Скоро последний отблеск факелов исчез, и за поворотом Толчука охватила полная беспросветная тьма. Дорогу ему теперь указывал только цокот когтей по гладким камням где-то там, впереди.
Наверное, именно по этой каменной глотке тащили тело его несчастного отца в страну мертвых. А теперь здесь приходится идти и его невезучему сыну, который оказался теперь мертвым для своей трибы ничуть не меньше, чем убитый Финшва.
То, что находилось в конце туннеля, ведомо только Триаде. Насколько он помнил, члены Триады никогда не менялись. Еще совсем малышом он как-то раз спросил у отца, что же случается, когда кто-то из них все-таки умирает. Тогда отец оттащил его в угол и прошептал, что не имеет об этом никакого понятия, поскольку на его веку никто из Триады никогда не умирал. Так ничего и не узнал об этом Толчук и в последующие годы. Об этом в трибе никогда не говорили, поскольку считали дурной приметой, почти такой же, как и всякое упоминание о мертвых.
Триада не менялась на протяжении сотен лет и хранила дух благополучия своего народа. Зачем говорить об этом еще что-то?
Итак, только они да мертвые знали, что ожидает вошедшего в том конце черного туннеля.
И страх все сильнее сжимал сердце Толчука. И он шел все медленнее; дыхания не хватало, грудь ныла, и еще более страшная боль, казалось, караулила его где-то поблизости. Он уже еле-еле полз по извилистому коридору, а воздух становился все более влажным и теплым. И в нем все явственнее ощущался запах соли, щекотавший его широко вывернутые ноздри.
Но все же юный огр полз, а туннель все сужался, словно хотел в конце концов сжать его и ни за что уже не выпустить из своих каменных объятий. Голова Толчука теперь постоянно задевала потолок, и от этих прикосновений по его телу пробегала дрожь. Вскоре ему пришлось и вовсе держать голову постоянно опущенной. Туннель явно спускался все ниже, он вел в самую сердцевину гор. Наконец, Толчук вынужден был ползти, просто вжавшись в каменное ложе и едва слыша шорох где-то далеко впереди.
Колени его уже совсем ободрались, когда впереди неожиданно слабо засветился зеленоватый свет. Постепенно свет становился все ярче, и Толчук, уже забыв о страхе, теперь рвался вперед, к этому таинственному свету.
Конец пути, видимо, был недалек.
Тропа снова стала расширяться, и при все усиливающемся свете Толчук обнаружил, что стены усыпаны светящимися червями размером с большой палец, излучавшими бледное зеленоватое свечение. Вся эта живая масса кишела, передвигалась, где группами, сплетаясь, словно древесные корни, где в одиночку, где парами.
Чем дальше, тем червей становилось все больше, они появлялись уже на полу и стали видны кучки мертвых, раздавленных, вероятно, недавно проползшими здесь старыми ограми. Толчук поднялся на ноги и старался идти, ступая след в след с Триадой. Кишение червей под его голыми ступнями внушало ему отвращение, а сам вид этой копошащейся массы вызывал тошноту.
Поглощенный наблюдением за червями, он не заметил, как оказался в большой пещере. Туннель кончился. Триада сбилась в кучу посередине, встав головами друг к другу и бормоча что-то непонятное.
Толчук увидел старцев, потом поднял глаза выше и обнаружил высокую арку, сложенную из грубо отесанного камня сердца. Он упал на колени. Камень сердца был драгоценностью, который горы редко кому открывали. Последний, найденный ограми такой камень, был размером не больше птичьего глаза — но и тот поднял такую сумятицу в трибе, что началась война за его обладание. Именно в этой войне и был убит его отец.
Триада сидела как раз под аркой, но, как ни старался Толчук, запрокидывая голову вверх, он так и не смог увидеть, где арка заканчивалась.
Мелко ограненная по всей вышине арка отражала свет червей таким бесчисленным количеством цветных бликов, что грубый язык огров не мог бы найти им описания. И Толчук безмолвно стоял, не в силах отвести глаз от этого чуда.
И если от мутного света червей его тошнило, то их отраженный свет буквально проникал через его толстую кожу и достигал до самого мозга костей. Что-то поднялось в его груди, и первый раз в жизни Толчук почувствовал себя цельным, пронизанным духом до каждой клеточки своего тела. Струи света, стекая, словно водопад, легко смывали позор и грусть не только с его тела, но и с души. Он ощутил, что выпрямляется все больше и больше, что мышцы его становятся гибкими и податливыми, а руки сами тянутся вверх.
Он не был больше проклятым выродком с куцым неполноценным духом! Он был настоящим и цельным!
Слезы покатились по его лицу, и он ощутил всю свою красоту и значительность. Толчук вдыхал пьянящий воздух, упивался им и сам, как ему казалось, начинал, светиться, как камень сердца. Двигаться больше не хотелось — хотелось просто умереть, не сходя с места.
«Пусть Триада теперь перережет мне горло, — думал он. — Пусть крови моей напьются мерзкие черви под ногами. Что из того, когда тело — только вместилище духа, прекрасного духа, который нельзя убить ни топором, ни кинжалом. Он цельный и останется таким, каков есть, навеки!»
Он ничего не хотел больше, но вдруг с неудовольствием услышал голос, звавший его по имени:
— Толчук!
Это имя вновь всколыхнуло гладь его успокоенной души.
— Толчук! — услышал он снова.
Огр повернулся по направлению, откуда шел голос, и спокойствие его оказалось окончательно нарушенным. Он тряхнул головой, мучительно пытаясь вернуться, но что-то ушло безвозвратно. Арка продолжала светиться и сиять, но теперь это было всего лишь светом, не более.
На него смотрели три пары глаз, и ноги Толчука стали медленно подгибаться.
— Начинается, — услышал он скорее не слово, а стон. Толчук опустился еще ниже, и сердце его застучало от страха. Один из Триады приблизился к нему, и Толчук ощутил на своем запястье костлявые пальцы. Руку подняли и вложили в нее что-то холодное и твердое. Старец тут же отошел.
— Смотри! — приказал голос, и снова Толчуку показалось, будто голос исходит сразу от всех троих и напоминает свист ветра меж узких скал.
Он посмотрел на то, что лежало в его ладони, — это был кусок камня сердца размером с козью голову.
— Что? Что это? — его собственный голос прозвучал в мертвой тишине неожиданно громко. Толчук даже пригнулся.
— Это Сердце огров, — ответил голос. — Источник нашего духа.
Камень чуть не выпал из задрожавшей руки Толчука. Сколько он слышал разговоров и слухов об этом камне! Этот камень сопровождает души огров в иные края. И тогда Толчук протянул камень обратно старцам.
— Смотри, — глаза Триады светились. — Смотри внутрь. Сглотнув слюну, Толчук поднял камень к глазам. Камень тут же потерял свой красный густой цвет и стал светиться слабым отражением арки. Но сколько ни глядел Толчук в его глубину, он ничего не видел и наконец, сконфуженный, снова протянул камень обратно.
— Смотри внутрь, — снова прошипел голос.
Толчук напряг мускулы, сузил глаза и попытался сконцентрировать на камне все свое внимание. За исключением размера, камень казался обыкновенным драгоценным камнем. Что же Триада от него хочет? Если убить, то при чем здесь камень? Глаза его стали убегать в сторону, но огр снова упорно устремлял их на камень и вдруг увидел какую-то точку в самой его сердцевине, какое-то темное пятно, поначалу совсем невидимое из-за сверкающих граней.
— Что это… — Неожиданно пятно пошевелилось. В первый момент Толчуку показалось, будто он просто повернул камень, но потом он увидел, что черная масса в глубине действительно двигается и живет. На сей раз, парализованный страхом, он точно знал, что никак его не поворачивал.
Тогда сощурившись, огр поднес камень ближе к свету и заметил, что при этом его движении черное пятнышко в камне попыталось спрятаться, — и только тут Толчук понял, что в камне скрывался червь. Должно быть, это был близкий родственник тварей, покрывавших стены пещеры, только черный, как те черные камни, которые иногда находят в горах и которые так хорошо горят. Кто же это?
И Триада, словно прочтя его мысли, ответила:
— Это Напасть. Она торжествует над духом наших мертвых, когда они попадают сюда. Она пожирает их. — И три пальца указали на камень — Вот он, подлинный конец тропы мертвых — желудок червя!
Толчук зарычал, обнажив короткие клыки. Как это может быть? Все с детства знают, что когда огр умирает, то с помощью триады переходит через камни в новый мир к новой жизни. Он недоверчиво посмотрел на странный камень. Должно быть, они обманывают его!
— Не понимаю…
— Много-много лет назад огры нарушили клятву, данную ими духу земли, и за это предательство на них наслана Напасть, — ответила Триада.
Толчук опустил руку и понурил голову:
— Зачем вы говорите мне это?
Но Триада молчала.
А по горам вдруг прокатился глухой ропот, словно там наверху вовсю бушевала гроза, и гремело то, что огры называют «голосом гор». Разразилась первая за эту зиму настоящая буря.
Когда эхо замерло в глубине пещеры, Толчук снова услышал обращенные к нему слова:
— Ты еще не прошел магру, это именно тот возраст. Слышишь, даже сами горы зовут тебя.
— Почему же меня? — жалобно проскулил Толчук, поднимая глаза на страшных старцев.
— Ты и огр и не-огр . В тебе смешались духи двух рас.
— Я знаю. Я ублюдок. Я помесь огра и человека.
Трое переглянулись и что-то тихо проурчали, и до насторожившихся ушей Толчука долетели обрывки тихого шепота, отдельные слова и странные фразы:
— Лжет… не знает… книга крови… хрустальные клыки… — и, наконец, совсем уже непонятное: — камень убьет ведьму…
Толчук слушал дальше, но все смолкло, и сердце заколотилось в его груди еще отчаянней.
— Чего вы от меня хотите?! — не выдержал он. Слова его прокатились по пещере, как камнепад.
Триада посмотрела на него шестью горящими глазами и еле слышно ответила:
— Освободи наш дух. Убей Напасть.
Могвид и Фардайл спрятались под выступом скалы. Он давал мало убежища, но вечерняя гроза началась так неожиданно и так яростно, что они не успели найти никакого другого пристанища в этой пустынной стране огров.
Огненные руки молний хватались за снежные пики и потрясали их, гром гремел еще сильнее, отдаваясь в их каменной крыше, с гор дул пронизывающий ветер, несущий с собой ледяной дождь.
После того как их загнали на территорию огров, охотники, видимо, успокоились, и теперь единственной опасностью для путников осталась возможность встречи с обитателями пещер под снежными вершинами.
Так что о погоде можно было вообще не думать.
Капли дождя кусали незащищенное тело Могвида, как разозленные осы.
— Надо найти убежище получше, — предложил он, с завистью глядя, как Фардайл запросто стряхивает влагу с густой шерсти. — Ночью мы замерзнем здесь до смерти.
Но Фардайл ничего не ответил, повернувшись к брату спиной и вглядываясь сквозь завесу дождя в близлежащие скалы. Он, казалось, даже наслаждался дождем, поскольку его шерсть, смазанная жиром, как и перья гусей, просто отталкивала воду. А Могвид промок насквозь и уже едва выносил прикосновение холодной мокрой одежды.
Зубы у него стучали, а подвернутая нога нестерпимо болела в сапоге, до краев налитом водой.
— Надо хотя бы костер разжечь, — прошептал он. Фардайл, наконец, обернулся, и янтарный свет в его глазах был скорее холоден, чем горяч.
Глаз орла видит пушистый хвост глупой белки. Но Могвид лишь еще глубже забился под скалу.
— Ты что, серьезно думаешь, будто огры увидят наш огонь? Да от этого дождя они все забились в свои пещеры и сидят там безвылазно!
Фардайл продолжал молча глядеть на скалы. Могвид понял, что настаивать бесполезно. Холод все же лучше, чем встреча с ограми. Могвид снял мешок и положил его на пол в самом дальнем углу их убежища, постаравшись свернуться калачиком так, чтобы как можно меньше холодных капель попадало на его истерзанное тело. Уже в который раз за этот день он пожалел, что не обладает и тысячной долей своих прежних навыков и способностей.
«О, если бы я только мог превратиться в медведя, — думал он. Тогда ни этот дождь, ни холод не имели бы для меня никакого значения!» Он посмотрел на брата и скривился от злобы. Фардайл всегда был счастливчиком! Жизнь улыбалась ему с первого его вздоха. Рожденный первым, он был сразу же объявлен наследником всей семейной собственности. Кроме того, ему достался редкий дар оратора и уменье говорить то, что нужно в нужный момент. Слухи о его талантах скоро пошли по всему племени, и на Фардайла стали возлагаться большие надежды. Могвид же всегда говорил не то, что нужно, не вовремя, не к месту, и скоро стал раздражать всех своей нелепостью. Редко кто искал его общества или спрашивал у него советов.
Но даже не это больше всего раздражало и беспокоило Могвида. Больше всего его бесило то спокойствие, с каким Фардайл воспринимал их проклятое рождение.
Родившись совершенно одинаковыми в мире оборотней, они создали этим настоящую сумятицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57