Оказывается, Асмак, говоря, что Хеб Могучий ни жив, ни мертв, имел в
виду именно это, ни больше ни меньше. Да, действительно, тело его мертво
вот уже многие столетия, как и большая часть его мозга. Однако та часть
мозга, в которой сохраняется информация, подпитывается жизнью. Поэтому
память Хеба - своего рода архив, упрятанный в иссохшую оболочку,-
доступна сородичам. Следить, чтобы в клетках памяти у Хеба теплилась
жизнь, поручено молодой поросли, и те не дают ему умереть, подпитывая
своей жизненной силой. Вот почему, оказывается, Найл ощущал в
присутствии паучков теплоту и бодрость; природа этого - усиленное
чувство почтения и любви. Именно таким образом паучки и не давали Хебу
захиреть окончательно.
У Найла на глазах паучок вживился в мозг Хеба Могучего и стал
нагнетать туда живительную энергию. Впервые в жизни Найл воочию убедился
в "животворящей силе" любви. До сих пор он, естественно, предполагал,
что любовь не что иное, как взаимно разделяемая эмоция. Теперь же она
воспринималась как жизненная сила, существующая обособленно; сила,
которую живое существо может напрямую сообщать другому в виде
живительного энергетического потока.
С трудом поддавалось разумению лишь то, что усохший труп каким-то
образом жив. Даже с помощью Асмака при всей своей чувствительности Найл
не мог уловить и малейшего признака жизни; ее в повелителе Хебе было не
больше, чем в какой-нибудь сгнившей коряге. Живительный ток паучка,
казалось, уходил, будто вода в сухой песок. Удивляло то, что паучок явно
ребячьего возраста способен нагнетать такой тугой напор энергии. Но тут,
внимательнее настроясь на происходящее, Найл понял, что паучок не одинок
в своих усилиях, он лишь передатчик совокупной жизненной силы,
нагнетаемой всеми паучками в пещере. Этому вменялось лишь собирать ее в
пучок и направлять, как садовнику, регулирующему струю из шланга.
На глазах у Найла мумия словно высветилась изнутри и прибавилась в
размерах, минуты не прошло, как струя энергии буквально отрикошетила от
нее, одновременно наполняя узкий альков чувством невыразимой искрящейся,
неуемной радости - ощущение, чем-то схожее с тем бодрящим мерцанием, что
наблюдалась среди кустов и соцветий возле кладовой Скорбо. Через
несколько секунд стало ясно, что Хеб Могучий начинает сознавать
происходящее вокруг. Найл уже ожидал, что мумия вот-вот шевельнется и
распрямит свои лапы; мелькнула тревожная мысль, что высохшая до
хрупкости оболочка может не выдержать и рассыпаться при первом же
движении. У Найла отлегло от сердца, когда стало ясно, что мумия так же
неподвижна, как и пять минут назад. Лишь очнувшийся ум озирал
собравшихся с живым любопытством, как пробудившийся от глубокого сна.
Почти сразу же он осознал присутствие Найла.
- Кто это?
- Это мессия, посланный великой богиней, - ответил Асмак.
Хеб оглядел пришельца с эдаким холодным любопытством, напоминающим
первую встречу Найла с теперешним Смертоносцем-Повелителем.
- Это правда?
Полгода назад от произнесенного таким тоном вопроса Найл почувствовал
бы себя неуютно. Теперь же, привыкший к почитанию и повиновению пауков,
он равнодушно ответил:
- Так мне говорят.
- Похоже, ты возрастом немногим старше ребенка.
Хеб, судя по всему, ожидал ответа, но Найл стоял себе и помалкивал.
Смысл этого короткого диалога был одновременно и сложен, и до
странности прост. Хеб знал двуногих лишь как врагов или рабов,
следовательно, он никогда не встречал людей, подобных Найлу - таких, кто
смотрел бы на него без всякого страха и раболепства и, судя по всему,
абсолютно безразлично относился к тому, верят ему или нет. Более того,
Найл смотрел на него как на равного, может, даже чуть свысока. Первые
слова Хеба он воспринимал через сознание Асмака и других пауков,
невольно разделяя их благоговение. Теперь же он включился в контакт
напрямую, мгновенно оценивая характер Хеба. Это был, безусловно,
характер деспота, основные черты которого - сила и хитрость. Хитрость
того, кто дорвался до власти и не намерен ее уступать. Его уму
несвойственна была тонкость Асмака или Дравига, и уж безусловно, не было
в нем их обходительности. Вместе с тем он излучал могущество: даже
"голос" Хеба был грубым и властным. Понятно, почему он был известен как
Хеб Могучий. Учитывая его грубоватость и властность, это был виднейший
паук, какого Найл когда-либо встречал.
Было ясно, что сущность этого двуногого чужака несколько озадачивает
Хеба. Он сознавал разум Найла и с неохотой отдавал ему должное. Но
вместе с тем он сознавал незрелость и неопытность Найла, так что сойдись
они при жизни Хеба лицом к лицу, Хеб легко бы провел этого двуногого.
Получается, восторг у Хеба смешивался с презрительным высокомерием. Все
это ошарашивало Асмака, Хеб это чувствовал и от души веселился.
Следовательно, в целом Найл и Хеб Могучий чувствовали себя на равных,
остальные же были просто сторонними наблюдателями.
- Зачем ты явился сюда? - спросил Хеб.
- Задать тебе вопрос.
- Ладно, задавай.
- Я хочу знать, кто возвел Большую стену через Долину Мертвых.
- Я не знаю. Это было после меня. В душе возникло разочарование, то
же самое, чувствуется, переживал и Асмак.
- Это все? - спросил Хеб.
- Нет, у меня еще один вопрос.
- Спрашивай.
- Правда, что ты был первым из пауков, кто познал тайны человеческой
души?
Наступила тишина. Наконец Хеб спросил:
- Кто тебе это поведал?
- Мой дед. - Видя, что Хеб ждет дальнейших разъяснений, Найл
продолжил: - Он рассказывал, что принц по имени Галлат влюбился в девицу
Туроол. Но та была влюблена в небогатого вассала, которого звали Басат.
Галлат попытался похитить ее из лагеря Басатэ, но его выдал своим лаем
пес, и принца прогнали. Тогда, рассказывал дед, принц явился к тебе и
предложил выдать в обмен на Туроол тайны человеческой души. Он научил
тебя читать мысли людей, твои же воины как-то ночью напали на лагерь
Басата и захватили его. Принц Галлат смахнул Басату голову, а Туроол,
обезумев от горя, набросилась на паука, который ее и убил.
Рассказывая, Найл сознавал, что Хеб слушает его с глубочайшим
вниманием. Точно так же, было ясно, слушают и Асмак, и паучок. Ясно
было, что они желают продолжения, поэтому Найл - слышавший, кстати,
предание настолько часто, что затвердил его наизусть - продолжал.
Дед рассказывал, что в это время пауки уже жили в этом городе и все
стремились узнать тайну Белой башни. Ты обещал Галлату, что сделаешь его
правителем над всеми людьми, если он поможет тебе разгадать ее. Галлат
согласился и многих узников замучил, "пытаясь выведать у них нужные
сведения. В конце концов одна старуха сказала, что даст ответ, если он
пощадит ее мужа.
Она поведала Галлату, что тайна башни - в "ментальном замке": ум
человека должен войти во взаимодействие со стенами башни, и тогда стены
растают как дым. Это можно было сделать с помощью волшебного жезла.
Такой жезл был у мужа старухи - он был вождем, и жезл считался символом
его власти. Жезл этот Галлат у него отнял, и на следующий же день
предрассветной порой - старуха сказала, что первый луч падет на потайную
дверь в основании - отправился к Белой башне. Но не успел он
приблизиться, как его швырнула наземь некая сила. Галлат попробовал
встать - опять то же самое. На третий раз он простер обе руки и крикул:
"Я приказываю тебе открыться!". Но едва Галлат коснулся башни тем
волшебным жезлом, как сверкнула ослепительная вспышка, подобная молнии,
и от мятежного принца осталась лишь кучка пепла.
Тут Найл приумолк, решив деликатно опустить самую концовку рассказа.
Но Хеб явно догадывался, что это еще не конец, и настойчиво ждал, что
будет дальше. Найл, поборов смущение, закончил.
Услышав о том, что произошло, ты казнил всех своих узников, включая и
того старого вождя с женой. А тайна Белой башни так и осталась
неразгаданной.
На этот раз Найл дал понять, что рассказ действительно подошел к
концу. Тем не менее пауки все еще долгое время молчали. Наконец Хеб
сделал мысленно жест, удивительно напоминающий покачивание головой
впечатленного человека, и произнес:
- Ты вещаешь языком шивада.
- Шивада? - Найл впервые слышал такое слово.
- Шивад - это тот, кто вещает словами мудрости, как советник Дравиг,-
пояснил Асмак.
Найл был польщен и вместе с тем слегка сбит с толку: в рассказе вроде
бы не было ничего особо мудрого. И тут при взгляде на молоденького
паучка кое-что стало проясняться. Тот слушал с упоением ребенка,
завороженно слушающего сказку. До Найла со всей неожиданностью дошло,
что искусство повествования для пауков, очевидно, нечто небывалое.
"Разговаривая" друг с другом, они выдают сразу всю информацию единым
импульсом. В таком случае получается, что им не приходится "предвкушать"
продолжения: весь объем информации выстреливается разом, вместе с
началом и концом. Говоря о "мудрости", Хеб имел в виду сложное искусство
сдерживать и контролировать ум, разворачивая мысль определенной цепью
образов.
Удивительно, вроде бы человеческий язык, несмотря не все свои
непреложные ограничения, кажется паукам в некотором смысле превосходящим
их собственный способ общения.
Поскольку Хеб, очевидно, был поглощен собственными мыслями, Найл,
немного подождав, спросил:
- Ну так что, это история правдива?
- Правдива? - Смертоносец-Повелитель, похоже, несколько опешил от
такого вопроса.
- Принц Галлат на самом деле существовал?
- Человек по имени Галлат, безусловно, существовал. Но это был вовсе
не принц. Он был раб - мой раб.
- И он научил тебя понимать человеческую душу?
- Нет. Но он научил меня понимать человеческий язык.
- И как это произошло?
Задавая все эти вопросы, Найл не пытался облекать их в слова.
Например, спрашивая, существовал ли Галлат, он просто передавал общий
образ с вопросительными оттенком. Спрашивая, "как это произошло", он
просто послал вопрошающий импульс. В сравнении с устным изъяснением
способ радовал своей экономичностью.
Посланный, увы, в таком режиме ответ Хеба был настолько ошеломляющим
по объему информации, что оказался выше понимания; Найл даже
поперхнулся. Хеб понял его растерянность и как можно более внятно (но
опять-таки на "паучьем" языке, который, судя по всему, предпочитал
человеческому) передал послание:
- Прошу прощения. Пробую еще раз.
Вторая попытка вышла более размеренной. Вначале возникла панорама
голого сумрачного пейзажа, укрытого снежным саваном, затем - силуэты
пауков, корчащихся по пещерам и развалинам в попытке укрыться от
ледяного ветра. Эти образы сопровождались своего рода фоновой
информацией, напоминающей задний план картины, который можно
рассматривать как самостоятельно, так и вместе с остальным полотном.
В переложении на человеческий язык Хеб рассказал примерно следующее:
- В ту пору, когда я родился, мир страдал от великого оледенения.
Миллионы моих сородичей умерли, не достигнув зрелости. Снег падал день и
ночь, а ветер беспрестанно менялся, так что отыскать убежище было почти
невозможно. Небо постоянно было темное, за долгие годы все уже отвыкли
от света.
Становилось сразу же ясно, что Хеб повествует о периоде
непосредственно после того, как Землю овеяла хвостом комета Опик. О
"великой зиме" Найл знал из уроков истории в Белой башне. В двадцать
первом веке новой эры Земля оказалась под угрозой гибели от
радиоактивной кометы. Большая часть человечества тогда на громадных
космических транспортах пустилась в девятилетнее плавание со скоростью в
половину скорости света к планете в звездной системе Альфа Центавра. Ту
планету поселенцы окрестили Новой Землей.
Ядро кометы пролетело фактически более чем в миллионе миль от Земли.
Хвост же задел земную атмосферу, уничтожив девять десятых всей фауны.
Гравитационное поле кометы вызвало возмущение в лунной орбите, вызвавшее
в свою очередь бурный всплеск вулканической активности на Земле.
Атмосфера подернулась дымкой настолько плотной, что на пути солнечного
света возник непроницаемый барьер. Планета вошла в эпоху нового
оледенения, длившегося до тех пор, пока пылевые частицы постепенно не
осели на Землю. Спустя двести лет после катаклизма ледовые поля начали
отступать, сменяясь противоположными климатическими факторами,
превратившими земную поверхность из холодильника в теплицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28