Чего стоять? Тама вона в кульке и ядра есть, погрызите, коль зубы спортить не боитесь.
Мы упрашивать себя долго не заставили. Попрыгали за деревянные бортики тряской крестьянкой «тарантаски», запустили каждая по пятерне в указанные мужиком кульки – словом, разместились со вседоступным по местным меркам комфортом.
Ядра оказались хорошо прожаренными и вкусными.
- Вы откель? – мужик легонько тронул лошаденку вожжами, и та потрусила вперед. - От Сестер, чай?
- Догадливый, - фыркнула Айри*эт.
- Магички-то среди вас есть?
- А то?
- Это хорошо, - удовлетворенно кивнул мужик. – Хорошо. О лесах-то здешних какая дурная слава ходит! А посмотреть на него сейчас, на родимого, - весь ведь из света сделан, из чистого Света.. А стоит только чуть засумеречничать, такое выползает, спаси Ие*хи*Аль, Богиня Пресветлая и Благая! Спаси и помоги остаться в здравом разуме!
- И что же выползает? – полюбопытствовала Ари*эт. – Мертвяки, поди? Так это же банально.
- Банально, говоришь? – крестьянин недобро покосился и сплюнул. – А ты их видала, мертвяков-то? Банальных?!
- Нет, - покачала темной макушкой подружка.
- То-то и оно, - «нет»!
- А вы, добрый человек? Вы видели? - Марилли*са обожала страшные истории.
- Видел, провалиться мне в Бездну к Слепому Ткачу! Как вот тебя сейчас вижу, - видел. Двуликие прокляни на века, коли вру! – Мужик правой рукой истово очертил у себя перед носом размашистый круг. Чуть в ухо Айри*эт не заехал, та едва успела вовремя уклониться. - А дело, значится, так было. Еду я, значится, из города. Частенько я по этой дороге туда и сюда-то катаюсь, и всегда без приключений складывалось. А тем днем все шиворот на выворот шло. Вот, ну все! Я вона ещё и из-за ворот-то не выехал, а жинка-то моя, Оська, заголосила. Оно, вишь, молоко в крынке возьми – да и скисни.
- И что? – с неподдельным интересом спросила я, не умея в толк взять, какое отношения скисшие молоко имеет к будущей встрече с мертвецами, о которых, вроде как, должен пойти рассказ.
- Как это – «что»? – искренне возмутился мужик моей малограмотностью. – Оно ведь и неразумного мальцу понятно, коли молоко в крынке скисает, это значится, за порогом либо ведьма прошла, либо ещё нечисть какая. Уж удачи – не жди, не будет!
- А, - протянула я, несколько озадаченная.
- Ну, так, скока Оська не голоси, и хоть сердце у самого не на месте, а ехать, значится, надо. Запряг я, значится, мою Сив*вис, каурку вислоухую, жинке наказал, что б, ежели что, не баловала, хозяйство вела исправно и себя блюла честно
- До вашего приезда, что ль, не баловала-то? - Айри*эт, бедняжка, аж покраснела, от мужественной попытки не расхохотаться. – Горячая, знать, у тебя жинка! Ты пореже её оставляй.
Крестьянин поглядел на нас, прыскающих в кулаки, с укоризной:
- У вас, у баб, все на одно мозги налажены! Э! – погрозили нам пальцем. – Вертихвостки!
- Ты, мужик, обиды не держи, - хихикая, выдавила я, болтая ногами. – Мы ж не самом деле дурного-то, не думаем. И баба твоя, наверняка, честная да работящая. Ты дальше рассказывай.
Мужик попался не злобливый, в раз сменил гнев на милость.
- Сходил, я значится, на могилку к предкам…
- Ну, простился ты со всеми! – не удержалась Айри*эт, - Дальше то, что было?
- А дальше я, значится, как и было положено, в город поехал. Дорога вот, как сейчас была – тихая такая. Птички поют. Солнышко светит. Я аж сам запел. Еду. Хорошо так, привольно! Словом, я пока до города, значится, доехал, про крынку совсем забыть успел. А торговля в тот день их рук вон плохо пошла. Мало того, что я по дороге два кувшина разбить успел, так ещё перекупщики, туды их в дышло кочергой, цены перебили, сбавили – дальше и некуда! Гады! Похлещи любого упыря!
- Да ты, дядька, про мертвяков рассказать обещал! – вызверилась Айри*эт.- Что перекупщики гады, мы без тебя сызмальства знаем.
- Ага! – кивнул крестьянин головой. – Ну, так еду, значится, я назад. Выручка в кармане с гулькин нос. Настроение-то хуже и некуда. Оська моя баба скандальная. Сама в город не ногой. Где двери в большую хату открывают, не знает. Но, как меня учить, - У! Такой, значится, в неё энтузиазм с интеллектой вселяются: караул кричи, - не поможет.
Еду, значится, готовлюсь к плешине, которую жинка, выручку-то за три месяца увидав, проест на моей головушке, - к гадалке не ходи, прогрызет, что волчица дикая. И не замечаю, как лес другой совсем стал. Почитай, будто вовсе не по своему краю еду. Темный он, весь, темный – аж жуть! А уж до чего тихий, девки, до чего тихий! - Мужик шептал, создавая атмосферу. Загадочно так, зловеще шептал.
Мы даже головы в плечи втянули, предвкушая жуткий ужас.
- Будто все в нем повымерло напрочь. Ни веточка не хрустнет. Ни листик не шелохнется. Ручьи – и те не звенят. Даже травка не шуршить. Глянул я тут на небо, а там…
- Мертвецы? – тоненько ахнула Мари, рукой за левую грудь хватаясь.
- Тьфу!!! – смачно плюнул дядька, - Дура девка! Да какого ляда мертвецы на небе-то делают? Они тебе, чё? Гуси-лебеди?!
- Но что ты там, на небе, увидел-то?! – не могла больше молчать я.
- Знамо чё, - весомо сказал мужик, указательный пальцем целясь в небо. Аж приосанился. – Луну!
Тут мы не выдержали. Заржали.
«Каурка вислоухая» побежала. Рванула вперед, тяжело приседая на все четыре конечности сразу, как заяц. Я такого аллюра у лошадей не то, что не видела, - представить не могла.
Мужик кряхтел, путаясь в вожжах, заваливаясь на спину, чертыхаясь и матерясь, пытался остановить свою животинку.
- Ну, девки, вашу мать! - прорычал он, когда все же удалось уломать каурку и заставить остановиться.
Лошадка испуганно поводила ушами, вращала глазами, перебирала ногами. Бока под сбруей ходили ходуном. Выглядела она при этом настолько дикой, что самим бежать хотелось, ломясь через длинные стебли трав, покрытые мелкими приставучими колючками.
Мужика потрясывало от злости.
– А ну вон отседа! Ишь, чё удумали?! Лошадь пугать! Я с ними, как с родными, а они?! Нахалки.
- Прости, добрый человек. – Все ещё давясь смехом, откланялись мы.
Крестьянская телега исчезла из вида, скрывшись за кустами дикого боярышника, а мы продолжили свой путь.
Какое-то время беззаботно шагали вперед, посмеиваясь, перебрасываясь шутками. Но мало-помалу игривое настроение испарилось. Лес передумал казаться дружелюбным. Деревья щурились вслед с угрожающей насмешкой, словно перешептываясь за спиной: «Подождите! Вот-вот стемнеет, и тогда, тогда, тогда…».
Тропинку медленно затягивало вьюнком. Она едва держалась среди травы, необычайной густой и сильной для последнего весеннего месяца.
- Недаром у этого леса нехорошая слава, - подавлено проговорила Айри*эт. – Есть в нем нечто зловещее.
- Во всех лесах есть «нечто зловещее», - постаралась я успокоить подругу. – Поэтому крестьяне и рассказывают сказки, в которых лес населен различными злобными духами.
- Но в этом лесу, если сбиться, можно оказаться в Фиаре, - возразила Мари. - А это вам уже не сказки! За пересечение границ без дозволения в этом краю и прибить могут.
На это возразить было нечего.
Мы продолжали кружить, не желая признать очевидного.
Тем временем хищно подкрадывался вечер. Огненное яркое солнце раздувалось, спускаясь вниз, и вскоре спряталось за верхушками деревьев От земли заструилась белая дымка туманистых испарений.
- Мне кажется, мы заблудились, - высказала общие опасения Мари. - Я пить хочу.
– И я. – Поддержала её Айри*эт.
– Поканючим немного позже? – предложила я. – Если мы сейчас не поторопимся и не приготовимся к ночевке, спать придется на ногах.
- И как? – спросили брюнетки. – Как мы будем «готовиться» к ночевке?
- Прежде всего, наберем дров.
- Как же мы разожжем костер? У нас даже огнива нет! – Продолжала сетовать Айри*эт.
- Вот об этом-то как раз можно не беспокоиться, - моя улыбка была самой, что не наесть, лучезарной. – Зачем огниво, если у вас есть я, друзья? Хватит стоять без толку. Идемте приспосабливаться к дикой природе!
Мы направились к разлапистому кусту пушистого папоротника, создающего иллюзию прикрытия. Поскакав дикими козами, сделали вокруг него полянку, слегка утрамбовав землю. Затем пошли собирать хворост для костра.
Ломясь через густой, колкий сухостойник, над которым вилась невидимая паутина с мерзкими пауками, я поняла, что не люблю лес. Не люблю гораздо сильнее, чем город, горы, «Дом Летящих Теней» и «Храм Света», вместе взятые. Холодно, голодно, темно, сыро. Жратвы - нет. Воды - нет. Котелка - нет. Руки кровоточат. Через каждые три шага приходится оборачиваться, опасаясь потерять ориентир из-за бесконечных веток,
А ещё комары: жж-жж-жж!
Когда всем показалось, что дров достаточно, под моим чутким руководством пламя занялось, ровненько, как по линеечке.
- Упыри, они же, как звери, огня бояться. Все огня боятся. И просто, когда костер горит, спокойнее, - радовалась Мари.
В кругу света стало не только спокойнее, но и теплее. Несмотря на то, что голод, жажда и комары донимали по-прежнему. Особенно доставалось от последних.
- Есть хочется, - пискнула Мари.
Мы с Айрии*эт в очередной раз на неё зашипели. И без неё знали, что хочется.
- Н-да, - продолжая отмахиваться отощавшей от хлестких взмахов туда и сюда, веткой, заметила я. – Не стоит она жертв, - хваленая свобода. Сейчас лежали бы себе в кроватках. Не свободные, зато под одеялами. Второй сон досматривали.
- Ну, ты же ведьма! – возмущенно пропищала Мари. – Придумай что-нибудь, что поможет нам хотя бы избавиться от этих проклятых насекомых!
- Могу зажарить вас живьем, - предложила я.
- А нет других методов?
- К сожалению – нет, - пожала я плечами.
- Может быть, спать ляжем? - последовало очередное «разумное» предложение. - Когда спишь, не так сильно есть хочется.
- Ложитесь. Я покараулю.
- Почему - ты? – со стороны Мари такой вопрос было слышать странно. Ладно бы, ещё от Айри*эт!
- Потому что, как ты, верно, заметила несколько минут назад, среди нас я единственная, кто обладает Силой. Впрочем, я не настаиваю. Хочешь, можешь бодрствовать вместе со мной.
- Ну, уж нет, - фыркнула кроткая, в привычных условиях, и озверевшая в лесу Марилис*са
Свернувшись рядышком на сырой твердой земле, немного поворочавшись, девчонки подозрительно быстро уснули.
Сиа, серебристая, острая, словно крестьянский серп, разрезала небо на части. Она проходила по высокой дуге, почти посередине неба: чистая и бесстрашная, самая моя любимая из трёх лун. Настолько яркая, что на землю от неё падали четкие черные тени. Десятки, сотни, тысячи теней от каждого тонкого дерева, от каждого трепещущего листика.
Поближе пододвинувшись к костерку, я постаралась укрыться от ночной прохлады. Подбрасывая в огонь топливо, подумала: не слишком ли быстро убывают наши «кучки»?
Лес стоял тихий. Нереально тихий. Ну, хотя бы птицы в нем должны были водиться? Или дикие звери? В диком лесу всегда полно всякой живности. А мы же словно попали в парк, охраняемый егерями, следящими, чтобы волки, рыси или медведи не осмеливались приближаться к людям. Даже жаб, вечных спутниц весны в болотистых, влажных краях, не было слышно. Не летали майские жуки, которых в любом лесу в эту пору пруд пруди.
Комаров не стало слышно. Их бесконечная тоска по крови, сопровождаемая тонким нытьем, стихла.
Шестым чувством, просыпающимся только в исключительных ситуациях, я осязала – мы единственное живое пятно в неживом лесу. Отвратительное ощущение. Как будто тебя запихнули в картину, где среди двухмерного изображения ты, вопреки всем правилам, остаешься трехмерной.
- Эй! – подала я голос, в надежде, что девчонки отзовутся. – Проснитесь!
Но они не отзывались.
- Да поможет нам Йе*Хи*Аль, Владычица Света, - пробормотала я, очерчивая рукой священный круг.
По спине побежали мурашки, словно некто ледяными пальцами коснулся спины. Вокруг меня стояли они. Мертвецы. Плетьми висящие вдоль тела руки. Прорехи в одежде, позволяющие видеть разложение тела, оставленного духом. Пустые, изуродованные тлением лица.
Я возблагодарила темноту, скрывающую нюансы, не позволяющую рассмотреть все целиком, до конца. Только силуэты. Неподвижные. Бездыханные. Один, два, три…по самым оптимистичным прогнозам мертвяков было не меньше десятка. Что делать, если они вздумают наброситься все, разом? Прежде чем я успела додумать эту мысль, один из мертвяков качнулся вперед. Он так и передвигался - нелепыми скачками. Почти отваливающаяся нога выворачивалась под невозможным для живого существа углом. Пятка шла вперед носка, в результате чего нежить почти забавно заваливалась на полуотвалившуюся левую ногу. Западающая назад голова открывала рваные раны на шее, с обтрепавшимися краями. Из раны нелепо торчали непонятные белые отростки, то ли кости, то ли порванные сухожилия.
Огонь. Огонь! Огонь!!! Но ничего не происходило. Полгода сытой, уютной жизни успели неуловимо что-то во мне поменять. Они загасили искры постоянной ярости, ненависти и злобы, которые, видимо, и лежали в основе магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46