Пощу-
пал, а зуба-то и нет. И всего-то у меня четыре было, приятели! - он ус-
мехнулся сам над собой и усердней закусал свой ноготь. - Три теперь ос-
талось, непоровну даже. А много ли, дружок, утешения на три-то зуба?
Жара за окном как будто сменялась прохладкой, зато предвещающе подуло
влагой с реки. День закатывался куда-то за дома, дышащие душной каменной
истомой. Пьяный голос где-то внизу затянул песню, оборвался на высокой
точке и умолк. На смену ему из раскрытого окна Секретовского трактира
запел трубными голосами орган. Сеня, задумавшись, неподвижно глядел в
окно.
- ...все картузы да картузы, а ведь она-то не ждет! Пожалуйте, ска-
жет, мыться да на стол!.. - слышал Сеня совсем издалека.
В двухъэтажном доме напротив, в теневой стороне, открылось окно. В
ветерке заколыхались кисейные занавески. За занавесками, было видно Се-
не, стояли по подоконнику пушистые, ярко-красные герани и жирные бальза-
мины. Потом в окне явилась женщина или девушка - было Сене не различить.
Она поправила темный передничек, оперлась локотками о подоконник и
стала глядеть вниз. Потом зевнула. Повернула голову влево, опять зевну-
ла. Потом взглянула вверх, на крыши... Чем-то встревожась, раздвинула
геранные горшки и высунулась из окна.
- Хрш-шш! да улетайте же, улетайте вы! - громко закричала она, беспо-
мощно хлопая в ладоши и махая передничком. Вслед затем она увидела Сеню
в окне. - Там... там, голуби... - закричала она, еще более высовываясь
из окна.
- Голуби?.. Где голуби? На крыше?.. - закричал ей Сеня через улицу и
успокоительно помахал ей рукой. - Я счас... счас!
Ни слова не сказав Катушину, ошеломленному внезапным и бурным поведе-
нием питомца, Сеня метнулся в дверь. В несколько секунд он был уже на
чердаке, а оттуда через разбитое чердачное окно вылетел на крышу, громы-
хая по железу тяжелыми своими сапогами.
Сенины опасения, что уже поздно, оправдались. Кот, белорыжий и толс-
тый, сидя на самом краю крыши, держал голубя в зубах. Птица вздрагивала,
из разорванной голубиной шейки струйкой текла на раскаленное железо
кровь. Сам кот имел вид скучающий и вялый, словно показывая, что он сов-
сем и не любит голубей, даже противны ему голуби, а просто поиграл и хо-
чет спать.
Сеня так быстро очутился на краю, что кот не успел улепетнуть и в
следующее же мгновенье жалобно топырил лапы в сжатой Сениной руке. Удив-
ленный неожиданностью нападения, кот голубя не выпускал.
Сеня и сам не заметил, что произошло за это крохотное мгновенье. Ог-
ромный Сенин сапог скользнул вниз, и Сеня широко взмахнул руками вместе
с котом, державшим голубя. В гераневом окне раздался одновременный
вскрик. Если бы не водосточный жолоб, куда попала нога, игра Сенина была
бы проиграна.
Теперь, еще пошатываясь, Сеня стоял на самом обрыве и силился овла-
деть покачнувшимся вместе с ним сознаньем. Сперва он ощутил опасность и
невольно отодвинулся на полшага от края вверх по скату. Потом он разли-
чил, что девушка из окна кричит ему что-то. Смысла слов еще не улавливал
он, но уже знал, что голос ее был низок, мягок и звучен, его приятно бы-
ло слушать. Словно пробуждаясь, Сеня неосмысленно улыбнулся и отодвинул-
ся еще на полшага.
Кот, извернувшись, царапал Сенину руку, но Сеня не слышал. "А ведь
она сердится на меня. Тут что-то не так!" - подумал в следующую же мину-
ту Сеня, различая в голосе девушки гневные нотки. Он вслушался, стараясь
уловить причину ее гнева. Та, окончательно выйдя из себя, нетерпеливо
барабанила ладонями по железу подоконника:
- Ах, да отпустите же кота... Это наш кот! Ах, какой глупый... он его
задушит. Слышите вы? Отпустите кота, вам говорят!..
Сеня разжал руку. Кот мгновенно исчез, и уже откуда-то снизу угрожаю-
ще мяукнул. Голубя он так и оставил в водостоке. Кровь успела высохнуть
и почернеть. "Ну вот, я выпустил. Теперь что?" - такой вопрос отображала
вся Сенина фигура. Вместе с тем отказ от самого себя и какая-то необыч-
ная для него нежность были в этом вопросе. Холодки, мурашки и льдинки
струились у него по спине. Опять закружилась голова. Скажи она - лети и,
может быть, полетел бы, отдавая себя без рассуждений на губительный по-
лет - любви?
На него упадало вечереющее солнце. Расстегнутая у ворота белая рубаш-
ка казалась девушке из гераневого окна сильным пятном оранжевого, тягу-
чего света на большом куске черно-голубого, предгрозового неба. Он стоял
теперь у гребня крыши, держась рукой за кирпичную кладку трубы. Девушка
в окне, высунувшись еще более, укоризненно качала головой и смеялась:
- Ну, чего вы сюда глядите? Не глядите сюда! Слышите? не глядите...
А Сеня догадался, что она топала ногой, и улыбался ее гневу широко и
восторженно. "Тонкая какая", - подумал Сеня и, сам того не ожидая, прок-
ричал ей:
- Не вылазь, не вылазь... переломишься!..
Та сердито захлопнула окно и тотчас же задернула занавеску. Гераневое
окно сразу потерялось среди всех других, столь же незначительных окон-
цев.
Сеня сел на гребень крыши и осмотрелся. "Вот здорово!" - сказал он
вслух и засмеялся сам себе над внезапностью всего события. Солнце прият-
но щекотало ему лицо, и ветерок отдувал расстегнутый ворот рубашки. Он
поднял руку застегнуть ворот и недовольно нахмурился: двух верхних пуго-
виц недоставало у ворота. Потом взгляд его сам собою перекинулся на са-
поги. Они были тяжелы и неуклюжи, восхищавшая его когда-то крепость их
теперь казалась вопиюще грубой несуразностью. "Бочки, а не сапоги. Ка-
пустой их осенью набивать, вот что!" - подумал он и, неудержимо покрас-
нев, глянул исподлобья на противоположные окна. Ему вспомнились Ка-
расьевские сапожки, тонкой кожи, лакированными бутылочками... Он огор-
ченно покачал головой.
И точно преисподний дух, легкий на помине, в чердачное окно просуну-
лась потная, обозленная рожа самого Карасьева.
- Ты чего ж тут балбесничаешь? Пшел домой! - рявкнул он, багровея от
удовольствия удовлетворить свой гнев. - Чего народ внизу собираешь! Я
вот тебе задам, неслуху!.. - и он взмахнул тросточкой, держа ее за ниж-
ний конец. Рукоятка изображала серебряную женщину, но от времени живот у
ней протерся и стал медный.
Тут случилось совершенно непредвиденное Карасьевым. Сеня засмеялся,
беззлобно, но с какой-то возмутительной самостоятельностью:
- А ну, поди сюда! Я тебя, лошака ярославского, вниз скину...
- Ну и дурак, - зло обиделся Карасьев, не решаясь выбраться на крышу.
- Я тебе заместо отца родного, можно сказать. А ты этак-то? Погоди. Я
тебя, мужика, выучу, припомню!
- В поминанье пропиши, - весело кричал ему Сеня. Но тот уже исчез с
той же внезапностью, как и появился.
...Долго здесь сидел Сеня. Чуть не весь город лежал распростертый
внизу, как покоренный, у ног победителя. Огромной лиловой дугой прошитой
золотом, все влево и влево закруглялась река. Широкое и красное, как
цветок разбухшей герани, опускалось солнце за темные кремлевские башни,
пики и купола, многообразно и величественно стерегущие древнюю нетрону-
тость Москвы.
Взметенная дневной суетой оседала пыль, и уже жадней хватала Сенина
грудь веянья холодеющего воздуха. А снизу источалась духота, жар, томя-
щая, расслабляющая скука. Небо потухало, все больше походя на блеклую,
выгоревшую на солнце синюю ткань. Все принимало лилово-синий отсвет ноч-
ного покоя, усугубляемый тучей, наползавшей с востока, медлительной и
страшной, как гора, вывернутая ветром из своих скалистых лон. Ночь обе-
щала грозу, и уже попыхивал молниями иссушенный московский горизонт.
Сеня обернулся. Москва быстро погружалась в синеву потемок, но там,
далеко, главенствуя над сумерками, диким бронзовым румянцем пылал крест
и купол Никиты-мученика, что на Швивой горе. Дальше, в туманно-пыльной
дали, обманывался глаз. Там загорались серебряные точки в окнах, но
очертанья самых окон размывала мгла.
Напрасно прождал Сеню весь тот вечер Катушин, приготовивший для него
последнюю свою, самую сокровенную книжку. Сеня сидел вверху, как раз над
ним, чутко впитывая в себя эту непомерную торжественность закатной Моск-
вы. Победителем ее чувствовала себя разволновавшаяся Сенина сила. Но
сердце не хотело биться вместе с затихающими разбродными шумами города.
Оно стучало по своему, быстро, четко и властно. Так несется в неизвест-
ность мглы, ударяя некованными еще копытами, молодой жеребенок по гулкой
ночной дороге.
VIII. Петр Секретов.
У Карасьева план тонкий. И крепко сшитые Зарядцы смертью не обижены:
как кончится Быхалов, откажет он деньги сыну, если тот к тому времени до
полной трухи по тюрьмам не догниет. А лавку - кому ее и оставить, как не
Карасьеву, человеку непьющему и обходительному, знающему благодетелям
почесть, делу оборот, деньгам счет. Переменит Карасьев вывеску, приотк-
роет мясное: денежка закопит денежку, рублик погонит рублик, и выйдет из
того усидчивого Карасьевского нажима под старость каменный домок. И шес-
терки козырями бывают: примером тому Секретов Петр.
Из дырявой полтинки Петр Филиппыч повелся, а помнит бородатая Зарядс-
кая мелкота, как пришел он вместе с Ермолашкой Дудиным из деревни, хит-
роватый, рыжий, изворотливый, гнилыми грушами да квасом с лотка торго-
вать. С Дудиным Петька в решку игрывал и на кулачках дрался, к Катушину
книжки ходил читать. Был лопоух.
Вдруг пропал Лопух. Где Лопух? Нет Лопуха. Но осенью однажды объяви-
лась москательня в каменной прорешке между двух домов, и вывеска утверж-
дала безграмотно, что москательщик тут - Петр Секретов. Лопуха в нем
признали и свыклись. Стекло ли вставить, масла ли деревянного купить или
рожу полюбовнику залить кислотой, - шли непременно к Лопуху: у него то-
вар свежий, с ручательством, и запросу нет.
Да раз пошла Быхаловская молодайка замазки купить на зимнюю надобу, а
москательни-то и нет. Досочками забита прореха, вывеска сорвана: ни то-
вара, ни хозяина. Такая беда, пришлось брюхатой - Петром была покойница
на сносях - на Москварецкую тащиться и у незнакомых покупать.
Безусые ребята оженились, бородатых по кладбищам развезли. - Слух
прошел по Зарядью: желторозовый дом Берги продают, им в гвардейском пол-
ку для поддержания чина и фамилии в деньгах нужда. Смекала голь, како-
го-то хозяина бог на шею посадит. Вдруг Дудинская жена открыла во сне:
дом Берги продали, а купил лопоухий барин, бесфамильный, неподслушанный.
Дудин тогда же бабу побил, чтоб не суеверила попусту. А через неделю и
приехал новый барин с женой. Пригляделись зарядцы - Лопух. Очень тогда
Секретова не взлюбили, что помимо Зарядья, окольной статью, в люди вы-
шел. Впрочем Секретов от их злобы ущерба себе не чувствовал.
Ловок был, а на дороге ему купец попался. Имелись у купца и лабазы, и
мельницы, и мучные оптовки, а еще дочка Катеринка с глуповатинкой. Сек-
ретов к ней и лазил по пожарной лестнице в светелку, обаловал ее, моло-
дую да глупую, небрежной мимоходной лаской, а на четвертом месяце, как
объявилась Катеринкина любовь, деловым скромным образом предложил Петр
Секретов купцу честной свадебкой Катеринкин грех покрыть.
Купец только бороду почесал да усмехнулся:
- Я умен, а ты еще умней. Такими, как ты да я, вся Сибирь заселена.
Бить Катьку не будешь? прямо говори...
С той поры Секретов поважнел, кланяться перестал, люди ему, как гро-
шики: только тогда им и счет, если в сотню сложатся. Отделал себе квар-
тиру в доме против желто-розового владенья своего и по всем комнатам
кнопки провел во избежанье вора.
...Как-то раз, в двунадесятый, на безденежьи, стало Дудину обидно на
приятеля давнего детства. Оделся победней, в самые рваные сапоги, и по-
шел Петрушу, друга сердца, проведать. Пришел, встал в дверях, головенку
набок, улыбается с горьким умиленьем на Секретовское благолепие и пока-
чивается, будто с пьянцой. А на самом деле был дико трезв, даже слишком
для Ермолая Дудина.
Секретов за чайным столом ватрушку жевал. С одной стороны сидела бе-
ременная жена, а с другой - шурин Платон.
- Ты что ж образ-то подобие корчишь? - поднял глаза Секретов, облизы-
вая творог с ватрушки. - Какая у тебя надобность?
- Ватрушечка-то небось вкусная?.. - согнулся Дудин в пояснице.
- На, - сказал Секретов и протянул облизанную.
- Ноне-то и пузцом обзавелись... а ведь я Петькой помню вас, Петр Фи-
липпыч, - льстиво забубнил Дудин, пряча ватрушку в карман и там разминая
ее в крошки от злобы. - Как, бывало, в ребятишках мы с вами бегали, уж
такой вы жулик были, смрадь, можно сказать, и не приведи бог! И гашничек
у вас, извиняюсь, тоже всегда расстегнут был. Ах, какая смешная история!
Я б и еще сказал, да вон их стесняюсь, - он кивнул на Катерину Иванну,
пугливо замершую с непрожеванной ватрушкой во рту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
пал, а зуба-то и нет. И всего-то у меня четыре было, приятели! - он ус-
мехнулся сам над собой и усердней закусал свой ноготь. - Три теперь ос-
талось, непоровну даже. А много ли, дружок, утешения на три-то зуба?
Жара за окном как будто сменялась прохладкой, зато предвещающе подуло
влагой с реки. День закатывался куда-то за дома, дышащие душной каменной
истомой. Пьяный голос где-то внизу затянул песню, оборвался на высокой
точке и умолк. На смену ему из раскрытого окна Секретовского трактира
запел трубными голосами орган. Сеня, задумавшись, неподвижно глядел в
окно.
- ...все картузы да картузы, а ведь она-то не ждет! Пожалуйте, ска-
жет, мыться да на стол!.. - слышал Сеня совсем издалека.
В двухъэтажном доме напротив, в теневой стороне, открылось окно. В
ветерке заколыхались кисейные занавески. За занавесками, было видно Се-
не, стояли по подоконнику пушистые, ярко-красные герани и жирные бальза-
мины. Потом в окне явилась женщина или девушка - было Сене не различить.
Она поправила темный передничек, оперлась локотками о подоконник и
стала глядеть вниз. Потом зевнула. Повернула голову влево, опять зевну-
ла. Потом взглянула вверх, на крыши... Чем-то встревожась, раздвинула
геранные горшки и высунулась из окна.
- Хрш-шш! да улетайте же, улетайте вы! - громко закричала она, беспо-
мощно хлопая в ладоши и махая передничком. Вслед затем она увидела Сеню
в окне. - Там... там, голуби... - закричала она, еще более высовываясь
из окна.
- Голуби?.. Где голуби? На крыше?.. - закричал ей Сеня через улицу и
успокоительно помахал ей рукой. - Я счас... счас!
Ни слова не сказав Катушину, ошеломленному внезапным и бурным поведе-
нием питомца, Сеня метнулся в дверь. В несколько секунд он был уже на
чердаке, а оттуда через разбитое чердачное окно вылетел на крышу, громы-
хая по железу тяжелыми своими сапогами.
Сенины опасения, что уже поздно, оправдались. Кот, белорыжий и толс-
тый, сидя на самом краю крыши, держал голубя в зубах. Птица вздрагивала,
из разорванной голубиной шейки струйкой текла на раскаленное железо
кровь. Сам кот имел вид скучающий и вялый, словно показывая, что он сов-
сем и не любит голубей, даже противны ему голуби, а просто поиграл и хо-
чет спать.
Сеня так быстро очутился на краю, что кот не успел улепетнуть и в
следующее же мгновенье жалобно топырил лапы в сжатой Сениной руке. Удив-
ленный неожиданностью нападения, кот голубя не выпускал.
Сеня и сам не заметил, что произошло за это крохотное мгновенье. Ог-
ромный Сенин сапог скользнул вниз, и Сеня широко взмахнул руками вместе
с котом, державшим голубя. В гераневом окне раздался одновременный
вскрик. Если бы не водосточный жолоб, куда попала нога, игра Сенина была
бы проиграна.
Теперь, еще пошатываясь, Сеня стоял на самом обрыве и силился овла-
деть покачнувшимся вместе с ним сознаньем. Сперва он ощутил опасность и
невольно отодвинулся на полшага от края вверх по скату. Потом он разли-
чил, что девушка из окна кричит ему что-то. Смысла слов еще не улавливал
он, но уже знал, что голос ее был низок, мягок и звучен, его приятно бы-
ло слушать. Словно пробуждаясь, Сеня неосмысленно улыбнулся и отодвинул-
ся еще на полшага.
Кот, извернувшись, царапал Сенину руку, но Сеня не слышал. "А ведь
она сердится на меня. Тут что-то не так!" - подумал в следующую же мину-
ту Сеня, различая в голосе девушки гневные нотки. Он вслушался, стараясь
уловить причину ее гнева. Та, окончательно выйдя из себя, нетерпеливо
барабанила ладонями по железу подоконника:
- Ах, да отпустите же кота... Это наш кот! Ах, какой глупый... он его
задушит. Слышите вы? Отпустите кота, вам говорят!..
Сеня разжал руку. Кот мгновенно исчез, и уже откуда-то снизу угрожаю-
ще мяукнул. Голубя он так и оставил в водостоке. Кровь успела высохнуть
и почернеть. "Ну вот, я выпустил. Теперь что?" - такой вопрос отображала
вся Сенина фигура. Вместе с тем отказ от самого себя и какая-то необыч-
ная для него нежность были в этом вопросе. Холодки, мурашки и льдинки
струились у него по спине. Опять закружилась голова. Скажи она - лети и,
может быть, полетел бы, отдавая себя без рассуждений на губительный по-
лет - любви?
На него упадало вечереющее солнце. Расстегнутая у ворота белая рубаш-
ка казалась девушке из гераневого окна сильным пятном оранжевого, тягу-
чего света на большом куске черно-голубого, предгрозового неба. Он стоял
теперь у гребня крыши, держась рукой за кирпичную кладку трубы. Девушка
в окне, высунувшись еще более, укоризненно качала головой и смеялась:
- Ну, чего вы сюда глядите? Не глядите сюда! Слышите? не глядите...
А Сеня догадался, что она топала ногой, и улыбался ее гневу широко и
восторженно. "Тонкая какая", - подумал Сеня и, сам того не ожидая, прок-
ричал ей:
- Не вылазь, не вылазь... переломишься!..
Та сердито захлопнула окно и тотчас же задернула занавеску. Гераневое
окно сразу потерялось среди всех других, столь же незначительных окон-
цев.
Сеня сел на гребень крыши и осмотрелся. "Вот здорово!" - сказал он
вслух и засмеялся сам себе над внезапностью всего события. Солнце прият-
но щекотало ему лицо, и ветерок отдувал расстегнутый ворот рубашки. Он
поднял руку застегнуть ворот и недовольно нахмурился: двух верхних пуго-
виц недоставало у ворота. Потом взгляд его сам собою перекинулся на са-
поги. Они были тяжелы и неуклюжи, восхищавшая его когда-то крепость их
теперь казалась вопиюще грубой несуразностью. "Бочки, а не сапоги. Ка-
пустой их осенью набивать, вот что!" - подумал он и, неудержимо покрас-
нев, глянул исподлобья на противоположные окна. Ему вспомнились Ка-
расьевские сапожки, тонкой кожи, лакированными бутылочками... Он огор-
ченно покачал головой.
И точно преисподний дух, легкий на помине, в чердачное окно просуну-
лась потная, обозленная рожа самого Карасьева.
- Ты чего ж тут балбесничаешь? Пшел домой! - рявкнул он, багровея от
удовольствия удовлетворить свой гнев. - Чего народ внизу собираешь! Я
вот тебе задам, неслуху!.. - и он взмахнул тросточкой, держа ее за ниж-
ний конец. Рукоятка изображала серебряную женщину, но от времени живот у
ней протерся и стал медный.
Тут случилось совершенно непредвиденное Карасьевым. Сеня засмеялся,
беззлобно, но с какой-то возмутительной самостоятельностью:
- А ну, поди сюда! Я тебя, лошака ярославского, вниз скину...
- Ну и дурак, - зло обиделся Карасьев, не решаясь выбраться на крышу.
- Я тебе заместо отца родного, можно сказать. А ты этак-то? Погоди. Я
тебя, мужика, выучу, припомню!
- В поминанье пропиши, - весело кричал ему Сеня. Но тот уже исчез с
той же внезапностью, как и появился.
...Долго здесь сидел Сеня. Чуть не весь город лежал распростертый
внизу, как покоренный, у ног победителя. Огромной лиловой дугой прошитой
золотом, все влево и влево закруглялась река. Широкое и красное, как
цветок разбухшей герани, опускалось солнце за темные кремлевские башни,
пики и купола, многообразно и величественно стерегущие древнюю нетрону-
тость Москвы.
Взметенная дневной суетой оседала пыль, и уже жадней хватала Сенина
грудь веянья холодеющего воздуха. А снизу источалась духота, жар, томя-
щая, расслабляющая скука. Небо потухало, все больше походя на блеклую,
выгоревшую на солнце синюю ткань. Все принимало лилово-синий отсвет ноч-
ного покоя, усугубляемый тучей, наползавшей с востока, медлительной и
страшной, как гора, вывернутая ветром из своих скалистых лон. Ночь обе-
щала грозу, и уже попыхивал молниями иссушенный московский горизонт.
Сеня обернулся. Москва быстро погружалась в синеву потемок, но там,
далеко, главенствуя над сумерками, диким бронзовым румянцем пылал крест
и купол Никиты-мученика, что на Швивой горе. Дальше, в туманно-пыльной
дали, обманывался глаз. Там загорались серебряные точки в окнах, но
очертанья самых окон размывала мгла.
Напрасно прождал Сеню весь тот вечер Катушин, приготовивший для него
последнюю свою, самую сокровенную книжку. Сеня сидел вверху, как раз над
ним, чутко впитывая в себя эту непомерную торжественность закатной Моск-
вы. Победителем ее чувствовала себя разволновавшаяся Сенина сила. Но
сердце не хотело биться вместе с затихающими разбродными шумами города.
Оно стучало по своему, быстро, четко и властно. Так несется в неизвест-
ность мглы, ударяя некованными еще копытами, молодой жеребенок по гулкой
ночной дороге.
VIII. Петр Секретов.
У Карасьева план тонкий. И крепко сшитые Зарядцы смертью не обижены:
как кончится Быхалов, откажет он деньги сыну, если тот к тому времени до
полной трухи по тюрьмам не догниет. А лавку - кому ее и оставить, как не
Карасьеву, человеку непьющему и обходительному, знающему благодетелям
почесть, делу оборот, деньгам счет. Переменит Карасьев вывеску, приотк-
роет мясное: денежка закопит денежку, рублик погонит рублик, и выйдет из
того усидчивого Карасьевского нажима под старость каменный домок. И шес-
терки козырями бывают: примером тому Секретов Петр.
Из дырявой полтинки Петр Филиппыч повелся, а помнит бородатая Зарядс-
кая мелкота, как пришел он вместе с Ермолашкой Дудиным из деревни, хит-
роватый, рыжий, изворотливый, гнилыми грушами да квасом с лотка торго-
вать. С Дудиным Петька в решку игрывал и на кулачках дрался, к Катушину
книжки ходил читать. Был лопоух.
Вдруг пропал Лопух. Где Лопух? Нет Лопуха. Но осенью однажды объяви-
лась москательня в каменной прорешке между двух домов, и вывеска утверж-
дала безграмотно, что москательщик тут - Петр Секретов. Лопуха в нем
признали и свыклись. Стекло ли вставить, масла ли деревянного купить или
рожу полюбовнику залить кислотой, - шли непременно к Лопуху: у него то-
вар свежий, с ручательством, и запросу нет.
Да раз пошла Быхаловская молодайка замазки купить на зимнюю надобу, а
москательни-то и нет. Досочками забита прореха, вывеска сорвана: ни то-
вара, ни хозяина. Такая беда, пришлось брюхатой - Петром была покойница
на сносях - на Москварецкую тащиться и у незнакомых покупать.
Безусые ребята оженились, бородатых по кладбищам развезли. - Слух
прошел по Зарядью: желторозовый дом Берги продают, им в гвардейском пол-
ку для поддержания чина и фамилии в деньгах нужда. Смекала голь, како-
го-то хозяина бог на шею посадит. Вдруг Дудинская жена открыла во сне:
дом Берги продали, а купил лопоухий барин, бесфамильный, неподслушанный.
Дудин тогда же бабу побил, чтоб не суеверила попусту. А через неделю и
приехал новый барин с женой. Пригляделись зарядцы - Лопух. Очень тогда
Секретова не взлюбили, что помимо Зарядья, окольной статью, в люди вы-
шел. Впрочем Секретов от их злобы ущерба себе не чувствовал.
Ловок был, а на дороге ему купец попался. Имелись у купца и лабазы, и
мельницы, и мучные оптовки, а еще дочка Катеринка с глуповатинкой. Сек-
ретов к ней и лазил по пожарной лестнице в светелку, обаловал ее, моло-
дую да глупую, небрежной мимоходной лаской, а на четвертом месяце, как
объявилась Катеринкина любовь, деловым скромным образом предложил Петр
Секретов купцу честной свадебкой Катеринкин грех покрыть.
Купец только бороду почесал да усмехнулся:
- Я умен, а ты еще умней. Такими, как ты да я, вся Сибирь заселена.
Бить Катьку не будешь? прямо говори...
С той поры Секретов поважнел, кланяться перестал, люди ему, как гро-
шики: только тогда им и счет, если в сотню сложатся. Отделал себе квар-
тиру в доме против желто-розового владенья своего и по всем комнатам
кнопки провел во избежанье вора.
...Как-то раз, в двунадесятый, на безденежьи, стало Дудину обидно на
приятеля давнего детства. Оделся победней, в самые рваные сапоги, и по-
шел Петрушу, друга сердца, проведать. Пришел, встал в дверях, головенку
набок, улыбается с горьким умиленьем на Секретовское благолепие и пока-
чивается, будто с пьянцой. А на самом деле был дико трезв, даже слишком
для Ермолая Дудина.
Секретов за чайным столом ватрушку жевал. С одной стороны сидела бе-
ременная жена, а с другой - шурин Платон.
- Ты что ж образ-то подобие корчишь? - поднял глаза Секретов, облизы-
вая творог с ватрушки. - Какая у тебя надобность?
- Ватрушечка-то небось вкусная?.. - согнулся Дудин в пояснице.
- На, - сказал Секретов и протянул облизанную.
- Ноне-то и пузцом обзавелись... а ведь я Петькой помню вас, Петр Фи-
липпыч, - льстиво забубнил Дудин, пряча ватрушку в карман и там разминая
ее в крошки от злобы. - Как, бывало, в ребятишках мы с вами бегали, уж
такой вы жулик были, смрадь, можно сказать, и не приведи бог! И гашничек
у вас, извиняюсь, тоже всегда расстегнут был. Ах, какая смешная история!
Я б и еще сказал, да вон их стесняюсь, - он кивнул на Катерину Иванну,
пугливо замершую с непрожеванной ватрушкой во рту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52