. Что ж, в конце концов, его имя позволяло это сделать: на древнем языке оно и указывало на его статус выродка и означало «Тот-кто-ходит-как-человек».
Выпрямившись, Толчук почти достиг головой верхушки скалы и отчетливо видел по губам Финшвы презрение. Финшва приготовился к бою.
Не раздумывая ни о чем больше, Толчук бросился вперед, сначала схватил обидчика за свободную руку, затем стиснул, смял его, прижал к острому краю скалы и, наконец, швырнул в лощинку, полную острых камней. Впрочем, через минуту Толчук пожалел о своих действиях — Финшва был не из тех, кто простит такое.
И действительно, упав плашмя, лицом на каменистую гряду, толстокожий и ширококостный Финшва тут же поднялся. Толчук отступил на шаг и увидел, как враг его медленно подносит палец к разбитым губам, пробует клыки и в отвращении отдергивает руку, почувствовав на пальцах кровь. В его глазах вспыхнул пожар ярости, превратив их из желтых в черные.
Такого гнева Толчук не видел еще никогда!
Издав военный клич, Финшва рванулся вперед, и только сейчас Толчук окончательно понял причину его злобы: один из клыков Финшвы оказался сломан начисто — тяжелая потеря, которая может стоит огру высокого ранга в трибе.
Крикнув еще что-то неимоверно злобное, Финшва потянулся прямо к горлу Толчука. На что тот, по-мальчишески взвизгнув, наклонился и ударил головой в самую середину туловища противника. Сила удара на мгновение лишила нападающего воздуха, и, задохнувшись, Финшва отлетел назад, тяжело грохнувшись на спину.
Однако враг был слишком опытным воином, воспитанным именно в военном клане, и потому быстро собрался, ловко прыгнул вперед и, цепко ухватив растерявшегося Толчука за лодыжку, дернул и свалил на землю.
Толчук сопротивлялся изо всех сил, но Финшва принялся бить его головой о камни. Череп трещал, перед глазами замелькали оранжевые круги, и плывущим взором Толчук увидел, что враг уже заносит над ним свои страшные кулаки. Действительно спустя секунду на его живот обрушился град ударов. Стараясь хоть как-то сопротивляться, Толчук напряг все мускулы, но Финшва выпустил когти и стал рвать кожу на животе длинными полосами. А вторая его рука уже потянулась к глазам Толчука.
Толчук не сдавался, но Финшва был старше, сильней, опытней, тяжелее, в конце концов, и Толчук понял, что еще немного, и этот сидящий на нем разъяренный воин просто убьет его. Тогда, краем глаза с ужасом увидя, что тот уже вытаскивает из-за пояса отточенный кинжал из рога горного козла, Толчук схватил врага за запястья.
Когда два огра борются за подругу, когти в когти, применение оружия запрещено, а наличие прочной кожи и густой шерсти обычно. Никогда в этих схватках не приводят к смертельному исходу. В трибе ни одни огр не имеет права убить другого.
Только в междоусобной войне, когда один клан борется за территорию с другим, можно пускать в ход оружие. Да, огра можно убить только оружием.
Финшва занес кинжал, глаза его по-прежнему пылали ненавистью.
— Ублюдок, — приподняв губы в крови, прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Больше ты не будешь охотиться!
Эти речи были ошибкой Финшвы. Поняв, что враг намерен не просто драться до первой крови, а действительно убить его, Толчук успел схватить по камню в обе на мгновение освободившиеся руки и со всего отчаяния ударил ими Финшву по обоим ушам. Послышался мерзкий хруст ломающихся костей — уши являлись единственным слабым местом огров.
Правда, Толчук хотел всего лишь оглушить врага, лишить его возможности действовать дальше, но от удара из ноздрей Финшвы хлынула кровь, обдавая несчастного Толчука пышущим жаром. Он увидел, как побелевшие глаза Финшвы выкатились, и услышал, как захрипело и забурчало у того в груди. Кинжал выпал из разжавшихся пальцев, а затем, как мешок, рухнуло и тело. Толчук быстро освободился из-под его туши и вскочил на ноги. Кровь продолжала хлестать из потемневших ноздрей и рта, а грудь больше не поднималась.
Толчук стоял пораженный, онемевший, не знающий, как быть дальше. Что он наделал? Как он мог убить огра своей трибы?
Тут несчастный поднял руку и увидел, что все еще сжимает в ней окровавленный камень, немного отбившийся в том месте, которым ударился о череп Финшвы. Изнутри шел манящий желтоватый свет того самого благоуханного камня, за которым он сюда и пришел.
Благоуханного камня.
И камень выпал из его похолодевших пальцев.
Могвид стоял на опушке зеленого леса на границе Далекого Запада, прислонившись к стволу огромного дерева. Ему все никак не хотелось покидать свой лесной дом. Ветерок шевелил над головой могучие кроны, и листья шуршали, словно куча мертвых сухих жуков. Далеко за лесом на востоке широкие подножья холмов казались нагими, слегка прикрытыми лишь желтеющей луговой травой. А еще дальше, уже за подножьями и голыми лугами, виднелись вершины Великих Гор. И именно эти вершины ему предстояло пересечь, чтобы добраться до страны людей. Могвид почувствовал под своей щекой шершавую теплую кору. Как он оставит лес?
Он поднял руку и внимательно посмотрел на тонкие пальцы и гладкую кожу, а потом перевел взгляд на странные одежды, мешком висевшие на его теле. Это охотник научил его, как носить такой дикий наряд. Серые брюки, надетые на нижнее белье, и шерстяная рубашка под красной курткой. Он все надел верно, и все же каждое прикосновение грубой ткани заставляло содрогаться его нежную кожу. Самыми ужасными оказались черные сапоги. Могвид долго отказывался надевать их и даже теперь просто нес в кожаном мешке за спиной. Пока он в лесу, пусть под его ногами все-таки будет бархатный мох и ласково щекочущая опавшая хвоя!
Но Могвид знал и то, что как только он выйдет за пределы леса, ему все равно придется надеть тяжелые кожаные сапоги. Ему все равно надо будет выглядеть человеком. А в такой одежде выдать его смогут только глаза. Узкие, неправдоподобно янтарные. Только они смогут выдать его истинную природу.
Могвид стоял и все никак не мог заставить себя сдвинуться с места, пока ему в руку не ткнулся холодный нос.
— Спокойно, Фардайл, мне нужно немного приготовиться, — и Могвид посмотрел на древесного волка с укоризной.
Крупный, почти как человек, Фардайл сидел, и изо рта его высовывался длинный розовый язык. Густая черная шерсть в серых и коричневых полосах, казавшихся просто тенями, блестела, а высоко стоявшие уши тут же ловили малейший лесной шорох. Нос постоянно слегка двигался, чуя издалека малейшую опасность.
Могвид даже скривился от зависти. Фардайлу не нужно ничего, кроме своей густой шерсти. Даже чтобы не быть узнанным, ему не надо никаких нелепых и тяжких переодеваний. Практически все с легкостью примут его за обыкновенного волка. Правда, опять же, если не считать глаз. Как и у Могвида, они были узкими, гораздо больше похожими на кошачьи. У обоих глаза выдавили их подлинное происхождение, явно указывая на то, что они относятся к племени сайлуров .
Фардайл поднял морду, и их узкие глаза встретились. От глаз волка шло к Могвиду успокаивающее тепло, в котором проносились смутные мысли и образы, переполнявшие его волчьего брата: Солнце садится. Пустой живот. Ноги сами рвутся вперед. Могвид понимал, что это значит — то, что день кончается, а им до ночи надо пройти еще ох как много.
— Я знаю, — громко ответил Могвид, хотя тоже мог разговаривать образами, как Фардайл и как все сайлуры. Но надо было упражнять язык. Скоро он окажется среди людей, и, чтобы все сошло хорошо, надо и говорить хорошо, не выдавая себя речью. — Но я не хочу покидать дом!
Фардайл понурил голову и ответил: Материнские соски, полные молоком, запах леса, густой и веселый, звери, прячущиеся с восходом солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Нет! Этого не может быть! Но обнаженный меч выпал у Эррила из рук, прозвенев по каменной мостовой.
Тогда старик поднял посох и сильно ударил им по булыжнику. Душная мгла поднялась из-под земли и плотным саваном окутала и мага, и мальчика.
— Неужели годы не научили тебя ничему, Эррил?!
Однако черная стена в мгновение ока исчезла, вспыхнув напоследок жгучим пламенем. Там, где только что стояли старик и мальчик, вдруг стало пусто.
Сзади голосом, полным отчаяния и горя, закричала девочка, а Эррил упал на колени, низко опустив темную голову.
Он плохо слышал, что именно кричала девочка, ибо перед глазами его все еще стояло лицо черного мага — слишком знакомое лицо. Тот же сломанный нос, выдающиеся острые скулы, тонкие поджатые губы. И культя на правой руке.
Он вспомнил человека, скорченного вместе с Шорканом в восковом кругу много столетий назад, в ночь появления Кровавого Дневника.
И тогда с его губ слетело подлинное имя черного мага:
— Грешюм!
КНИГА ВТОРАЯ
ОЧАГИ И КАМЕННЫЕ ПЛИТЫ
Толчук осторожно пробирался между камнями в лощине, ощущая их сухое тепло. Дождей не было уже давно. Он обернулся и посмотрел на скалы, выстроившиеся на горизонте, как настоящая армия: самая высокая из них по прозвищу Большой Клык, тянувшаяся к небу на далеком севере, окуталась черным облаком. Скоро лощина снова потонет в грязи, которую разносят по всему своему пути потоки, устремляясь с высоких гор в бескрайние долины.
Толчук снова вернулся к своим камням. Теперь раскаты грома слышались уже совершенно явственно, и надо было спешить. К несчастью, солнце скрылось за ближними скалами, и потому различать желтоватый отблеск благоуханных камней становилось все труднее. К тому же в этой сухой лощинке, за целое лето без дождей, уже явно перебывало немало народу.
В поисках камней он ощупывал все вокруг, царапая сероватыми когтистыми лапами скалы, припадал к земле, и его чувствительные ноздри, раздуваясь, ловили тончайшие оттенки разносящихся вокруг запахов.
Толчук хорошо знал те места, где благоуханные камни бывали чаще всего, но предпочитал поиски в незнакомых районах. Пусть найти их там труднее, зато никогда не столкнешься с кем-нибудь из своих. Толчук любил одиночество и независимость от остальных огров. Особенно сейчас, в преддверии своего ритуала магры. Да, завтра должно было произойти событие, которое сделает его равным всем остальным членам трибы. А потому для сегодняшней ночи ему просто необходимы были благоуханные камни, собранные им самим в канун магры.
Он наклонился над крупной песчаной плитой, провел по ней когтем, царапая поверхность, и понюхал коготь: нет, это был действительно только песчаник.
Толчук сделал еще несколько шагов и вновь склонился над очередной грудой, но тут в плечо ему неожиданно ударил камень величиной с дыню. От неожиданности Толчук даже упал на острые камни, больно ударился и откатился в сторону.
Из-за скалы выглянул Финшва.
Послышалось рычание, толстые губы Толчука поднялись в нехорошей улыбке, обнажив ровные желтоватые клыки. Он вскочил на ноги и, полусогнувшись, стал красться к скале, для верности одной рукой опираясь о землю. Поза его не предвещала для врага ничего хорошего.
Финшва тут же нырнул обратно за скалу, но Толчук еще успел заметить его широко распахнутые желтые глаза и схваченный камень. Согнувшись, как и Толчук, что было принятой нормой драки, Финшва тоже зарычал; соломенного цвета волосы на его голове поднялись дыбом и рассыпались по кожистой спине. Противник надменно улыбнулся, показав обломанные клыки. Финшва был старше Толчука всего лишь на одну зиму, но постоянно демонстрировал свои щербатые зубы, говорившие о том, что он уже имеет подругу.
Все женщины почему-то обожали Финшву, всячески заигрывали с ним и урчали, когда он проходил мимо. Никто никогда не вел себя так по отношению к Толчуку, никто из них так не выгибал спину и не стучал по камням когтями. Увы, Толчук знал, что он уродлив; глаза у него были меньше, чем у всех взрослых огров, да еще и поставлены как-то миндально косо, совсем не похоже на огромные круглые глаза остальных в племени. Нос его тоже выдавался вперед чересчур сильно, а когти выросли слишком короткими — ими нельзя было и думать завоевать подругу.
Даже волосы у него не стояли сами по себе, и бедняге Толчуку приходилось прибегать к помощи пчелиного воска, чтобы заставить их держаться, как надо. Но все равно все знали об этом пороке и смеялись.
Финшва половчее перехватил в руке камень:
— Вот ужо пообломаю тебе зубки, ублюдок! — радостно сообщил он.
Толчук вспыхнул от неслыханного оскорбления:
— Ты знаешь закон, Финшва! У меня завтра магра, и ты не смеешь меня тревожить.
— Солнце еще не село! — ухмыльнулся Финшва и бросил камень. Этот удар Толчук отразил легко, что очень его вдохновило.
Финшва подобрал третий камень, на этот раз побольше прежних, и глаза его сощурились от злобы.
— Оставь меня в покое, Финшва!
— Трус! Ты не огр, а жалкая козявка!
Это было уже слишком даже для привыкшего к насмешкам Толчука и не могло оставаться неотомщенным. Назвать огра трусом! Толчук отбросил всякие условности и выпрямился во весь рост. Он стоял прямо на обеих ногах, что, в общем-то ограм запрещалось. Что ж, в конце концов, его имя позволяло это сделать: на древнем языке оно и указывало на его статус выродка и означало «Тот-кто-ходит-как-человек».
Выпрямившись, Толчук почти достиг головой верхушки скалы и отчетливо видел по губам Финшвы презрение. Финшва приготовился к бою.
Не раздумывая ни о чем больше, Толчук бросился вперед, сначала схватил обидчика за свободную руку, затем стиснул, смял его, прижал к острому краю скалы и, наконец, швырнул в лощинку, полную острых камней. Впрочем, через минуту Толчук пожалел о своих действиях — Финшва был не из тех, кто простит такое.
И действительно, упав плашмя, лицом на каменистую гряду, толстокожий и ширококостный Финшва тут же поднялся. Толчук отступил на шаг и увидел, как враг его медленно подносит палец к разбитым губам, пробует клыки и в отвращении отдергивает руку, почувствовав на пальцах кровь. В его глазах вспыхнул пожар ярости, превратив их из желтых в черные.
Такого гнева Толчук не видел еще никогда!
Издав военный клич, Финшва рванулся вперед, и только сейчас Толчук окончательно понял причину его злобы: один из клыков Финшвы оказался сломан начисто — тяжелая потеря, которая может стоит огру высокого ранга в трибе.
Крикнув еще что-то неимоверно злобное, Финшва потянулся прямо к горлу Толчука. На что тот, по-мальчишески взвизгнув, наклонился и ударил головой в самую середину туловища противника. Сила удара на мгновение лишила нападающего воздуха, и, задохнувшись, Финшва отлетел назад, тяжело грохнувшись на спину.
Однако враг был слишком опытным воином, воспитанным именно в военном клане, и потому быстро собрался, ловко прыгнул вперед и, цепко ухватив растерявшегося Толчука за лодыжку, дернул и свалил на землю.
Толчук сопротивлялся изо всех сил, но Финшва принялся бить его головой о камни. Череп трещал, перед глазами замелькали оранжевые круги, и плывущим взором Толчук увидел, что враг уже заносит над ним свои страшные кулаки. Действительно спустя секунду на его живот обрушился град ударов. Стараясь хоть как-то сопротивляться, Толчук напряг все мускулы, но Финшва выпустил когти и стал рвать кожу на животе длинными полосами. А вторая его рука уже потянулась к глазам Толчука.
Толчук не сдавался, но Финшва был старше, сильней, опытней, тяжелее, в конце концов, и Толчук понял, что еще немного, и этот сидящий на нем разъяренный воин просто убьет его. Тогда, краем глаза с ужасом увидя, что тот уже вытаскивает из-за пояса отточенный кинжал из рога горного козла, Толчук схватил врага за запястья.
Когда два огра борются за подругу, когти в когти, применение оружия запрещено, а наличие прочной кожи и густой шерсти обычно. Никогда в этих схватках не приводят к смертельному исходу. В трибе ни одни огр не имеет права убить другого.
Только в междоусобной войне, когда один клан борется за территорию с другим, можно пускать в ход оружие. Да, огра можно убить только оружием.
Финшва занес кинжал, глаза его по-прежнему пылали ненавистью.
— Ублюдок, — приподняв губы в крови, прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Больше ты не будешь охотиться!
Эти речи были ошибкой Финшвы. Поняв, что враг намерен не просто драться до первой крови, а действительно убить его, Толчук успел схватить по камню в обе на мгновение освободившиеся руки и со всего отчаяния ударил ими Финшву по обоим ушам. Послышался мерзкий хруст ломающихся костей — уши являлись единственным слабым местом огров.
Правда, Толчук хотел всего лишь оглушить врага, лишить его возможности действовать дальше, но от удара из ноздрей Финшвы хлынула кровь, обдавая несчастного Толчука пышущим жаром. Он увидел, как побелевшие глаза Финшвы выкатились, и услышал, как захрипело и забурчало у того в груди. Кинжал выпал из разжавшихся пальцев, а затем, как мешок, рухнуло и тело. Толчук быстро освободился из-под его туши и вскочил на ноги. Кровь продолжала хлестать из потемневших ноздрей и рта, а грудь больше не поднималась.
Толчук стоял пораженный, онемевший, не знающий, как быть дальше. Что он наделал? Как он мог убить огра своей трибы?
Тут несчастный поднял руку и увидел, что все еще сжимает в ней окровавленный камень, немного отбившийся в том месте, которым ударился о череп Финшвы. Изнутри шел манящий желтоватый свет того самого благоуханного камня, за которым он сюда и пришел.
Благоуханного камня.
И камень выпал из его похолодевших пальцев.
Могвид стоял на опушке зеленого леса на границе Далекого Запада, прислонившись к стволу огромного дерева. Ему все никак не хотелось покидать свой лесной дом. Ветерок шевелил над головой могучие кроны, и листья шуршали, словно куча мертвых сухих жуков. Далеко за лесом на востоке широкие подножья холмов казались нагими, слегка прикрытыми лишь желтеющей луговой травой. А еще дальше, уже за подножьями и голыми лугами, виднелись вершины Великих Гор. И именно эти вершины ему предстояло пересечь, чтобы добраться до страны людей. Могвид почувствовал под своей щекой шершавую теплую кору. Как он оставит лес?
Он поднял руку и внимательно посмотрел на тонкие пальцы и гладкую кожу, а потом перевел взгляд на странные одежды, мешком висевшие на его теле. Это охотник научил его, как носить такой дикий наряд. Серые брюки, надетые на нижнее белье, и шерстяная рубашка под красной курткой. Он все надел верно, и все же каждое прикосновение грубой ткани заставляло содрогаться его нежную кожу. Самыми ужасными оказались черные сапоги. Могвид долго отказывался надевать их и даже теперь просто нес в кожаном мешке за спиной. Пока он в лесу, пусть под его ногами все-таки будет бархатный мох и ласково щекочущая опавшая хвоя!
Но Могвид знал и то, что как только он выйдет за пределы леса, ему все равно придется надеть тяжелые кожаные сапоги. Ему все равно надо будет выглядеть человеком. А в такой одежде выдать его смогут только глаза. Узкие, неправдоподобно янтарные. Только они смогут выдать его истинную природу.
Могвид стоял и все никак не мог заставить себя сдвинуться с места, пока ему в руку не ткнулся холодный нос.
— Спокойно, Фардайл, мне нужно немного приготовиться, — и Могвид посмотрел на древесного волка с укоризной.
Крупный, почти как человек, Фардайл сидел, и изо рта его высовывался длинный розовый язык. Густая черная шерсть в серых и коричневых полосах, казавшихся просто тенями, блестела, а высоко стоявшие уши тут же ловили малейший лесной шорох. Нос постоянно слегка двигался, чуя издалека малейшую опасность.
Могвид даже скривился от зависти. Фардайлу не нужно ничего, кроме своей густой шерсти. Даже чтобы не быть узнанным, ему не надо никаких нелепых и тяжких переодеваний. Практически все с легкостью примут его за обыкновенного волка. Правда, опять же, если не считать глаз. Как и у Могвида, они были узкими, гораздо больше похожими на кошачьи. У обоих глаза выдавили их подлинное происхождение, явно указывая на то, что они относятся к племени сайлуров .
Фардайл поднял морду, и их узкие глаза встретились. От глаз волка шло к Могвиду успокаивающее тепло, в котором проносились смутные мысли и образы, переполнявшие его волчьего брата: Солнце садится. Пустой живот. Ноги сами рвутся вперед. Могвид понимал, что это значит — то, что день кончается, а им до ночи надо пройти еще ох как много.
— Я знаю, — громко ответил Могвид, хотя тоже мог разговаривать образами, как Фардайл и как все сайлуры. Но надо было упражнять язык. Скоро он окажется среди людей, и, чтобы все сошло хорошо, надо и говорить хорошо, не выдавая себя речью. — Но я не хочу покидать дом!
Фардайл понурил голову и ответил: Материнские соски, полные молоком, запах леса, густой и веселый, звери, прячущиеся с восходом солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57