Я узнал также, что последний раз такие организмы проникли в рой около четырех тысяч лет назад. В последующие несколько недель в рое я нередко встречал больных мулов. Организмы, вызывающие болезни людей, безвредны для царей-жрецов, и потому им позволено жить. Их даже рассматривают как мэтоков: они в рое, но не часть роя. И потому их присутствие переносится спокойно.
Мне было совсем плохо, когда, одетый в красную пластиковую одежду, я присоединился к ожидавшим меня рабам.
— Ты выглядишь гораздо лучше, — сказал один из них.
— Тебе оставили нитевидные отростки на голове, — удивленно сказал другой.
— Волосы. — Я опирался о стену.
— Странно, — сказал один из рабов. — Мулам разрешено иметь только ресницы.
Вероятно, чтобы защищать глаза от пыли. Интересно, лениво подумал я — меня все еще мутило — есть ли тут пыль?
— Он ведь мэток, — сказал один.
— Верно, — согласился другой.
Я был рад, что моя одежда не цвета убарского пурпура, что означало бы, что я раб царей-жрецов.
— Ну, если очень постараешься, может, и станешь мулом, — сказал один из рабов.
— Да, — подхватил другой, — тогда ты не только будешь в рое, но станешь его частью.
Я не ответил.
— Так было бы лучше, — сказал один.
— Да, — сказал другой.
Я закрыл глаза и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул.
— Тебе отвели для жилья клетку в помещениях Миска, — сказал один из них.
Я открыл глаза.
— Мы отведем тебя туда, — добавил другой.
Я смотрел на них.
— Клетку?
— Он болен, — заметил один из рабов.
— Клетка очень удобная, — заверил меня другой, — с грибами и водой.
Я снова закрыл глаза и покачал головой. Почувствовал, как они осторожно берут меня за руки и ведут по залу.
— Поешь грибов, и тебе станет гораздо лучше, — сказал один из них.
— Да, — согласился другой.
Привыкнуть к грибам нетрудно. Это очень мягкое волокнистое растительное вещество бледно-белого цвета, почти безвкусное. Одна порция не отличалась от другой по вкусу. Даже мулы, многие из которых родились в рое, не очень его любят. Едят его так же привычно и автоматически, как дышат.
Мулы едят четыре раза в день. В первую еду грибы измельчают и смешивают с водой, получается что-то вроде похлебки, во вторую еду их нарезают двухдюймовыми кубиками; в третью смешивают с таблетками, похоже на нарезанное мясо; таблетки, по-видимому, какие-то необходимые добавки к диете; в четвертую из грибов делают плоские лепешки, посыпанные небольшим количеством соли.
Миск мне рассказывал — и я ему верю, — что мулы иногда убивают друг друга из-за пригоршни соли.
Грибы мулов, насколько я могу судить, не очень отличаются от грибов, выращенных в идеальных условиях, из тщательно отобранных спор, которые подаются в пищевые корыта самих царей-жрецов. Однажды Миск дал мне немного таких грибов. Может быть, не такие жесткие, как грибы мулов. Миск был раздражен, что я не вижу разницы. Я тоже был раздражен, когда позже узнал, что главное различие заключается в запахе. Я пробыл в рое уже больше пяти недель, когда смог ощутить чуть заметное различие, которое для царей-жрецов так важно. И мне вовсе не казалось, что этот запах лучше или хуже запаха грибов для мулов.
Чем дольше я находился в рое, тем острее становилось мое обоняние; позже я уже не понимал, как мог не обращать внимания на такие разнообразные многозначительные чувственные сигналы, которые в таком изобилии меня окружают. Миск дал мне переводчик, я произносил в него какое-нибудь горянское выражение и ждал перевода на язык царей-жрецов; таким образом я научился различать многие имеющие смысл запахи. Первым запахом, который я научился различать, было имя Миска; я с радостью заметил, когда стал более чувствителен и набрался опыта, что запах этого имени и запах самого Миска совпадают.
Я использовал переводчик, чтобы прочесть информацию, нанесенную на мою одежду. Там было немного, только мое имя, название города, сообщалось, что я мэток, нахожусь под присмотром Миска, что у меня нет черт в характеристике и что я могу быть опасен.
Последнее замечание вызвало у меня улыбку.
У меня нет даже меча, и я был убежден, что в схватке с царем-жрецом не устою против его могучих челюстей и грозных роговых лезвий.
Клетка в комнате Миска оказалась не такой плохой, как я ожидал.
Больше того, она показалась мне более удобной, чем помещение самого Миска, абсолютно пустое, кроме корыта для пищи и многочисленных шкал, рычагов и датчиков, смонтированных на одной стене. Цари-жрецы едят и спят стоя, они никогда не ложатся, может, только когда умирают.
Как выяснилось, пустой комната Миска кажется только таким организмам, которые ориентируются преимущественно на зрение. Стены, пол и потолок этой комнаты выложены изысканными рисунками запахов. Миск сообщил мне, что этот рисунок создавался величайшими художниками роя.
Моя клетка представляла собой прозрачный пластиковый куб примерно восьми квадратных футов, с вентиляционными отверстиями и скользящей пластиковой дверью. Замка на двери не было, я мог заходить и выходить, когда захочу.
Внутри находились канистры с грибами, чашка, ложка, нож для грибов с деревянным лезвием; тюбик с пилюлями, который выдавал их по одной после нажатия на дно; большой сосуд с водой, под ним мелкая миска; она наполнялась водой из сосуда с помощью крана.
В углу матрац из мягкого свежего мха; мох менялся ежедневно, и спать на нем было удобно.
От клетки-куба пластиковыми скользящими панелями отделялись туалет и умывальная кабинка.
Кабинка очень похожа на наши души, только нельзя регулировать поступление жидкости. Когда вступаешь в кабинку, жидкость включается и регулируется автоматически. Вначале я думал, что это обычная вода; во всяком случае внешне очень похоже; но однажды я попробовал выпить ее утром, вместо обычной порции воды из сосуда. Задыхаясь, с обожженным ртом, я выплюнул жидкость.
— Хорошо, что ты ее не проглотил, — сказал Миск, — потому что в эту жидкость добавлены очистительные вещества, ядовитые для человека.
После нескольких небольших первоначальных недоразумений мы с Миском вполне уживались. Недоразумения касались в основном солевого рациона и количества умываний в день. Если бы я был мулом, то за каждый день, когда не мылся двенадцать раз, получал бы черту. Кабинки для умывания, кстати, имеются во всех клетках для мулов, а также в туннелях и других общественных местах: на площадях, в парикмахерских, где рабов регулярно бреют, в распределителях пилюль и грибов. Будучи мэтоком, я настаивал на исключении из Обязанности Двенадцати Радостей, как это обычно называется. Вначале я считал, что одного раза в день вполне достаточно, но бедный Миск так расстраивался, что я согласился мыться дважды. Он и слышать об этом не хотел и твердо настаивал, что я должен мыться не меньше десяти раз. Наконец, чувствуя, что я в долгу перед Миском за приглашение жить в его комнате, я предложил компромисс: пять раз в день, а за лишний пакетик соли
— шесть раз через день. Миск добавил два пакетика, и я согласился на шесть умываний ежедневно. Сам он, конечно, такой кабинкой не пользовался, а расчесывал и чистил себя по древнему обычаю царей-жрецов при помощи очистительных крюков и рта. Позже, когда мы лучше узнали друг друга, он позволял мне причесывать его, и когда он в первый раз дал мне деревянную вилку для этого, я понял, что он мне доверяет, что я ему нравлюсь, хотя я не мог понять, почему.
Самому мне Миск тоже нравился.
— Знаешь ли ты, — сказал мне однажды Миск, — что среди существ низшего порядка люди самые разумные?
— Рад слышать.
Миск замолчал, его антенны ностальгически подергивались.
— У меня был однажды домашний мул, — сказал он.
Я невольно взглянул на свою клетку.
— Нет, — сказал Миск, — когда домашний мул умирает, его клетка всегда уничтожается, чтобы не было заражения.
— А что с ним случилось?
— Это была маленькая самка. Ее убил Сарм.
Передняя конечность Миска, которую я расчесывал, невольно напряглась, будто он готов был обнажить свое роговое лезвие.
— Почему? — спросил я.
Миск долго молчал, потом удрученно повесил голову, протянув мне антенны для расчесывания. Я некоторое время занимался ими. Наконец он снова заговорил.
— Это моя вина, — сказал Миск. — Она хотела, чтобы у нее на голове были нитевидные разрастания, потому что она родилась не в рое. — Голос Миска из переводчика звучал так же последовательно и механически, как всегда, но тело его задрожало. — Я слишком потакал ей, — Миск выпрямился, так что его большое тело нависло надо мной, слегка отклонился от вертикали в характерной для царей-жрецов позе. — Поэтому в сущности ее убил я.
— Мне кажется, нет. Ты старался быть с ней добрым.
— И это произошло в тот день, когда она спасла мне жизнь, — сказал Миск.
— Расскажи мне об этом.
— Я выполнял поручение Сарма и оказался в редко используемых туннелях. Чтобы не скучать, я взял с собой девушку. Мы встретились с золотым жуком, хотя раньше их здесь никогда не видели, и я захотел пойти к нему, опустил голову и направился к жуку, но девушка схватила меня за антенны и оттащила в сторону, тем самым спасла мне жизнь.
Миск снова опустил голову и протянул антенны для расчесывания.
— Боль была ужасная, и я не мог не последовать за девушкой, хотя хотел идти к золотому жуку. Спустя ан я, конечно, уже не хотел идти к жуку и понял, что она спасла мне жизнь. И в этот самый день Сарм велел записать девушке пять черт за разрастания на голове, и она была уничтожена.
— За такое нарушение всегда полагается пять черт? — спросил я.
— Нет. Не знаю, почему Сарм так поступил.
— Мне кажется, — сказал я, — что в смерти девушки ты должен винить не себя, а Сарма.
— Нет, — ответил Миск, — я был слишком снисходителен.
— Может быть, Сарм хотел, чтобы тебя убил золотой жук?
— Конечно, — сказал Миск. — Таково, несомненно, было его намерение.
Я удивился, зачем Сарму смерть Миска. Несомненно, между ними какое-то соперничество или политическая борьба. Для моего человеческого разума, привыкшего к изобретательности людей в таких случаях, не было ничего удивительного в том, что Сарм пытался как-то способствовать гибели Миска. Но позже я узнал, что это почти немыслимо для царей-жрецов, и хотя Миск признавал это, в глубине души он в это не верил, потому что оба они с Сармом принадлежали рою и такое действие было бы нарушением роевой правды.
— Сарм рожден первым, — сказал Миск, — а я пятым. Первые пятеро рожденные Матерью составляют Высший Совет роя. Однако за долгие годы рожденные вторым, третьим и четвертым поддались радостям золотого жука. Из пяти остались только мы с Сармом.
— Значит он хочет, чтобы ты умер и чтобы он был единственным членом Совета и обладал абсолютной властью.
— Мать больше него, — сказал Миск.
— Все равно, — настаивал я, — власть его возрастет.
Миск смотрел на меня, его антенны обвисли, золотистые волоски, казалось, утратили блеск.
— Тебе грустно, — сказал я.
Миск наклонил тело, так что оно заняло горизонтальное положение, потом еще больше наклонил ко мне голову. Он мягко опустил антенны мне на плечи, как человек кладет на плечи другому руки.
— Ты не понимаешь этого, — сказал Миск. — Ты мыслишь человеческими терминами. А тут другое.
— Мне не кажется другим.
— Это глубже и значительнее, и ты не можешь понять.
— Мне все кажется просто.
— Нет, — сказал Миск. — Ты не понимаешь. — Его антенны слегка нажали мне на плечи. — Но поймешь.
Царь-жрец выпрямился и направился к моей клетке. Двумя передними конечностями он легко поднял ее и перенес в сторону. Легкость, с которой он это сделал, поразила меня: клетка весила несколько сот фунтов. В полу под клеткой я увидел вделанное в камень кольцо. Миск наклонился и поднял его.
— Я сам вырыл это помещение, — сказал он, — день за днем в течение многих жизненных сроков мулов я извлекал камни, измельчал их и незаметно разбрасывал в туннелях.
Я посмотрел в открывшееся углубление.
— Я старался, как видишь, ничего для этого не брать. Даже открывать приходится с помощью физической силы.
Он отошел к стене и достал тонкий черный стержень. Обломил его конец, и стержень загорелся голубоватым пламенем.
— Это факел мулов, — сказал Миск. — Им пользуются мулы, которые выращивают грибы в темных помещениях. Тебе он понадобится, чтобы ты смог видеть.
Я знал, что самому царю-жрецу такой светильник не нужен.
— Идем, — сказал Миск, показывая на отверстие.
15. В ПОТАЙНОЙ КОМНАТЕ
Держа над головой тонкий факел мулов, я всматривался в углубление, открывшееся в полу комнаты Миска. Туда от кольца спускалась веревка с узлами.
Факел мулов почти не давал тепла, но, учитывая его небольшие размеры, горел поразительно ярко.
— Рабочие грибных террас, — объяснил Миск, — ломают оба конца факела и несут его в зубах.
Я так не хотел делать, зажал факел с одним горящим концом в зубах и, перебирая руками, опустился по веревке с узлами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Мне было совсем плохо, когда, одетый в красную пластиковую одежду, я присоединился к ожидавшим меня рабам.
— Ты выглядишь гораздо лучше, — сказал один из них.
— Тебе оставили нитевидные отростки на голове, — удивленно сказал другой.
— Волосы. — Я опирался о стену.
— Странно, — сказал один из рабов. — Мулам разрешено иметь только ресницы.
Вероятно, чтобы защищать глаза от пыли. Интересно, лениво подумал я — меня все еще мутило — есть ли тут пыль?
— Он ведь мэток, — сказал один.
— Верно, — согласился другой.
Я был рад, что моя одежда не цвета убарского пурпура, что означало бы, что я раб царей-жрецов.
— Ну, если очень постараешься, может, и станешь мулом, — сказал один из рабов.
— Да, — подхватил другой, — тогда ты не только будешь в рое, но станешь его частью.
Я не ответил.
— Так было бы лучше, — сказал один.
— Да, — сказал другой.
Я закрыл глаза и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул.
— Тебе отвели для жилья клетку в помещениях Миска, — сказал один из них.
Я открыл глаза.
— Мы отведем тебя туда, — добавил другой.
Я смотрел на них.
— Клетку?
— Он болен, — заметил один из рабов.
— Клетка очень удобная, — заверил меня другой, — с грибами и водой.
Я снова закрыл глаза и покачал головой. Почувствовал, как они осторожно берут меня за руки и ведут по залу.
— Поешь грибов, и тебе станет гораздо лучше, — сказал один из них.
— Да, — согласился другой.
Привыкнуть к грибам нетрудно. Это очень мягкое волокнистое растительное вещество бледно-белого цвета, почти безвкусное. Одна порция не отличалась от другой по вкусу. Даже мулы, многие из которых родились в рое, не очень его любят. Едят его так же привычно и автоматически, как дышат.
Мулы едят четыре раза в день. В первую еду грибы измельчают и смешивают с водой, получается что-то вроде похлебки, во вторую еду их нарезают двухдюймовыми кубиками; в третью смешивают с таблетками, похоже на нарезанное мясо; таблетки, по-видимому, какие-то необходимые добавки к диете; в четвертую из грибов делают плоские лепешки, посыпанные небольшим количеством соли.
Миск мне рассказывал — и я ему верю, — что мулы иногда убивают друг друга из-за пригоршни соли.
Грибы мулов, насколько я могу судить, не очень отличаются от грибов, выращенных в идеальных условиях, из тщательно отобранных спор, которые подаются в пищевые корыта самих царей-жрецов. Однажды Миск дал мне немного таких грибов. Может быть, не такие жесткие, как грибы мулов. Миск был раздражен, что я не вижу разницы. Я тоже был раздражен, когда позже узнал, что главное различие заключается в запахе. Я пробыл в рое уже больше пяти недель, когда смог ощутить чуть заметное различие, которое для царей-жрецов так важно. И мне вовсе не казалось, что этот запах лучше или хуже запаха грибов для мулов.
Чем дольше я находился в рое, тем острее становилось мое обоняние; позже я уже не понимал, как мог не обращать внимания на такие разнообразные многозначительные чувственные сигналы, которые в таком изобилии меня окружают. Миск дал мне переводчик, я произносил в него какое-нибудь горянское выражение и ждал перевода на язык царей-жрецов; таким образом я научился различать многие имеющие смысл запахи. Первым запахом, который я научился различать, было имя Миска; я с радостью заметил, когда стал более чувствителен и набрался опыта, что запах этого имени и запах самого Миска совпадают.
Я использовал переводчик, чтобы прочесть информацию, нанесенную на мою одежду. Там было немного, только мое имя, название города, сообщалось, что я мэток, нахожусь под присмотром Миска, что у меня нет черт в характеристике и что я могу быть опасен.
Последнее замечание вызвало у меня улыбку.
У меня нет даже меча, и я был убежден, что в схватке с царем-жрецом не устою против его могучих челюстей и грозных роговых лезвий.
Клетка в комнате Миска оказалась не такой плохой, как я ожидал.
Больше того, она показалась мне более удобной, чем помещение самого Миска, абсолютно пустое, кроме корыта для пищи и многочисленных шкал, рычагов и датчиков, смонтированных на одной стене. Цари-жрецы едят и спят стоя, они никогда не ложатся, может, только когда умирают.
Как выяснилось, пустой комната Миска кажется только таким организмам, которые ориентируются преимущественно на зрение. Стены, пол и потолок этой комнаты выложены изысканными рисунками запахов. Миск сообщил мне, что этот рисунок создавался величайшими художниками роя.
Моя клетка представляла собой прозрачный пластиковый куб примерно восьми квадратных футов, с вентиляционными отверстиями и скользящей пластиковой дверью. Замка на двери не было, я мог заходить и выходить, когда захочу.
Внутри находились канистры с грибами, чашка, ложка, нож для грибов с деревянным лезвием; тюбик с пилюлями, который выдавал их по одной после нажатия на дно; большой сосуд с водой, под ним мелкая миска; она наполнялась водой из сосуда с помощью крана.
В углу матрац из мягкого свежего мха; мох менялся ежедневно, и спать на нем было удобно.
От клетки-куба пластиковыми скользящими панелями отделялись туалет и умывальная кабинка.
Кабинка очень похожа на наши души, только нельзя регулировать поступление жидкости. Когда вступаешь в кабинку, жидкость включается и регулируется автоматически. Вначале я думал, что это обычная вода; во всяком случае внешне очень похоже; но однажды я попробовал выпить ее утром, вместо обычной порции воды из сосуда. Задыхаясь, с обожженным ртом, я выплюнул жидкость.
— Хорошо, что ты ее не проглотил, — сказал Миск, — потому что в эту жидкость добавлены очистительные вещества, ядовитые для человека.
После нескольких небольших первоначальных недоразумений мы с Миском вполне уживались. Недоразумения касались в основном солевого рациона и количества умываний в день. Если бы я был мулом, то за каждый день, когда не мылся двенадцать раз, получал бы черту. Кабинки для умывания, кстати, имеются во всех клетках для мулов, а также в туннелях и других общественных местах: на площадях, в парикмахерских, где рабов регулярно бреют, в распределителях пилюль и грибов. Будучи мэтоком, я настаивал на исключении из Обязанности Двенадцати Радостей, как это обычно называется. Вначале я считал, что одного раза в день вполне достаточно, но бедный Миск так расстраивался, что я согласился мыться дважды. Он и слышать об этом не хотел и твердо настаивал, что я должен мыться не меньше десяти раз. Наконец, чувствуя, что я в долгу перед Миском за приглашение жить в его комнате, я предложил компромисс: пять раз в день, а за лишний пакетик соли
— шесть раз через день. Миск добавил два пакетика, и я согласился на шесть умываний ежедневно. Сам он, конечно, такой кабинкой не пользовался, а расчесывал и чистил себя по древнему обычаю царей-жрецов при помощи очистительных крюков и рта. Позже, когда мы лучше узнали друг друга, он позволял мне причесывать его, и когда он в первый раз дал мне деревянную вилку для этого, я понял, что он мне доверяет, что я ему нравлюсь, хотя я не мог понять, почему.
Самому мне Миск тоже нравился.
— Знаешь ли ты, — сказал мне однажды Миск, — что среди существ низшего порядка люди самые разумные?
— Рад слышать.
Миск замолчал, его антенны ностальгически подергивались.
— У меня был однажды домашний мул, — сказал он.
Я невольно взглянул на свою клетку.
— Нет, — сказал Миск, — когда домашний мул умирает, его клетка всегда уничтожается, чтобы не было заражения.
— А что с ним случилось?
— Это была маленькая самка. Ее убил Сарм.
Передняя конечность Миска, которую я расчесывал, невольно напряглась, будто он готов был обнажить свое роговое лезвие.
— Почему? — спросил я.
Миск долго молчал, потом удрученно повесил голову, протянув мне антенны для расчесывания. Я некоторое время занимался ими. Наконец он снова заговорил.
— Это моя вина, — сказал Миск. — Она хотела, чтобы у нее на голове были нитевидные разрастания, потому что она родилась не в рое. — Голос Миска из переводчика звучал так же последовательно и механически, как всегда, но тело его задрожало. — Я слишком потакал ей, — Миск выпрямился, так что его большое тело нависло надо мной, слегка отклонился от вертикали в характерной для царей-жрецов позе. — Поэтому в сущности ее убил я.
— Мне кажется, нет. Ты старался быть с ней добрым.
— И это произошло в тот день, когда она спасла мне жизнь, — сказал Миск.
— Расскажи мне об этом.
— Я выполнял поручение Сарма и оказался в редко используемых туннелях. Чтобы не скучать, я взял с собой девушку. Мы встретились с золотым жуком, хотя раньше их здесь никогда не видели, и я захотел пойти к нему, опустил голову и направился к жуку, но девушка схватила меня за антенны и оттащила в сторону, тем самым спасла мне жизнь.
Миск снова опустил голову и протянул антенны для расчесывания.
— Боль была ужасная, и я не мог не последовать за девушкой, хотя хотел идти к золотому жуку. Спустя ан я, конечно, уже не хотел идти к жуку и понял, что она спасла мне жизнь. И в этот самый день Сарм велел записать девушке пять черт за разрастания на голове, и она была уничтожена.
— За такое нарушение всегда полагается пять черт? — спросил я.
— Нет. Не знаю, почему Сарм так поступил.
— Мне кажется, — сказал я, — что в смерти девушки ты должен винить не себя, а Сарма.
— Нет, — ответил Миск, — я был слишком снисходителен.
— Может быть, Сарм хотел, чтобы тебя убил золотой жук?
— Конечно, — сказал Миск. — Таково, несомненно, было его намерение.
Я удивился, зачем Сарму смерть Миска. Несомненно, между ними какое-то соперничество или политическая борьба. Для моего человеческого разума, привыкшего к изобретательности людей в таких случаях, не было ничего удивительного в том, что Сарм пытался как-то способствовать гибели Миска. Но позже я узнал, что это почти немыслимо для царей-жрецов, и хотя Миск признавал это, в глубине души он в это не верил, потому что оба они с Сармом принадлежали рою и такое действие было бы нарушением роевой правды.
— Сарм рожден первым, — сказал Миск, — а я пятым. Первые пятеро рожденные Матерью составляют Высший Совет роя. Однако за долгие годы рожденные вторым, третьим и четвертым поддались радостям золотого жука. Из пяти остались только мы с Сармом.
— Значит он хочет, чтобы ты умер и чтобы он был единственным членом Совета и обладал абсолютной властью.
— Мать больше него, — сказал Миск.
— Все равно, — настаивал я, — власть его возрастет.
Миск смотрел на меня, его антенны обвисли, золотистые волоски, казалось, утратили блеск.
— Тебе грустно, — сказал я.
Миск наклонил тело, так что оно заняло горизонтальное положение, потом еще больше наклонил ко мне голову. Он мягко опустил антенны мне на плечи, как человек кладет на плечи другому руки.
— Ты не понимаешь этого, — сказал Миск. — Ты мыслишь человеческими терминами. А тут другое.
— Мне не кажется другим.
— Это глубже и значительнее, и ты не можешь понять.
— Мне все кажется просто.
— Нет, — сказал Миск. — Ты не понимаешь. — Его антенны слегка нажали мне на плечи. — Но поймешь.
Царь-жрец выпрямился и направился к моей клетке. Двумя передними конечностями он легко поднял ее и перенес в сторону. Легкость, с которой он это сделал, поразила меня: клетка весила несколько сот фунтов. В полу под клеткой я увидел вделанное в камень кольцо. Миск наклонился и поднял его.
— Я сам вырыл это помещение, — сказал он, — день за днем в течение многих жизненных сроков мулов я извлекал камни, измельчал их и незаметно разбрасывал в туннелях.
Я посмотрел в открывшееся углубление.
— Я старался, как видишь, ничего для этого не брать. Даже открывать приходится с помощью физической силы.
Он отошел к стене и достал тонкий черный стержень. Обломил его конец, и стержень загорелся голубоватым пламенем.
— Это факел мулов, — сказал Миск. — Им пользуются мулы, которые выращивают грибы в темных помещениях. Тебе он понадобится, чтобы ты смог видеть.
Я знал, что самому царю-жрецу такой светильник не нужен.
— Идем, — сказал Миск, показывая на отверстие.
15. В ПОТАЙНОЙ КОМНАТЕ
Держа над головой тонкий факел мулов, я всматривался в углубление, открывшееся в полу комнаты Миска. Туда от кольца спускалась веревка с узлами.
Факел мулов почти не давал тепла, но, учитывая его небольшие размеры, горел поразительно ярко.
— Рабочие грибных террас, — объяснил Миск, — ломают оба конца факела и несут его в зубах.
Я так не хотел делать, зажал факел с одним горящим концом в зубах и, перебирая руками, опустился по веревке с узлами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39