Семен пришел
поздно. Когда он здоровался с Мишкой - оба хотели скрыть свои обоюдные
замешательства друг перед другом. - Настя сказала шумно и радостно:
- Сеня, знаешь... - она положила руку на плечо Мишки, понуро глядев-
шего на ползшую по столу землемерку. Землемерка, раскачиваясь, ползла от
огня, и, по мере удаления ее, удлинялась ее тень. - Он меня тут бежать
уговаривал!.. - Настя внимательно следила за Семеном и, едва тот сделал
движение рукой, перебила его. - Но он не уйдет, не бойся. Он с нами бу-
дет, до самого конца! Ты знаешь, Сеня... он ведь тоже ужасно хороший,
только он - ну вот как бы...
- Жамши меня мать родила... Хлеб в поле жала и родила! Вот я такой и
вышел! - грубо усмехнулся Мишка и, не взглянув на Настю, пошел вон из
землянки.
XXI. Встреча в можжевеле.
Записка, подписанная Павлом, звала Семена не на переговоры по барсу-
ковским делам, как предполагал Юда, взмучивая барсуковские воображения,
а совсем для иного. "Узнал я, что это ты и есть Семен Барсук... слышал о
тебе... хочу повидаться, узнать, во что ты вырос". Местом встречи назна-
чалась ямина на опушке Кривоносова бора, сто сорок шагов от дороги,
двадцать - от повалившейся сосны. "И приходи по хорошему, завтра в полу-
день без оружья: нам и слов хватит. И без провожатых приходи... и я тоже
один приду!" - Тон записки был таков, словно Павел не сомневался в Семе-
новом согласии.
Воспоминания о брате взволновали Семена, горечь и недоумение охватили
его. Ночь, те два часа, что оставались после ухода от Насти до рассвета,
он не спал, а просидел на своем пеньке, глядя в пустой луг и ожидая вос-
хода. Солнце взошло как-то сразу и не в меру ретиво, и скоро начала раз-
ливаться в воздухе духота, покуда еще смиряемая утренней влагой. Начало
дня обещало к исходу своему - грозу, - первовесеннюю проливную. Уже ког-
да Семен выезжал на место свиданья с Павлом, повевало едкой пылью по до-
рогам, а кусты разлохматились, нахохлились, пряча лист от солнца и пыли.
Вез Семена Барыков, но ехал еще и Супонев, не безоружный: под соломой,
на дне подводы спрятаны две винтовки.
Желтое солнце взбиралось все выше по небу, совсем ровному и синему до
синевы мрака, что сразу же и отметил Барыков.
- Ишь какое!.. - ткнул он кнутом в небо. - Черное...
Супонев откликнулся:
- Широта-а! - и вдруг, в ответ своим мыслям ото всего сердца обратил-
ся к Семену: - эх, Семен Савельич, не понимаешь ты мужиковского серд-
ца!..
Так они и ехали. На седьмой версте от землянок встретили толстую бабу
из Попузина, - гремела телега, тряслась баба, и щеки у ней тряслись. Ее
расспрашивал Семен, остановив подводу, крепко ли стоит у них Советская
власть, не шатается ли. Попузинка отвечала, что-де крепко, что-де не ша-
тается. И опять ехали, пока не указал Супонев, лениво копаясь в носу, на
поваленное дерево:
- Не там ли?..
Семен соскочил с подводы и огляделся. Никого еще не было здесь кроме
них. На молодой траве не виднелось ни копытного, ни колесного следа.
Вправо, в полуверсте, змеился овражек; - ближайший его берег полого схо-
дил вниз. Туда и велел Семен съехать Барыкову, там и дожидать - его ли
самого, его ли свиста. Сам он недолго постоял у ямины, ковыряя палкой
траву, - надоело, да и солнце жгло, несмотря на белую его рубаху. Он по-
дался в лес, бесцельно околачивая палкой сухие сучки елей. А был май,
полз копытень под ногами, цвела голубель. Ее восковые, розово-белые цве-
ты хрупко торчали на малых кустках, как крохотные ушки, настороженные
слушать тишину утра, проникнутую влагой и острой лесной прелью. "Еще не
приехал, - сообразил Семен. - Можно будет подглядеть, один приедет Па-
вел, или нет"... И тотчас же эхом отозвалось внутри, что затем и приехал
не один, чтобы хоть чем-нибудь воспротивиться надвигающейся издалека,
жесткой воле Павла. Боясь упустить приезд Павла, он ходил по лесу вблизи
самой опушки, делая как бы круги. Вдруг понял, что круги эти и есть
признак его волненья. Несколько мгновений колебалось в нем неуверенное
желание уехать назад, не повидавшись с Павлом. Он остановился и ударил
палкой по толстой ели. Палка сломалась, осколок ее упал невдали. Уже с
обломком в руке он продолжал ходить, ощущая в себе какой-то дерзкий на-
пор.
Вверху застучал дятел. Запрокинув голову, Семен глядел, как выколачи-
вал дятел съедобное из сосновой коры, за кору же и держась, быстрым и
ловким клювом. Стук был непрерывен, мелок и быстр. Странное оцепенение
нашло на Семена, кровь прилила к шее, шея затекла, а он все глядел на
дятла и на небо, видное за ним. "Ишь ведь как, ровно молотком работаешь!
А я не могу так, как дятел, - текла по телу оцепенелая мысль, - потому
что у меня голова большая, а у него маленькая..." Вдруг Семену стало
как-то чудно и любопытно; он подошел к дереву и сам постучал в него
лбом, стараясь достигнуть дятловой быстроты и четкости в ударе. Четкость
звука, как и быстрота, вовсе не удавались. Он хотел уже вторично попро-
бовать, но обернулся неожиданно для самого себя и, облившись расслабляю-
щей дрожью, увидел Павла. - Он узнал его сразу, несмотря на преграду
прошедших лет, стоявшую между ними подобно мутному стеклу. Хромой, жи-
вой, настоящий, Павел сидел на дереве, положа руки себе на колени, и за-
думчиво следил за бородатым, вздумавшим подражать дятлу...
- Я тебя и не заметил тут, - в замешательстве сказал Семен, идя к
брату и потирая красноту лба. - Ты давно тут?..
- Да уж минут двадцать сижу... - ответил Павел, вставая. - Я вот тут
и сидел все время.
- Что ж ты мне не сказал, что ты тут? - обиженно упрекнул Семен.
- Да я думал, что ты видишь меня... А нарочно показываешь, что не за-
метил, - просто объяснил Павел. - А сперва-то я и не узнал тебя. Вижу,
какой-то в белой рубахе...
Оба стояли друг перед другом, забыв поздороваться. Семен все тер лоб
себе и с досадой следил, как овладевает им смутительное чувство нелов-
кости.
- А ты здорово изменился, - отметил, подумав, Павел. - Борода эта у
тебя... ведь раньше ее не было.
- Это ты правильно, - раздражительно согласился Семен. - Бороды
раньше у меня не было... борода выросла потом!..
Теперь свистали вверху какие-то невидные птицы. Подуло ветерком, и
две сосны заскрипели друг о друга.
- Грибы-то не поспели еще? что это мне... все грибами пахнет, - как
бы и не заметил Семенова выпада Павел.
- Грибу рано, теперешний гриб червивый... - отвечал Семен, помахивая
обломком палки. - Вот к жнитву...
- Ну-ну, ведь ты теперь лесной человек, знаешь... - поспешно согла-
сился Павел. - Пойдем куда-нибудь поглубже, хочешь? - и испытующе погля-
дел на брата. - Вон туда пойдем, хочешь? - и показал туда, где усилива-
лась можжевеловая чаща, где стояли вечные сумерки, глухо пахнущие можжу-
хой же, и опять наблюдал за движениями Семена.
- Пойдем, я не отказываюсь... - и пошли. - Не хочешь, значит, о до-
машних-то спросить? Оторвался ты от нас совсем, Павел... - сумрачно за-
метил Семен, обходя рослый куст можжухи.
- А что... умерли? - догадался Павел, на ходу обрывая веточку можже-
вела и нюхая ее, растертую в пальцах.
- Не отпевай раньше-то времени. Мать жива еще! - и ударил палкой в
развилинку можжевелового ствола. Сучок оторвался и повис на тонкой ни-
точке коры.
Павел точно не замечал всех Семеновых движений, - шел просто, похра-
мывая на ногу с высоким, искусственным каблуком.
- А шумишь ты крепко! - заговорил он. - Гляди, из Москвы для тебя
приехал. За три тыщи ты прослыл в Москве.
- Шумим, да... - подчеркнул Семен. - В борьбе права свои ищем.
- Ты что же, - эсер, что ли? - спокойно полюбопытствовал Павел, по-
вертываясь к брату.
- Анархист... - насмешливо выпалил Семен и тоже покосился на лицо
брата. Оно было непонятно и холодно, как книга, написанная на чужом язы-
ке.
- А-а, ну-ну, вали... - и остановился подтянуть спустившееся голенище
сапога.
- Что ты акаешь!.. прямо говори!
- Да нет, ничего... так. Я люблю анархистов. - Павел как будто смеял-
ся. - У меня в кашеварах анархист один. Ничего, ребята не жалуются, дело
свое знает...
- А ты погоди издеваться, - опять сердился Семен. - Рано ты со своим
Антоном с победой себя поздравляешь. Вот погоди: развернемся, тогда... -
он оборвался, остановленный внимательным взором Павла. - Ну, чего смот-
ришь?..
- А много ли вас тут... по правде если? - и тень улыбки коснулась
Павловых коротких усов.
- Нас? Да вот одной летучей братии тыща, да еще... - напропалую пошел
Семен и снова видел перед собой книгу непроницаемого смысла.
...Они подошли к месту, где когда-то гулял вихорь бури. Здесь, среди
огромных можжевелов, гнили одно на другом три дерева, выдранных с корнем
из земли. Павел сел на одно из них, но гнилая древесина с хрустом осела
под ним. Он пересел ниже и показал Семену место рядом, но тот остался
стоять.
- Ну, а сотня-то есть? - спросил Павел, пробуя давешнюю можжевеловую
ягоду на вкус.
- А вот считай три раза по сту, да еще вдесятеро... вот и будет в са-
мый раз! - Семен отвечал, почти не думая.
- Зачем ты злишься? Драться мы потом будем... Я не затем пришел! -
легонько пожал плечами Павел. - Ты мне уж очень любопытен теперь, Се-
мен... - голос Павла смягчился до искренности, и Семена, когда садился,
вновь кольнула тревога. - Очень я к тебе любопытен... я ведь сразу уз-
нал, что это ты и есть! Я и вообще к человеку стал любопытен, ты не гля-
ди, что я... - Он запнулся и лицо его на мгновенье омрачилось. - У меня
вот в отряде сто сорок жратвенных единиц всего, а среди них - дьякон.
Да-да, не дивись. Долговолос и теперь, а уж очень в нем такое... ког-
да-нибудь в старое время крепко обижен был. Да я его тебе покажу потом,
если захочешь. Вот я гляжу на него и все не могу понять, откуда столько
берется в нем?.. Да и вообще в людях, брат, непонятного больше, чем по-
нятного. Мне вот третьего дня в голову пришло: может, и совсем не следу-
ет быть человеку... Ведь раз образец негоден, значит на смарку его, дело
простое. А и на смарку нельзя... - Павел криво усмехнулся. - Что ты тут
поделаешь... человек, это, брат, историческая необходимость!.. - Семен
не понимал слов Павла, но ему показалось, что лоб у Павла стал как-то
выпуклей, а губы вяло обвисли. Павел разглядывал жучка, ползшего у него
по ладони. - Устал я, что ли, - не знаю. Вот теперь, на просторе-то и
глупо как-то кажется. Думать всегда на просторе нужно, в лесу напри-
мер... Да и чорт его разберет, человека!..
Только последнее "думать надо на просторе" и понял Семен; оба теперь
думали о разном. Обступавший их можжевел воплощал в себе, казалось, суть
их молчанья. Можжевел - дерево скрытное, колкое, не допускающее в себя,
замкнутое, строгое к жизни, самое мудрое из наших дерев: голубые и розо-
вые кольца свои кладет скупо, неторопливо, и в каждом кольце запах по-
коя, молчания, знания. Травы в этом темном можжевеловом месте почти не
было. Не нарушаемый человеком, он рос здесь высоко и густо, прозрачно,
синих оттенков. На дне глубоких рек, где верхнее теченье уже не задевает
низа, такая же безмолвная синева.
Они просидели на полусгнивших тех деревьях еще долго. В высотах звон-
кая кукушка вела свой непостижимый счет. Солнечный луч, который, пробив-
шись сверху, бил в начале разговора в лицо Павлу, теперь уполз далеко и
сидел на колкой можжевеловой хвое. Павел, все еще глядя на жучка, спро-
сил у Семена о причинах, толкнувших того на столь большой размах. Семен
бестолково повторил все то, что говорил накануне барсукам. Волнуясь, он
копал ямку обломком палки, но прежнего недоверия к Павлу как будто уже
не оставалось в нем. Когда кончил, ямка в лесном прахе и свидетельство-
вала о Семеновом волненьи.
- Много ты тут наворочал, - заговорил Павел, рассеянно закидывая Се-
менову ямку носком сапога. - Я тебя не уговаривать, конечно, пришел, а
уж если зарубил, то и выслушай...
Ямка все заполнялась, скоро она совсем сравнялась с землей, а травин-
ка, засыпанная случайно и торчавшая теперь, как будто убеждала даже, что
никогда и не было здесь ямки, а травинка так от века и росла. Потом го-
ворил Семен и опять раскидал ямку, а Павел снова ее засыпал, и ни тот,
ни другой не замечали. Они поднялись вдруг, словно по уговору и постояли
так с минуту, несогласные. Искусственный каблук Павла пришелся как раз
на ямку, только что засыпанную им же.
- А помнишь, Паша, как мы с тобой в подвале плакали вместе?.. -
грустно сказал Семен, подымая брови, и отшвырнул далеко обломок палки.
- Что это мне все грибной дух мерещится? - будто и не слышал Павел,
идя рядом с Семеном из леса. - Да, вот я и говорю, - продолжал он, - все
равно к нам придете... и не потому только, что мы вам землю стережем!
Не-ет, без нас деревне дороги нету, сам увидишь! И ты не мной осужон...
ты самой жизнью осужон. И я прямо тебе говорю, я твою горсточку разомну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
поздно. Когда он здоровался с Мишкой - оба хотели скрыть свои обоюдные
замешательства друг перед другом. - Настя сказала шумно и радостно:
- Сеня, знаешь... - она положила руку на плечо Мишки, понуро глядев-
шего на ползшую по столу землемерку. Землемерка, раскачиваясь, ползла от
огня, и, по мере удаления ее, удлинялась ее тень. - Он меня тут бежать
уговаривал!.. - Настя внимательно следила за Семеном и, едва тот сделал
движение рукой, перебила его. - Но он не уйдет, не бойся. Он с нами бу-
дет, до самого конца! Ты знаешь, Сеня... он ведь тоже ужасно хороший,
только он - ну вот как бы...
- Жамши меня мать родила... Хлеб в поле жала и родила! Вот я такой и
вышел! - грубо усмехнулся Мишка и, не взглянув на Настю, пошел вон из
землянки.
XXI. Встреча в можжевеле.
Записка, подписанная Павлом, звала Семена не на переговоры по барсу-
ковским делам, как предполагал Юда, взмучивая барсуковские воображения,
а совсем для иного. "Узнал я, что это ты и есть Семен Барсук... слышал о
тебе... хочу повидаться, узнать, во что ты вырос". Местом встречи назна-
чалась ямина на опушке Кривоносова бора, сто сорок шагов от дороги,
двадцать - от повалившейся сосны. "И приходи по хорошему, завтра в полу-
день без оружья: нам и слов хватит. И без провожатых приходи... и я тоже
один приду!" - Тон записки был таков, словно Павел не сомневался в Семе-
новом согласии.
Воспоминания о брате взволновали Семена, горечь и недоумение охватили
его. Ночь, те два часа, что оставались после ухода от Насти до рассвета,
он не спал, а просидел на своем пеньке, глядя в пустой луг и ожидая вос-
хода. Солнце взошло как-то сразу и не в меру ретиво, и скоро начала раз-
ливаться в воздухе духота, покуда еще смиряемая утренней влагой. Начало
дня обещало к исходу своему - грозу, - первовесеннюю проливную. Уже ког-
да Семен выезжал на место свиданья с Павлом, повевало едкой пылью по до-
рогам, а кусты разлохматились, нахохлились, пряча лист от солнца и пыли.
Вез Семена Барыков, но ехал еще и Супонев, не безоружный: под соломой,
на дне подводы спрятаны две винтовки.
Желтое солнце взбиралось все выше по небу, совсем ровному и синему до
синевы мрака, что сразу же и отметил Барыков.
- Ишь какое!.. - ткнул он кнутом в небо. - Черное...
Супонев откликнулся:
- Широта-а! - и вдруг, в ответ своим мыслям ото всего сердца обратил-
ся к Семену: - эх, Семен Савельич, не понимаешь ты мужиковского серд-
ца!..
Так они и ехали. На седьмой версте от землянок встретили толстую бабу
из Попузина, - гремела телега, тряслась баба, и щеки у ней тряслись. Ее
расспрашивал Семен, остановив подводу, крепко ли стоит у них Советская
власть, не шатается ли. Попузинка отвечала, что-де крепко, что-де не ша-
тается. И опять ехали, пока не указал Супонев, лениво копаясь в носу, на
поваленное дерево:
- Не там ли?..
Семен соскочил с подводы и огляделся. Никого еще не было здесь кроме
них. На молодой траве не виднелось ни копытного, ни колесного следа.
Вправо, в полуверсте, змеился овражек; - ближайший его берег полого схо-
дил вниз. Туда и велел Семен съехать Барыкову, там и дожидать - его ли
самого, его ли свиста. Сам он недолго постоял у ямины, ковыряя палкой
траву, - надоело, да и солнце жгло, несмотря на белую его рубаху. Он по-
дался в лес, бесцельно околачивая палкой сухие сучки елей. А был май,
полз копытень под ногами, цвела голубель. Ее восковые, розово-белые цве-
ты хрупко торчали на малых кустках, как крохотные ушки, настороженные
слушать тишину утра, проникнутую влагой и острой лесной прелью. "Еще не
приехал, - сообразил Семен. - Можно будет подглядеть, один приедет Па-
вел, или нет"... И тотчас же эхом отозвалось внутри, что затем и приехал
не один, чтобы хоть чем-нибудь воспротивиться надвигающейся издалека,
жесткой воле Павла. Боясь упустить приезд Павла, он ходил по лесу вблизи
самой опушки, делая как бы круги. Вдруг понял, что круги эти и есть
признак его волненья. Несколько мгновений колебалось в нем неуверенное
желание уехать назад, не повидавшись с Павлом. Он остановился и ударил
палкой по толстой ели. Палка сломалась, осколок ее упал невдали. Уже с
обломком в руке он продолжал ходить, ощущая в себе какой-то дерзкий на-
пор.
Вверху застучал дятел. Запрокинув голову, Семен глядел, как выколачи-
вал дятел съедобное из сосновой коры, за кору же и держась, быстрым и
ловким клювом. Стук был непрерывен, мелок и быстр. Странное оцепенение
нашло на Семена, кровь прилила к шее, шея затекла, а он все глядел на
дятла и на небо, видное за ним. "Ишь ведь как, ровно молотком работаешь!
А я не могу так, как дятел, - текла по телу оцепенелая мысль, - потому
что у меня голова большая, а у него маленькая..." Вдруг Семену стало
как-то чудно и любопытно; он подошел к дереву и сам постучал в него
лбом, стараясь достигнуть дятловой быстроты и четкости в ударе. Четкость
звука, как и быстрота, вовсе не удавались. Он хотел уже вторично попро-
бовать, но обернулся неожиданно для самого себя и, облившись расслабляю-
щей дрожью, увидел Павла. - Он узнал его сразу, несмотря на преграду
прошедших лет, стоявшую между ними подобно мутному стеклу. Хромой, жи-
вой, настоящий, Павел сидел на дереве, положа руки себе на колени, и за-
думчиво следил за бородатым, вздумавшим подражать дятлу...
- Я тебя и не заметил тут, - в замешательстве сказал Семен, идя к
брату и потирая красноту лба. - Ты давно тут?..
- Да уж минут двадцать сижу... - ответил Павел, вставая. - Я вот тут
и сидел все время.
- Что ж ты мне не сказал, что ты тут? - обиженно упрекнул Семен.
- Да я думал, что ты видишь меня... А нарочно показываешь, что не за-
метил, - просто объяснил Павел. - А сперва-то я и не узнал тебя. Вижу,
какой-то в белой рубахе...
Оба стояли друг перед другом, забыв поздороваться. Семен все тер лоб
себе и с досадой следил, как овладевает им смутительное чувство нелов-
кости.
- А ты здорово изменился, - отметил, подумав, Павел. - Борода эта у
тебя... ведь раньше ее не было.
- Это ты правильно, - раздражительно согласился Семен. - Бороды
раньше у меня не было... борода выросла потом!..
Теперь свистали вверху какие-то невидные птицы. Подуло ветерком, и
две сосны заскрипели друг о друга.
- Грибы-то не поспели еще? что это мне... все грибами пахнет, - как
бы и не заметил Семенова выпада Павел.
- Грибу рано, теперешний гриб червивый... - отвечал Семен, помахивая
обломком палки. - Вот к жнитву...
- Ну-ну, ведь ты теперь лесной человек, знаешь... - поспешно согла-
сился Павел. - Пойдем куда-нибудь поглубже, хочешь? - и испытующе погля-
дел на брата. - Вон туда пойдем, хочешь? - и показал туда, где усилива-
лась можжевеловая чаща, где стояли вечные сумерки, глухо пахнущие можжу-
хой же, и опять наблюдал за движениями Семена.
- Пойдем, я не отказываюсь... - и пошли. - Не хочешь, значит, о до-
машних-то спросить? Оторвался ты от нас совсем, Павел... - сумрачно за-
метил Семен, обходя рослый куст можжухи.
- А что... умерли? - догадался Павел, на ходу обрывая веточку можже-
вела и нюхая ее, растертую в пальцах.
- Не отпевай раньше-то времени. Мать жива еще! - и ударил палкой в
развилинку можжевелового ствола. Сучок оторвался и повис на тонкой ни-
точке коры.
Павел точно не замечал всех Семеновых движений, - шел просто, похра-
мывая на ногу с высоким, искусственным каблуком.
- А шумишь ты крепко! - заговорил он. - Гляди, из Москвы для тебя
приехал. За три тыщи ты прослыл в Москве.
- Шумим, да... - подчеркнул Семен. - В борьбе права свои ищем.
- Ты что же, - эсер, что ли? - спокойно полюбопытствовал Павел, по-
вертываясь к брату.
- Анархист... - насмешливо выпалил Семен и тоже покосился на лицо
брата. Оно было непонятно и холодно, как книга, написанная на чужом язы-
ке.
- А-а, ну-ну, вали... - и остановился подтянуть спустившееся голенище
сапога.
- Что ты акаешь!.. прямо говори!
- Да нет, ничего... так. Я люблю анархистов. - Павел как будто смеял-
ся. - У меня в кашеварах анархист один. Ничего, ребята не жалуются, дело
свое знает...
- А ты погоди издеваться, - опять сердился Семен. - Рано ты со своим
Антоном с победой себя поздравляешь. Вот погоди: развернемся, тогда... -
он оборвался, остановленный внимательным взором Павла. - Ну, чего смот-
ришь?..
- А много ли вас тут... по правде если? - и тень улыбки коснулась
Павловых коротких усов.
- Нас? Да вот одной летучей братии тыща, да еще... - напропалую пошел
Семен и снова видел перед собой книгу непроницаемого смысла.
...Они подошли к месту, где когда-то гулял вихорь бури. Здесь, среди
огромных можжевелов, гнили одно на другом три дерева, выдранных с корнем
из земли. Павел сел на одно из них, но гнилая древесина с хрустом осела
под ним. Он пересел ниже и показал Семену место рядом, но тот остался
стоять.
- Ну, а сотня-то есть? - спросил Павел, пробуя давешнюю можжевеловую
ягоду на вкус.
- А вот считай три раза по сту, да еще вдесятеро... вот и будет в са-
мый раз! - Семен отвечал, почти не думая.
- Зачем ты злишься? Драться мы потом будем... Я не затем пришел! -
легонько пожал плечами Павел. - Ты мне уж очень любопытен теперь, Се-
мен... - голос Павла смягчился до искренности, и Семена, когда садился,
вновь кольнула тревога. - Очень я к тебе любопытен... я ведь сразу уз-
нал, что это ты и есть! Я и вообще к человеку стал любопытен, ты не гля-
ди, что я... - Он запнулся и лицо его на мгновенье омрачилось. - У меня
вот в отряде сто сорок жратвенных единиц всего, а среди них - дьякон.
Да-да, не дивись. Долговолос и теперь, а уж очень в нем такое... ког-
да-нибудь в старое время крепко обижен был. Да я его тебе покажу потом,
если захочешь. Вот я гляжу на него и все не могу понять, откуда столько
берется в нем?.. Да и вообще в людях, брат, непонятного больше, чем по-
нятного. Мне вот третьего дня в голову пришло: может, и совсем не следу-
ет быть человеку... Ведь раз образец негоден, значит на смарку его, дело
простое. А и на смарку нельзя... - Павел криво усмехнулся. - Что ты тут
поделаешь... человек, это, брат, историческая необходимость!.. - Семен
не понимал слов Павла, но ему показалось, что лоб у Павла стал как-то
выпуклей, а губы вяло обвисли. Павел разглядывал жучка, ползшего у него
по ладони. - Устал я, что ли, - не знаю. Вот теперь, на просторе-то и
глупо как-то кажется. Думать всегда на просторе нужно, в лесу напри-
мер... Да и чорт его разберет, человека!..
Только последнее "думать надо на просторе" и понял Семен; оба теперь
думали о разном. Обступавший их можжевел воплощал в себе, казалось, суть
их молчанья. Можжевел - дерево скрытное, колкое, не допускающее в себя,
замкнутое, строгое к жизни, самое мудрое из наших дерев: голубые и розо-
вые кольца свои кладет скупо, неторопливо, и в каждом кольце запах по-
коя, молчания, знания. Травы в этом темном можжевеловом месте почти не
было. Не нарушаемый человеком, он рос здесь высоко и густо, прозрачно,
синих оттенков. На дне глубоких рек, где верхнее теченье уже не задевает
низа, такая же безмолвная синева.
Они просидели на полусгнивших тех деревьях еще долго. В высотах звон-
кая кукушка вела свой непостижимый счет. Солнечный луч, который, пробив-
шись сверху, бил в начале разговора в лицо Павлу, теперь уполз далеко и
сидел на колкой можжевеловой хвое. Павел, все еще глядя на жучка, спро-
сил у Семена о причинах, толкнувших того на столь большой размах. Семен
бестолково повторил все то, что говорил накануне барсукам. Волнуясь, он
копал ямку обломком палки, но прежнего недоверия к Павлу как будто уже
не оставалось в нем. Когда кончил, ямка в лесном прахе и свидетельство-
вала о Семеновом волненьи.
- Много ты тут наворочал, - заговорил Павел, рассеянно закидывая Се-
менову ямку носком сапога. - Я тебя не уговаривать, конечно, пришел, а
уж если зарубил, то и выслушай...
Ямка все заполнялась, скоро она совсем сравнялась с землей, а травин-
ка, засыпанная случайно и торчавшая теперь, как будто убеждала даже, что
никогда и не было здесь ямки, а травинка так от века и росла. Потом го-
ворил Семен и опять раскидал ямку, а Павел снова ее засыпал, и ни тот,
ни другой не замечали. Они поднялись вдруг, словно по уговору и постояли
так с минуту, несогласные. Искусственный каблук Павла пришелся как раз
на ямку, только что засыпанную им же.
- А помнишь, Паша, как мы с тобой в подвале плакали вместе?.. -
грустно сказал Семен, подымая брови, и отшвырнул далеко обломок палки.
- Что это мне все грибной дух мерещится? - будто и не слышал Павел,
идя рядом с Семеном из леса. - Да, вот я и говорю, - продолжал он, - все
равно к нам придете... и не потому только, что мы вам землю стережем!
Не-ет, без нас деревне дороги нету, сам увидишь! И ты не мной осужон...
ты самой жизнью осужон. И я прямо тебе говорю, я твою горсточку разомну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52