Потом он услышал звон колокола и вскочил так поспешно, что чуть не упал с постели. Натянув на себя первую попавшуюся одежду и сунув ноги в сандалии, он выскочил в коридор. Его чуть не сбили с ног пробегавшие мимо монахи. Он побежал следом, не обращая внимания на то, что в легкой одежде сразу замерз.
Он добежал только до дорожки, ведущей в сад, когда понял, в чем дело. Ночную тьму разогнало оранжевое сияние. Пожар! Горела кладовая.
Охнув от ужаса, Эйден побежал туда, где разбуженные звоном колокола монахи торопливо черпали воду из ручья и передавали ведра по цепочке, пытаясь залить огонь. Эйден присоединился к ним.
— Лейте туда! — показал в сторону аббат, стараясь перекричать рев пламени. От жара каменные стены здания начали потрескивать. Все усилия монахов были, казалось, напрасными.
Передавая соседу очередное ведро, Эйден бросил взгляд в сторону двери горящей постройки. Оттуда вынырнул Мартин с охапкой старинных манускриптов в руках. Он отбежал в сторону, кашляя и хватая воздух ртом, бросил книги на землю, повернулся и снова кинулся в огонь.
— Что он делает! — вскрикнул Эйден. — Он же погибнет! Мартин долго не появлялся. Потом он все-таки выскочил из клубов дыма, еле увернувшись от рухнувшей балки, с новой кипой книг. Опять он кинул их в кучу — совсем как вырубленные побеги вишни — и снова устремился к горящей кладовой. Монахи кричали ему, чтобы он остановился, но он то ли не слышал, то ли не обратил внимания.
Эйден не мог с этим смириться. Он передал очередное ведро, потом кинулся туда, где должен был появиться Мартин. Языки пламени взвивались высоко вверх, освещая монастырь так ярко, словно над ним взошло его собственное солнце. Жар был нестерпимый, и монахи отступили; теперь они уже не могли лить воду на горящее здание, но следили, чтобы искры не летели на другие строения.
Мартина все не было. Стены опять затрещали, рухнула еще одна балка. Потом Мартин показался, и Эйден с облегчением перевел дыхание. Он успел подбежать к куче книг как раз в тот момент, когда Мартин кинул туда следующую охапку, и схватил того за руку:
— Не ходи туда больше! Ты сгоришь заживо.
Мартин попытался вырвать руку, но Эйден не собирался его отпускать.
— Я же вам сказал: оставьте меня в покое!
Эйден, хватая ртом воздух, вцепился в Мартина так, словно от этого зависела его жизнь.
— Роберт! Не смейте! — На мгновение в глазах молодого человека что-то промелькнуло, потом, словно отмахиваясь от мухи, он стряхнул руку священника и снова повернулся к горящему зданию. Эйден сделал шаг ему вслед. — Если вы решили там погибнуть, я не позволю вам умереть одному.
В этот момент рухнуло перекрытие, осыпав их обоих горящими углями. Роберт не пошевелился; он, словно не заметил ожогов. Эйден заслонился от искр, но сквозь пальцы следил за Робертом. Тот продолжал стоять на месте. Рубашка его, черная от копоти, была во многих местах прожжена. Эйден ждал и наблюдал. Оба они долго не двигались, несмотря на испепеляющий жар. Потом, даже не взглянув в сторону священника, Роберт повернулся и пошел прочь от пожарища.
Эйден смотрел ему вслед, пока аббат не оттащил его подальше от огня.
— Благодарение богам, что вы его остановили. Не могу поверить, что он рисковал жизнью ради каких-то книг. Что вы ему сказали?
Внезапно почувствовав, что силы покинули его, Эйден провел рукой по лицу:
— Я назвал его дураком. Он, наверное, никогда мне этого не простит.
Только когда рассвело, монахи смогли оценить весь понесенный монастырем ущерб. На месте кладовой остались лишь четыре каменные стены; все остальное представляло собой лишь кучу дымящейся золы. Эйден и брат Дамиен бродили по пожарищу; молодой монах иногда наклонялся к какому-то казавшемуся уцелевшим предмету, но каждый раз терпел разочарование.
Работники-миряне уже принялись расчищать остатки кладовой, но Эйдену не хотелось уходить. Он видел горе на лицах монахов: почти весь архив обители Святого Германуса хранился в сгоревшем здании.
— Скажите мне, — обратился Эйден к брату Дамиену, перешагивая через еще дымящееся бревно, когда Мартин впервые появился здесь?
— Пожалуй, прошлой осенью. Во всяком случае, он уже был здесь, когда выпал первый снег.
— Вы знаете, откуда он приехал?
— Нет. Я однажды спросил его, но он не ответил. Эйден нахмурился и пристально взглянул на молодого монаха:
— Разве это не показалось вам странным?
— Нет ничего необычного в том, что человек, пришедший в монастырь, хочет забыть свое прошлое.
— И что же пытается забыть Мартин? Дамиен пожал плечами:
— Я и не пытался догадаться. — Он остановился, поднял глаза на священника, потом оглянулся через плечо на других монахов. — Нас здесь почти сотня братьев, святой отец, но никому и слова из Мартина не удалось вытянуть. Он просто целые дни работает, это и есть его покаяние. — Дамиен приподнял край рясы, чтобы не перепачкаться в золе, и осторожно провел Эйдена между обгорелыми обломками. — Обычно именно так и бывает с мирянами, помогающими братьям. Некоторые из них охотно говорят о своих грехах, другие нет. Ни тем, ни другим мы не препятствуем в их желании искупить прошлые прегрешения.
Эйден глубоко вздохнул. Из этого молодого монаха когда-нибудь получится прекрасный пастырь.
— Благодарю вас за вашу проницательность, брат мой. Уже уходя, Дамиен обернулся и спросил:
— Как вы думаете, вам удастся помочь Мартину, святой отец?
— Боюсь, он мне этого не позволит.
Эйден двинулся в сторону келий. Он не удивился, обнаружив, что Мартина, точнее, Роберта в саду не видно. После этой ночи не было бы странным, если бы молодой лорд вообще покинул обитель. Если так и случилось, то вся вина лежит на нем, на епископе МакКоули. Но разве мог он поступить иначе? Разве мог позволить Роберту погибнуть?
Бесполезно пытаться что-то от себя скрыть. Он действовал неловко. Долгие месяцы, проведенные в темнице, притупили его восприимчивость. Слишком много было бессонных ночей в сырой камере, слишком много бесплодных размышлений. Он забыл, как разговаривать с людьми, забыл, как слушать.
По привычке Эйден стал искать успокоения в часовне. Как всегда, он молил богов послать ему терпение и мудрость. Он так долго стоял на коленях, что все его кости начали болеть. Все еще не находя ответа на мучившие его вопросы, он наконец вышел из часовни и вдалеке увидел знакомую фигуру. Садовник копался в земле, сажая что-то. Эйден испытал огромное облегчение, но на этот раз не остановился и не заговорил. На этот раз он оставил Роберта в покое.
Он сделал короткий вдох, перехватил рукоять топора, размахнулся и обрушил лезвие на полено. Потом высвободил его, снова втянул воздух, размахнулся и ударил — точно так же, как и в первый раз.
Замах — удар, замах — удар… Снова и снова, одни и те же движения, одни и те же усилия. Он не обращал внимания на усталость, на палящие лучи солнца, на пот, текущий со лба. Он смотрел только на полено и на то место, куда должно вонзиться лезвие.
Он не думал ни о чем, кроме работы, ни о чем, кроме силы и точности удара. Он не думал ни о чем вообще именно к этому он и стремился.
Заставив свой разум умолкнуть, он упрямо продолжал работать. Постепенно рядом росла груда наколотых дров; потом его мозолистые руки уложат их в аккуратную поленницу. Он работал, пока мышцы не стали отвечать дрожью на каждое движение, а дыхание не начало со свистом вылетать из груди. Только когда тело совершенно обессилело, он остановился, но даже и теперь не поднимал глаз и смотрел лишь на поленья. Потом, со вздохом отбросив топор, он направился туда, где его ждала постель.
* * *
Эйден взял книгу и обвел взглядом свою комнату. Хотя она была вполне уютна и у двери не стояла стража, одно только пребывание в четырех каменных стенах все еще заставляло его ежиться. Да, ничто не помешало бы ему уйти из обители, но разве выжил бы он в стране, власти которой стремились его казнить?
Эйден вздохнул и вышел во двор, где солнце, выглядывая из-за облаков, согревало склоны гор. Он постоял рядом с низкой стеной сгоревшей кладовой. Аббат решил, что сохранившаяся часть здания может рухнуть, и приказал разобрать стены. Последние три дня работа здесь кипела: кто-то, стоя на лесах, разбивал киркой скрепляющий камни раствор, кто-то оттаскивал каменные блоки, которые можно было использовать при строительстве новой кладовой.
Усевшись на камень, Эйден не сразу раскрыл книгу; некоторое время он наблюдал за работающими. Среди них был и Роберт; он в одиночку относил больше чем на двадцать футов в сторону тяжелые камни.
Не следовало ли Эйдену найти себе другое место для чтения? Не смутит ли его присутствие Роберта? Эйден заколебался, но тут Роберт взглянул в его сторону и как ни в чем не бывало, продолжил работу. С облегчением, переведя дух, Эйден склонился над книгой.
Легкий ветерок шевелил страницы. Монастырский колокол зазвонил, сзывая монахов на полуденную трапезу, однако Эйден не был голоден, а потому продолжал читать.
— Вы смелый человек.
Эйден вздрогнул, когда совсем рядом раздались эти слова, и медленно поднял глаза. Перед ним стоял Роберт, вытирая руки тряпкой. Эйден сглотнул и попытался найти подходящий ответ такой, который не заставит молодого человека снова замкнуться в себе.
— Я поступаю так не нарочно.
Роберт не сводил с него глаз. Кончив вытирать руки, он сунул тряпку в карман. Только теперь Эйден заметил, что остальные работники отправились в трапезную, и они остались одни.
— Как вы узнали?
Эйден нерешительно посмотрел на Роберта. Узнал? О чем? О том, что Роберт хотел погибнуть в огне?
— Как вы узнали, кто я такой?
Эйден вздохнул и сложил руки поверх книги.
— Я знал вашего отца. Сходство между вами слишком велико, чтобы быть просто совпадением.
— Сходство только внешнее. Что это могло значить?
Роберт, впрочем, не ждал ответа. Он подошел к стене и уселся на камень вполоборота к Эйдену. Какое-то время они сидели в молчании. Теперь, когда такая возможность представилась, Эйден не мог придумать, о чем говорить. Он пять недель ждал подходящего момента, а теперь язык его словно отнялся.
Как глупо!
— Вашей вины тут не было, знаете ли.
Роберт безразлично поинтересовался, не глядя на священника:
— В чем?
— В том, что меня арестовали. Как только меня избрали, у меня возникло чувство, что этого не миновать если не в тот же день, то очень скоро. Члены Синода и не подозревали, как хотелось мне отказаться от епископства.
Снова молчание. Роберт смотрел в сторону пожарища и дальше на свой сад. Казалось, разговаривать ему не хочется, но если так, то почему он сидит здесь? Почему не уходит?
— Вам не следовало говорить мне, кто вы такой.
Эйден поднял глаза и обнаружил, что Роберт смотрит на него в упор. Он в первый раз обратил внимание на цвет этих глаз ярко-зеленых, холодных и жестких. В них не отражалось готовности пойти на компромисс.
— Мое имя принадлежит мне, и я называю его, кому захочу, — не задумываясь, ответил Эйден. — Не пытайтесь ограничивать мою свободу решать, кому можно и кому нельзя доверять. Такие попытки предпринимали и более сильные люди, чем вы, без успеха.
— Не сомневаюсь. — Роберт снова стал смотреть на сад. — Но те, кому вы доверились бы, с легкостью могли оказаться предателями. Ваше положение не настолько прочно, чтобы вы могли позволить себе неосторожность.
— Я доверяю тем, кого мне указывает сердце.
— А разве оно никогда не ошибается? Эйден помолчал, прежде чем ответить:
— Иногда случается и такое. Но должен же я кому-то доверять, иначе жизнь была бы невыносима.
— Вы когда-нибудь пытались жить, не доверяя никому?
— Нет. И не хотел бы и пробовать. Да, я позволяю сердцу направлять меня, и изредка случаются разочарования.
— Предательства!
— Ну, хорошо, предательства. Но на каждого человека, обманувшего доверие, приходится сотня, доверие оправдавшая. Знакомство и дружба с верными людьми стоит риска быть преданным. Только это и делает жизнь богатой.
Брови Роберта поползли вверх, словно подобная мысль его позабавила. Поднявшись на ноги, он взглянул на книгу, лежащую у Эйдена на коленях:
— Вам следовало бы больше ценить собственную безопасность, а не богатство жизни, епископ. Вы напрасно послушались своего сердца. Вы доверили свой секрет человеку, о котором ничего не знали, человеку, в котором вы ошиблись, сравнив его с его отцом, человеку, которому ничего нельзя доверить.
ГЛАВА 30
Нет, все бесполезно… Эйден вертелся и метался в постели, но разум его не собирался поддаваться сну. Лунный свет пробивался сквозь занавеску; в призрачном сиянии Эйден мог разглядеть грубый камень стены, сложенной два столетия назад.
Что имел в виду Роберт, когда говорил, что доверять ему нельзя? Не пытался ли он заставить Эйдена поверить, будто он покинет монастырь и донесет Селару, где скрывается Мак-Коули? От чего мог бежать такой человек, как Роберт?
Эйденом неожиданно овладело нетерпение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71