Это был еще неизвестный, неуловимый страх, совсем не такой, какой
может внушить стоящая у ворот города неприятельская армия, или находящиеся
в состоянии войны аристократы, или восставшие рабы, или обезумевший
сюзерен, охваченный жаждой крови, или вражеский флот, входящий из
Внутреннего моря в устье реки Хлал. Но тем не менее страх этот был
могущественным. Он стискивал хрупкое горло каждой женщины, которая щебеча
входила в низкую дверь "Серебряного Угря", делая ее смех нервным и
пронзительным. Он прикасался и к сопровождавшим дам кавалерам, заставляя
их разговаривать громче обычного и без надобности позвякивать оружием.
Это была компания молодых аристократов, которые решили поразвлечься в
кабачке, пользующемся дурной славой и порой даже опасном. Одеты все были
богато и фантастично, согласно моде упадочнического ланкмарского
дворянства. Но одна деталь казалась слишком уж экстравагантной даже для
экзотического Ланкмара. Голова каждой из женщин была заключена в
небольшую, тонкой работы серебряную клетку для птиц.
Дверь снова отворилась - на сей раз, чтобы выпустить двух мужчин,
которые быстро зашагали прочь. Один из них был долговяз и крепок и,
казалось, прятал что-то под своим широким плащом. Второй был невысок
ростом, гибок и с головы до ног одет во что-то мягкое и серое, сливавшееся
с рассеянным лунным светом. На плече он нес удочку.
- Кажется, Фафхрд и Серый Мышелов что-то замышляют, - заметил
завсегдатай таверны, с любопытством оглядываясь им вслед. Хозяин таверны
пожал плечами. - Готов поклясться, что-нибудь скверное, - продолжал
завсегдатай. - Я видел, как у Фафхрда под плащом что-то шевелилось, словно
живое. Нынче в Ланкмаре все вызывает подозрения. Понимаете, что я имею в
виду? И вдобавок эта удочка.
- Угомонись, - отозвался хозяин. - Они честные жулики, хотя и сидят
на мели, если только то, что они задолжали мне за вино, что-то значит. И
нечего их поносить.
Однако входя назад в таверну и нетерпеливо подталкивая завсегдатая,
хозяин выглядел слегка озадаченным и встревоженным.
Страх явился в Ланкмар три месяца назад, и поначалу был совершенно
иным, даже и не страхом вовсе. Просто гораздо чаще стали пропадать
безделушки и драгоценности, главным образом у женщин. Предпочтение
оказывалось ярким блестящим предметам, независимо от того, из чего они
были сделаны.
Прошел слух о шайке исключительно ловких и удачливых воров, избравших
своей специальностью туалетные комнаты знатных дам, однако жестокая порка
горничных и служанок на предмет выявления соучастников так ничего и не
дала. Потом кто-то выдвинул предположение, что это все дело рук
проказников детей, которые по молодости лет не могут правильно определить
ценность похищаемых предметов.
Однако мало-помалу характер краж стал меняться. Дешевенькие
побрякушки пропадали все реже. Стали исчезать действительно ценные
украшения, как будто воры научились на практике отличать драгоценности от
мишуры.
Горожане уже начали подозревать, что старинный и чуть ли не почтенный
Цех Воров Ланкмара изобрел новую хитрость, и подумывали уже было
подвергнуть пытке нескольких его наиболее одиозных главарей или же
дождаться западного ветра и спалить улицу Торговцев Шелком.
Однако Цех Воров был организацией консервативной, отличавшейся
узостью кругозора и приверженной традиционным методам воровства, поэтому
вскоре, когда стало совершенно очевидным, что тут действуют люди
невероятно находчивые и изобретательные, оказался вне подозрений.
Ценности уже исчезали среди бела дня, даже из запертых и тщательно
охраняемых помещений и садов, устроенных на крышах зданий с отвесными
стенами. Некая леди, сидя у себя дома, положила браслет на недосягаемый
снаружи подоконник, и вещица пропала, пока дама болтала с подругой. Дочь
некоего лорда, прогуливаясь в собственном саду, почувствовала, как кто-то,
спустившись с густой кроны стоявшего поблизости дерева, выдернул у нее из
прически алмазную булавку; проворные слуги тут же взобрались на дерево, но
никого не нашли.
В другой раз к даме прибежала служанка в совершенно истерическом
состоянии и заявила, будто только что видела, как из окна вылетела большая
черная птица с изумрудным кольцом в когтях.
Поначалу эта история была встречена с яростным недоверием. Все
решили, что девушка сама украла кольцо. Ее запороли чуть ли не до смерти,
что было встречено всеобщим одобрением.
На следующий день большая черная птица налетела на племянницу
сюзерена и вырвала у нее из уха серьгу.
И тут хлынули сведения, подтверждающие правдоподобность случившегося.
Люди принялись рассказывать о птицах, которых они видели в необычное время
и в необычных местах. Все тотчас же сообразили, что любая из краж могла
быть совершена с воздуха. Жертвы стали вспоминать подробности, которые
прежде казались неуместными: биение крыл, шорох перьев, птичьи следы и
помет, парящие тени и тому подобное.
Ланкмар загудел от самых невероятных гипотез. Однако горожане сочли,
что теперь, когда виновники известны и необходимые меры приняты, кражи
прекратятся. Разорванному уху племянницы сюзерена никто большого значения
не придал. Но и то и другое оказалось ошибкой.
Два дня спустя известная куртизанка Лесния была атакована большой
черной птицей, когда пересекала широкую площадь. Не растерявшись, Лесния
ударила птицу золоченой тросточкой, которую несла в руке, и закричала,
чтобы отогнать пернатого грабителя.
К ужасу наблюдавших за сценой, птица, увернувшись от удара, вонзила
когти в белое плечо женщины и принялась яростно выклевывать ей правый
глаз. Затем с ужасающим клекотом она захлопала крыльями и взмыла в небо
облаком черных перьев, держа в когтях нефритовую брошку.
В течение трех следующих дней еще пять женщин подверглись ограблениям
такого же рода, причем трое из них были покалечены.
Ланкмар перепугался. Ни на что не похожее поведение жутких птиц
рождало всяческие суеверные страхи. На крышах домов появились лучники,
вооруженные трехзубыми стрелами. Более робкие из женщин сидели дома или
надевали плащи с капюшонами, чтобы не было видно их драгоценностей.
Несмотря на летнюю жару, ставни по ночам не открывались. Множество ни в
чем не повинных голубей и чаек были застрелены или отравлены. Бесстрашные
молодые дворяне, призвав на помощь своих сокольничих, выходили на охоту за
грабителями.
Однако отыскать пернатых разбойников оказалось делом нелегким; в
нескольких случаях, когда это удалось, соколы столкнулись с противником,
который летал быстрее них и успешно отражал все атаки. Не в одном доме
оплакивалась гибель любимой охотничьей птицы. Все попытки выследить
крылатых воров ничего не дали.
Вся эта бурная деятельность привела к одному: теперь все ограбления
стали совершаться после захода солнца.
Некая женщина, у которой было расцарапано когтями все горло, умерла,
промучившись три часа, и лекари в черных мантиях заявили, что в когтях
черных птиц содержится страшный яд.
Паника набирала силу, и вместе с нею на свет стали появляться самые
дикие предположения. Жрецы Великого Божества утверждали, что это - кара за
суетность женщин, и зловеще предрекали неминуемый бунт всего живого против
грешных людей. Астрологи бросали смутные и тревожные намеки. Исступленная
толпа сожгла грачовник, принадлежавший зажиточному торговцу зерном, после
чего двинулась по улицам, швыряя в птиц камнями; прежде чем ее удалось
разогнать, она убила трех священных черных лебедей.
А нападения продолжались. И Ланкмар, с присущей ему способностью
восстанавливать душевное равновесие, начал как-то приспосабливаться к этой
странной и необъяснимой осаде с неба. Богатые женщины сделали из страха
моду и придумали носить на головах серебряные клетки. Остроумцы шутили,
что в этом перевернутом вверх тормашками мире птицы летают на свободе, а
женщины заточены в клетки. Куртизанка Лесния заказала своему ювелиру новый
глаз из дутого золота, который по мнению мужчин только подчеркивал ее
экзотическую красоту.
И тут в Ланкмаре появились Фафхрд и Серый Мышелов. Мало кому
приходило в голову задаться вопросом, откуда прибыли громадный Северянин и
его низкорослый и ловкий спутник или почему они вернулись именно теперь.
Друзья же с объяснениями не спешили.
Они тут же принялись за расспросы - как в "Серебряном Угре", так и в
других местах, поглощая при этом в больших количествах вино, однако
избегая потасовок. Окольными путями Мышелову удалось узнать, что сказочно
богатый, но не принятый в обществе ростовщик по имени Муулш купил у Царя
Востока - тому срочно понадобились наличные - его знаменитый рубин и
собирается подарить камень своей супруге. После этого Мышелов и Фафхрд,
разузнав еще кое-что и сделав кое-какие тайные приготовления, вышли из
"Серебряного Угря" в лунную ночь, неся с собою непонятные предметы,
возбудившие тревогу и подозрения хозяина таверны и ее посетителей.
Никто не отрицал, что предмет, который Фафхрд нес под своим широким
плащом, двигался как живой и имел размеры крупной птицы.
Лунный свет нимало не смягчил резкие очертания каменного дома,
принадлежавшего ростовщику Муулшу. Прямоугольный, трехэтажный, с плоской
крышей и узенькими окошками, он, словно пария, стоял в некотором отдалении
от таких же домов торговцев зерном.
Неподалеку катил свои воды Хлал, сердито пенясь в этой части города,
словно локоть, врезающийся в могучий поток. Над самой водой высилась
темная башня - один из проклятых и заброшенных ланкмарских храмов, который
давным-давно был закрыт по причинам, известным лишь нескольким жрецам и
некромантам.
По другую сторону дома чернели здания складов, стоявших впритык друг
к другу. Дом Муулша оставлял впечатление молчаливой мощи, а значит,
надежно охраняемых богатств и секретов.
Однако Серый Мышелов, заглянувший через обычное для ланкмарских домов
окно на крыше в будуар жены Муулша, увидел совершенно другого ростовщика.
Известный своею черствостью процентщик, спасовавший в супружеской
перепалке, напоминал сейчас не то ластящуюся к ногам хозяйки собачонку, не
то встревоженную и заботливую наседку.
- Ты - червяк! Слизень! Жирная, толстая скотина! - напевно чистила
Муулша его стройная и юная жена. - Своей вонючей алчностью ты загубил мне
всю жизнь! Ни одной благородной даме и в голову не придет заговорить со
мной. Ни один лорд или даже купец не осмеливается ухаживать за мной. Меня
изгнали из общества. И все потому, что твои мерзкие пальцы грязны от
вечного пересчитывания монет!
- Но Атья, - робко пробормотал супруг, - я думал, у тебя есть друзья,
которых ты навещаешь. Почти каждый день ты пропадаешь на долгие часы и
никогда не говоришь мне, куда идешь.
- Чурбан бесчувственный! - завопила Атья. - Что удивительного в том,
что я ускользаю в какой-нибудь укромный уголок, чтобы поплакать и
попытаться найти горькое утешение в уединении? Тебе никогда не понять моих
чувств. И зачем только я вышла за тебя? В жизни бы этого не сделала,
можешь быть уверен, если бы мой бедный отец не оказался на мели и ты не
вынудил бы его отдать меня в жены. Ты купил меня! Только так ты и умеешь
добиваться своего! А когда мой бедный отец умер, у тебя хватило наглости
купить и этот дом - его дом, дом, в котором я родилась. Ты сделал это,
чтобы довершить мое унижение. Тут ведь все вокруг меня знают, и любой
может сказать: "Вот идет жена этого скряги-ростовщика!" - если, конечно,
он употребит вежливое слово "жена". Тебе нужно лишь мучить и унижать меня,
чтобы я скатилась до твоего уровня, ниже которого некуда. Гнусная свинья,
вот ты кто!
С этими словами девушка забарабанила золочеными каблучками по
сверкающему паркету. Одетая в желтую шелковую тунику и шальвары, она
выглядела хрупкой и очень хорошенькой. Ее головка с крошечным подбородком
и яркими глазами, увенчанная копною блестящих и гладких черных волос, была
необычайно привлекательна. Быстрые движения оставляли впечатление
непрерывного трепетания. В этот миг каждый ее жест был полон гнева и
невыносимого раздражения, однако в них чувствовалась и привычная
непринужденность, благодаря чему Мышелов, наслаждавшийся уморительным
зрелищем, сделал вывод, что подобная сцена разыгрывается далеко не
впервые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38